Читать книгу Фарфоровый бес - Виктория Дьякова - Страница 4

Между обедом у Четвертинского, затянувшимся дотемна, и гвардейским клубом, где ожидалась карточная дуэль Бурцева и весьма самонадеянного московского гастролера из чиновников, Денис заехал ненадолго в Мраморный. Ему не терпелось узнать, не поступало ли еще каких сведений от Анны, когда же она, наконец, приедет в Петербург.

Старый солдат Егор Кузьмич проводил кавалергарда в малую белую гостиную дворца. Перед высоким камином, отделанным мрамором и самоцветами, князь Орлов читал какое-то письмо. Напротив него в кресле сидел старинный приятель граф Александр Сергеевич Строганов. У закрытого бархатными портьерами окна примостилась с шитьем Елизавета Михайловна.

– Вот моя Татьяна Дмитриевна со всей искренностью верит, – рассказывал Строганов и перебрасывал с ладони на ладонь несколько зеленоватых камушков, отшлифованных до блеска, – искренне верит, что камень этот, прозванный змеиным, приносит нашему семейству удачу. Так уж издавна повелось, что делают для нас из него и столешницы, и вазы в гостиные, и часы в него оправляют. Я и учеников своих в академии приучаю с этим камнем работать, тесать его, полировать. Очень уж красивые штуковины из него получаются. А знаешь ты, Елизавета Михайловна, с чего началось для Строгановых знакомство со змеиным камнем? – он повернулся к Олтуфьевой.

– Как не знать, – откликнулся вместо графини Алексей Григорьевич. – Все уж знают, кого не спроси, – он усмехнулся. – Почитай разов сто рассказывал ты, Алексашка. Помирать стану, и то вспомню, как шел твой прадед купец Аникей Строганов по горной тропинке на ваших шахтах уральских, где вы изумруды да прочее богатство свое добываете, и подвернулся ему под ногу круглый камушек. Сам зеленый весь, а разводы на нем черные, как на шкуре змеиной. Вот с тех пор вы камень этот почитаете своим талисманом. Что, скажешь, Алексашка, не так было? – поинтересовался он иронично.

– Так-то так, – ответил Строганов с легкой обидой. – Да только главного ты не сказал, Алексей Григорьевич. Камень этот не просто так, по случаю, Аникею подвернулся, а от большой беды его спас. От укуса змеиного. На дорожке той под камнем Аникея гадюка ядовитая поджидала, готовилась напасть, а как только Аникей камень поднял, так она испугалась и уползла. С тех пор, сколько ни ходил Аникей с камушком этим по горам, так н и одной змеюки и не встретил.

– Ох, умеете вы, Строгановы, легенду о себе сочинить, – подтрунил над ним князь Орлов. – То расскажете, как на собственные деньги, по собственному душевному велению собирали в поход атамана Ермака, мечтали об открытии новой земли за Уральским хребтом. То как там уж в Сибири какого-то отпрыска ханского схватили и за него выкуп огромный получили, на который государь Иван Грозный войско супротив поляков собрал. А на самом деле, Алексашка, если руку на сердце положить, для царя ли старались вы, для России ли матушки? – Орлов прищурился. – Небось, больше думал твой прадед Аникей, как задобрить царя Ивана Васильевича, чтоб он за строгановские рудники, с которых вы подати не платили в казну, опалу с вас снял. Да откупиться меньшим за большее мечтали…

– Что ж, отпираться не буду, – Строганов снова подбросил камушки. – Что было, то было. Всякие расчеты делали предки мои, ворон не считали на лету, глазами не моргали по-пустому, соображали. А коли нам доставалось перца от царей да императоров, так мы не серчали, исправляли огрехи свои. Долг свой перед отечеством помнили, но и собственный карман не забывали. Государю Петру Алексеевичу для войны со шведами сколько руды безо всякой оплаты поставили? – Строганов загнул палец на правой руке. – Леса опять же строительного для верфей и кораблей. Твою ж эскадру, Алексей Григорьевич, которая турок под Чесмой разбила, из чьего леса рубили? Из нашего, сибирского, – напомнил он и загнул второй палец.

– Ладно, ладно, не ершись, – примирительно заметил Орлов. – Чего нам с тобой считаться, старые уже мы. Поспорили, да и будет. Помрем, пусть потомки решают, кто принес пользу, а кто сам пользовал. Все по заслуженному на небесах достанется.

– Здеся граф Олтуфьев пожаловали, – возвестил Кузьмич, приоткрыв дверь, и закашлялся.

– Позвольте, князь, – Денис вошел в гостиную. Он сразу увидел в руках Алексея Григорьевича лист бумаги и почему-то решил, что это письмо от Анны. Сердце молодого человека взволнованно забилось. Глядя на письмо, он даже забыл, зачем, собственно, приехал в Мраморный.

– А вот и внук, входи, входи, молодец, – радушно пригласил его князь Орлов. – Что новенького в гвардии?

– Да, собственно, и ничего, – ответил Денис рассеянно, стараясь вспомнить, что же в самом деле особенного случилось за последние дни. Но ничего кроме историй о призраке капитана Новикова на ум ему не приходило.

– Небось видения последние обсуждают, – к его удивлению, догадался Строганов и, спрятав камешки в небольшой бархатный мешочек, который носил на груди как амулет, заметно оживился: – Моя Татьяна Дмитриевна тоже слышала эту историю, – начал он. – Говорят, на днях какого-то капитана, бывшего у нас по служебной надобности из Пятигорска, убили на Галерной улице. Вроде как за карточный долг, уж больно он везуч оказался в игре, много выиграл. Вот ему и не простили. Но ничего не известно покуда. Я вот нынче утром с государем Александром Павловичем завтракать имел честь, так не поленился, спросил у графа Кочубея, мол, Виктор Павлович, скоро ли найдут убийцу капитана того, может, после этого он успокоится, удовлетворится, перестанет народ честной пугать. Так он только руками разводит. Ни единой зацепки даже не имеется, Александр Сергеевич, отвечает, ни единого следка преступники не оставили. Чисто все. Вот хоть верь, хоть нет, а словно кара небесная, господи прости. – Строганов поспешно перекрестился.

