Читать книгу Президент - Виктория Балашова - Страница 2

Коньяк неприятно булькнул в желудке. Затошнило. Степан осторожно открыл глаза. Над ним «покачивался» потолок его собственной спальни. Не признать потолок было нельзя: на синем фоне блестели желтые звезды, а в углу «сидел» толстенький купидон, нацеливая стрелу точно в центр кровати. Потолок приводил в восторг дам, хотя по большому счету Степану он казался немного аляповатым. Хотелось более высокого искусства, но «выше» у работников сцены расположенного неподалеку театра нарисовать не получилось.

– Надо было, в самом деле, брать художника, рисовавшего портрет жены Остряковского, – в который раз подумал Степан. – А! Каждый задним умом мудёр! – философски изрек хозяин спальни и сделал попытку повернуть голову. Голова повернулась, но сильная боль пронзила переднюю часть черепа, прокатившись от лба к виску и зависнув там эдакой темной кляксой.

– Пафнутий! – крикнул, собравшись с силами, Степан.

Крик получился каким-то хриплым, не солидным. Главное, он вызвал очередной приступ тошноты, а «клякса» неожиданным манером вскарабкалась обратно на лоб, чтобы там растечься чуток и свалиться на висок в более черном виде.

– С добрым утречком, Ваше Благородие, Степан Аркадьевич! – грохнуло над ухом. Резко пахнуло чесноком и свежим луком. Коньяк уже не булькал, он девятым валом, прямо как у Айвазовского, накрывал Степанов желудок, пытаясь пеной идти изо рта на волю.

Внизу зазвонил колокольчик. Девятый вал резко превратился в легкий прибой.

– Поди, открой, – махнул рукой Степан Пафнутию. Чесночно-луковый запах уплыл в сторону, оставив после себя лишь слабое дуновение. Как, бывало, после посещения дамы, оставался в комнате легкий запах ее духов. Дамы уж нет, а неясным воспоминанием витает что-то сладкое в воздухе. После Пафнутия в воздухе витал менее возвышенный аромат, но сравнение пришло само по себе, вопреки логике и здравому смыслу…

Чеснок вместе с Пафнутием вернулся в комнату. Степан огромным усилием воли сел в постели, обнаружив на себе белую, помятую рубашку и черные, чуть менее мятые брюки. На одной ноге был штиблет. Второго в поле зрения не наблюдалось. Степан попытался скинуть совершенно ненужный в данной ситуации штиблет на пол, но безуспешно.

– Ну, кто там? – просипел Степан, прекратив попытки бороться с обувью.

– Может рассолу? – не ответив, предложил Пафнутий. – Свежий. Матушка вчерась засолила огурчиков с утра. Но есть и с прежнего, старого засолу. Какой предпочтете, Степан Аркадьевич?

Степан осознал, что готов принять немного рассолу, а не исключено и чуток коньячку. Опохмеляться следует тем же, чем в излишестве угощался накануне.

– Неси свежий, огурчиков, – в голове прояснялось, душа просила продолжения банкета, – коньячку, грибочков. Пирожки делала матушка?

– Делала. Как же не делать! С капусточкой, яичком, лучком. С мясом. Сладеньких тоже.

– Все неси! – скомандовал Степан, воодушевляясь все более. – И халат подай!

Он скинул несвежую рубашку, накинув на тело расшитый павлинами, шелковый халат.

– Так кто там звонил? – вспомнил Степан про нежданного визитера.

– Извините, Ваше Благородие! Сидит, ждет внизу. Вот карточку велел передать.

«Виссарион Бездуховный. Астролог, предсказатель будущего, таролог, рунолог. Спиритические сеансы. Работаю у вас дома или приглашаю к себе. Возможно гадание по переписке. Полная конфиденциальность», – прочитал на визитке Степан и хмыкнул.

– Наверное, накануне по пьяни пригласил, – объяснил он себе появление гостя. – Зови в гостиную. Да накрой на двоих, – велел Степан Пафнутию. – А который нынче час?

– Половина второго. Самое время отобедать.

