Читать книгу Белуха. Выпуск №3 - Виктор Васильевич Свинаренко - Страница 8

На обрубке дерева сидел человек. Его задумчивый взгляд, устремлённый вдаль поверх плавно плывущей реки, и лёгкие движения губ говорили о мысли и о том, что он ведёт беседу с кем-то видимым только ему.

Человек – мужчина, явно родившийся в конце первой половины двадцатого века, – об этом говорил не только его телесный облик – редкая борода с буйной проседью, колышимые лёгким ветром хилые седые волосы головы, лоб, покрытый густыми глубокими морщинами, глаза наполовину закрытые нависшими на них старческими веками, склонившаяся к земле спина и руки, вяло опущенные на острые колени, но и одежда – некогда яркая красная рубашка с длинными острыми кончиками воротника; двубортный пиджак с широкими лацканами, лет пятьдесят назад нёсший парадную нагрузку, а ныне пошарканный и залатанный на локтях; расклешённые брюки без манжет, потёртые на коленях и тирольская шляпа с разноцветной кисточкой на узкой витой ленте по нижнему краю кроны.

Июль, 2018 год, мужчине далеко за…

Глубоко втянув в себя тёплый воздух вечерних сумерек, старик прокашлялся и тихо проговорил: «Что, решили про бичевскую жизнь послушать? Правильно решили. Сейчас уж и бичей-то нет. Мы, старики вымрем, и всё на этом закончится. А кто мы такие, почему именно нас послушать надо, вот об этом и толковать хочу. Старики мы, бывшие бичи. Сейчас уже не бичую. Какая-никакая, а избёнка есть, вон, – кивнув головой за спину, – стоит на бережку. Справа и слева соседи, у них дома большие, двор крытый, у Петра Васильевича лошадь, а мне много не надо, комната, сенцы, погребок. Огородик есть, морковка, огурчики, малина и смородина это конечно, ну и коза. Куда без неё? Как другие, с кем довелось в экспедициях мотаться то не ведаю. Давно уже растерял связи с ними, да… и живы ли… жизнь-то она… не Микешка. Оно, конечно, кто-то, как я, к примеру, осел, кто-то в бомжи подался, а кто и помер».

Семён вновь тяжело вздохнул.

– Вот вы говорите, что бичи это отбросы общества. А вот вдумайтесь, почему их так прозвали. Вот то-то и оно, что ничего-то вы не знаете. Бич, это вам не бомж, что не имеет места жительства, бомж это трутень. Бич – работяга, он вкалывает как бич пастуха, который всегда в работе. Как в песне «мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз». На бичах вся геология держалась, да, – махнув рукой, – и не только… А потом горных работ почти не стало, ручного бурения тоже, на буровых вахтовый метод. Одно это бичевскую жизнь под корень подкосило. А сейчас уж ни Союза, ни геологии, где ж тут бичам выжить. Вот и мрут бичары, от тоски мрут. Не могут они без работы, в ней была и есть вся их жизнь.

Вы вот вдумайтесь в вопрос, когда человек умирает? А я скажу вам. Тогда, когда его жизнь никому, а тем более ему самому ненужной становится. Умирать оно, конечно, страшно, но и жизнь такая в тягость. Вот и создаёт в этом случае организм такого человека какую-либо болезнь. А тут не просто человек, жизнь которого в тягость стала, а весь класс бичевский ненужным стал. Вот и вымер.

Но я держусь, хвост пистолетом! Это оттого, что жизнью дорожу, вот и не берут меня никакие хвори… покуда. А может оттого и живу, что сказать много надо. Помру, кто вам поколению нынешнему, беззаботному, о старой бичевской жизни расскажет? Я как последний абориген своего клана – клана бичей.

С чего начать? А вот посижу, покуда совсем не стемнело, подумаю, да и скажу слово. Начать-то оно завсегда труднее всего, а уж, когда сказал слово, потом разговор сам покатится, слово одно за другое цепляться будет, тогда главное в мелочах его не утопить, важного не упустить.

Семён потянулся.

– Спина, будь она неладна, к земле гнёт, да и ноги уже не те стали. Э-хе-хе! – Глубоко втянул в себя воздух. – Последнее время что-то не стало воздуха хватать, курил по молодости много, правда, лет десять как бросил, но отголоски курения дают о себе знать одышкой и частым протяжным с хрипом кашлем. У реки легче, поэтому и обустроился в маленьком посёлке Кармацком, что на берегу старой Оби. А начну-ка я с собак. Как-никак, год собаки.