Читать книгу Кёрклендские забавы - Виктория Холт - Страница 3

Медовый месяц подошел к концу. В последние дни мы оба были напряжены. Гэбриел все время молчал, а я немного сердилась на него. Я не могла понять, как можно сегодня быть веселым и жизнерадостным, а на следующий день – мрачным и угрюмым. Возможно, хоть я и не признавалась себе в этом, я просто волновалась перед встречей с семьей Рокуэллов. Пятница почувствовал наше настроение и заметно приуныл.

– Нас трое, вот что он хочет нам сказать, – произнесла я, обращаясь к Гэбриелу, и мои слова заставили его улыбнуться.

Поездка через Северный Райдинг оказалась долгой, потому что нам пришлось сделать пересадку, и до Кейли мы добрались лишь вечером.

Нас ждала карета, надо сказать, весьма большая и дорогая. И мне показалось, что кучер, увидев меня, удивился. Я подумала: довольно странно, что ему неизвестно о женитьбе Гэбриела, а это явно стало для него новостью, иначе почему бы он дивился тому, что муж приехал вместе с женой?

Пока кучер возился с нашим багажом, украдкой поглядывая на меня, Гэбриел помог мне сесть в экипаж.

Никогда мне не забыть этой поездки от станции. Она заняла около часа, и еще до того, как мы достигли места назначения, сгустились сумерки.

Свой новый дом я увидела впервые в полутьме.

Мы ехали по вересковым пустошам, которые при таком освещении казались глухими и жутковатыми, но они были очень похожи на окрестности Глен-хауса, а я в любой пустоши чувствую себя как дома. Дорога шла вверх, и, несмотря на то что был июнь, в воздухе чувствовалась прохлада. Мои ноздри уловили запах торфа, и я, несмотря на все растущую тревогу, тут же воспряла духом, когда представила, как буду ездить по этим пустошам верхом… Вместе с Гэбриелем.

Теперь мы спускались, и местность вокруг уже не казалась такой уж глухой, хотя то тут, то там нам все еще попадались поросшие вереском проплешины. Мы приближались к деревушке Кёркленд-Мурсайд, рядом с которой и находился мой новый дом, Кёрклендские Забавы.

Трава вокруг стала пышнее, вдоль дороги теперь попадались редкие дома; показались обработанные поля.

Гэбриел наклонился ко мне.

– Если бы было светлее, отсюда можно было бы разглядеть Келли-Грейндж, дом моего кузена. Не помню, рассказывал ли я о нем. О Саймоне Редверсе…

– Да, – кивнула я, – рассказывали. – И, напрягая зрение, разглядела далекий, едва заметный темный силуэт здания справа от нас.

Мы переехали через мост, и лишь тогда я впервые увидела аббатство.

Башня в нормандском стиле, от которой осталась лишь внешняя оболочка, лепящиеся к ней стены, из-за которых с расстояния могло показаться, что башня осталась невредимой, – все казалось величественным, хоть и устрашающим. Впрочем, я тогда подумала, что это настроение мужа передалось мне, заставив вообразить в этом месте нечто пугающее.

Наш экипаж катился по дороге между двумя рядами массивных дубов, как вдруг мы оказались на открытом пространстве и моему взору предстал дом.

У меня перехватило дыхание, потому что он был прекрасен. Первое, что поразило меня, это его размер. Дом походил на вытянутый огромный каменный прямоугольник. Потом я узнала, что здание это было выстроено вокруг внутреннего двора и что, хоть его история началась еще при Тюдорах[4], за прошедшие века оно не раз перестраивалось. Высокие окна со средниками были украшены вырезанными в камне фантастическими фигурами демонов и ангелов, вилами и арфами, свитками и тюдоровскими розами. Это и в самом деле было баронское гнездо. Мне тогда подумалось: каким маленьким, должно быть, казался Глен-хаус Гэбриелу, когда он бывал у нас. С десяток ступеней, истертых посредине, вели к большому каменному портику, украшенному такой же резьбой, как и пространство вокруг окон. Как только я начала подниматься по этим ступеням, тяжелая дубовая дверь с изящными коваными украшениями отворилась и я встретилась с первым членом своей новой семьи.

Это была женщина лет сорока или чуть моложе; ее сходство с Гэбриелом тут же указало мне на то, что это его вдовствующая сестра, Руфь Грантли.

Несколько секунд, не произнося ни слова, она смотрела на меня, взгляд ее был холодным, оценивающим, прежде чем она усилием воли наполнила его теплом.

– Здравствуйте. Надеюсь, вы простите нас, ведь все это стало для нас неожиданностью. Мы узнали эту новость только сегодня утром. Гэбриел, почему ты не сообщил нам раньше?

Она взяла меня за руку и улыбнулась, точнее, растянула губы и обнажила зубы. Я обратила внимание, что у нее настолько светлые ресницы, что их почти не видно. Вообще волосы у Руфи были немного светлее, чем у Гэбриела, однако в первую очередь меня поразила ее холодность.

– Прошу, проходите, – пригласила она. – Но, боюсь, мы не совсем готовы. Вы так нас удивили.

– Да, наверное, – ответила я и вопросительно посмотрела на Гэбриела.

Почему он ничего не сообщил родственникам?

Мы вошли в большой холл с ярко горящим камином, и я тут же почувствовала, что это место очень древнее. Нельзя было не заметить, что дух старины здесь хранят и бережно поддерживают. На стенах пестрели гобелены, несомненно, вытканные руками предков несколько веков назад. Посредине возвышался обеденный стол, на котором поблескивали медные и оловянные приборы.

Я осмотрелась.

– Что скажете? – поинтересовалась Руфь.

– До чего же… волнующе здесь оказаться.

Похоже, мои слова доставили ей удовольствие. Затем она обратилась к брату:

– Гэбриел, к чему эта таинственность? – И, повернувшись ко мне, осуждающе развела руками: – Ума не приложу, зачем ему понадобилось держать нас в неведении до сегодняшнего утра.

– Я хотел сделать вам сюрприз, – сказал Гэбриел. – Кэтрин, вы наверняка устали. Если хотите, можете подняться в свою комнату.

– Конечно, идите, – вставила Руфь. – А с семьей познакомитесь позже. Поверьте, нам всем не терпится узнать вас получше.

Ее глаза вспыхнули, немного выступающие зубы снова обнажились. Пятница неожиданно гавкнул.

– Еще и собака? – произнесла Руфь. – Так вы любите животных… Кэтрин?

– Да, очень. Наш Пятница наверняка всем понравится.

Заметив движение наверху, я быстро подняла глаза и посмотрела на галерею.

– Это галерея менестрелей, – объяснил Гэбриел. – Мы иногда используем ее, когда устраиваем бал.

– В этом доме придерживаются старинных традиций, Кэтрин, – вставила Руфь. – Надеюсь, мы не покажемся вам слишком старомодными.

