Читать книгу Осень давнего года. Книга первая - Виктория Булдашова - Страница 7

Как хорош был мир, раскинувшийся вокруг! Волшебно чистый, омытый дождем, искрящийся светлыми каплями, он звал к себе. И мы с радостью сбежали с крылечка вниз, прямо во влажную траву!

Легко было дышать этим голубовато-прозрачным воздухом после затхлой атмосферы старого дома! Мне невольно подумалось, что я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой… летящей.

– Слушай, Санек, – спросила Светка. – Скажи, а кем ты сейчас себя чувствуешь?

– Свободным человеком, – не задумываясь ответил Иноземцев и раскинул руки, как птица крылья.

Точно! Казалось, мягкая и мощная волна приподнимает нашу троицу над изумрудной травой с яркими цветами и зовет ввысь. Но нет – мы не взлетали! Мы оставались на земле Нелживии, чувствуя себя при этом облачками в небесах.

– Смотрите, девчонки! – Сашка показывал рукой куда-то влево, в сторону чащи молодых елей за краем поляны.. Я вгляделась и засмеялась от радости. Вот это да! Среди темной зелени виднелась… беседка из нашего двора. Ее построили в позапрошлом году под высокой березой. В конце этого лета, в августе, мы втроем частенько бывали в павильончике. Там было уютно, прохладно в тени ветвей. Посередине беседки стоит большой стол. Хорошо, расположившись за ним, читать, разгадывать кроссворды, болтать и смеяться… Но почему деревянная постройка оказалась здесь? Надо взглянуть на нее поближе. Может, это обман зрения? А между елочек стоит совершенно другая беседка, только издали похожая на дворовую? Не сговариваясь, мы устремились влево и перебежали поляну. Нет, это был тот самый сквозной домик! Вот и голубая краска облупилась на столбике у входа, а на столе видны царапины, оставленные «доминошниками» – те тоже иногда здесь собираются. Удивленные и обрадованные, мы поднялись по ступенькам и вошли внутрь. До чего, оказывается, здорово в чужой стране – пусть даже такой прекрасной, как Нелживия! – оказаться в знакомом месте. Сашка упал на скамью и блаженно зажмурил глаза. Мы с подружкой тоже расселись вокруг стола.

– Приветствую вас, ребята! – прокаркал наверху скворчиный голос. – Счастлив видеть, что подарок Нелживии с радостью принят моими юными друзьями!

Кирилл, оказывается, сидел на тонкой жердочке под самым потолком – а я и не знала раньше, что она там есть! Жердочка висела на двух тонких бечевках, и скворец покачивался на ней, как на качелях. Надо же, вернулся! Интересно, а где он пропадал, пока мы гостили у Секлетеи Потаповны? Птица зорко разглядывала нас сверху, наклоняя голову и кося блестящими черными глазами.

– Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, уважаемый Кирилл, – Иноземцев изо всех сил старался быть вежливым, – а откуда здесь взялась эта беседочка?

– И за что нам прилетела награда от Нелживии? – присоединилась к нему Светка.

Скворец слетел вниз, уселся посередине стола. Птица приосанилась:

– Неужели не догадываетесь? А ведь все просто! Посмотрите, пожалуйста, туда. Вы ничего не замечаете?

Кирилл показал крылом в сторону купеческого дома. Странно! Что мы его, раньше не видели? Уж рассмотрели, будьте уверены, и даже внутри побывали…

Вдруг Светка удивленно охнула и ткнула пальцем в сторону особняка. Я вгляделась пристальнее. Ну и ну! Домик, оказывается, очень изменился – и в лучшую сторону! Цвет его первого яруса из грязно-желтого с ржавыми потеками стал чистым, лимонным, будто стену только что отремонтировали. Она теперь весело сияла в лучах солнца! Второй этаж, деревянный, тоже преобразился. Бревна утратили прежнюю угрюмую черноту, ряды их выровнялись. Надо же, и покореженная водосточная труба стала новенькой, прямой, ровно покрытой серой краской…

Я взволнованно спросила:

– Скажите, пожалуйста, Кирилл, что это значит? Кто побелил дом? Он ведь был таким старым! И кто поменял трубу? Мы здесь находимся уже давно, а рабочих не видели.

Скворец выпрямился и стал мерно вышагивать по столешнице. Честное слово, он опять кого-то мне напомнил! Но кого? Я не могла понять. Кирилл поднял крыло, и его верхнее прямое перышко стало очень похоже на указку в руке учителя, стоящего у доски. Ага…

– Вот теперь мы начинаем подходить к самому главному, – голос птицы звучал назидательно. – Ты, Ира, очень удивишься, но я все же скажу тебе: дом Секлетеи Потаповны никто не ремонтировал. Его изменила Нелживия.

– Как это? – недоверчиво спросил Сашка.

– А так, Александр. Ты видишь, что теперь облик особняка более м-м-м… соответствует краскам чудесной страны, верно?

С этим трудно было не согласиться, и все кивнули. Глаза-то у нас были на месте!

– Дорогие мои пытливые слушатели! Женщина, которая живет за стенами дома, недавно признала собственную неправоту в очень важном вопросе. Речь шла о судьбе человека! Вы, конечно, поняли, какие дикие взгляды на брак существовали во времена Секлетеи Потаповны.

– Да уж! – сердито подтвердила Ковалева.

