Читать книгу Стилет с головой змеи. Петербургские детективы - Виктор Зорин - Страница 3

Отчего мне дорога квартира на Миллионной?

Не оттого, что совсем рядом стоят дворцы, а великие князья с богатейшими людьми Петербурга живут или на моей стороне улицы, или на противоположной.

Одно окно с видом на Петропавловскую крепость чего стоит!..

Есть и ещё одна приятная особенность. Я просыпаюсь довольно поздно, но не люблю просыпать. Тут мне вынь да положь выстрел петропавловской пушки. И – не абы как, а ровно в двенадцать: в жизни я уважаю точность. Опять же: не нужно просить дворника, чтоб постучал вовремя, и ― как результат – не надо никому давать на чай.

Кстати: на вчерашнем званом обеде у Юрловых было вдоволь еды, и посему утренний чай я проглотил, не закусывая.

Погода за окном была великолепная: солнце грело влажную со вчерашнего дня мостовую, но лужи почти пропали. Я смекнул, что в такой день лучше будет прогуляться до дядиного дома, прекрасно сэкономив на извозчике. Этот конный грабитель потребует тридцать копеек, хотя я в другой конец города доеду за двадцать, а я буду торговаться, пока не собью цену до десяти или двенадцати копеек. А так я за те же деньги побреюсь, прогуляюсь да ещё и останется.

Я надел котелок и прихватил зонтик: никогда не доверяю этому капризному городу!

Жаль, что приходится бриться, но это очень удобно: борода не колет, не щекочет и ― что немаловажно – приятно касаться девичьего лица гладкой щекой во время поцелуя.

На углу Миллионной и Мошкова переулка вы не пропустите кованую вывеску, висящую на доме: мужская усатая физиономия в облаках пены, раскрашенной белой краской. Это цирюльня Пьера Дайена – милого болтуна с буйными чёрными волосами и маленькими усиками, которому я доверяю своё лицо, а иногда и причёску с пробором.

– Михаил Иванович, за что нам такое счастье?! ― кричит он, не давая дозвенеть колокольчику над входом и жутко грассируя. ― Садитесь. Пожалуйста, ― Дайен суетится, разворачивая стул, взмахивая простынями и создавая вокруг меня ветер.

– Вы знаете, какое горе? ― ужасается он и его отражение в зеркале.

– Что случилось, Пьер, у вас кончилось мыло?

– Гораздо, гораздо хуже! Умер наш великий художник. Ван Гог!

– Ну он же голландец, Пьер.

– Что вы говорите, Михаил Иванович? ― Пьер начинает взбивать шапку мыльной пены в тазике. ― Он жил и рисовал только у нас – во Франции.

– Конечно, конечно. ― Журчание Пьера о последних французских новостях отлично подходит для моих раздумий. Ответа не требуется: лучше не болтать, когда у носа сверкает опасная бритва.

Не будем притворяться: сейчас меня волновало возможное наследство и моя доля в нём. Но не будем и обольщаться. Во-первых, дядя себя неплохо чувствовал: я видел его три дня назад. Во-вторых, я всегда завидовал Онегину: этот фантастический персонаж был наследником всех родных. Куда Евгений подевал бедных детей своей родни, Пушкин почему-то скрыл, но устроился этот франт превосходно.

Мой дядя Феликс Петрович был ценен тем, что владел хлопкопрядильной фабрикой «Волховец» и поставлял свои ткани в десятки городов России. Дела шли неплохо, и модные дома столицы знали дядю и его сукно в лицо.

Я же был далеко не первым и не самым близким наследником вполне здорового дяди Феликса. Вместе с ним в его доме жили дочь и сын от первого брака ― Игорь и Ирина.

Игорь любил играть на скачках, отчего деньги у него долго не водились.

Ирина, как я знал, симпатизировала дядиному секретарю ― довольно дельному молодому человеку Александру Ланге. Немецкая въедливость и аккуратность сделали его незаменимым помощником в торговле тканями. Однако Феликс Петрович не собирался отдавать Ирину замуж за безродного немца. Хотя амурные перспективы Ирины и Александра были очень смутными, мой опыт говорит, что во время взаимных симпатий деньги молодым людям всегда необходимы.

Третьим моим конкурентом – или соперницей – в очереди за наследством была милейшая Елизавета Кондратьевна. Новая дядина супруга.

Я не испытывал иллюзий насчёт щедрости моего родственника. Своей родной сестре – моей матери ― он присылал открыточку на Рождество и на Пасху. На этом его душевное расположение исчерпывалось. В гости к нам в череповецкое имение он тоже не наведывался, ссылаясь на занятость.

Мной же он интересовался только потому, что я мог стать стряпчим, полезным в его тканевом деле. Да, он давал мне немного денег просто так, пока я держал экзамены в Императорский университет. Но как только испытания завершились моим поступлением, дядя справедливейшим образом решил, что оставшееся до лекций время я с полным успехом проведу у себя на родине.

Возможно, вы сумели заметить, что мои перспективы в деле наследства строились на зыбких надеждах, что в один прекрасный день я так устрою дядины дела, что ему останется лишь снимать сливки со своего процветающего дела.

Я умею трезво мыслить, иначе навряд ли поступил бы на юридический факультет. Честно взвесив дядину сдержанность и моё не начавшееся обучение, я пришёл к неутешительному выводу: самый толстый кусок моего наследства будет включать оплату университетского курса без затрат на жильё и возможное жалование в годы счастливой работы на дядюшку.

В это мгновение я так искренне вздохнул, что перепуганный Пьер отпрыгнул, вскричав:

– Я не мог вас царапать, Михаил Иванович!

Я утешил моего петербургского цирюльника, сказав, что, размышляя о Ван Гоге, искренне ему посочувствовал. После случившегося Пьер провожал меня с болью в глазах.

Гладкий и благоухающий, я вышел на улицу и тут же был остановлен непередаваемым запахом булочек. Наискось от цирюльни Дайена, на углу моей любимой речки Мойки, стояла миниатюрная кондитерская «Dresden», где хозяин-бельгиец Флориан Мертенс уверял посетителей, что он – лучший ученик мсье Филиппова. Что ж: булочки и пирожные зазывали ароматами куда лучше, чем фантазии Мертенса.

Тут я понял, что после пустого чая, выпитого утром, мой желудок станет жаловаться до прибытия в дядин дом. В день оглашения завещания я вдруг решил себя беспричинно порадовать, и купил за четыре копейки малиново-маковое пирожное, которое таяло во рту и наполняло меня новыми силами.

Идя по камням Дворцовой площади, я всегда смотрю на огромных гвардейцев в красно-черной форме и чёрных же косматых медвежьих шапках. Однажды мне довелось подойти к этим молодцам вплотную и оказалось, что я доставал им только до груди. С тех пор предпочитаю держаться поодаль, но чудо-богатыри вызывают у меня неизменное восхищение.

Тут же, на площади, в обычные дни бегают вездесущие мальчишки-газетчики, наперебой выкликивая заголовки листков. Частенько они привирают, крича о несуществующих новостях, поэтому советую относиться к ним настороженно.

– Манна небесная выпала под Тамбовом!

– Стамбул отказал Болгарии в независимости!

– Стилет с головой змеи! Страшная тайна! Новая игрушка барона Феликса Лескова!

Услышав имя моего дяди, я опешил. Он никакой не барон, но имя Феликс не так уж часто встретишь в России. Пришлось купить «Новое время» за три копейки. Я бы предпочёл журнал «Всемирная иллюстрация», но «новую игрушку барона Лескова» пропустить было нельзя.