– О, уверена, что старинные традиции мне очень понравятся.

– Надеюсь. Когда традиции сохраняются…

Мне показалось, что ее голос прозвучал немного язвительно, и я подумала, не намекает ли она на то, что мне не дано понять традиции, которые хранит их семейство.

Из-за не слишком теплого приема, оказанного мне Руфью, не покидавшее меня ощущение тревоги все больше усиливалось, и я снова задумалась о причине, по которой Гэбриел решил скрыть новость о своей женитьбе от семьи.

В комнату вошел слуга, и на его вопрос о багаже Гэбриел ответил:

– Отнесите его в мою комнату, Уильям.

– Слушаюсь, хозяин, – был ответ.

Слуга взвалил на плечо мой чемодан и стал подниматься по лестнице. Гэбриел взял меня под руку, и мы последовали за ним. Руфь отправилась за нами, и я чувствовала, как она смотрит мне в спину, подмечая каждую подробность. Никогда еще я не была так благодарна дяде Дику, как в ту минуту. Мой добротный дорожный костюм из синего габардина придавал мне уверенности.

Первый лестничный пролет заканчивался площадкой, на которой обнаружилась дверь.

– Она ведет в галерею, – пояснил Гэбриел, но открывать ее не стал, к моему разочарованию, ведь мне хотелось увидеть, есть ли там кто-нибудь.

Я была уверена, что заметила в галерее какое-то движение, и хотела узнать, кто из домочадцев предпочел, прячась наверху, наблюдать за мной, вместо того чтобы спуститься и поздороваться.

Лестница была широкая и очень красивая, но в свете масляных ламп казалась полной теней. Пока мы поднимались по ней, меня охватило необъяснимое ощущение, будто все представители рода Рокуэлл, жившие в этом доме последние три сотни лет, неодобрительно наблюдают за мной, девушкой, которую Гэбриел привел сюда, не посоветовавшись с семьей.

– Мои комнаты, – сказал мне муж, – на самом верху. Долго подниматься.

– Ты останешься в них теперь, после женитьбы? – спросила Руфь из-за моей спины.

– Конечно останусь. Разумеется, если Кэтрин там понравится.

– Я уверена, что понравится.

– А если не понравится, у нас есть и другие, – заметила Руфь.

Мы поднялись на третий этаж, и перед нами предстал юноша. Высокий, худощавый, очень похожий на Руфь.

– Мама, они еще не приехали? Что она… – крикнул он, прежде чем увидел нас.

Он замолчал, ничуть не смутившись, когда его взгляд упал на меня.

– Это Люк… мой племянник, – представил юношу Гэбриел.

– Мой сын, – проворчала Руфь.

– Очень рада знакомству, – сказала я, протягивая ему руку.

Люк взял ее и поклонился так низко, что локон его длинных волос свесился ему на лицо.

– В таком случае радость взаимна, – произнес он нараспев. – Так забавно, когда кто-то в семье женится.

Он очень сильно напоминал мать, а значит, и Гэбриела. Такие же аристократические черты, деликатная светлокожесть, расслабленность движений, граничащая с вялостью.

– Что вы думаете о нашем доме? – с любопытством поинтересовался Люк.

– Она не пробыла здесь еще и десяти минут, не увидела еще и десятой части, а если что-то и увидела, то не при дневном свете, – напомнила ему мать.

– Завтра устрою вам экскурсию, – пообещал Люк, и я поблагодарила его.

Он снова поклонился и отступил в сторону, освобождая нам дорогу, но, когда мы прошли, присоединился к нашей процессии и пошел вместе с нами до комнат на четвертом этаже, которые, как мне стало понятно, всегда занимал Гэбриел.

Мы дошли до круговой галереи, и ощущение, что за мной наблюдают, усилилось, ведь здесь висели фамильные портреты, сделанные в полный рост. Горели три-четыре лампы из розового кварца, и в их призрачном свете казалось, будто фигуры на полотнах оживают.

– Пришли, – сообщил Гэбриел, и пальцы на моем локте сжались сильнее.

Я услышала, как в корзине зашевелился Пятница. Он тихонько тявкнул, словно напоминая о своем присутствии. Думаю, пес угадал мое настроение и знал, что я чувствовала себя так, будто меня заключают в тюрьму и мое присутствие здесь вызывает раздражение. Конечно, напомнила я себе, всему виной наш поздний приезд. Если бы мы прибыли ярким солнечным утром, все выглядело бы иначе.

В старинных домах, подобных этому, всегда таинственная атмосфера, и с наступлением темноты людей, у которых слишком живое воображение, начинают преследовать тени. Я оказалась в необычном положении. Мне предстояло стать хозяйкой этого дома, но каких-то три дня назад никто в нем даже не подозревал о моем существовании. Неудивительно, что я вызывала раздражение.

Прогнав необоснованные недобрые чувства, я повернулась спиной к портретам и следом за Гэбриелом шагнула в коридор, расположенный справа. Мы шли по нему, пока не оказались перед дверью. Гэбриел распахнул ее, и я ахнула от восхищения, ибо мы стояли на пороге очаровательнейшей комнаты. На окнах висели тяжелые шторы из красного дамаста, в большом открытом камине уютно горел огонь, свечи в блестящих серебряных подсвечниках, стоявших на каминной полке из изумительного резного белого мрамора, озаряли комнату мягким светом. Я увидела кровать с четырьмя столбиками по углам и балдахином, идеально гармонирующим со шторами. Высокий комод, кресла со спинками, расшитыми алыми и золотыми нитями, красные ковры, как будто окрапленные золотом, – все это наполняло помещение ощущением теплоты. Дополняла картину ваза с красными розами на столе.

Взглянув на них, Гэбриел вспыхнул и сказал сестре:

– Спасибо, Руфь.

– На большее не хватило времени.

– Какая красивая комната, – искренне сказала я.

Руфь кивнула.

– Жаль, что сейчас нельзя насладиться видом из окна.

– Через час у нас появится такая возможность, – вставил Гэбриел. – Поднимется луна.

Мои страхи испарились.

– Теперь я вас оставлю, – сказала Руфь. – Распоряжусь принести горячей воды. Вы будете готовы к ужину через три четверти часа?

Я ответила, что будем, и они с сыном вышли из комнаты. Когда дверь закрылась, мы с Гэбриелом молча посмотрели друг на друга. Потом он сказал:

– Что не так, Кэтрин? Вам здесь не нравится?

– Тут великолепно, – начала я. – Я и не думала, что… – Но потом чувство обиды вырвалось наружу. – Господи, почему вы не сказали им, что женитесь?

Гэбриел покраснел и сник, но я вознамерилась наконец добиться от него правды.

– Ну, я не хотел поднимать шума…

– Шума! – оборвала я его. – Но вы же говорили, что ездили домой, чтобы сообщить новость семье.

– Так и было.