– И ведь эта достойная женщина была убеждена, что брак со старым самодуром – единственно возможное счастье для Мавруши. Но у Секлетеи Потаповны доброе сердце, и она очень любит свою племянницу. Поэтому, когда явились вы – люди из будущего – и объяснили ей иную точку зрения, вдова сначала задумалась, а потом и… Одним словом, девушка теперь свободна от ненавистного жениха и безмерно счастлива. А помогли ей в этом вы, ребята! Часто бывает, что живут среди людей общепринятые обычаи и правила. И все им покорно следуют. Не замечают очевидной лжи некоторых традиций, а значит, их глупости и жестокости. Такова подлая власть общества над человеком – в любое время, при любом строе. А вы ее недавно победили! Молодцы ребята!

– Получается, – предположила я, – эта беседочка – наша награда за…

– Вот именно, Ира. Нелживия щедра на подарки для тех, кто говорит правду, чувствуя ее сердцем, и смело отстаивает свою точку зрения. Теперь, друзья мои, у вас есть приют в этой стране. Куда бы вы ни направились – а вы, я знаю, любознательны и не будете сидеть на месте – безопасное убежище всегда будет рядом.

– Но почему, – влез Санька, – эта Секлестея… Потаповна прилетела сюда вместе с домом? И особняк ей, как нам беседку, зарабатывать не пришлось?

– Да потому, уважаемый Александр, что для почтенной вдовы оказаться в незнакомом месте вне привычных условий жизни было бы слишком большим потрясением! Она и так еле пришла в себя после перемещения в Нелживию.

– Да-да, – подтвердила Светка, – Секлетея Потаповна нам рассказывала.

– А представьте, что случилось бы с вдовой, приземлись она там же, где вы! Не забывайте, Маврушина тетушка живет в другое время, когда купеческие жены и дочери почти совсем не выходили из дома, и это было в порядке вещей. К тому же женщина очень малограмотна, хотя и стремится по-своему к научному прогрессу. А невежество имеет свойство затемнять сознание!

– Ха! Это она-то – к прогрессу? – засмеялся Иноземцев.

– Именно. Вы ведь понимаете, ребята, что даже если человек и не получил образования – причем не по собственной вине, а согласно существующим обычаям…

– А что, в девятнадцатом веке девчонки не ходили в школу? – перебил Кирилла Сашка.

– Ходили, но немногие. И посещали девочки вовсе не школы в нашем, современном понимании, а народные училища. К сожалению, в них можно было получить только начальное образование. Существовали, правда, женские гимназии, но родители Секлетеи Потаповны не пожелали отдать туда свою дочь, считая, что ученье для девушки – вещь излишняя. Поэтому Секлетеюшка – ребенок очень живой и сообразительный – получила на дому лишь крохи знаний от приходящих учителей-студентов: одолела чтение, письмо и простейший счет.

– Н-да, – заметила Ковалева, – это сразу понятно по тому, как вдова говорит. Ее речь даже смешнее, чем деревенская. Вот я летом к бабушке в Сосновку ездила. И там некоторые тетеньки до того потешно выражаются! Их иногда сразу и не поймешь. Бабушка мне рассказывала, что на селе женщины с детства постоянно, почти совсем без отдыха работают. Поэтому некогда им, бедным, учиться культуре речи.

Скворец согласно кивнул:

– Твоя бабушка, Светлана, совершенно права. Если ребенок не имеет возможности или просто сил активно учиться, читать хорошие книги, его речь формируется только под влиянием окружающих людей. А купеческое сословие в конце девятнадцатого века не слишком-то тянулось к знаниям.

– Но погодите, Кирилл, – перебила я скворца, – Вы же сказали, что Секлетея Потаповна уважает научный прогресс!

– Да, уважает, – Кирилл сердито покосился на ухмыляющегося Иноземцева. – Насколько это возможно, конечно, при ее воспитании. И, разумеется, учитывая нравы общества, в котором она живет. Не забывайте, в этом купеческом доме течет позапрошлое столетие! Больше половины населения России вообще безграмотно. А некоторые государственные деятели твердят с высоких трибун, что образование для женщин вредно.

Сашка поднял вверх указательный палец и изрек:

– О, девчонки! Слыхали? Радуйтесь, что сейчас живете, а не тогда! Ты, Ковалева, и не знала бы, что такое шахматы. А ты, Костина, свои любимые книжки в глаза бы не видела. Так что цените наш двадцать первый век!

– Да мы ценим, Санек, не сомневайся, – нетерпеливо отмахнулась Светка.– Но Вы, Кирилл, говорили про вдову…

– И продолжаю. Зря ты, Александр, улыбался, когда я упомянул про ее желание приобщиться к науке. Кстати, ты и сам лишь недавно начал добросовестно учиться. Не так ли?

Сашка покраснел и опустил глаза. Надо же, Кирилл попал прямо в точку! Откуда только он все про нас знает? А скворец невозмутимо продолжал:

– Так вот, о Секлетее Потаповне. Она действительно любознательна и очень интересуется наукой – разумеется, в тех пределах, которые доступны для нее при столь низком уровне образования. Эта, как вы понимаете, по природе очень неглупая женщина хотела бы знать и гораздо больше, но… Достаточно упомянуть тот факт, что она собрала дома большую библиотеку. Секлетея Потаповна постоянно читает, стараясь понять книжную, как она выражается, «премудрость». Особо отмечу: ведя себя подобным образом, вдова вызывает постоянные насмешки в свой адрес от знакомых кумушек-купчих. Да-да, тех самых убежденных невежд, которые одинаковы в любые времена. В девятнадцатом веке они, например, целыми днями только едят, спят да молятся.

– Что, и днем спят? Как детсадовцы? – поразился Сашка.