– Что ж, неужто твоя Татьяна Дмитриевна тоже призрак того капитана повстречала, – ужаснулась Елизавета Михайловна и опустила шитье. – Где ж? Когда ж?

– Боже упаси! – отмахнулся Строганов. – Что ты такое, матушка, удумала. Не ровен час Татьяна Дмитриевна с ним встретится, так совсем мне жизни не будет дома. Прикажет каждую комнату баррикадировать и слуг с ружьями расставлять. Ни приемов тебе, ни банкетов, ни спокойной жизни. Нет, пока ей только слухов достаточно. И то сон потеряла, все выслушивает по всему дому, все выглядывает. А давеча в театре от супруги генерала Вязмитинова такой рассказ услыхала, что насилу отпоил ее чаем, как вернулась. Пока оберег наш змеиный камень не положил ей под подушку, не заснула…

– Да, вот уж страшилище для всей столицы выискалось, – Елизавета Михайловна пожала плечами. – Только и разговоров, что о нем. А что-то, мой родной, – обратилась она к Денису, – я тебя ждала вчера, вчера, а ты так и не явился. Куда ж пропал? Ты привез мне с Адмиралтейского лисий салоп, крытый голубой тафтой, как я просила? Или забыл?

– Не забыл, ба, но и не привез, – Денис виновато потупил взор. – Сам оттуда еле ноги унес, без салопа. Матушка с батюшкой обязали меня ехать с ними на именины к госпоже Хвостовой, девочек сопровождать, – пояснил он. – Так я едва дождался окончания того празднества, так там скучно было. Я вот предложить решился, может, ты, ба, папеньку попросишь тебе одежду верхнюю привезти, а то уж больно дорого обходятся мне визиты в родительский дом.

– Ладно уж, чиркну ему записку, – согласилась Елизавета Михайловна. – Ты уж больше не хлопочи. Понимаю, как тебе грустно терять время от гвардейского развлечения.

– А вот скажи-ка мне, Алексей Григорьевич, что тебе в письме написано, – поинтересовался Строганов, и Денис насторожился. – Что-то ты молчишь? Или нам с Елизаветой Михайловной знать не положено? – Он лукаво подмигнул Олтуфьевой. – От какой вздыхательницы письмишко? Или ж ты Лизиной ревности опасаешься?

– Не от вздыхательницы, – ответил Орлов с едва заметной улыбкой. – Вздыхательницы-то уж мне давно не пишут. Им молодых кавалеров хватает. Письмо это из Италии, Алексашка, – продолжил он. Услышав это, Денис вздохнул, ощущая одновременно и успокоение, и разочарование.

– Кто ж тебе пишет из Италии? – Строганов привстал с кресла. – Из Рима, из Академии художеств?

– Нет, пишут из Неаполя. Мой старый друг доктор Джанфранко Чаккони, – произнес Орлов, задумчиво глядя на огонь в камине. – Добрейший человек. Я жил у него некоторое время после того, как вынужден был бежать из Петербурга в начале царствования государя Павла Петровича. Сеньор Чаккони долго служил личным врачом королевы Марии – Каролины Неаполитанской, он очень помог мне с лекарствами и продовольствием, когда австрийцы бросили армию графа Суворова в Альпах без всякой поддержки. Он обратился к своей государыне, родной сестре австрийского монарха, и она оказала давление на братца. Кроме того, собрала все, что нашлось у нее самой в королевстве. Теперь мой друг Чаккони остался нищим и бездомным…

– Как это? – искренне удивился Строганов. – Его прогнали от двора.

– Больше нет двора, и ему негде служить, – продолжил Орлов с прежней печалью. – Бонапарт решил короновать на трон Неаполя своего старшего брата Жозефа, и Габсбурги изгнаны прочь. К сожалению, все, что я могу сделать для Джанфранко – это пригласить его с семейством поселиться у меня в Петербурге и оплатить все дорожные расходы. Так я и сделаю, – князь вздохнул.

– Это верно, – поддержал его горячо Строганов. – Тем более, что для знающего доктора у нас найдется неплохое место. Князь Багратион не зря говорил тебе, что государь принял решение о создании медико-хирургической академии, президентом которой станет Анна Алексеевна. Я уверен, у нее будет немалая нужда в отменных медикусах, тем более пользовавших королей. Обязательно поговори с ней, как только она приедет.

– Да, уж скорей бы, – согласился Орлов. – Считаю дни, Алексашка. Но думаю, она приедет не сегодня-завтра.

– Что ж, я отправлюсь в клуб, пожалуй, меня ждут, – осознав, что никаких известий от Анны нет, Денис собрался на Галерную. Ему не терпелось посмотреть, как Бурцев обыграет самоуверенного москвича, и он не хотел пропустить начало. Коротко кивнув Строганову и Орлову, молодой человек направился к дверям, но Елизавета Михайловна остановила его. Шурша черным шелком платья, она подошла к внуку и, понизив голос, попросила:

– Будь добр, удели мне еще некоторое время, Денис, мне надо поговорить с тобой об одной особе.

– О ком? – Денис в недоумении пожал плечами.