– И не смогли… заставить себя, когда дошло до дела?

– Они могли бы возражать. Я не желал этого.

– Вы хотите сказать, что они могли бы счесть меня недостойной вашего семейства?

Я знала, что в этот миг мои глаза пылали огнем. Я одновременно и злилась, и чувствовала себя несчастной. Моя жизнь в этом доме начиналась с разочарования. Гэбриел обидел меня, я была подавлена, потому что осознавала: то, что муж скрывал наш брак до тех пор, пока он не стал fait accompli[5], означало, что жизнь моя с новыми родственниками не будет беззаботной.

– Боже правый, нет! – с чувством вскричал Гэбриел и схватил меня за плечи, но я нетерпеливо освободилась. – Они будут счастливы… когда узнают вас получше. Просто они не любят перемен. Вы же знаете, какими бывают родственники…

– Нет, – отрубила я. – Не знаю. Они недовольны, и это понятно. Вот так взять и предъявить нового члена семьи! Воображаю, что они чувствуют.

– Но вы не понимаете, Кэтрин, – с мольбой протянул Гэбриел.

– Так объясните! – накинулась я на него. – Расскажите. Что это за тайны?

В эту минуту он выглядел несчастным.

– Нет никаких тайн. Просто я не рассказал им, что собираюсь вступить в брак, вот и все. Мне не хотелось, чтобы поднялся шум, не хотелось суеты. Я желал поскорее жениться на вас, чтобы мы были вместе и смогли взять от оставшейся жизни как можно больше.

Когда он произнес это, мой гнев улетучился. Меня переполняли нежность и желание сделать его счастливым, заставить позабыть о том, чего он боялся (быть может, то был страх смерти). Все дело в его желании видеть меня своей женой. Я смутно догадывалась, что Гэбриела страшит нечто, находящееся в этом доме, и что ему нужен союзник. Я должна была стать таким союзником. Я знала это, потому что, не пробыв в Кёрклендских Забавах и получаса, почувствовала этот страх.

– Пятница все еще сидит в корзине, – напомнила я.

– Я достану его.

Гэбриел открыл крышку, и пес с лаем выпрыгнул наружу, радуясь свободе. В следующую секунду раздался стук, и я, вздрогнув, обернулась, потому что звук шел не от той двери, через которую мы вошли. Оказывается, в комнате было два входа.

Голос с сильным йоркширским акцентом произнес:

– Горячая вода, хозяин.

Дверь захлопнулась, прежде чем я успела увидеть, кто говорит.

– Это старая комната, где раньше пудрили парики, – кивнул на дверь Гэбриел. – Теперь я там умываюсь. Она и вам пригодится. Но запирайте обе двери, когда будете раздеваться. В комнату может зайти кто-нибудь из слуг.

Он надел на Пятницу поводок со словами:

– Мы же не хотим, чтобы ты в первый же вечер здесь потерялся.

Когда Гэбриел ушел, я заглянула в соседнюю комнату. Там я увидела большую сидячую ванну, ведра с горячей водой, мыло и полотенца. На стене висело зеркало в затейливо украшенной золоченой раме. К ней были прикреплены два золотых подсвечника; в них горели свечи.

Я посмотрела на себя в зеркало. Глаза показались мне зеленее, чем обычно, и почти сразу они переметнулись с моего отражения на пространство у меня за спиной и стали всматриваться в темные углы комнаты.

Старинные дома в сумерках… Возможно ли, что места, подобные этому, хранят воспоминания о присутствии давно умерших?

Что за глупая мысль для образованной и рассудительной молодой йоркширской женщины?

Я разделась и принялась смывать с себя дорожную пыль. Завтра при свете дня я посмеюсь над своими фантазиями.

В тот вечер мы поужинали в уютной комнате на втором этаже.

Гэбриел объяснил, что в торжественных случаях еду подают в зале, потому что он изначально служил именно для этих целей.

– Обеденный стол там такой же старый, как и дом. Но для семейных трапез мы используем столовую поменьше.

По меркам Глен-хауса это была большая комната. Когда я вошла в нее, шторы на окнах были задернуты, на столе стояли свечи. Я поняла, что здесь будет много правил.

За ужином присутствовало шесть человек. Члены семьи. Руфь и Люка я уже видела. Теперь же я познакомилась с отцом Гэбриела, сэром Мэтью Рокуэллом, и его тетей, мисс Сарой Рокуэлл. Оба были очень старыми – за восемьдесят. С первого взгляда на сэра Мэтью я воспряла духом: он совершенно очевидно был рад моему появлению. Отец Гэбриела был очень высок, хоть и сутуловат, волосы густые, но совершенно седые, лицо розовое, но с красноватым оттенком, указывающим на нездоровье, а голубые глаза, почти исчезавшие в складках кожи, удивили меня необычайной яркостью… Я бы даже сказала, задором.

– Гэбриелу повезло заполучить столь прекрасную супругу, – сказал сэр Мэтью.

Разумеется, это был всего лишь комплимент, ибо я не была красивой и не могла показаться таковой даже восьмидесятилетнему старику. Сэр Мэтью взял меня за руку и надолго припал к ней губами.

Несмотря на возраст, ему были не чужды проявления галантности. Сэр Мэтью производил впечатление человека, который наслаждается жизнью и надеется, что младшие члены семьи последуют его примеру.

– Садитесь рядом со мной, – предложил он. – Хочу посмотреть на вас, послушать, что вы скажете о своей новой семье.

Я заняла место рядом с ним за обеденным столом, и время от времени сэр Мэтью наклонялся ко мне и похлопывал по руке.

Тетя Сара была совсем другой, хотя и в ней безошибочно угадывались характерные черты и светлокожесть Рокуэллов. Взгляд голубых глаз был отсутствующим, а от позы веяло каким-то напряжением, точно она отчаянно, но безуспешно пыталась понять, что происходит вокруг.

Мне показалось, что она старше своего брата.

– Сара, – крикнул ей сэр Мэтью, – это моя новая дочь.

Сара кивнула и улыбнулась милой и наивной улыбкой. Мне даже стало жаль, что эти пожилые люди не первые, с кем я здесь познакомилась. Тогда бы я почувствовала себя уютнее.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Кэтрин, – ответила я.

Сара кивнула, и с той минуты, когда бы я ни посмотрела в ее сторону, ее взгляд был неизменно устремлен на меня.

Сэр Мэтью захотел узнать, как мы с Гэбриелом познакомились и почему решение пожениться было принято столь неожиданно. Я рассказала ему о Пятнице.

– Цыгане, – покивал он. – Они бывают жестоки с животными. На моей земле их никогда не будет. Должен сказать, Гэбриелу повезло, что в тот день он выбрал именно эту дорогу.

– Он вечно куда-то уезжал, – вставил Люк. – Садился на лошадь и исчезал… А нам оставалось лишь гадать, когда он вернется.