– Именно! Да и чем им еще заняться, чтобы убить время? Ведь, несмотря на умственную лень, они живые люди и погибают со скуки в своих четырех стенах. Но вот книгу в руки взять совершенно не в силах! Купчихи считают Секлетею Потаповну гордячкой, которая хочет быть умнее их, и упоенно сплетничают о вдове. Причем выдумывают о вдове самые безобразные небылицы – например, о том, что она колдунья и тайная чернокнижница. Потому-то Секлетея Потаповна, мол, и читает – а зачем ей еще это может быть нужно? Но в душе болтушки, конечно, завидуют товарке, хотя ни за что в этом не признаются – даже сами себе.

– А чему завидуют-то? – пожал плечами Сашка.

– Очень просто. Каждый тупица в душе понимает: мыслящие люди что-то ведь да находят в книгах. И явно интересное для них, даже увлекательное! – но, к сожалению, недоступное для глупцов. А это обидно! Вот поэтому неучи терпеть не могут людей образованных, да и просто стремящихся к знаниям – из зависти, разумеется.

Я вспомнила о Щуке. Действительно, он нас с Ковалевой ненавидит именно из-за того, что мы хорошо учимся и много читаем. Бедный Ленька, тяжело ему живется!

Сашка нахмурился и пробормотал:

– Ну, я это… В общем, беру свои слова обратно. Эта Секлестея – она продвинутая тетка. Я над ней больше не стебаюсь.

– И не Секлестея, а Секлетея, – поправила его Светка. – Сам научись говорить, потом над другими насмехайся!

Я заметила, что скворец встряхнулся и уже расправляет крылья. Нет! Нельзя его отпускать, не расспросив хорошенько о стране, в которой мы оказались.

– Погодите, пожалуйста, Кирилл, – мой голос звучал мягко-просительно, и скворец с готовностью замер на жердочке. – Люди здесь оказываются из-за своей неправоты, да? Вдова обманывала себя и других невольно, считая ложь правдой. Ну, якобы если покойный отец Мавруши собирался отдать ее за дряхлого Силыча, то так тому и быть. Но, получается, Секлетея Потаповна не особо и виновата, она просто руководствовалась старыми обычаями! К тому же женщина сама признала, что была не права. Тогда почему Секлетея Потаповна до сих пор здесь, а не улетает в свой город? Ее Нелживия не отпускает? Но почему? Ведь Мавруша теперь свободна, она больше не невеста старика, ее брак с Силычем не состоится.

Скворец слетел вниз, уселся посередине стола, как недавно кукушка в доме, и прямо взглянул на меня глазами-бусинками:

– Опять хороший вопрос, Ирина. Ты верно догадалась. Если вдова отказалась от своей лжи, совершенной по недомыслию, отчего бы женщине не вернуться домой? Но увы! К сожалению, это была не единственная ее ошибка. Секлетея Потаповна нечаянно поддалась и другому заблуждению – гораздо более тонкого свойства. Видите ли, ребята, кривда умеет очень искусно притворяться истиной и привлекать на свою сторону доверчивых людей… Все дело в оттенках, почти неуловимых на первый взгляд. И вот уже ложь торжествует, а человек даже не догадывается об этом. Наоборот, он радуется, как милейшая Секлетея Потаповна, что способствут серьезным научным изысканиям… Я вижу, вы удивлены, друзья. Не спешите пока расспрашивать меня о второй промашке вдовы. Придет время – вы о ней узнаете! И даже, надеюсь, поможете женщине понять, что она по невежеству поверила одной бессовестной обманщице.

– А ее сынок-то тоже, выходит, наврал, если сюда прилетел, – подал голос Сашка, – к своей… хм-м-м… маменьке?

– Ты зря иронизируешь, Александр, – спокойно парировал скворец. – Подобное обращение к матери было обычным в 19 веке. Хотя, разумеется, оно было принято не в бедных слоях общества, а в основном среди дворянства, купцов и интеллигенции. А что? По-моему, звучит неплохо – ласково и почтительно. Насчет Порфирия ты не ошибся. Он действительно солгал, хотя считает себя правым и пока уверен, что иного выхода в сложившихся обстоятельствах не имел. Но его душа – душа честного человека – мучается из-за сказанной неправды, и потому мальчик здесь.

Светка резко подалась вперед:

– Есть еще вопросы. Да, Ир? – я кивнула. – Вы, Кирилл, сказали: мальчик здесь, потому что он кого-то обманул. И его мама, Секлетея Потаповна, прилетела в Нелживию из-за неправоты по отношению к Мавре. Которая, кстати, тоже явилась вместе с тетей – хотя и превратилась в кукушку. А под конец прибыл и Порфирий! Неужели в их городе никто не хватился трех пропавших людей? Вот исчезла средь бела дня, и ладно? Да Силыч, устав зря стучать в ворота к невесте, скоро выломает их! И дальше что? Старикашка забежит во двор и опупеет: дом исчез вместе с хозяевами! Представляю, какой получится скандал. О пропаже купеческого семейства тут же узнают все их знакомые. А Секлетея Потаповна, ее сын и племянница тем временем будут тут разбираться в своих ошибках. Хорошо, я допускаю: они их поймут и исправят. Но как семейству после этого возвращаться домой? Соседи сразу спросят: а где вы, голубчики, вчера были вместе со своим домом? В Нелживию летали, говорите? Понятно, мы давно подозревали, что Секлетея Потаповна – колдунья, а теперь убедились в этом окончательно. Не будем больше с ней знаться – а заодно и с Маврой и Порфирием! Может быть такое развитие событий, уважаемый Кирилл? И как дальше жить вдове, ее племяннице и сыну, если от них все отвернутся?