– Ты все сейчас поймешь, – Елизавета Михайловна сделала предупредительный жест. – Идем со мной. Они прошли в небольшую комнату, где Денис прежде не бывал. Она имела форму полукруга и была обтянута слегка мерцающим голубоватым шелком. Поверх обивки красовались круглые мраморные медальоны, на которых были изображены фигурки различных животных. Мебель в комнате в основном была мягкая, сделанная, как и в соседней гостиной, из отбеленного дерева и обтянутая голубым шелком, повторяющим обивку.

– Я не задержу тебя надолго, присядь, – попросила Елизавета Михайловна Дениса и указала на невысокое кресло с круглой спинкой, стоящее перед холодным камином. Сама же она села на канапе под балдахином с пышными воланами, стоящее напротив.

– Я слушаю, ба, что случилось? – спросил Денис встревоженно. – Что-то произошло? С Анной?

– Ну, почему именно с Анной, – Елизавета Михайловна улыбнулась. Все мысли внука были сосредоточены на Анне, она знала это. Тем тяжелее было ей заводить с ним речь об иной девице. – Не об Анне, о мадемуазель Алисе де Лицин я желаю с тобой поговорить, Денис, – произнесла она сдержанно и внимательно посмотрела на молодого человека. Денис опустил голову, весь его облик выражал покорное неприятие. – Меня сегодня после обеда посетила ненадолго княгиня Анна Александровна, – сообщила Денису графиня. – Князь Орлов принял ее радушно, но я сразу заметила, что она опечалена. Причину своей грусти Анна Александровна от меня не скрыла. Она попросила меня о разговоре наедине, и я привела ее сюда же, где мы с тобой сейчас находимся. – Денис с недоумением взглянул на бабушку, мол, и что с того? – Скажи мне, Денис, только честно, между тобой и мадемуазель Алисой установилась тайная связь? – попросила его Елизавета Михайловна. – Анна Александровна очень обеспокоена этим…

– Ба, мы уже не в первый раз говорим о мадемуазель Алисе, – недовольно ответил Денис. Встав с кресла, он подошел к камину и оперся локтем о мраморную полку. – С тех пор, как я имел честь быть ей представленным на чествовании князя Петра Ивановича у Гагариных, ты и княгиня Голицына только и беседуете со мной о ней. Отчего, ба? Среди приглашенных было немало иных девиц, почему бы не поговорить о них? Скажи мне без уловок, – потребовал он. – Ты и Анна Александровна решили женить меня на Алисе? А что скажет на это моя матушка? Вы не забыли о ней? Алиса не так уж состоятельна, за ней не дадут большого приданого, так что матушка ни за что не согласится. А меня, я так понимаю, вообще никто не спрашивает, – он с отчаянием пристукнул ладонью по мраморной полке.

– Пожалуйста, прояви терпение и послушай меня, – остановила его Елизавета Михайловна. – Как никому иному, мне прекрасно известно твое отношение к Анне. А ты знаешь, с каким нежным чувством всю жизнь я привязана к ней. Не говоря уже о моей любви, да, да, – она сделала паузу. – Теперь, когда ты уже взрослый, я могу сказать тебе об этом, о моей любви к ее отцу. Никто другой на свете не желал бы больше, чем я, чтобы ты и Анна соединили свои судьбы. Но я признаюсь, я не понимаю тебя, внук, – Елизавета Михайловна развела руками. – Ты любишь Анну, ты ждешь ее возвращения, а сам просишь Алису о тайных свиданиях и даже – это неслыханно! – умоляешь о телесной близости. Ты играешь с огнем, – Елизавета Михайловна разволновалась настолько, что тоже не могла усидеть на месте и принялась ходить по гостиной, сжимая руки на груди. – Теперь, когда Алиса призналась ей во всем, Анна Александровна имеет полное право отправиться к твоему отцу и потребовать у него твоей женитьбы на Алисе, так как ты ее скомпрометировал…

– Я просил Алису о близости? – Денис едва не опрокинул с каминной полки фарфоровые часы, которые стояли на ней. Лицо его побледнело, на нем выступили розовые пятна гнева. – Это невероятно! – воскликнул он и сразу осекся, осведомился сухо: – Позвольте узнать, это сама мадемуазель Алиса рассказала княгине Анне Александровне о моих на нее притязаниях?