– Почему бы нет? – отозвался Гэбриел. – Это отличный способ провести выходные. Лично я ненавижу что-либо планировать. Мечтаешь уехать подальше от всех, уже предвкушаешь удовольствие, но неизменно испытываешь разочарование. Нет, это не для меня. Следуй зову духа – вот мой девиз.

– И посмотрите, как удачно все обернулось, – вставил сэр Мэтью, улыбаясь мне.

– Я должна показать Клэр свой гобелен. Думаю, ей понравится, – сказала Сара.

Ненадолго повисло напряженное молчание. Потом Руфь тихо произнесла:

– Ее зовут Кэтрин, тетя. Не Клэр, а Кэтрин.

– Разумеется… разумеется… – пробормотала Сара. – Вам интересно взглянуть на гобелен, дорогуша?

– Обожаю гобелены, да только сама я никудышняя рукодельница.

– И правильно, – подхватил сэр Мэтью. – Незачем напрягать эти прекрасные глазки. – Он подался ко мне, поглаживая по руке. – Сестра немного забывчива. Иногда она уносится мыслями в прошлое. – Он поморщился. – Она уже немолода. Как и я, увы!

Они говорили о доме, о землях вокруг него, о конюшнях, в которых, к моей радости, было много лошадей, о соседях, друзьях, местной охоте и вообще о жизни в Кёркленде. Я же думала о том, что они изо всех сил стараются сделать так, чтобы я чувствовала себя здесь как дома, и что первоначальная холодность объяснялась скрытностью Гэбриела. Руфь сообщила, что в конце недели они собираются устроить званый обед, чтобы отпраздновать нашу свадьбу, и что она устроила бы прием уже сегодня вечером, будь у нее больше времени.

– Вы должны кое с кем познакомиться, – прибавила она. – Эти люди будут рады встретиться с вами.

– Кого ты хочешь пригласить? – быстро спросил Гэбриел.

– Ну… Саймона, пожалуй. В конце концов, он же член нашей семьи. Еще нужно позвать Агарь, но сомневаюсь, что она приедет… Может быть, священника с женой и, разумеется, Смитов.

Сэр Мэтью кивнул. Потом повернулся ко мне:

– Мы хотим, чтобы вы почувствовали себя здесь как дома, моя дорогая. Как можно скорее.

Я поблагодарила его, и, когда с ужином было покончено, Руфь, Сара и я вернулись в соседнюю гостиную, оставив джентльменов обсуждать их мужские темы. К счастью для меня, наше уединение продлилось недолго: в обществе сестры и тети Гэбриела я чувствовала себя неловко.

Почти сразу ко мне подошел муж и сказал, что я выгляжу усталой.

– Неудивительно. День был тяжелый, – пробормотала Руфь. – Мы все поймем, если вы захотите лечь пораньше.

Я пожелала своим новым родственникам спокойной ночи, и мы с Гэбриелом поднялись в свою комнату на верхнем этаже.

Когда мы вошли, Пятница выпрыгнул из корзины нам навстречу. Было видно, что и ему непросто приспособиться к новой обстановке.

– Итак, – сказал Гэбриел, – худшее позади. Вот вы и познакомились с семьей.

– Очевидно, не со всей.

– Остальные ее члены не имеют значения. Вам жить с этими людьми. Пока мы не легли, я хочу показать вам вид с балкона.

– Да, да… ваш балкон. Где он?

– В конце коридора. Идемте.

Гэбриел обнял меня, мы покинули комнату и направились в конец коридора, где виднелась дверь. Мой муж открыл ее, и мы вышли на балкон. Открывшаяся мне картина была озарена призрачным светом висящей высоко в небе луны. Я увидела развалины старого аббатства – величественный призрак некогда огромного здания; реку, темной полосой змеящуюся меж лугов; черный горб перекинутого через нее моста и за ним, в отдалении, тенистый контур вересковой пустоши.

– Какая красота! – выдохнула я.

– Когда я покидаю дом, мне этот вид снится.

– Еще бы.

– Я каждый вечер прихожу сюда и смотрю. С детства. Меня это завораживает. – Вдруг Гэбриел опустил взгляд. – Двое моих предков бросились вниз с балкона. Не с этого. В доме есть еще три балкона.

По моей спине пробежал холодок. Я всмотрелась в темноту под нами.

– Мы на самом верху здания, – сказал Гэбриел. – Прыгать отсюда вниз на плиты – верная смерть. В нашем роду было только два самоубийцы… и оба выбрали один и тот же способ свести счеты с жизнью.

– Давайте пойдем назад, – сказала я. – Я устала.

Но, когда мы вернулись в комнату, я снова почувствовала страх. Мгновения, проведенные на балконе, не прошли для меня даром. Слова, ненароком оброненные Гэбриелом… Я вся напряглась, что было необычно для меня. Ничего, завтра все будет хорошо, пообещала я себе.

Следующие два дня я исследовала дом и окружающие его земли. Меня переполняли эмоции. Иногда непередаваемый восторг… а иногда – гнетущий страх. Днем мне нравилось находиться в доме, хоть я и постоянно терялась в нем, но когда наступали сумерки и я оставалась одна… мне стыдно в этом признаваться… у меня появилась привычка украдкой смотреть через плечо.

Никогда еще я не жила в таком большом и старом здании. Когда рядом никого не было, мне казалось, что настоящее сливается с прошлым. Объяснялось это тем, что дом был полон старинной мебели, простоявшей в одном и том же месте несколько веков, отчего невозможно было избавиться от мысли, что здание выглядит в точности так же, как сотни лет назад, когда здесь слышались другие шаги, другие голоса, другие фигуры отбрасывали на стены длинные тени.

Просто нелепо было поддаваться подобным фантазиям, когда в доме жили совершенно нормальные люди. За несколько дней я составила четкое представление о каждом из них: сэр Мэтью – жизнерадостный пожилой сквайр, любитель хорошей еды, вина и женщин, типичный деревенский помещик нашего или любого другого века; тетушка Сара – старая дева, весь век прожившая в доме, слегка слабоумная; она помнила дни рождения, взлеты и падения каждого из членов семьи, но с возрастом начала забывать, что с кем происходило, и время от времени принимала молодую жену Гэбриела за свою невестку, Клэр, давным-давно умершую жену сэра Мэтью; Руфь, ставшая хозяйкой дома после смерти матери и потому, естественно, немного недовольная появлением незваной гостьи; Люк – юноша, занятый собственными делами, подобно большинству молодых людей. Обычная семья, похожая на множество других, живущих по всей стране.

Я старалась вести себя так, чтобы им понравиться, и не сомневалась, что мне это удавалось.

Разумеется, труднее всего было расположить к себе Руфь.