– А мы?! – закричала я. – Родители в Омске уже, наверное, с ног сбились, разыскивая нас! Мамы плачут, папы горюют, а найти детей не могут. Как их жалко, бедных, – у меня перехватило горло. – Но даже если эта история закончится хорошо: мы сделаем в Нелживии то, что должны сделать, и вернемся домой – как смотреть в глаза родным? Скажем: попутешествовали немного? Смотались по разноцветному тоннелю в одну волшебную страну? Думаете, мамы и папы нам поверят? Да они страшно расстроятся оттого, что их дети оказались наглыми врунами! Не может быть, Кирилл, чтобы Вы не понимали: мы не сможем, оказавшись дома, оправдать перед родителями и учителями свое нынешнее отсутствие там.

Светка спросила со слезами в голосе:

– Лучше скажите прямо, Кирилл: нам не суждено возвратиться на Родину? Мы останемся в Нелживии до конца жизни, да?! Как Секлетея Потаповна, и Мавруша, и Порфирий?

– А также Рыба, Антоха и Паха, – мрачно добавил Саня.

Скворец задумчиво почесал себе лапкой клюв. Мы, затаив дыхание, ждали ответа. А черный умник не торопился. Казалось, Кирилл был удивлен. И точно! Покрутившись на одном месте и заглянув в глаза каждому из нас, птица протянула:

– Ну, вот… Признаться, др-рузья, я не ожидал от вас такой явной несообр-разительности. Р-разумеется, человек, попадая в Нелживию, вовсе не покидает места, в котором живет. Это его неспокойная душа летит сюда, желая познать истину. Знайте: душу до конца обмануть нельзя. Она глубоко чувствует правду – и постоянно ищет ее, даже когда мы сами этого не хотим. Часто бывает, что людям спокойнее и, самое главное, выгоднее обмануть себя, прикинуться жертвой обстоятельств и судьбы. Дескать, не соврешь – не проживешь. А души в это время страдают невыносимо! Им больно и тяжело, они мечутся внутри нас, призывая отказаться от лжи и обратиться к правде. Но многие стараются не слышать их, не желают признаваться в собственной низости – а любая ложь, конечно, низость. Именно из-за обманв – вольного или невольного – и происходят многие беды человечества. Соврать, как правило, бывает безопаснее для собственной шкуры и спокойствия, чем сказать правду! И что тогда делать душе? Лететь сюда и освободиться от кривды. Есть еще один очень важный момент. В обычной жизни, пока душа еще не возмутилась и не умчалась от своего хозяина, она вместе с совестью составляет одно целое. Вы понимаете: душа и совесть – добрые подруги. Это главное, что есть у нас. Без них люди – просто жующие разумные животные. Но вот когда души, незаметно от живущих на Земле, устремляются к истине, совесть становится отдельным существом, крылатым и абсолютно независимым, то есть…

– Птицей, – дружно подсказала мы со Светкой.

– Да. И теперь совесть не дает душе забыться. Она говорит подруге правду прямо в глаза, будит ее. Здесь, в Нелживии, совесть свободна. Она поступает так, как считает нужным, помогая душе отыскать истину. Странно. Я думал, что вы уже давно догадались об этом – еще там, в гостях у вдовы, когда Ирина объяснила Александру: кукушка для Секлетеи Потаповны – то же самое, что я для вас.

– А вот скажите, – влез Иноземцев, – почему вдове известно, что кукушка на самом деле – ее племянница, а Вы нам не хотите рассказать о себе?

– Откровенно говоря, хотелось бы, чтобы мои подпечные без посторонней помощи догадались, кто сопровождает их по Нелживии под личиной скворца. Надеюсь, это когда-нибудь случится. Что еще?

– Ну… – Ковалева громко пробарабанила пальцами по столу. – Мне вот непонятно, почему здесь не хочется ни есть, ни пить, ни…

– Наоборот, – помог ей Сашка.

– Да. Но теперь до меня дошло: душам это все не нужно, – протянула Светка. – А наши тела сейчас в Омске, не заметив улета душ, ходят себе, едят… Даже обидно как-то! И получается, у гостей Нелживии разные птицы?

– Конечно. Ведь люди тоже разные. В сущности, все мы птицы, – непонятно закончил Кирилл и взмахнул крыльями.

– Погодите-погодите, – тщетно пыталась я остановить скворца, – а что Вы там еще раньше говорили про прилет сюда? О том, что с нами тогда случи-ило-ось!

Последние мои слова прозвучали зря. Кирилл их не услышал, потому что уже растаял вдали. Вот, так я и не успела расспросить проводника! До чего же шустрая птица наш гид. Раз – и скрылась из глаз! Ага, интересно… Почему у моих друзей смущенный вид? Сашка, опустив глаза, ковыряет засохший бугорок эмали на столе, а Ковалева наблюдает за ним так преувеличенно-внимательно… Ужасно хочется стукнуть их обоих по макушкам, чтобы очнулись! Но я, конечно, подожду. Не будет же Иноземцев отскребать всю краску от столешницы, устанет когда-нибудь – и вот тогда… А подружка моя тоже хороша, сидит красная как рак и помалкивает. Интересно, долго ли это еще будет продолжаться?!

– Слушай, Ир, ты не сопи, – миролюбиво предложила Светка и откинулась на спинку скамьи.

– И не жми на мою ногу, – поддержал ее Сашка, поднимая на меня взгляд. – Ну да, Костина. Есть кое-что еще. Мы просто не успели об этом сказать.

Я поспешно убрала туфлю с его ступни. Надо же, совершенно не заметила, что давила Сане на поврежденное место. А мальчишка терпел, бедняга.

– Да ты не парься, Костина. Нога уже почти не болит. Но совсем перестанет, как я понимаю, только когда мы тебе все расскажем. Да, Ковалева?