– Сначала обо всем доложила горничная, – ответила Елизавета Михайловна, и Денис, кивнув, усмехнулся, он так и думал. – Она сказала, что молодой офицер из конной гвардии назначает ее барышне свидания у манежа и, усевшись к ней в карету, прости меня уж за прямоту, – Елизавета Михайловна слегка поклонилась, – пытается вызвать ее на ласку. Для Анны Александровны такой рассказ прозвучал как гром среди ясного неба. Она немедленно отправилась к Алисе, – продолжала графиня. – Та попыталась отпираться. Но горничная в присутствии мадемуазель повторила свой рассказ. Тогда Алисе ничего не оставалось, как признаться, – Елизавета Михайловна развела руками и, с осуждением покачивая головой, снова уселась на канапе. – Надо отдать ей должное, – добавила она уже спокойнее, – она пыталась скрывать твое имя, и Анна Александровна сначала думала на Льва, который начал ухаживать за Алисой раньше твоего. Но потом к вечеру у мадемуазель начался жар, она впала в слезы и призналась Анне Александровне, что любит тебя, что без тебя она отказывается жить. Как мне прикажешь, Денис Васильевич, понимать все это? – осведомилась графиня, не скрывая возмущения. – Ты больше не любишь Анну и желаешь соединить свою судьбу с Алисой? Не забывай, что мадемуазель Алиса – воспитанница князя Багратиона. Мне насилу удалось уговорить Анну Александровну не посвящать пока в это дело Петра Ивановича. Она уже собиралась просить его, чтобы он призвал к чести своего адъютанта. Я обещала ей поговорить с тобой, что сейчас и делаю. Ну, отвечай мне! – Елизавета Михайловна встала и подошла к внуку. Ее яркие, синие глаза, опутанные множеством мелких морщинок, сверкали с трудом удерживаемыми слезами: – Отвечай мне, я так и не доживу до того, что увижу Анну хотя бы твоей возлюбленной? Уж о свадьбе твоей с ней я даже не мечтаю. Для этого сперва надо получить расстриг от монашества, на который ее вынудил государь Павел Петрович. Наш синод не любит принимать такие решения, особенно когда речь идет о богатой особе. Так что вряд ли я и князь Алексей Григорьевич дождемся того, что попы наши раздобрятся, разве только государь Александр поможет. Но помолвку твою с Анной я бы желала видеть, и даже присутствовать на ней. А что же выходит? Ты меня Анне Александровне в родственницы записываешь? Признаюсь, что отношусь к семейству их с почтением, но Орловым они не чета. Для меня, по крайней мере. У тебя была тайная связь с Алисой? – спрашивала она возбужденно. – Гляди, Денис, – она погрозила пальцем, – если ты не признаешься, Анна Александровна предупредила меня, что намерена пригласить к Алисе доктора, который осмотрит ее на предмет нарушения девственности. И уж если таковой случай произошел, никто, милый мой, не докажет, что обесчестил ее не ты, даже если на самом деле ты был вовсе ни при чем.

– У меня нет никакой тайной связи с мадемуазель Алисой, – ответил Денис растерянно. Он понял, что попал в ловушку. – Я так и подумал, ба, что Марфушка эта не будет молчать, я разу не поверил ей, – воскликнул он с досадой. – Но я не ожидал от мадемуазель Алисы такого низкого поступка. Оговорить меня перед тетушкой Петра Ивановича, чтобы добиться того, в чем я ей отказал! – он подошел к окну и отдернул штору. Над мрачной громадиной Петропавловской крепости на противоположном берегу Невы висел бледно-желтый полумесяц, кое-где поблескивали фонари, кружился мелкий, сырой снег.

– Алиса оговорила тебя? – Елизавета Михайловна подошла к нему сзади и с сочувствием обняла за плечи: – Что это значит, Денис? Расскажи мне все. Мы придумаем, как вывести ее ложь на свет божий, если это так.

– Мне неприятно говорить в таком роде о юной особе, которая, как мне казалось, заслуживает только восхищения, – Денис обернулся к графине. – Я старался относиться к мадемуазель Алисе с глубоким почтением, ба, чтобы никак не задеть ее достоинства. Да, сегодня в полдень я виделся с ней, как оказалось, втайне от Анны Александровны. Мадемуазель приехала к манежу и переслала мне записку с Каховским, в которой просила о свидании. Поскольку она уже ждала меня в карете на Конногвардейском, я направился к ней, дабы избежать ее компрометации. Оказалось, мадемуазель убежала из дома, пока Анна Александровна отсутствовала. Я и в мыслях не имел, ба, чтобы садиться к ней в карету, но эта горничная, Марфушка, едва не силком затолкала меня внутрь. Во всяком случае, она очень настаивала, чтобы я сел к ее госпоже. Я и подумать не мог, что они разыгрывают заранее подготовленное действо, чтобы после оговорить меня перед Анной Александровной. Я даже не мог вообразить, что Алиса способна на подобное! Я ей доверился полностью, даже вернул записку, которую она прислала мне…

– Ты благороден, внук, – Елизавета Михайловна покачала головой, – но твое благородство желают обратить против тебя. Ты говорил своим друзьям, которые были с тобой в манеже, что получил письмо от Алисы, назвал ее имя?

– Нет, ба! – воскликнул Денис. – Как я мог? Ведь я как раз того и опасался, что они узнают о ней и начнут судачить. Без злобы, верно, но все же сделают ей компромат. Мне известно, что подобные поступки юной девушки никак не идут ей на пользу.

– Значит, твои друзья не смогут подтвердить, что Алиса сама, по собственной воле, вызвала тебя из манежа? Что не ты назначал ей свидание.

– Нет, – Денис огорченно пожал плечами. – Бурцев и Каховский знают, что меня вызвала дама, но я скрыл от них, что это была Алиса.

– А вот Алиса ничего скрывать не стала, – с сожалением заметила Елизавета Михайловна. – Теперь она вполне может воспользоваться услугами любого лакея, который лишит ее девственности, и обвинит моего внука, – добавила она с сарказмом. Потом снова прошла по комнате, шелестя шлейфом платья. – Негодница все обратит себе на пользу, и никто не сможет возразить, что мой внук здесь ни при чем.

– Но, ба, я не верю, что Алиса способна на такую подлость! Она клялась, что любит меня, я с должным уважением отнесся к ее чувству. Но я вовсе не подавал ей поводов для любви!

– Ты считаешь, что для любви необходимы поводы? – усмехнулась Елизавета Михайловна и глубоко вздохнула. – Увы, в возрасте Алисы для того, чтобы любовь вспыхнула, достаточно мимолетного взгляда, ее собственной фантазии, наконец. Она сама придумала себе вашу любовь и теперь пытается всеми способами сделать выдумку реальностью. Мой внук принадлежит к блестящей фамилии, он достаточно богат, он красив собой, обходителен, вежлив, он носит великолепный мундир, что еще надо юной девушке, только что приехавшей в столицу, чтобы сердце ее воспылало? Особенно если учесть, что воспитывалась она в усадьбе, почти в полном одиночестве. Конечно, впечатления захлестнули ее. Тем более, как говорит Анна Александровна, ты спас Алису, когда во время представления у Гагариных на ней загорелось платье. В ее глазах ты стал героем, это однозначно, прекрасным принцем из сказки.