Я хотела дать ей понять, что не собираюсь занимать ее положение в доме. Видит бог, он был достаточно велик, чтобы мы могли жить тут все вместе, но каждый своей жизнью. Сэр Мэтью был хозяином дома, а Руфь, его дочь, стала хозяйкой, как только достигла совершеннолетия, продолжала жить здесь, выйдя замуж, и, разумеется, осталась здесь, овдовев. Я хотела донести до нее, что, по моему мнению, она имеет больше прав быть chatelaine[6] Кёрклендских Забав, чем я.

Руфь рассказала мне о званом обеде, который собиралась устроить, и я честно ответила ей, что она должна все сделать так, как задумала, потому что я выросла в очень маленьком доме, а до замужества много времени провела в школе и никогда не занималась хозяйством.

Мой ответ ей понравился, и у меня тут же поднялось настроение.

Первое утро Гэбриел провел с отцом.

По-моему, им нужно было обсудить какие-то вопросы, связанные с поместьем, которые накопились из-за долгого отсутствия Гэбриела. Я заверила мужа, что вполне могу сама о себе позаботиться.

Я решила отправиться на прогулку с Пятницей, потому что мне не терпелось исследовать окрестности, особенно осмотреть руины аббатства, но, спускаясь, я встретила на лестнице Люка. При виде меня он дружелюбно улыбнулся и остановился поговорить с Пятницей. Оттого, что на него обратили внимание, радости пса не было предела. Несомненно, он с первого взгляда проникся любовью к Люку.

– Я обожаю собак, – сказал мне Люк.

– У вас есть пес?

Он покачал головой.

– Кто бы стал заботиться о нем, когда меня не было дома? Я часто уезжал надолго… В школу на учебу. Школу я уже закончил и скоро буду поступать в Оксфорд.

– Неужели здесь некому присмотреть за собакой, когда вас нет?

– Некому. Если ты заводишь собаку, то она твоя и ты никому ее не доверишь. Вы уже осмотрели дом? – сменил он тему.

– Еще не весь.

– Хотите экскурсию? Я буду вашим проводником. Вы просто обязаны знать, как здесь все устроено. Иначе можете заблудиться. Достаточно свернуть не туда, и все. Провести вас?

Мне очень хотелось продемонстрировать Люку дружелюбный настрой, и я подумала, что лучше принять его предложение. К тому же мне и самой ужасно хотелось изучить дом, и я решила, что прогулка подождет до окончания экскурсии.

Я понятия не имела о размерах этого здания. Думаю, в нем было не меньше ста комнат. Каждая из четырех частей, составлявших каменный прямоугольник, сама была как отдельный дом, и здесь действительно легко можно было заблудиться.

– У нашей семьи есть предание, – начал Люк. – Говорят, что кто-то из наших предков имел четырех жен и поселил каждую из них в отдельном доме. Очень долго они не знали о существовании друг друга.

– Прямо как сказка о Синей Бороде.

– Может, настоящий Синяя Борода и был Рокуэллом, кто знает? В истории нашего рода полно темных пятен, Кэтрин. Вы и не представляете, в какую семью влились.

Светлые глаза Люка смотрели на меня не без насмешки, и мне вспомнилось решение Гэбриела не сообщать родственникам о предстоящей свадьбе. Конечно же, они считали меня не более чем охотницей за богатым женихом, ибо Гэбриелу предстояло унаследовать не только дом, но и средства, чтобы содержать его, а также титул баронета, который должен был перейти к нему как к единственному наследнику после смерти старика.

– Я начинаю это понимать, – сказала я.

Бесконечные переходы из комнаты в комнату окончательно сбили меня с толку – их было так много, и все с высокими окнами и потолками, часто украшенными искусной резьбой, с обшитыми панелями стенами и мебелью иных эпох. Перед моими глазами проходили огромные подвалы и кухни, где слуги, казалось, тоже поглядывали на меня с подозрением; я увидела остальные балконы, почти неотличимые от того, что находился рядом с нашей комнатой, осмотрела поддерживающие их мощные каменные колонны и лица горгулий, гримасничавших со всех сторон.

– Как же им нравились эти демоны, этот гротеск, – сказала я.

– Они нужны были для того, чтобы отпугивать чужаков, – объяснил Люк. – Согласитесь, горгульи выглядят довольно устрашающе. Они как бы говорят: «Не приближайся!» На миг потеряешь бдительность, и демоны Кёркленда тебя сцапают.

– Но наверняка иногда они и привечали гостей, – улыбнулась я.

– Думаю, мы были негостеприимным семейством. Нам вполне хватало друг друга.

Мы дошли до галереи, и Люк повел меня вдоль портретов, объясняя, кто на них изображен. Первый сэр Люк, построивший это здание, грозный мужчина в доспехах. Томас, Марк, Джон, несколько Мэтью и еще один Люк.

– В нашей семье всегда было принято давать библейские имена, – заметил мой провожатый. – Такова фамильная традиция. Мэтью – это Матфей, Люк – Лука, Джон – Иоанн, Марк, Питер – Петр, Саймон – Симон… Даже Гэбриел – архангел Гавриил. Я часто называю его ангелом, хоть ему это и не нравится. Мне кажется, тут они зашли слишком уж далеко. Обычное земное имя, вроде Марка или Джона, было бы куда лучше. А вот сэр Люк… он умер молодым. Выбросился с балкона в западном крыле.

Я посмотрела на молодого человека, изображенного на холсте. Все эти портреты были такими правдоподобными, мне даже казалось, что у этого мужчины шевелятся губы.

– А это, – продолжал экскурсию Люк, – Джон, лет сто назад решивший умереть таким же способом. Он спрыгнул с балкона в северном крыле. Странно, правда? Хотя, мне кажется, он просто позаимствовал эту идею у Люка.

Я отвернулась. От этого разговора у меня на душе стало тревожно. Не знаю почему.

Подойдя к портрету женщины в широкополой шляпе, украшенной перьями, я услышала за спиной голос Люка:

– Это моя пра-пра-прабабушка… Не уверен, сколько «пра» здесь должно быть.

Я продолжила путь по галерее.

– О, а вот и ваш свекор собственной персоной, – произнес Люк.

С холста на меня взирал молодой сэр Мэтью. Ниспадающий мягкими складками шейный платок и зеленый бархатный камзол – сама элегантность, лицо румяное, а не цвета портвейна, глаза несколько больше, чем теперь, и, думаю, не ошибусь, если предположу, что в те дни он был распутником. Рядом с ним была женщина, его жена, догадалась я. Она была красива какой-то утонченной, хрупкой красотой, на ее лице застыло выражение смирения. Мать Гэбриела, подумала я, умершая вскоре после его рождения. Был там и портрет самого Гэбриела, юного и невинного.

– Вы будете рядом с ними, – сказал Люк. – Как и остальных, вас пленят и заточат в холст… и через двести лет новая хозяйка дома будет смотреть на ваш портрет и думать о вас.