– Да, Иноземцев, – ехидно подтвердила Светка. – И когда ты научишься звать нас по имени, а не по фамилии? Где твоя вежливость? Постоянно грубишь, как… Щука.

– Ну, ты и сказала! – возмутился Сашка. – С кем меня сравнила, подумай.

Я замахала на них руками, чтобы друзья не успели разойтись, и заметила:

– Вы, по-моему, сильно отклонились от темы. Еще и Ленечку вспомнили, не видать бы его еще сто лет! Кажется, вы забыли мне сообщить какую-то важную вещь – но не пойму какую. Мы же постоянно были вместе. Что я могла пропустить?

– Видишь ли, Костина, – неуверенно начал Сашка, но спохватился: – То есть, конечно, э-э-э… Ира…

– Вот как трудно мальчику нормально к девочкам обращаться. Он просто чуть не помер от натуги, – заметила Светка. – А еще стихи читает про кристалл души…

– Я?! Читаю?!

– Да ладно уж, успокойся – я успела рывком усадить на место вскочившегося Санька. – Ты лучше о деле говори.

Иноземцев сердито косился на Светку. Я постучала ладонью о столешницу, чтобы он не отвлекался. Но мальчишка не реагировал, а только возмущенно пыхтел. Моя подружка улыбнулась и начала:

– Понимаешь, Ириш, мы действительно не разлучались. Но ты впала в обморок и была не в себе, помнишь? Так вот. Это произошло почти сразу после того, как мы…

– Полетели в школе по коридору.

– Да погоди, Саня. Понимаешь, Ир, ты глаза закатила и вся обмякла…

– И голову набок свесила.

– Да. Ну, мы сразу тебя и схватили под руки, потому что впереди был дверной проем, и нас туда несло. А ты почему-то оказалась чуть выше нас, и тебя бы обязательно стукнуло головой о косяк, если бы мы…

– Не дернули тебя вниз и не удержали.

– Не перебивай, Санек! В общем, миновали мы школьную дверь. Все вроде бы благополучно, несемся дальше над землей. Внизу дома так и мелькают. Потом из города вылетели. Видим, под нами поля, деревушки, леса, дороги. Вокруг, конечно, эти спирали завиваются…

– И трясет так, что мама не горюй!

– Я вцепилась тебе в руку и думаю: «Или я с ума сошла, или это сон. А может быть, все сразу. Не умеем мы летать! Что происходит? Надо это немедленно просечь, иначе…

– Иначе нашей Ковалевой жизнь не в жизнь!

– Конечно, Иноземцев! Папа говорит, что четкий анализ – моя сильная сторона и что в трудных ситуациях надо обязательно размышлять! Сам-то ты…

– Молчи, Ковалева!

– Еще чего! Ну вот, лечу я себе, лечу… С одной стороны ты висишь, уронить Ирочку боюсь, а рука уже дико устала! С другой круги эти пестрые вьются, стараюсь на них не смотреть. А то, думаю, вдруг голова закружится? И Саня нас, двух девчонок, не удержит? И свалится дружная компания с высоты вниз…

– Да куда можно было свалилиться, Ковалева умная? Нас же внутри этой трубы и несло!

– Ты посмотри на него, Ир! Как ты, Санек, теперь спокойно рассуждаешь, в беседочке сидя! А тогда…

– Не рассказывай…

– Ха, еще чего! Ну вот, несется троица дураков непонятно куда. Мне на Саню даже глянуть некогда. А страшно – просто до щекотки в мозгах! Хорошо, думаю, хоть один мальчик со мной и Ирой… летит. Может, сообразит, как нам на землю спуститься. И голову себе ломаю: в чем прикол? Как вышло, что мы прямо из школы взяли и в небо усвистели? И не понимаю!

– И от этого головой трясу и ногами дрыгаю! – мальчишка в притворном ужасе выкатил глаза. – Происходит катастрофа. Сама Ковалева – и не понимает!

Я слегка хлопнула его ладошкой по лбу, чтобы не мешал Светке рассказывать. Подумать только, что пережили мои друзья! А мне, получается, повезло. Или нет? Ведь я не видела полета – а он был, судя по всему, довольно интересным…

– Погоди, Иноземцев, сейчас до тебя очередь дойдет, – зловеще протянула моя подружка.

Сашка поежился и отвернулся. Забавно! Что же он такого выкинул по дороге в Нелживию?

– Понимаешь, Ир, я от страха уже не могла по сторонам смотреть, а только вперед уставилась и кричу: «Если перестану думать, то конец! Я мыслю, значит, я существую!» Знаю от папы: это сказал один древний ученый – не помню его имени… И вдруг слышу – ты представляешь? – Санек запел!

Светка хихикнула, а Иноземцев густо, до свекольного оттенка, покраснел. Я очень удивилась новым сведениям о Сашке, потому что ни разу, за все время нашего знакомства, не видела его поющим. Иноземцев даже в школе на уроке музыки только губами шевелит – а сам ни звука. Непонятно почему, кстати, – петь так весело и легко!

– И что же ты исполнил, Сань? – с интересом спросила я.

Тот вцепился пальцами в волосы и нагнул голову к самой столешнице.

– Ира, ты не поверишь, – заявила Светка. – Это был «Жаворонок». Ну помнишь, такая грустная-грустная песенка?

Я пожала плечами. Ковалева удивилась:

– Не знаешь? Странно. Это старинная вещь, ты такими интересуешься.

«Несообразное что-то, – подумала я. – Где старинная вещь, а где Сашка?»

Светка лукаво покосилась на Иноземцева и предложила ему:

– Хочешь, спою?