– Но я не подавал мадемуазель Алисе никаких поводов рассчитывать на мою взаимность, – повторил Денис настойчиво. – Я дал понять ей, что не испытываю ответных чувств. Она не поняла меня?

– Она поняла, – кивнула Елизавета Михайловна. – Но вот смириться не захотела. Эта маленькая захватчица уже решила, что кавалергардский трофей должен принадлежать ей, и не хочет так просто расставаться со своей мечтой. К тому же раз ты впрямую отказал ей. Она обиделась, – продолжила графиня задумчиво. – Женщины, даже столь юные, тяжело переносят отказ мужчины. Как правило, они не прощают того, кто пренебрег их чувствами. Теперь я понимаю, Алиса желает отомстить тебе, и, я уверена, она пойдет до конца. Будет использовать все: твое благородство, твое почтение к князю Багратиону, сострадание Анны Александровны к ее сиротству, лишь бы женить тебя на себе. Или хотя бы заручиться помолвкой. Как же ты так неосторожно доверился ей, внук? – упрекнула она Дениса. – Хорошенькая на лицо, я не спорю, вроде и тиха собой. Но не зря говорят в народе, что в тихом омуте черти водятся. Подумай еще раз, что же, так никто и не видел ее перед манежем? Ни единая душа? – спросила она внука. – Денис пожал плечами. Лицо его горело, он готов был провалиться сквозь землю от стыда и злости.

– Была плохая погода, и на улице было пустынно, – ответил он бабушке мрачно, – кто ж увидит, коли она все время в карете сидела. Если только Лев узнает горничную, – вдруг вспомнил он. – Ведь письмо Каховскому для меня передавала эта Марфушка, а не сама Алиса.

– Что ж, это, пожалуй, выход, – оживилась Елизавета Михайловна. – Теперь главное – не спугнуть эту Марфушку. Ты, внучок, держи язык за зубами, – предупредила она Дениса, – никому и вида не показывай, будто расстроен чем-то. Я возьму на себя смелость, приглашу Анну Александровну еще разок к себе, постараюсь навести ее на мысль, будто Алиса намеренно вводит всех в заблуждение, чтобы цели своей достигнуть и выгодного жениха приобрести. Завтра же приглашу княгиню, – пообещала Елизавета Михайловна. – Но не знаю, как откликнется она на мое предположение. Анна Александровна – кровей грузинских, горячих, как бы не обиделась шибко, – графиня озабоченно покачала головой. – Может и напротив, встать на защиту Алисы, не поглядит, что мы с ней дружны с юных лет. Не надо забывать, что при всем ее ко мне расположении Анна Александровна в средствах во всем зависима от Голицыных, так что станет защищать их интересы, как без того. Вот тогда нам с тобой очень Левушка понадобится. Ты его далеко не отпускай от себя, – попросила она. – И было бы недурно, если бы кроме него еще кто-нибудь сыскался, из тех, что были в манеже тогда или около манежа прогуливались. – добавила многозначительно. – Кто Алису мог видеть, – уточнила она. – А значит, скажет, что первой она тебе встречу назначила и ожидала ее. Вот, например, дружок твой, Лешка Бурцев, по-моему, сообразительный малый. Он же был с вами, ты говоришь. Пусть он не видел ничего собственными глазами, но если разъяснить ему суть дела, не откажется помочь товарищу, я полагаю?

– Ба, как ты можешь так говорить! – искренне возмутился Денис. – Если Бурцев не видел Алисы, и я ему ничего не сказал о ней, так, значит, он и не знает. Как я могу просить его покривить душой и свидетельствовать о том, что ему неизвестно?! Это недостойно, ба!

