Читать книгу Пусть будет маленькое чудо! - Виктория Габриелян - Страница 7

Летом в Араратскую долину прилетают ветры с гор, и весь Ереван продувается, как на гигантском сквозняке. Ветер приглушает дневной зной, наполняет город запахом цветущих акаций, а к вечеру вытягивает людей из домов на улицы.

И город оживает! Звучат детские голоса, смех, стук костяшек нардов и домино. Скамеечки в парках, скверах, у фонтанов и у подъездов многоквартирных домов быстро заполняются жителями этого прекрасного города, где каждый изгиб улицы, камень и тутовое дерево были мне родными.

И большой шумный дом в 15-м квартале – пять этажей, пять подъездов, много семей, детей, застекленные лоджии, из каждой к высоким железным столбам тянутся тросы на колесиках для просушки выстиранного белья – незабываем. Ветер скручивает простыни в спираль, надувает пододеяльники и наволочки парусами, а мужские брюки – черными трубами пароходов. Соседки внимательно рассматривают стирку друг друга, поэтому каждая вывешивает свое белье по раз и навсегда утвержденным (кем?) правилам, как на выставке. Ни пятнышка, ни складочки, и строго в определенном порядке!

Полжизни в ереванских квартирах проходило у окон. Из них следили за играющими детьми, звали тех криком домой, обсуждали друг с другом последние новости и политическую обстановку, вешали стирку, собирали высохшее белье, болели на футбольных матчах сыновей и играх в резинку дочерей, давали советы, выслушивали просьбы, делились угощением – свежей выпечкой, мужчины – холодным пивом. Скрыть что-либо от соседей было сложно. Мы все были на виду. У каждого жителя нашего дома была своя история.

Во втором подъезде жила простая армянская семья. Папа, мама, дочь и сын. Ничего необычного. Дочь была намного старше нас, поэтому ее плохо помню. А с сыном, Арамчиком, мы были почти ровесниками.

Арамчик рос невероятно красивым, умным и воспитанным мальчиком. Про таких говорят: родительская удача. Не зря детей рожаем!

Остальные дети нашего дома под такое определение не попадали. Самое ужасное – не хотели попадать. Хуже того – мы не любили Арамчика. Мы его ненавидели. Он нам с раннего детства оскомину набил. Мы почему-то все время оказывались не там, где бывают хорошие дети, с нами постоянно случались какие-нибудь неприятные истории, и родители с нами только мучились, не получая никакого удовольствия от воспитания. Так говорила моя мама. Несколько раз в день она задавала вопрос: в кого я пошла? И сама на него отвечала: не в нее. И немедленно начинала приводить мне в пример Арамчика, при рождении которого все добрые феи на свете поцеловали этого мальчика в лоб. А при моем рождении все феи взяли отпуск и нежились на пляже. Поэтому я уродилась ленивой и непослушной. А еще, наверное, жутко изобретательной, потому что все морали мамы начинались с риторического вопроса:

– И как это только могло тебе в голову прийти? Вот Арамчику никогда бы в его светлую голову не пришло!

– АААА! – кричала я.

Мысленно.

Арамчик был немного старше нас. И в дурацкие игры с нами не играл. Он не гонял с мальчишками в футбол, не прыгал с девочками в резинку, не носился с риском для ног и рук по бетонным плитам строящейся высотки. Был выше этого.

Арамчик играл на скрипке.

Мы гоняли по двору, сердя взрослых шумом и битыми окнами. Арамчик же проходил мимо соседок на скамеечке, вежливо со всеми здороваясь и не размахивая скрипкой в футляре так, чтобы лопнули все струны, а бережно прижимая к себе. «Потому что он уважает труд родителей, которые ему эту скрипку купили», – сообщала мама, выразительно поглядывая в мою сторону.

Я в это время долбила ненавистные гаммы на фортепьяно, мечтательно закатив глаза к потолку: «Как хорошо, что меня не отдали на скрипку! Не надо таскать инструмент с собой».

«А вдруг пришлось бы! Вот звонит нам завуч музыкальной школы Эльза Григорьевна, – представляла я дальше, – и говорит: “Светлана Дмитриевна, со следующей недели ученики нашей школы обязаны приходить на урок со своим инструментом”. Сначала мама думает, что Эльза Григорьевна пошутила или перепутала. “У нас класс фортепьяно”, – осторожно говорит она. “Я в курсе!” – строго сообщает завуч. “Но как? Почему? – Мама в отчаянии. – Я буду жаловаться в ВЦСПС!”» И забирает меня из музыкальной школы.

Или нет, мама меня никогда из музыкальной школы не заберет. Смирившись с неизбежным, мама спускается к соседу дяде Жоре на первый этаж и договаривается возить наше фортепьяно два раза в неделю через полгорода на его «КАМАЗе».

Я представляла выражение лица дяди Жоры, и меня начинало трясти от смеха. Гаммы выходили корявыми, мама прибегала из кухни и возмущалась:

– Что это за «Цыпленок жареный»? Где вы видели, чтобы ГАММЫ могли так ребенка развеселить?

Я всегда подозревала, что кто-то с потолка маме подмигивал, потому что она начинала хохотать вместе со мной. Но потом, вытерев слезы фартуком, она обязательно говорила:

– Вот Арамчик никогда бы не позволил себе так издеваться над родителями! Давай, играй снова.

Напротив «золотого мальчика» нашего двора проживала девочка Наирка. Ее отец был управдомом. Мы, дети, боялись управдома, а он нас уж точно не любил. Он и свою дочь, наверное, не любил, потому что никогда не выпускал во двор поиграть. Поэтому она все время торчала в окне их квартиры на первом этаже, наблюдая за нами.