– И то верно! Ступай!

Ночной сон совсем стерся из памяти. Головная боль отступила окончательно. Относительно молодой, относительно потрепанный, тридцатитрехлетний организм потихоньку справлялся с выпавшей на его долю оказией. Степан подошел к умывальнику и посмотрелся в зеркало. Опухшее лицо ему в отражении не приглянулось, ну да что поделаешь. Он брызнул на себя водой, затем провел гребнем по густым, темным волосам. Красавцем Степан не был, но женщинам нравился. Умел он сощурить таинственно глаза и по-Байроновски скривить рот. Это означало: «устал я от жизни и мир мне не мил». Женщинам отчего-то подобный образ сильно импонировал, особенно замужним. А зачем Степану девицы? Незачем. От них сплошные проблемы и суматоха. Замужние дамы прибегали полные энтузиазма. Они падали в Степанову постель, восхищались потолком в звездах, а после быстро убегали обратно в семью.

Некоторые, правда, боялись, что Степан может покончить с собой или будет стреляться. Судьбы рано ушедших из жизни поэтов не давали дамам покоя. Они считали Степана, вполне способным на такую глупость, но он и тут знал, как действовать. Он покрывал поцелуями дамские пальчики, вздыхал и преданно глядя в женские глаза полные слез из-за его жестокой судьбинушки, произносил с печальной улыбкой на устах:

– Я никогда не посмею причинить тебе боль и страдания! Я буду терпеть эти муки ради тебя, дорогая!

Какие муки он собирался терпеть, Степан не знал. Единственное, что приходило в голову – это муки тяжкого похмелья. Впрочем, женщины не уточняли подробности. Они промокали глаза кружевным платком и влюблялись в Степана еще сильнее.

– Готово, Степан Аркадьевич. Извольте откушать!

Степаново отражение прищурилось, но «Байрон» получился плохо: больно хотелось отведать пирожков и выпить коньяку. В жизнь никак не вписывалось страдание.

В гостиной дожидался прихода хозяина астролог. У него на руках сидел черный кот – точь-в-точь как тот, которого Степан видел во сне. Неожиданно в желудке опять забурлило.

– Коты черные все на одно лицо. То есть на одну их поганую, черную морду, – успокоил себя Степан и потянулся за рассолом.

Отхлебнув немного чудотворного напитка и хрустнув огурцом – «хорош огурчик, – пронеслось быстро в голове, – чувствуется еще вчера был свежим, но день постоял в рассоле, совсем другие ощущения приходят на ум» – внимательнее оглядел гостя.

Гость выглядел не то чтобы странно, но, скажем, как-то не привычно глазу. Иссиня черный костюм был пошит из бархата и походил на кошачью шкуру. Захотелось даже протянуть руку и погладить мерзавца, а после провести пальцами по поверхности пиджака, дабы удостовериться в их идентичности на ощупь. Кот практически сливался с тканью. Только зеленые глаза таращились на Степана, выделяясь на черном фоне.

Под пиджаком у гостя оказалась черная рубашка из ткани, похожей на ту, из которой пошили Степанов халат: атласная. На ней ярким пятном выделялся ярко-красный галстук, повязанный небрежным узлом. Из кармана пиджака торчал такого же цвета платок. «Словно из сердца кровь потекла», – подумал Степан и постарался стряхнуть оцепенение, в которое его вверг внешний вид астролога.

– Угощайтесь, господин Бездуховный, – махнул хозяин в сторону стола. Себе он тут же наложил на тарелку картошки, щедро посыпанной зеленым лучком, и грибов собственного домашнего засолу.

– Спасибо, – гость налил немного коньяку. – Впрочем, давайте о деле.

– О деле? – переспросил Степан, но постарался удивление не показывать. С ним бывало такое и раньше – напьется, а на утро не помнит, о чем речи вел накануне. Иногда сильно проигрывался в карты, во всяческие пари. Не помнил, ни с кем играл, ни где играл. Нет денег, а то еще и за должком приходили. Может, и тут, нагадал ему астролог вечером, теперь денег хочет за услуги.