– Ты бы рыцарские свои прорывы попридержал пока, – серьезно заметила ему Елизавета Михайловна, сдвинув над переносицей брови. – Пока ты благородство намерен показывать, иные совсем других принципов придерживаются, расставили силки и только поджидают, когда ты в них угодишь. Не хочется мне думать, что княгиня Анна Александровна надоумила Алису, уж больно бестолково все устроено, не по ее разумению, но воспользоваться маленькой хитростью своей воспитанницы она бы тоже не прочь. И ей выгодно удачно выдать Алису замуж, чтобы состоянием ее молодого мужа пользоваться. Не у Гагариных снимать этаж, а у нас на Адмиралтейском жить на полном законном основании. Ты не забывай, что супруг Анны Александровны погряз в карточных долгах, все имущество их заложено-перезаложено, Анна Александровна сама живет в кредит, получает деньги из казны и из иных благодетельных источников только под славное имя племянника своего, Петра Ивановича. На его жалование генеральское тоже покушается нередко, чтобы концы с концами свести. Ты, Денис, по внешности не суди, – продолжала она взволнованно. – Все мы манерам должным обучены и знаем, как вести себя в обществе. Только вежливым обращением да манерами гладкими сыт не будешь, деньги-то, Денис, они куда большую власть имеют над людьми. На себя уж Анна Александровна рассчитывать не может, даже если и овдовеет, годы не те, чтоб выгодный брак сделать или найти покровителя богатого. Уж как она осматривалась здесь в Мраморном дворце, – Елизавета Михайловна грустно усмехнулась. – Конечно, я понимаю ее. Ей бы такой пухлый денежный мешок, как князь Орлов, пришелся бы теперь очень кстати. Не понимает она, как меня вовсе его сбережения не трогают, а заботит лишь здоровье одно. Только я полюбила Алехана, когда он в твоих годах поручиком Преображенского полка при государыне Елизавете служил, и всех сбережений у него были рубаха нательная и кафтан казенный. Я тогда расчетов не делала, их за меня государыня сделала, выдала за твоего деда, я и не горевала за ним. Хоть сердцем помнила Алехана, – она посмотрела в окно, и Денис заметил, как глаза ее подернули слезы. – А куда уж мне поворачивать свою судьбу, вот дождалась, пока она сама повернулась. Но ведь не кидалась в ноги государыне Екатерине Алексеевне, как Дениса Петровича не стало, – она резко обернулась, – мол, помер муж мой, устрой мою судьбу, матушка, скажи Але-хану, пусть на мне женится. Хоть он говорит теперь, что и согласился бы тогда, а как бы показалась я собственной совести – тело мужа еще не остыло, а я уж на богатые орловские караваи рот разинула? Нет, увольте. Что оставил мне Денис Петрович в наследство, тем и довольна была. Я б и теперь с места не тронулась, коли б Алексей Григорьевич не занемог смертельно. Да и тебе сколько раз говорила, – напомнила она, снова усаживаясь на канапе, – не лезь к Орловым, пока собственным умом или смелостью не выделишься. Но уж в том, что Анна тебя сразу заметила и к себе привлекла, – в том я только господне провидение вижу, – Елизавета Михайловна вздохнула и замолчала, размышляя. Потом продолжила грустно: – Для Анны Александровны племянник ее князь Петр Иванович тоже – только блестящая обертка, слава его греет, а проку с нее много нет. Никакой надежи ей в старости на Петрушу. Вот начнется новая война с Бонапартом, не приведи Господь, – Елизавета Михайловна перекрестилась и поцеловала образок, приколотый брильянтовой брошью к груди, – найдется для Петруши пуля, все и закончится. Слава-то останется, да она тоже многого дохода не принесет. Ну, поставят памятник, ну, оплатит государь часть долгов, а то и все долги поначалу, только ж у него просителей много, а казну и на иные заботы употребить надобно. На что дальше-то жить? Так что все надежды свои связывает Анна Александровна с мадемуазель Алисой. Ее надобно выгодно замуж устроить, тогда и спокойно можно поджидать старость. Все я понимаю, все понимаю, что мне не говорят, – Елизавета Михайловна встала и снова взволнованно заходила по комнате, – для того ее и в Петербург привезли, чтоб показать, а вовсе не пению учить, и уж тем более не затем, чтоб после в Италию на государеву стипендию на учение отправить. Это все красивый, блестящий флер. Может, и поедет она в Италию, я не спорю, но только на самый худой конец, если жениха подходящего себе не найдет. А кто нынче в завидных женихах ходит? В первом числе мой внук, Денис Олтуфьев, – Елизавета Михайловна усмехнулась, – то-то, не дожидаясь моего приглашения, они первым делом к нам на Адмиралтейский нагрянули, якобы пение свое там показывать, да об обучении дальнейшем с Сашенькой попросить. А вот ты спроси у матушки своей, у Натальи Владимировны, ездит ли Алиса заниматься с твоей сестрой к итальянскому педагогу синьору Бьянчоли? Уверена, что нет. За занятия же платить надо, и дорого. Они бы и потратились, коли бы ты жил на Адмиралтейском, – продолжала она возбужденно. – Не пожалели бы денег, чтоб перед твоими глазами елозить и прелесть Алисину показывать. А как узнали, что съехали вы со Львом на Галерную в квартиру, так у них и интерес пропал. Сперва они за Левушку схватились, он им первый попался, но уверена, Анна Александровна выяснила по своим связям, что ничего Лев наш от батюшки своего не получит, все сестрам его завещано в приданое, а Льву самому указано богатую невесту искать. Так они его оставили в покое.

– Ба, я не могу поверить, – Денис сел в кресло и сжал ладонями виски. – Неужели, все подстроено, неужели Анна Александровна, такое благородное, цельное создание способно на подобную низость? Неужели и князю Петру Ивановичу все известно?

– Вот уж Петрушу сюда не тяни, – Елизавета Михайловна строго одернула его. – Уверена, что он ни сном ни духом не ведает о замыслах своих родственниц. Я даже предполагаю, что Петр Иванович будет возмущен, когда узнает о них. Более того, я думаю, что приезд Алисы в манеж – ее собственное решение. Уж больно простенько все сделано. Возможно, Анна Александровна и не знала ничего о задумке своей воспитанницы. Зато она хорошо может сообразить, как эту задумку продолжить с толком, как ей воспользоваться. Вот тут уж у Анны Александровны руки развязаны. Вроде и не она затеяла все, а прок будет. Вот что, Денис, – бабушка подошла и обняла Дениса, прислонив его голову к себе. – Обещаю, что сумею защитить тебя и Анну от всех этих расчетов. Я сама поговорю с Анной Александровной, но если не подействует, то тогда придется обратиться к матушке твоей Наталье Владимировне. Уж она никакими дружескими узами не связана, церемониться не станет. Не хуже Голицыных понимает, как выгоду для семейства своего устроить и сыну своему приданое побольше взять. Ее на томных взорах, жалостливых вздохах и ангельском пении не проведешь. Ну, а не совладает Наташа, сама отправлюсь к князю Багратиону или попрошу Алексея Григорьевича поговорить с ним. Только ты, Денис, всякую ненужную благородную позу отбрось нынче, – предупредила она строго. – С дружком своим Бурцевым поговори, он с тобой под пулями был, делил хлеб в походе. Даже если не видел Алису, что ему стоит сказать, что он ее видел. На дуэль его за это никто не вызовет. Может быть, и не потребуется свидетельства его. А если какой лакей с попустительства Анны Александровны Алису попортит, так уж тут, считай, все пропало, любое средство хорошо станет. Я не исключаю, что придется Марфушку ту либо припугнуть хорошенько, чтобы она в затее барышни своей призналась, либо даже выкупить ее у Голицыных с переплатой, чтоб не тряслась за собственную шкуру.

