Читать книгу Дальше, чем край земли. Путешествие в сердце - Viktoria Pressman - Страница 4

В первый день весны, в день рождения моей любимой бабушки, я ставлю свечку за упокой и покидаю Москву. В книге придворной японской поэтессы Сей-Сенагон написано, что в четвертую фазу убывающей Луны надо менять направление пути и останавливаться в чужом доме, чтобы запутать следы. Да, мне надо запутать следы. Итак, меняю направление, путаю следы, ломаю ключицу, за окном минус 20, но птицы уже поют, первая неделя марта. Стоп-кадр.

Меня окружают дети, лысая кошка, вчера было прощеное воскресенье. Бывает, что слово прости теряет свою свежесть и актуальность, становится заезженным, но все равно у меня получается выдавить из себя несколько галлонов приправленных правдой и горечью этих самых «прости», которые звучат все еще свежо и оказывается, что это кому-то нужно! Тишина Поста. День первый. Иногда лучше оставаться на месте. Иногда лучше молчать. Язык Божий – силентиум.

Дом, где меня так хорошо принимают, почти что как в доме родном, стоит на перепутье дорог, где-то на Золотом кольце России. В городе том золотом под серым небом – 5 монастырей, с десяток храмов, речка, озеро Плещеево, туберкулезный диспансер, святые источники, старец, музей изобразительных искусств.

Справа от меня – склонившаяся на груди бабушки головка маленькой Аленушки, 8-месячной ангелоподобной девочки, за окном – белый освещенный мартовским солнцем снег, справа – пути-дороги сквозь дремучий лес, огонь первозданной свободы, и взгляд исподлобья гордых, отпущенных ветром небес.

Квартира сдана, рука зажила, птицы поют, дороги зовут, зовет колокол к покаянию, весна души священная. В Москве по пути в Печоры и Таллинн я не гнушаюсь обносками и обплевками, не гнушаюсь старыми скрипучими диванами и чьими-то тапками, стоптанными до дыр, не гнушаюсь глотком пива, подрезанного без спроса и сидя и потягивая его, я ничего не жду, не жду весну, и она не приходит. Морозный, ветреный, и немного скверный конец марта. И вокруг никого – все зависли в ожидании причины и конца… А потом я соборуюсь, а на Благовещение не гнушаюсь икрой, шампанским с утра и легким похмельем. Вечером у меня поезд. В конце мая – самолет в отправной пункт Дороги Святого Иакова.

Принесу Богу чистую дорогу

Принесу Богу ветер в проводах

И тогда неспешно заструится вечность словно слезы на моих глазах

Что принесешь ты мне, дорога? Всю квинтэссенцию пережитого, лучшее, что было, соберется в одно и смело пустит корни и зацветет и заиграет всеми красками на солнце. Любовь вбирает в себя все, белый цвет – вбирает все цвета. Любовь, белая птица, летит к началу пути.

Приближался неминуемо день отъезда, корабли гудели в порту, нервы мои как будто кто-то щекотал, впервые мне было немного страшно, подготовительный этап «проверка на прочность». Ну что ж – больше ничего не связывало меня с этим миром, все «прости» смыло слезами и весенним дождем, нить Ариадны, эльфийская кольчуга, Артос, живая вода, кто-то где-то, но это не так важно… Кто-то – это не так важно. Как будто проверка на прочность – игра с мыслеформами, предателями и трусами, говорящими мне «не надо, это опасно, принеси Богу что-то другое, свой труд, дела милосердия, свое сердце, – Сакре-Кёр, вдруг выползает мой маленький мещанский испуганный душок и пищит что-то невнятное. «Где бы вы ни были, вам не убежать от себя..»

В детстве мы все время путешествовали – то на полуостров, который был ровно напротив нашего, так что по мели можно было дойти до него по воде, неся маленькую сестренку Настену на плечах, то на великах до Таллинна, то мы вставали в 5 утра, чтобы встретить восход солнца на заброшенном пляже, мы будили друг друга стуком в форточку, Соня вылезала прямо через форточку, Оля выходила тихонько через веранду, а я сбегала через окошко предбанника… Никто и не знал о нашем исчезновении, мы возвращались до того как бабушки просыпались.

Днем мы угоняли лодку Аниного папы рыбака, и на лодке выплывали на середину залива, дрейфовали, купались, загорали. Мы залезали на самые высокие сосны, и так высоко, что нас качало и птицы летали вокруг. Все сформировалось еще в детстве – наклонности, выборы были сделаны, просто много времени потребовалось, чтобы запутать и снова распутать клубок. Потребовалось почти полжизни. Хотя чего там мелочиться, считать, подсчитывать. «Вечность за моим окном», только бы прогнать маленького труса, живущего во мне, вечно брюзжащего, жалостливого, всхлипывающего, ищущего причины, чтобы остаться, чтобы стать массой…

Как же долго умирает эпоха, рушатся дома, зарастают быльем тропы, все покрывается новым временным слоем, погребая старую эпоху под пеплом. Старое становится все более уродливым, новое – все более чужим. Обнажаются истины, раскрываются старые книги, что-то движется к неминуемому концу, начиная возвращаться к началу.