Саня вскинул голову и погрозил моей подружке кулаком. Ковалева, ясное дело, не испугалась. Видно было, что ее разбирает смех. Но Светка сдерживалась, чтобы еще больше не расстраивать Сашку. Что же это за «Жаворонок»?

– Видишь, Санек, – с преувеличенной заботливостью протянула Ковалева, – Ира не понимает, что ты тогда пел. Надо ей помочь!

Подружка выскочила из беседки, сложила руки перед грудью, очаровательно улыбнулась. Предложила нам:

– Слушайте, как это было, – и запищала:

Лейся, песенка моя,

Песнь надежды сладкой…

– О-ох, – простонал мальчишка и крикнул: – Перестань!

Светка пожала плечами и вернулась в павильончик. Взглянув на несчастного Иноземцева, Ковалева села за стол и воскликнула:

– Санек, не переживай! Конечно, мы с Ирой не знали, что ты любитель русских романсов…

– Чего-о?

– То, что ты спел по дороге сюда – русский романс, – хладнокровно констатировала Светка. – Причем исполнил ты его весь, до конца, хотя и дрожащим голосом. И еще руками водил в разные стороны – плавно, как на сцене. Скажи честно, ты в вокальном кружке занимаешься?

– Ты что, Ковалева, мыло ела? Нигде я не занимаюсь! У меня нет музыкального слуха. Это моему отцу сказали, когда я еще в садик ходил. Наша пианистка брякнула папе, что я визжу диким голосом и не умею попасть в мелодию. Приказала, чтобы я на утренниках молчал, когда все поют, только рот открывал. Вот с тех пор я и разеваю его беззвучно.

– Странно, – протянула Светка. – Почему пианистка решила, что у тебя слуха нет? Ты пел совершенно правильно. И так звонко, задушевно даже! И… красиво, Санек, честное слово, хотя голос у тебя дрожал. А почему, кстати? Ты испугался, что ли?

– Да, испугался, Ковалева! Струсил я! Довольна?

Сашка перевел дух и уткнулся взглядом в столешницу. Кажется, он еще больше покраснел – просто малиновый стал, как мамин берет…

Светка постучала себе по лбу пальцем:

– Дурак. Мне-то с чего быть довольной? От твоего признания? Думаешь, мы с Ирой над тобой смеяться будем? Ну, и балбес! Да я сама от страха не знала, что мне делать: или глаза зажмурить и вопить, или в уме шахматную задачку решать! Так ты оттого и пел, Санек, что боялся?

Сашка вскинул глаза и недоверчиво спросил:

– А вы точно надо мной стебаться не будете?

Мы с подружкой молча затрясли головами, уверяя, что не будем. Иноземцев еще чуть передохнул – на этот раз с облегчением – и заговорил:

– Да, я испугался. Подумал, что нам капец пришел. Понимаете, я ведь даже на самолете никогда не летал. А тут! И сам куда-то несусь, и вы рядом в воздухе болтаетесь. А я мужчина. Значит, должен решения принимать, – так мне отец всегда внушал. Но я не знал, что делать! Как приземлиться и спастись? Вы девчонки, вам бояться можно. А мне нельзя, я действовать обязан! А я закоченел от страха, вцепился в руку Костиной и думаю: «Хорошо, что Ирка без памяти и не видит ни этого полета, ни моей паники. Девчонка сейчас точно истерила бы по полной! Она ведь нежная у нас, чувствительная до опупения». Извини, Ира, но я так думал. Уж если говорить правду, то всю, до конца. Но тогда может показаться, что я вроде как рад был твоему обмороку? Нет, Ира! Мне очень жалко тебя было. Только бы, думаю, Костина сейчас не очнулась и с ума не сошла от ужаса! Она ведь даже не поймет, как мы в небе оказались. Как, думаю, там Ковалева? Шахматистка, конечно, покрепче Костиной, но ведь тоже девчонка! Хочу голову к ней повернуть, а не могу: застыл с перепугу. Но глаза кое-как скосил! Смотрю, а Света гордо голову подняла и вперед смотрит. Еще и сердится, орет, вылупив глаза. Но что именно – разобрать не могу. Свистит же все, трещит вокруг!

– Значит, я сильно вопила? – усомнилась Светка.

– Да, Ковалева! Но это и очень хорошо оказалось.

– Чего хорошего?!

– А того: тебе не до меня было. «Вот здоровски! – думаю. – Шахматистка тоже не видит, как я боюсь за нашу летящую компанию». Ну, и… отпустило меня немного. Чувствую, руки-ноги задвигались. Может, прикидываю, попытаться затормозить? И вниз ринуться? Тогда мы вырвемся из колец и на земле окажемся. Может, сильно хлопнемся, но это лучше, чем нестись куда-то до бесконечности.

– А если бы мы разбились? Тогда что? – с любопытством спросила Светка.

– Не знаю, – буркнул Иноземцев. – Я об этом не успел подумать. Я… а, ладно! В общем, стал сдуру вниз смотреть. Короче, место выискивать, где бы нам упасть можно было. И наконец-то понял, на какой огроменной высоте мы находимся. Тут уж меня затмило не по-детски! До сих пор это был не страх, а просто мелкая тряска. Как поплыло все перед глазами! Я вроде бы вообще дышать перестал, и тьма на меня навалилась…

– И вот тогда ты, Саня, петь начал, – посочувствовала я. – Да?

– Наверное. Но я не помню! И песенку ту не знаю, про которую Ковалева говорила, даже не слышал ее ни разу. И сказал же, не пою я давно, с пяти лет!

Мы немного помолчали, и я дипломатично предложила:

– Знаете что? Давайте этот вопрос пока замнем для ясности. Но ты, Саня, точно пел, – Светлана врать не будет.