– Если Алису лакей попортит, как же они ее дальше замуж выдавать станут? – спросил Денис ошеломленно. – Так же всю жизнь покалечат.

– Если Анна Александровна решится на подобное, – ответила бабушка, – то уж ни за кого, кроме тебя, они ее не отдадут. А чтобы своего добиться, в ноги падут государю императору, вымажут грязью и тебя, и все семейство наше. Только один удерж у них – это князь Петр Иванович. Пока он жив, очень надеюсь, что ни на что подобное они не отважатся. Князь их не поддержит, ни при каких обстоятельствах. Он видел своих офицеров в боевом деле, знает, кто чего стоит, его не обманешь. Но с Бурцевым ты на всякий случай сговорись, и с Каховским, – попросила она. – Лев-то наш родственник, с ним легче. Но и на Лешку твоего я тоже очень надеюсь.

– Чтоб трем офицерам свидетельствовать против прелестной дамы? – Денис никак не мог смириться с тем, что он услышал.

– Ну не свидетельствуй, – рассердилась на него Елизавета Михайловна. – Коли ты так благороден, чист, суй голову в наковальню. Откажись от Анны, от своей любви к ней. Женись на Алисе, исполняй ее прихоть, а заодно и денежки отцовские да дедовские ей неси. Только я твоему отцу и матушке сказала уже, и тебе скажу: помните, состоянием Олтуфьевским еще ни они, ни тем более ты не владеете. Денис Петрович все мне оставил по завещанию, я распределяю, кому и сколько выделить на нужду. Уж когда помру – все ваше будет. Так вот, – она погрозила Денису пальцем. – Влезешь в ловушку к Голицыным, так и знай, жить с Алисой будешь только на офицерское жалование свое, в квартире на Галерной или еще где. На Адмиралтейский и ногой не пущу. Дом этот мой, мне от отца моего, светлая память ему, достался. – Елизавета Михайловна осенила себя знамением. – Вот и вовсе его продам. А деньгам найду применение, на Аннину хирургическую академию пущу, и то толку больше будет. Я ведь тебя не зря спрашивала, расположен ли ты к Алисе, изменило ли чувство твое к Анне ее неверность, – напомнила она. – Ты меня уверял, что нет. Будь по-иному, питай ты к Алисе хоть каплю искреннего расположения, и мое бы отношение было другим. Но угораздить тебя попасть в силки, которые поставлены из холодного расчета, без всякого чувства своего и взаимного, – на это я, внук, не могу согласиться, не при каком условии. Так что не мучь себя пустыми размышлениями, – заключила она. – Поезжай к дружкам по увеселению своему. Но сам сосредоточенности не теряй и дружкам своим укажи, как верно вести себя. Понял меня? – Она поцеловала внука в лоб. – Понимаю я, Денис, – проговорила, вороша его мягкие, волнистые волосы, – размолвка, что случилась между тобой и Анной, нелегка. И очень уж долго нет ее, ждать трудно. И непросто будет все поначалу, как она приедет. Но только поверь моему сердцу, внучок, все наладится. Ну, уж никто не убедит меня, что дочь князя Орлова способна уехать из России, увлечься якобинством, как бы там великолепны и умны ни оказались генералы этого Бонапарта, да и он сам, к слову. Анна же не графиня Скавронская, жена нашего Петра Ивановича. Ей муж – не муж, государь император – не государь император, Россия Матушка – не матушка вовсе, а хуже мачехи. Ничего у нее своего нет за душой. Даже гроша ломаного. Все живет на чужой счет, в чужих домах, чужим умом. Уж до такой низости скатилась, что жаль Петра Ивановича, развестись бы ему с ней. Только для того факт измены ее подтвердить нужно, а кто же его подтвердит? Не иноземцы же, их свидетельства синод не примет. Да Петр Иванович и не желает излишней суеты вокруг своего несчастия семейного поднимать. Но так то ж Катька Скавронская, – Елизавета Михайловна отстранила Дениса и заглянула ему в лицо. – Анна же не такова. Что ж, по молодости лет у всякого бывает, голова закружится, тем более от французского, вина ли, духов ли, генерала ли какого. Чего в том удивительного? Только Анна не способна судьбу свою с французом связать и жить на чужбине, потухнет сердечко ее без всего русского. Нашей, родной она кровиночки. Может, и мила ей свобода иноземная, да своя несвобода всяко лучше. Ты же, Денис Васильевич, послушай совета моего. Зря, по-пустому, Анну проступком ее кори. Ты лучше для нее благородство свое побереги, чем перед Голицыными рассыпать его. Думаешь, не знал дед твой Денис Петрович, что люб мне Алехан, не видел, как против всякой воли собственной бледнею перед ним, только явится. Знал и мог себе вообразить, что заблагорассудится. А ни разу в жизни не спросил, не попрекнул никогда. А говорила ему тетка его, злющая она была: «Гляди, Дениска, Алехан Орлов красивый мужик, видный. Хоть он тебе и друг, а берегись его. Положит тебя Лизка под лавку, наставит рога». Но видит бог, была я деду твоему верна и со спокойным сердцем смотрела в глаза, когда он в путь последний свой собирался, – она вздохнула, вытащив платок из пышного рукава платья, прижала его к щеке, промокнуть слезинку.