Меня передернуло: я явственно ощутила желание сбежать от своего проводника, вырваться из этого дома хотя бы на полчаса – разговоры о самоубийстве меня угнетали.

– Пятнице уже хочется гулять, – сказала я. – Думаю, мне пора вывести его на улицу. Спасибо, что потратили время, чтобы все мне показать.

– Но я показал вам далеко не все. Здесь еще много чего можно посмотреть.

– В следующий раз я смогу насладиться экскурсией в полной мере, – твердо произнесла я.

Люк поклонился:

– С огромным удовольствием продолжу ее.

Я стала спускаться по лестнице и на середине обернулась. Люк стоял между портретами, наблюдая за мной; вид у него был такой, будто он вот-вот шагнет в одну из рам и станет одним из изображенных на полотнах мужчин.

Остаток дня я провела с Гэбриелом. Днем мы поехали кататься на пустоши и вернулись как раз к обеду. Вечер прошел так же, как и предыдущий.

Прежде чем лечь спать, муж отвел меня на балкон, и когда мы стояли там, наслаждаясь видом, я сказала, что еще не посетила развалины аббатства и хочу сделать это завтра.

Следующее утро Гэбриел снова провел с отцом, а я отправилась гулять с Пятницей. На этот раз к аббатству.

Приближаясь к этим старинным руинам, я не переставала изумляться. Было солнечное утро, и то тут, то там поблескивали камни, словно инкрустированные бриллиантами. Трудно было поверить, что это развалины, – огромная башня сохранилась полностью, как и стены. Лишь подойдя ближе, я увидела, что здесь нет крыши – на ее месте светилось небо. Аббатство находилось в долине, недалеко от реки, и, видимо, было лучше защищено от ветра, чем Забавы. Теперь я смогла отчетливо рассмотреть высокую нормандскую башню, древний контрфорс и неф, который, подобно башне, прекрасно сохранился, разве что лишился крыши. Меня поразила площадь, занимаемая остатками аббатства. Я подумала, как интересно было бы составить его план, чтобы потом воссоздать это строение у себя в воображении.

Пятница возбужденно носился вокруг меня, как будто разделял чувства, навеянные этим местом. Вот здесь, сказала я себе, были несущие стены. Впрочем, на этом месте было достаточно камней, чтобы определить, где находились, например, кухни, клуатр[7], неф, трансепт[8], монашеские кельи.

Ступать приходилось осторожно, потому что повсюду из земли торчали опасные обломки камней. На минуту я потеряла Пятницу из виду, и меня тут же охватила паника, что было довольно смешно. Не менее нелепой была и моя радость, когда пес прибежал на мой оклик.

«Интересно, из какой части аббатства взяли камни для строительства Забав?» – подумала я. Мне хотелось разузнать побольше об истории дома и семьи, к которой я теперь принадлежала. Я посмеялась над собой.

Я так многого не знала о собственном муже. Почему он столь скрытен со мной? Почему меня не покидало ощущение, будто он что-то от меня утаивает?

Я села на камни (очевидно, это было все, что осталось от монашеского дортуара) и, собравшись с мыслями, призналась себе, что, приехав сюда, недостаточно много думала о Гэбриеле.

Естественно, его одолевали очень странные фантазии, ведь он был молод, но страдал болезнью сердца, угрожающей жизни.

Этим и объяснялась его постоянная мрачность. Гэбриел боялся смерти, и еще мне казалось, что его тревожит что-то в доме, в этих старых руинах. Как бы я чувствовала себя, если бы смерть подстерегала меня за углом? Этого не представишь, пока не столкнешься в действительности.

Я сделаю все, чтобы Гэбриел был счастлив. Более того, не стану, подобно ему, соглашаться с неотвратимостью смерти. Я окружу его такой заботой, что смерть отступит.

Я очнулась от задумчивости, услышав собачий лай. И позвала:

– Пятница! Пятница!

Пес не прибежал на зов, и я пошла его искать.

Нашла я его в руках у незнакомого мне мужчины. Пятница пытался вырваться и, если бы не ловкость незнакомца, непременно искусал бы пленившие его руки.

– Пятница! – крикнула я, и тогда державший его человек повернулся ко мне.

Он был среднего роста; меня поразили его огненные карие глаза и оливковый оттенок кожи.

Увидев меня, мужчина отпустил собаку, снял шляпу и поклонился.

Пятница, сердито лая, бросился ко мне и, когда я шагнула вперед, встал между мной и незнакомцем, как будто защищая меня.

– Так это ваша собака, сударыня? – произнес мужчина.

– Да. Что произошло? Обычно он весьма дружелюбен.

– Он немного рассердился на меня. – На темном лице блеснула белозубая улыбка. – Не понял, что я спас ему жизнь.

– Как это?

Мужчина повернулся и указал на то, что, как я теперь поняла, было колодцем:

– Пес свесился с самого края и смотрел вниз. Если бы ему пришло в голову последовать дальше, он бы погиб.

– В таком случае я должна вас поблагодарить.

Мужчина наклонил голову.

– Этим колодцем пользовались монахи. Там глубоко и, пожалуй, не очень приятно.

Я всмотрелась во тьму. Узкий колодец, на дне, кажется, вода.

– Мой пес очень любопытен, – сказала я.

– Вам лучше взять его на поводок, когда вы в следующий раз приведете его сюда. Вы ведь придете сюда снова? Вижу, это место вас заинтересовало. Вас выдает взгляд.

– Такое место любого заинтересует.

– Кого-то меньше, кого-то больше… Но я до сих пор не представился. Хотя вас я, кажется, знаю. Вы супруга Гэбриела Рокуэлла, не так ли?

– Но как вы догадались?

Мужчина развел руками и снова тепло, приветливо улыбнулся.

– Простое умозаключение. Я знал, что вы должны прибыть, и, поскольку я знаком почти со всеми в этих местах, мне оставалось сложить два и два и попробовать угадать.

– Ваша догадка верна.

– В таком случае добро пожаловать в наше общество. Меня зовут Деверел Смит. Я врач. В Забавах я бываю едва ли не каждый день, так что мы с вами все равно рано или поздно встретились бы.

– Я слышала о вас.

– Надеюсь, хорошее?

– Очень хорошее.

– Я не только врач, но и старый друг этой семьи. Ну и сэр Мэтью и мисс Рокуэлл уже не молоды, так что им обоим довольно часто требуется моя помощь. Скажите, вы давно приехали?

Я ответила, и он выслушал меня с серьезным видом. Облик мистера Смита выдавал в нем иностранца, однако он носил самое что ни на есть английское имя. Я решила, что он, должно быть, показался мне очень смуглым, просто потому что я уже привыкла к необычайной светлокожести членов своей новой семьи.

– Сегодня я собирался наведаться в Забавы. Прогуляемся вместе?

Так мы и поступили, и по дороге я поняла, что у меня появился новый друг.