– Конечно! – подняла брови моя подружка. – Да я и не могла бы обманывать, даже если б захотела. Вы помните, где мы? Сейчас бы сразу после моих слов или ливень пошел, или беседка обвалилась. Поэтому, Санек, не сомневайся. Ты пел, как курский соловей. Заслушаться можно было, тем более, что и порхали мы тогда… ха-ха, словно птички, действительно – между небом и землей.

– Но послушай, Ковалева! – возмутился Иноземцев.

Я отмахнулась от него:

– Сейчас не время спорить. Появились новые ребусы! И мы их пока, между прочим, не разгадали. Ты лучше, Саня, поведай, что дальше было.

Иноземцев нахмурился:

– Ну… Я же сказал: затмило меня. Как досюда донеслись, вообще не помню. Но вот когда над этой страной зависли, я уже очухался. Смотрю, внизу красота: зелень, речки блестят, озера голубеют. А мы с Ковалевой по-прежнему Костину под руки держим, и она все еще бледная, с закрытыми глазами. И тут я вспомнил, что боялся! Меня сразу как кипятком ошпарило! Чувствую, краснею, потому что Ковалева на меня смотрит и смеется, а это до того обломно… Значит, думаю, она заметила, до чего мне мне страхово было….

– А я смеялась из-за «Жаворонка». Ты, когда его пел, очень напоминал Зайца из «Ну, погоди». Ну, когда он в телевизоре от Волка спрятался. Ты так же жестикулировал и глаза заводил. Просто звезда вокала! Давай, Санек, рассказывай, что ты еще выкинул, пока мы в воздухе над камнем болтались. А то молчишь, скромник.

– Ох, Ковалева, – сжал кулаки Иноземцев, – вредная же ты! Могла бы хоть про этот косяк не вспоминать при Костиной!

– Почему? Я хочу знать все, что тогда произошло, – заявила я. – Свет! Может, ты скажешь правду, если Саня секреты разводит?

– Точно! Вот пусть Ковалева тут и расчесывает про мои дела. А я слушать не буду. Пойду лучше прогуляюсь чуток, а то мне сидеть не месте надоело.

Сашка вскочил со скамьи и вышел из беседки. Оглянувшись по сторонам, он обогнул большой куст сирени и скрылся за ним. Светка проводила мальчишку веселым взглядом и начала:

– Ну вот, слушай. Когда мы долетели до голубого камня – а я его сразу заметила, он ярко блестел внизу! – цветные спирали куда-то исчезли. Остался только воздух вокруг – чистый и будто чуть мерцающий. Мне стало совсем не страшно и даже интересно: куда это мы попали? Было ясно, что путешествие закончилось. Мы живы, не упали и не разбились. Значит, все хорошо. Вот только ты пока остаешься в обмороке. И еще непонятно, как на землю попасть!

Светка засмеялась, а мне стало зябко. Да, наверное, к лучшему, что я не видела момент прибытия в Нелживию. Если уж мои друзья – а они люди, в общем, неробкого десятка – пережили жуткий страх… А что было бы со мной? Вдруг бы Ира Костина и правда того – с глузду сдвинулась? Так сказал папа, когда очень рассердился на меня: мы со Светкой в позапрошлом году, зимой, решили проверить свою выносливость и вышли на улицу в летних платьицах и тапочках на босу ногу. А было минус пятнадцать! Погуляли мы, правда, недолго – всего минут пять, но и они показались двум «полярницам» на морозе вечностью! Возвращавшаяся с работы соседка ахнула, увидев посиневших дурочек, и закричала: «Света, Ира, немедленно домой!» Мы с облегчением вбежали в подъезд. Но, конечно, при этом делали вид, что нам этого совсем не хочется! Что закаливание только-только началось, но вот противная тетя Рита взяла и помешала нашей разминке на свежем воздухе! Заскочив в квартиру к Светке, мы долго отогревались горячим чаем, а дрожать перестали, кажется, только через два часа. Но не забывали деланно возмущаться и ругать соседку! Какие же мы врушки были тогда, друг перед другом хвастались дутой смелостью! Вечером, конечно, тетя Рита заявилась домой и ко мне, и к Светке и все рассказала родителям. Что было после, не хочется вспоминать… Вот тогда папа и сказал, что если я, уже давно выйдя из ясельного возраста, сделала подобную глупость, то…

– Ир, ты чего задумалась? Страшную картину представила: мы трое в воздухе висим и спрыгнуть не можем? Не бойся, это давно было.

– Но как же вы…

– На земле оказались? Вопрос, конечно, интересный. Санек правду сказал: я, пока длился полет, на него внимания не обращала. Больше о тебе беспокоилась: вдруг, думаю, Ира так и не придет в сознание? Что тогда делать? Мы ведь с Иноземцевым помочь ей не сумеем. А еще я не могла от ужаса избавиться. Поэтому старалась отвлечься на мыслительный процесс. А когда поняла, что мы прибыли на место, сразу трястить перестала и думаю: «Интересно, как там себя чувствует Санек? Надо же нам приземляться в конце концов». И вот…

Сверху раздался знакомый скрипучий голос:

– Дор-рогие девочки! Р-разрешите вам помочь нар-рисовать точную кар-ртину того, что случилось в момент пр-рибытия в Нелживию.

Мы подняли головы. Так и есть: сверху на своей жердочке качался Кирилл и косил на нас черным глазом.