– Елизавета Михайловна, – послышался из соседних покоев голос Строганова, – ты бы нам чайку с Алексей Григорьевичем поднесла, или чего еще и покрепче, а то так всех нынче призрак капитана Новикова пугает, что я даже опасаюсь отправляться восвояси, вдруг увижу его по дороге. – Мягко ступая бархатными туфлями, Строганов появился в дверях, оправляя фалды темно-фиолетового сюртука. Потом поправил кружевное жабо рубашки и шелковый голубой галстук над ним. – Юноша еще здесь, – улыбнулся он, увидев Дениса, – спешите к юным красоткам, кавалергард, а Елизавету Михайловну оставьте нам, старикам, – пошутил он.

– Там Егор Кузьмич давеча из подпола настойки липовой достал, которую в Кузьминках изготавливали, – вспомнила Елизавета Михайловна, – хотела к обеду подать, да Алексей Григорьевич вина французского попросил.

– Вот и неси нам настойку ту, – Строганов нетерпеливо потер руки. – И закусить чего, грибочков, что ли, – попросил он. – А после, пропустив рюмочку, и к себе на Мойку ехать не страшно. Ну, встретится капитан Новиков, так и лады с ним, вместе поедем к Татьяне Дмитриевне! – весело усмехаясь, Строганов вернулся к князю Орлову.

– Разошелся, тоже мне, – недовольно покачала головой графиня Олтуфьева. – Еще супружницу пугать надумал. Она уж и так пуганая, театром одним. Что ж, Денис, поезжай, – отпустила она внука. – Помни о наставлении моем. Но уж назавтра к вечеру обязательно навести меня. Расскажу, чем беседа моя с княгиней Анной Александровной закончится, какой прок из нее выйдет.

– Хорошо, ба, – Денис поцеловал Елизавету Михайловну в щеку и вышел из гостиной.

– Лизонька, ты нам еще имбирной коврижки захвати, – услышал он за собой голос Строганова. Пройдя погруженный во мрак парадный зал дворца, Денис вышел на лестницу. Проникая сквозь неплотно прикрытые шторы, бледный лучик месяца над Петропавловской крепостью освещал купол собора святого Петра, выполненный мозаикой над пролетом. Казалось, он покрывал картину тонкой жемчужной пеленой, и она слегка мерцала. Наверху скрипнули двери, послышалсь стук каблуков по паркету и шорох женского платья. Это Елизавета Михайловна направилась черной лестницей в поварню, чтобы распорядиться об угощении. В просторном, отделанном мрамором холле, завернувшись в тулуп, дремал старый солдат Егор Кузьмич. Он сидел на лавке, прислонившись щекой к увитой бронзовыми цветами колонне. Меховой картуз сбился набок. Старик похрапывал и жевал во сне губами. Увидев его, Денис невольно улыбнулся. Без сомнения, Кузьмич поджидал его, чтобы подать шинель. Но долгое отсутствие молодого кавалергарда утомило старика. Он заснул на посту, сам, верно, не заметив. Шинель поручика так и лежала у него на коленях. Рядом на лавке Денис заметил и треуголку. Стараясь ступать как можно тише, Денис подошел к солдату, взял треуголку, снял с колена свисавшую до пола шинель и, быстро одевшись, вышел из орловского дома. Звякнув колокольцами, тяжелые двери затворились за ним. В лицо подул пронзительный, сырой ветер с Невы. Подняв воротник шинели, Денис вышел на Миллионную и подозвал караулившего неподалеку извозчика.

– В клуб, на Галерную, – распорядился он, усевшись в сани.

– Как скажете, барин, – кашлянув, откликнулся ямщик, – ну, пошли, залетные! – Лошади весело тронули с места. Мимо, покрытые голубоватым инеем, поплыли каменные громады домов, по большей части освещенные только фонарями у подъездов. Вскоре показался и дом княгини Гагариной, у которой остановился князь Петр Иванович Багратион и проживали мадемуазель Алиса с княгиней Анной Александровной. Перед домом по обыкновению стояло с десяток экипажей, верхние этажи были ярко освещены, было видно, как за шторами движутся серые силуэты посетителей. Кто-то беседовал в группке, прохаживаясь перед окнами, кто-то даже танцевал – на несколько мгновений в одном из окон появилась вальсирующая пара и тут же исчезла.

– Езжай скорей, – приказал Денис извозчику. Ему хотелось как можно скорее уехать от дома Гагариных. Теперь воспоминания о вечере, состоявшемся здесь недавно по поводу чествования героев Аустерлица, вызывали у него раздражение и даже злость. Он сам удивлялся тому, с каким отвращением он думал теперь об Алисе, тогда как еще с утра у манежа восхищался ее прелестью и даже был склонен сравнивать ее с Анной. Игра Алисы, показанная ясно Елизаветой Михайловной, не вызывала у него сомнений, и он чувствовал презрение к ее хитростям. Теперь Алиса сравнялась для него с Наташей Чернышевой, упавшей в грязь на охоте, чтобы привлечь к себе его внимание. Сколь разительно обе они, в его представлении, отличались от Анны. Пусть Анна была неверна и изменила клятвам, которые они давали друг другу перед началом войны, но даже в грехе сколь искренне было ее раскаяние и переживание, когда она молила его о прощении в госпитале накануне Аустерлицкой баталии, что он не мог забыть об этом. Анна не просто извинялась, она надрывала себе сердце. Несмотря на обиду, терзавшую все его существо, он сочувствовал ей, иногда даже больше, чем самому себе. Анна ничего не играла, ничего не рассчитывала. Она увлеклась маршалом Ланном и открыто призналась ему в этом. Тогда ему казалось, что он никогда не простит ее. Теперь же он готов был простить и любить с прежней силой.