О семействе Рокуэллов мистер Смит говорил тоном старого знакомого, а когда разговор заходил о Гэбриеле, в его голосе слышалась тревога. Я догадывалась, что это значит, и мне очень хотелось поговорить с ним о здоровье своего мужа, но я удержалась.

Позже, пообещала я себе. Мистера Смита нетрудно будет разговорить.

Он рассказал, что его пригласили в Забавы на обед в субботу.

– Меня с дочерью, – уточнил мой собеседник.

Я была поражена, узнав, что у него есть дочь, достаточно взрослая для того, чтобы ее приглашали на званые обеды. Мистер Смит заметил мое удивление, и оно явно его позабавило, отчего он понравился мне еще больше. Сначала мне показалось, что ему лет тридцать пять, но, видимо, он был старше.

– Моей дочери семнадцать, – сообщил мистер Смит. – Она обожает бывать в обществе. Моей супруге нездоровится, поэтому мы будем вдвоем.

– Очень хочу познакомиться с вашей дочерью.

– Дамарис тоже будет рада знакомству, – улыбнулся мистер Смит.

– Дамарис! Какое необычное имя.

– Вам нравится? Это из Библии. Оно упоминается лишь раз… Но есть там.

Я вспомнила, что рассказывал Люк о библейских именах, и подумала, что, наверное, в этих краях существует традиция заимствовать имена из Библии. Я хотела было упомянуть об этом, но потом вспомнила мадам директрису, которая не раз повторяла, что моя порывистость граничит с невоспитанностью, и промолчала.

Мы вместе дошли до Забав. Мистер Смит отправил одну из служанок сообщить Руфи о нашем приходе, и я поднялась в свою комнату.

Вечером в субботу я надела белое платье. Это было мое единственное настоящее вечернее платье, и я сказала себе: если в Забавах будут часто устраивать званые вечера, мне придется купить себе новые наряды. Платье было из белого шифона и кружев, очень простое, – подобающий наряд для молодой женщины. В нем я чувствовала себя уверенно, потому что знала: те немногие вещи, которые у меня имелись, были идеально скроены и выглядели бы элегантно в любом обществе. Волосы я уложила венцом, как нравилось Гэбриелу, и стала ждать, когда он придет переодеться, ведь уже приближалось время выходить к гостям.

Поскольку мой муж не появлялся, я подумала, что он все еще на улице, и вышла на балкон осмотреть окрестности. Гэбриела нигде не было видно, но я услышала голоса, доносящиеся с крыльца.

Я хотела было окликнуть этих людей и спросить, не с ними ли Гэбриел, но тут услышала низкий мужской голос, который произнес:

– Итак, Руфь, насколько я понимаю, юная невестушка не пришлась вам по душе?

Я отпрянула, чувствуя, как горячая кровь прихлынула к моим щекам. Я знала: тот, кто подслушивает, никогда не услышит о себе ничего приятного. Фанни не раз мне это повторяла, но как же сложно, когда тебя обсуждают, удержаться от подслушивания.

– Еще слишком рано делать выводы, – ответила Руфь.

Послышался смешок.

– Не сомневаюсь, что наш Гэбриел оказался для нее легкой добычей.

Ответа Руфи я не услышала. Мужской голос продолжил:

– Почему вы позволяли ему уезжать так далеко от дома? Рано или поздно все это закончилось бы именно так: его подцепила маленькая охотница за богатыми женихами.

Я была в бешенстве! Мне захотелось свеситься с балкона и попросить говорившего выступить вперед, чтобы я могла его увидеть. Мне хотелось рассказать ему, что я понятия не имела о положении Гэбриела, когда сочеталась с ним браком.

Но я продолжала стоять неподвижно, хотя мои глаза яростно горели. Потом мужчина сделал пару шагов в сторону, и, перегнувшись через перила, я смогла его увидеть. У него были светло-каштановые волосы, и он показался мне необычайно широкоплечим. В нем нельзя было не заметить фамильного сходства с Рокуэллами, хоть и весьма отдаленного. Вдруг он вошел в дом и скрылся из вида. Я тотчас же возненавидела этого человека, кем бы он ни был.

Возвращаясь в нашу спальню, я дрожала. Гэбриел был уже там. Он явно торопился и запыхался.

– Я забыл о времени, – сказал мой муж. – Придется выглядеть неряхой. Где вы были? О, да вы уже одеты.

Меня так и подмывало поделиться с ним услышанным, но я сдержалась. Это расстроило бы его, а он и так задыхался. Нет, я сама буду вести свою войну. Следовало преподать урок этому родственнику, кем бы он ни был. Я помогла Гэбриелу одеться, и когда мы спустились, встретилась со своим врагом.

Это был Саймон Редверс, кузен Гэбриела. Когда я оказалась с ним лицом к лицу, он не показался мне таким уж широкоплечим. Но он был необычайно высок, чего я не осознавала, глядя на него сверху.

Гэбриел представил нас друг другу, и когда Саймон взял мою руку и устремил на меня циничный взгляд, мне стало понятно, о чем он думал в ту минуту. Глаза у него были светло-карие, а кожа – темно-бронзового оттенка; уста слегка улыбались, но глаза – нет. Я знала, что мои собственные глаза горели гневом, ведь мне всегда нелегко было скрывать собственные чувства и его слова не выходили у меня из головы.

– Как поживаете? – поинтересовался Саймон.

– Хорошо, спасибо, – ответила я.

– Полагаю, я должен вас поздравить.

– Не стоит. Но если вам так сильно хочется…

Он слегка удивился, и я, не удержавшись, прибавила:

– Кажется, мы уже встречались.

– Уверен, что нет.

– Возможно, вы просто не знали об этом.

– Если бы мы с вами встречались, уверен, что запомнил бы это.

Я улыбнулась. Саймон озадаченно произнес:

– Несомненно, все дело в фамильном сходстве Рокуэллов. В наших краях часто можно встретить похожих между собой людей.

Я догадалась, что он имел в виду любвеобильность своих предков, и, посчитав эти намеки непристойными, отвернулась.

К счастью, прибытие мистера Смита с дочерью отвлекло нас от разговора.

Доктор, с которым мы уже подружились, подошел ко мне и тепло поздоровался. Я бы с удовольствием завязала с ним беседу, но девушка, которая его сопровождала, сразу же завладела всеобщим вниманием.

Дамарис Смит была одним из самых прекрасных существ, которых я когда-либо видела. Среднего роста, очень смуглая, волосы гладкие, шелковистые, иссиня-черные, такие называют «цвета воронова крыла». Глаза темные, удлиненные к вискам, томные; лицо идеальной овальной формы оливкового цвета; изящные чувственные губы; белые зубы; нос с горбинкой придавал ее прелестному лицу гордое выражение. Но мое внимание привлекло не только лицо. Стройное гибкое тело Дамарис восхищало изяществом, каждое его движение было исполнено грации. На нее приятно было смотреть. Дамарис, как и я, была одета в белое, с золотым поясом на тонкой талии, в ушах поблескивали золотые креольские серьги[9].

