Читать книгу Блики счастья - Виктория Игушова - Страница 3

По прошествии пары недель моего пребывания в клинике, я полностью привыкла и к этим стенам, и к людям, ежедневно одним и тем же, окружающим меня. А ещё за это время я успела обзавестись соседкой по палате – это была совсем молодая девушка, на вид ей не было и двадцати. Хоть и не сразу, но мы смогли найти общий язык, несмотря на то, что, при первой нашей встрече она мне показалась довольно странной и даже какой-то нелепой.

Ева – так звали мою новую знакомую, очень любила читать, и поэтому те две сумки, которые она взяла с собой, были доверху забиты книгами вперемешку с личными вещами, но, по-моему, книг там было больше. И это была не единственная её странность, ведь кто ещё тягает за собой увесистые печатные издания, когда уже давным-давно для любителей почитать изобрели электронный вариант книги, удобный и простой, и, что немаловажно, легко умещающийся в обычной женской сумочке. Ева, в первый же день принялась за расстановку всех этих книг на ту часть комода, которая была не занята моими вещами, аккуратно выставляя их в каком-то своём порядке.

Спустя некоторое время после нашего знакомства я поинтересовалась у неё:

– Зачем тебе столько книг?

– А что в этом плохого? – нахмурившись, буркнула Ева.

– Да, так. Просто спрашиваю. Сейчас все книги в электронке есть, и не надо их грузом за собой тягать. Да и удобней так как-то…

Ева посмотрела на меня, будто не она – а я сейчас выглядела как поколение, не понимающее абсолютно ничего в тенденциях современной культуры.

– И ты всерьёз думаешь, что слепящий экран монитора заменит, хоть когда-нибудь, настоящую напечатанную книгу?

– Ну, вроде все сейчас так читают… Я уже и не припомню, чтобы кто-то в транспорте или ещё где-нибудь с газетой или книгой сидел… – продолжала настаивать я.

– Про газету я с тобой согласна, она огромная и её довольно неудобно разворачивать, особенно в людных местах. Но настоящая книга – это же… это запах чернил и бумаги. Только настоящую книгу можно листать и чувствовать, только там невозможно заблудиться, точно зная сколько осталось до развязки. А ещё по книгам можно предсказывать судьбу, есть такое гадание. Но это не всё!

В мгновение ухватив первую попавшую под руку книгу, и, пролистнув её от начала до конца, Ева продолжила:

– Я с детства любила читать, и когда мне очень нравился какой-то момент – вырывала страницу. Потом, уже повзрослев, я стала делать пометки, порой выписывая даже целые диалоги в специальную тетрадь. Сейчас же я просто закладываю листы: так мне легче найти то, что нужно, и перечитать заново… – делясь со мной подробностями своих библиографических ссылок, Ева внезапно посмотрела прямо мне в глаза. – Знаю, что кажусь тебе ненормальной. На самом деле я редко общаюсь с людьми: я странная, а они этого не любят. Они вообще ничего такого не любят, что хоть немного не похоже на их понимание правильности.

Не дождавшись от меня хоть какой-нибудь реакции и даже не глянув в мою сторону, она подошла с этой книгой к своей кровати и больше в этот день я не услышала от неё ни звука. Ева постоянно читала и единственное, что смогло её отвлечь – это плохое освещение. Только тогда протерев руками уставшие глаза, и потягиваясь, она вставала с кровати. Поначалу её вид меня пугал, но потом я привыкла, и она мне даже стала симпатизировать, хотя отнюдь не была красавицей, скорее всего, имела своеобразные черты лица: вытянутое лицо, большие серые глаза, тонкие губы, острый нос и стрижка «Боб». Тело Евы было тоже не очень складным: она не была высокой, но почему-то постоянно горбилась, худая и такая тонкая. А одевалась Ева просто отвратно, абсолютная безвкусица, будто эти вещи из бабушкиного сундука достали, да ещё и на пару размеров больше – её легко можно было принять за мальчишку. И только карамельный аромат парфюма изобличал в ней женственное существо.

К сожалению, как бы я не противилась этому, но моё состояние становилось всё хуже. Поначалу, я старалась не обращать внимания, но с каждым днём всё меньше мне хотелось подходить к зеркалу. Да и вообще, в основном я не вставала с кровати, лишь при острой необходимости приходилось, подрываясь, бежать к туалету, но и эти движения делались из последних сил.

Ровно шестнадцать дней назад я приехала сюда, а ни родители, ни брат так и не заметили никаких изменений – они по-прежнему ничего не знали; Эрик не звонил. Я прекрасно понимала, что ничего не изменить и былого не вернуть, но продолжала переживать и с каждым днём моя боль становилась всё сильнее. Ежедневно просыпаясь, я пыталась ответить себе на одни и те же вопросы: «Зачем он так поступил?» и «Почему не звонит?». Мне было очень тяжело смириться с этим. Сердце почти выпрыгивало из груди, когда я начинала вспоминать о наших встречах, о том, как он меня обнимал, целовал; о том, о чём знали только мы. В эти моменты я могла бы ему простить всё и даже не спросила бы ни о чём, только постучи сейчас в дверь, сядь рядом, дай мне почувствовать тебя, услышать твой запах… Но нет, дверь не открывалась, и кроме медсестры, которая проверяла капельницу каждые несколько часов, никто не интересовался мной. И так начиналось каждое утро. Единственным же отличием дня предыдущего от нового – была погода. Лишь она менялась, не отступая от запланированной поры года.