– Видите ли, эта стр-рана уникальна. Ее живые силы напр-равлены к единственной цели – установить истину. Стоит сейчас одной из вас сказать: «Хочу увидеть все как было» – если речь идет о прошлом, или «как есть» – если хочется узнать, что происходит в данный момент времени, – и Светлане вообще не придется излагать Ирине недавний ход событий. Известно, что память наша не всегда точна, а язык бывает лукавым – причем без малейшего участия в этом человеческой воли. Рассказчику кажется: он передает информацию правильно, а на самом деле…

– А на самом деле скворец вовсе не скворец, потому что его картавость опять исчезла, – поддразнила я Кирилла. – И он по-прежнему не хочет сказать нам, кем является в реальной жизни, а не здесь.

Птица слетела вниз, села мне на плечо и заявила:

– Ир-ра, ты меня опять р-разочаровываешь, пр-роявляя глупость и лень, котор-рые вообще-то тебе не свойственны. Неужели ты до сих пор не сообр-разила, что в Нелживии истина не дается легко, сама собой? Пр-равду здесь надо упор-рно искать, добывать с тр-рудом и болью, а не хватать готовенькую. Ох, я даже ненадолго потер-рял вер-ру в человечество. Потому в мыслях и удалился от него, и опять закар-ртавил…

– А не надо терять в нас веру! – пропела Светка. – Мы небезнадежны, как говорит мой папа. Так что же насчет объективной картины происшедшего? Говорю: «Хочу увидеть все как было!»

Что-то мягко зашумело слева от беседки. Мы вскочили и бросились вон из павильончика. Скворец вылетел следом и уселся на перила у входа. На поляне, в нескольких метрах от нас, разворачивался огромный экран. На нем я увидела знакомые чистые краски Нелживии и лазурный камень, возле которого ко мне вернулось сознание. Но на экране мы – все трое – были еще в воздухе, легко плавая над поляной.

Н-да, ну и вид у Иры Костиной… Обвисшие руки и ноги. Запрокинутое лицо будто выбелено мелом. Друзья держат меня за локти, изумленно озираясь по сторонам. Вот Сашка глянул вниз и в ужасе зажмурился. По его телу прошла дрожь. Сейчас мальчишка отпустит мою руку, и я упаду! Ведь одна Светка не удержит потерявшую память подружку… Но нет: Иноземцев еще крепче, как тисками, стиснул пальцы на моем предплечье. Я перевела дух…

Светка с любопытством смотрела сбоку на Санька – видно, прикидывала, что будет дальше. И тут… Сашка широко раскрыл глаза, вскинул голову. У него был вид человека, решившегося на безрассудный шаг. Мальчишку будто сильным порывом ветра оторвало от нас с подружкой и отнесло немного в сторону и вверх. И что интересно, мы со Светкой не ныряли вниз, а висели на прежнем месте! И Ковалева без труда держала меня под руку. Она, по-моему, даже не заметила возросшей тяжести подруги… Где там! – взгляд Ковалевой был прикован к Сане, с которым действительно творилось что-то непонятное. На лице мальчишки застыла странная – какая-то умильная улыбка. Брови его высоко поднялись. Руки Санек сложил перед грудью в замок по примеру оперных певиц. И вот… понеслось! Иноземцев вздохнул и запел:

У меня голова пошла кругом. Ясное дело, Санек кратковременно спятил от страха! И откуда у Иноземцева взялся столь высокий и сильный голос? И песня… Теперь я узнала ее. У нас дома на компьютере есть записи Большого детского хора Всесоюзного радио и Центрального телевидения – был когда-то в Советском Союзе любимый всем народом коллектив. И пели те хористы действительно замечательно – это было давным – давно, в папином и мамином детстве. Родители и сейчас любят их слушать. И вот, в наших домашних записях есть «Жаворонок»! Романс на диске выводит чистый детский голос. Но делает это совсем иначе! Проще, строже и сдержанней.

А Сашка пел так жалобно, так закатывал глаза и дрожал, что хотелось плакать… Ага, вот он начал второй куплет и стал водить руками, как рассказывала Светка. Интересно, что она сама в тот момент делала? А Ковалева, оказывается, хохотала во все горло, глядя на музицирующего Саню. Про меня Ковалева вообще забыла, отпустила руку лучшей подруги! А я в двух шагах от нее болтаюсь в воздухе…

– Ты почему меня бросила? – сердито спросила я настоящую Ковалеву рядом с собой. – А если бы я упала и разбилась?!

– Нет, – отмахнулась подружка, увлеченно наблюдая за происходящим на экране. – Такого не могло быть. Мы трое, прилетев, плавали в воздухе без всякой опоры и даже не думали падать – ни вместе, ни поодиночке! Сила земного притяжения отчего-то не действовала на нас, понимаешь? О-о-о, смотри!

Подружка восторженно тыкала пальцем в Сашку. Я взглянула, и у меня перехватило дыхание. Иноземцев стал… девочкой! На его голове красовалась розовая шляпка с лентами, завязанными на шее бантиком. Из-под шляпки на плечи спускались – подумать только! – две тугие косички соломенного цвета. Откуда они взялись у черноволосого Иноземцева?! Саня был теперь одет в длинноватое, ниже колен, пышное платьице с воланами. Из-под платья виднелись панталоны, обшитые кружевами. На ногах поблескивали шелковые туфельки. Мальчишка старательно выводил романс. На лице Иноземцева играла блаженная улыбка. И, честное слово, он нас со Светкой в упор не видел, вообще не замечал! Хорош друг, нечего сказать! О, вот это да… Сашка, по-прежнему стоя на невидимой сцене, пискнул в последний раз, жеманно вздохнул и, приподняв пальцами края платья, присел в реверансе. Ковалева от смеха закрыла лицо руками. А я рядом с ней нахожусь в обмороке! Я покосилась на настоящую Светку. Она и теперь, представьте, хихикала, во второй раз наблюдая наше появление в Нелживии.