Когда она вошла, наступила тишина – восторженное молчание, отдававшее дань ее красоте.

Я спросила себя: почему Гэбриел женился на мне, когда такая богиня стояла у него на пороге?

Эффект, который она произвела на всех, был очевиден. Доктор явно души не чаял в своей дочери и не сводил с нее глаз. Люк, как мне показалось, сделался менее беспечным, чем обычно. Саймон Редверс смотрел на Дамарис с легкой задумчивостью. Моя неприязнь к нему уже окрепла, я видела в нем типаж, которого – я не сомневалась – не выношу. Саймон презирал чувства; он был практичен до крайности, лишен воображения и полагал, что остальные смотрят на жизнь так же расчетливо; в нем было очень много мужского. Его личность подавляла, доминировала в компании по-мужски – точно так же, как красота Дамарис доминировала по-женски. Восхищение сэра Мэтью было очевидным; впрочем, он, похоже, восхищался всеми женщинами и во время званого обеда делил внимание между мной и Дамарис.

Саму Дамарис я не понимала до конца; она была тиха, всем улыбалась и нисколько не стремилась привлечь к себе внимание, чего, конечно же, ей и не требовалось. По первому впечатлению я бы сочла ее просто невинной девушкой. Не знаю, что заставило меня почувствовать, что это невыразительное, без изъянов, но и без броскости, совершенство было лишь маской.

Обед был посвящен нам с Гэбриелом, поэтому тосты провозглашали в основном в нашу честь. Помимо членов семьи Рокуэлл присутствовали Смиты, Саймон Редверс, викарий с женой и еще двое местных жителей, которые, как я поняла, были соседями, но не близкими друзьями.

Меня спросили, что я думаю о доме, об этих местах, а Саймон Редверс возжелал знать, похожи ли эти земли на ту часть страны, откуда я приехала. Я ответила, что до поступления в школу жила так же близко к вересковым пустошам, как и они, поэтому большой разницы не заметила. Думаю, мой голос прозвучал резко, когда я обратилась к этому человеку; это не укрылось от Саймона и позабавило его.

Сидя рядом со мной за обеденным столом, он наклонился ко мне и тихо произнес:

– Нужно написать ваш портрет и добавить его в галерею.

– Это необходимо?

– Несомненно. Вы не видели галерею? Там вывешены портреты всех хозяев Кёрклендских Забав и их жен.

– Еще успеется.

– Вы были бы прекрасной натурщицей.

– Спасибо.

– Гордая… сильная… решительная.

– Выходит, вы разбираетесь в характерах?

– Когда они очевидны.

– Понятия не имела, что по моему лицу так легко прочитать мой характер.

Саймон засмеялся.

– Для столь юной леди это довольно необычно. Согласитесь, с возрастом судьба… жизнь… называйте как хотите… словно озорной художник, постепенно наносит на наши лица разоблачающие черты.

Он посмотрел на другой конец стола. Я не пожелала проследить за его взглядом и уставилась в свою тарелку. Манеры Саймона Редверса казались мне бесцеремонными, и я хотела, чтобы он это знал.

– Полагаю, вы со мной не согласитесь, – продолжил Саймон.

– Я считаю, что в ваших словах есть истина, но не кажется ли вам, что некрасиво… я бы даже сказала, несколько неприлично проверять эту теорию на присутствующих?

– Вы еще узнаете, что я неотесанный йоркширец, а они не отличаются тактичностью.

– Зачем говорить в будущем времени? Я уже это знаю.

Я видела, что улыбка снова коснулась его губ. Мне она показалась довольно невежливой. Саймону нравилось задевать меня, потому что я была достойным противником. Эта мысль доставила мне удовольствие; пусть в его глазах я охотница за богатыми женихами, но, по крайней мере, он не считает меня глупышкой. В тот миг я пришла к выводу, что Саймон невольно восхищался мной, отчасти потому, что считал, что я осмелилась охотиться за Гэбриелом, как он выразился, и достигла своей цели. В этом человеке была безжалостность, а у безжалостности успех всегда в почете.

Я порывисто произнесла:

– Вы ведь двоюродный брат Гэбриела. Или троюродный, не так ли? Но как же вы на него не похожи! Вы с ним полные противоположности.

Саймон снова одарил меня холодной одобрительной улыбкой. Я давала ему понять, что он мне не нравится, а он в ответ намекал, что его я бы в свои сети не поймала. Можно подумать, подобное пришло бы мне в голову! Можно подумать, я силой женила на себе Гэбриела!

– Кстати о лицах, – сказал Саймон. – Вы осмотрели галерею. Это же настоящее пиршество для физиогномиста! Взять хотя бы старого сэра Джона, который продолжал сражаться за своего короля, чем снискал гнев Кромвеля. Из-за него мы на некоторое время лишились Забав. Упорный идеализм просто написан у него на лице. Еще есть сэр Люк, игрок, который едва не пустил на ветер все наше достояние. Или, скажем, Люк и Джон… самоубийцы. Если достаточно долго всматриваться в их лица, по ним можно прочесть их истории. Вот, скажем, Люк. В очертании его губ чувствуется слабость. Можно представить, как он, стоя там, на западном балконе, размышляет о сложности жизни. Стоит, стоит и вдруг… решается…

Я заметила, что остальные сидевшие за столом замолчали и слушали Саймона.

Сэр Мэтью подался вперед и похлопал меня по руке.

– Не обращайте внимания на моего племянника, – сказал он. – Он любит рассказывать о наших предках. О тех из них, кто оказался непутевым. Это потому, что он принадлежит к Рокуэллам по женской линии… И Забавы не для него.

Заметив непонятный блеск в глазах Саймона, я сказала:

– Полагаю, у вас есть собственный дом.

– Келли-Грейндж! – Сэр Мэтью едва не поморщился, произнося эти слова. – Семья Редверсов всегда завидовала Забавам. – Он указал на Саймона: – Его дед женился на одной из моих сестер, но та не захотела навсегда покинуть Забавы. Она то и дело возвращалась и приводила с собой сначала сына, потом внука… Ты мог бы наведываться сюда и почаще, Саймон.

– Это нужно исправить, – ответил молодой человек, иронично мне улыбаясь.

Сэр Мэтью издал громкий смешок, что, казалось, повергло в изумление викария и его жену.

Разговор продолжался в том же духе, и, несмотря на неприязнь, которую я испытывала к соседу за обеденным столом, мне было немного жаль, когда беседу пришлось закончить. Мне нравилось идти в бой, и я наслаждалась этим противостоянием… пусть даже лишь словесным. Я напомнила себе, что особенно не люблю людей, которые готовы осуждать других, не зная правды, и я не сомневалась, что Саймон Редверс – один из них.