Иногда мне даже казалось это предательство сожрёт меня быстрей, чем опухоль в моей голове. Зои мои страдания от неразделённой любви приводили в бешенство. Она постоянно упрекала меня в том, что вместо того, чтобы сообщить семье о своей болезни, я только и делаю, что убиваюсь о человеке, который и яйца выеденного не стоит. «Никто ещё не умирал от любви своих близких! Тебе, как никогда, сейчас необходима их помощь и поддержка. Посмотри на кого ты стала похожа!» – эти фразы Зои выкрикивала чуть ли не каждый день. Я уже и сама с этим стала соглашаться, но только время ушло, и теперь позволить увидеть себя родным – было чем-то абсолютно нереальным, а тем более, зная свою мать. В общем, это была не очень хорошая идея, и я решила подождать повторного обследования, когда станет ясным: дало ли лечение положительный результат или же мне всё-таки понадобится помощь близких.

Я приподнялась с кровати и аккуратными шажками, в полусогнутом состоянии, придерживаясь за мебель и стены, дошла до туалетной комнаты. Вид у меня был, как говорила Зои, действительно ужасный. Волосы свисали жирными узлами, было противно даже дотрагиваться до них. Аккуратно зайдя в душ, я включила воду и потянулась вверх, чтобы сделать несколько глотков: жажда мучила меня постоянно; затем медленно опустив голову, я попыталась отыскать шампунь на верхней полке и, не найдя его там, нагнулась к нижней, но – встать так и не смогла. Такое стало происходить со мной всё чаще: перепады настроения, самочувствия. Я уже не могла обходиться без посторонней помощи и присмотра. Все движения давались с трудом, даже волосы я отмывала будто на последнем издыхании, проведя в душе, наверное, с час времени. Но как бы плохо не было, я старалась преодолевать препятствия, искать цель в этой гонке на выживание, достигать результатов; да и куда приятней смотреть на себя чистую и опрятную. Мои позирования у зеркала прервала Ева, внезапно зашедшая в палату:

– Ты что сама в душ ходила? – с изумлением спросила она, увидев меня мокрую и в халате.

– Да, а что? – не понимая её удивления, переспросила я.

– Ты не должна так делать. Тебе же могло стать плохо! Ты могла удариться! Ты должна была предупредить, и тебе бы помогли.

Было неудобно с ней ругаться, поэтому на её последнее замечание я кивнула головой и отошла к шкафу, чтобы переодеться к обеду.

Уже прошло достаточно времени, но никто из нас по-прежнему ничего не рассказал о себе, хотя бы то, почему здесь оказался. Мне оставалось лишь догадываться, что же произошло с Евой. Пусть она и не откровенничала со мной, но, по моим наблюдениям, её проблемным местом была грудь. Я так подумала потому, что все её переживания так или иначе были связаны именно с этим местом. Да и тот факт, что она старательно пряталась от меня, уходя переодеваться в ванную, ещё раз подтверждал мои догадки. Ева избегала любых разговоров о болезни и почти с утра до самого вечера была поглощена чтением книг, поэтому наше общение сводилось на минимум. Сегодня же, посчитав, что справлюсь, я решила разговорить её. Ну или, хотя бы попытаться:

– Ты уже была в столовой? – спросила я.

Ева посмотрела на свои наручные часы.

– Если хочешь обедать со мной – тогда пойдём через двадцать минут, – уверенно ответила она.

– Хорошо. Я буду ждать тебя у сестринского поста, – и получив от Евы одобрительный кивок, я направилась к выходу.

Сестринский пост находился неподалёку от нашей комнаты и больше походил на гостиную, где можно было посмотреть телевизор, посидеть на диване, да и просто сменить обстановку уже надоевшей за эти дни палаты. А пока я ждала Еву, рядом со мной велась нешуточная борьба в шахматы между двумя уже пожилыми старичками, которые вдумчиво смотрели на игровую доску. Эти двое практически не двигались, лишь изредка меняя подпирающую руку у головы. И всё же мне посчастливилось увидеть, как один из них наконец-таки решился передвинуть фигуру. Сделав, скорее всего, удачный ход, этот старичок довольно потёр руки и откинулся к спинке кресла, позволив себе тем самым немного расслабиться; его же оппонент, наверняка, проигрывая, ещё усиленней стал перебирать у себя в голове все возможные варианты ответных действий. Я хотела было дождаться следующего хода, но перед моим взором появилась такая импозантная женщина, что даже лидирующий игрок оторвал свой пристальный взгляд от игры. Ей, на вскидку, было лет шестьдесят пять, не меньше. Полноватая, в длинном тёмно-синем платье с каким-то украшением на голове и при полном макияже, она проплыла перед нами. Сев по центру холла в кресло, эта роскошная женщина с гордо поднятой головой и абсолютно прямой осанкой, надев очки, открыла принесённую с собой книгу и, не обращая никакого внимания на нас, приступила к чтению.

– Ну ты идёшь? – кто-то громко спросил, стоя надо мной.

Немного испугавшись неожиданным вопросом, я слега одёрнулась. Меня так заинтересовала эта мадам, что я действительно не услышала, как ко мне подошла Ева.

– Пошли быстрей! В это время там людей немного – иначе опоздаем, свободного столика ждать придётся, – идя впереди, постоянно подгоняла Ева.

Заняв свои обеденные места, и не успев ещё распробовать суп, я заметила, как всего за несколько минут скопилось такое количество людей, что мест на всех уже не хватало, и те, кто сидел около входа и в центре вынуждены были как можно быстрее заглатывать еду кусками, постоянно чувствуя над собой пристальный взгляд тех, кому места не досталось. Ева, кстати, позаботилась, чтобы мы расположились в самом отдалённом углу.

– Не люблю быстро есть, – вдруг сказала Ева, заметив, как я удивлённо осматриваюсь по сторонам, – сюда надо или на пять минут раньше приходить или под конец, но тогда уже выбирать не приходится.

– А ты молодец, так быстро подметила, – похвалила я Еву. – Мне же стоило лишь раз отстоять эту очередь – и я больше к началу здесь не появлялась.

Она усмехнулась:

– Хм… Я бы не сказала, что быстро, – и продолжила осторожно потягивать суп из ложки, предварительно остуживая его, чтобы не обжечься.

Еда особого восторга у меня не вызывала, но после нескольких дней голодания, я воспринимала её как нечто настолько вкусное, что хотелось ещё и ещё. Когда же с приёмом пищи было покончено, а чай не успел остыть, я попробовала завести разговор первой.

– Тебе здесь нравиться?

Да, вопрос был не очень. Ну а как ещё по-другому можно было спросить человека о его впечатление от этого места: «Довольна, ли ты что здесь оказалось?»

Ева же опять ухмыльнулась и, посмотрев в сторону выхода, выдала мне такой ответ, что я ещё долго думала о том, стоило ли мне вообще знать всё это.

– А как ты думаешь, Ксения? Нравиться ли мне здесь, когда я уже в пятый раз в этой самой клинике? – в тот момент от приятной девчонки и следа не осталось: выражение злости, неприязни и отвращения, которые внезапно поглотили лицо Евы, не могли не скрыться и в её словах. – Когда я с семнадцати лет, вместо того, чтобы нормально учиться и поступить в университет, езжу с родителями в поисках панацеи, тратя на это все их деньги?

Гнев и отчаяние переполняли Еву, и всё же она сумела взять свои эмоции под контроль:

– Извини, мне не следовало так с тобой разговаривать.

Я не растерялась и попыталась поддержать её:

– О чём ты? Это ты меня прости, я ведь не знала. Я думала, что у тебя всё хорошо…

И поняв, что в очередной раз сказала глупость, замолчала.

Ева подняла голову и, посмотрев мне в глаза, спросила:

– Как же может быть всё хорошо? Ведь ты же должна понимать, что все эти люди здесь не случайно. Сюда просто так не попадают, особенно на наш этаж… Как я уже сказала, мне приходилось бывать здесь и не один раз, и именно поэтому я знаю, когда приходить на обед, когда говорить – а когда промолчать.

Возвращались из столовой мы уже не так спешно. Особенно не давал покоя наш этаж: что же в нём такого особенного? К сожалению, ответ не заставил себя долго ждать. Та дама в синем платье встречала нас на том же месте неподвижно сидя в кресле, но только уже мёртвая. Медсёстры и врачи суетливо ходили вокруг неё, ещё не успев прикрыть тело недавно такой живой женщины. Обстановка была жуткой, но больше непонятной.

Уже в палате я спросила у Евы, что же такое могло произойти, тем более что час назад эта женщина выглядела раз в сто лучше меня, в её-то годы. Но Ева явно не хотела обсуждать со мной смерть старушки и, попросив меня успокоиться и не строить догадок, тут же исчезла под одеялом, прихватив с собой книгу.

Вечером Зои рассказала мне, что эта дама в синем платье окончила жизнь самоубийством. Она заранее раздобыла таблетки и выпила их в достаточном количестве для смертельного исхода. Звучало это так же ужасно, как и само значение этого словосочетания. Оказалось, что, когда я её встретила, она уже знала необратимость своего поступка, и, заняв место в самом центре нашей маленькой импровизированной сцены, тихо и спокойно дочитав книгу, скорее всего, до последней страницы, решила и конец своей истории жизни нам представить сама, не позволив отдать эту возможность уже прогрессирующему процессу. Что послужило причиной, Зои уточнять не стала, и без этого было понятно от чего лечат обитателей нашего этажа.