Читать книгу Дом в деревне - Виктория Левина - Страница 16

До того незабываемого в жизни моих уже не молодых, по тогдашним меркам, родителей дня, когда бог послал им в моём лице позднего и любимого ребёнка, у каждого из них уже был за плечами богатый жизненный опыт и своя Одиссея. Особенно у папы Яна.

Момент моего появления на свет был выбран не самый подходящий, – в богом забытой дыре в Забайкалье, в доме, где писатель-демократ Чернышевский отбывал когда-то ссылку, о чём я рассказывала в предыдущей главе, – папка был уже в больших воинских чинах. Больших насколько, насколько позволяла «пятая графа», как, шутя, любил приговаривать папа, – графа национальности в паспорте…

В доме его родителей было идеально чисто и вкусно пахло клёцками. Мама моего Янчика, а тогда его звали Йосиф, плавно, но быстро передвигалась по дому, несмотря на необъятные размеры:

– Йоселе-Йоселе, и где ты вечно пропадаешь? – причитала моя бабушка, выискивая неугомонного самого младшего рыжего веснушчатого мальчишку. – Все дети, как дети, а ты – скочим (сорванец – идиш), каких еще поискать! И что из тебя вырастет? Что тебе положить – лапшу или суп с клёцками?

Бабушка обладала невероятными достоинствами в виде необъятного бюста, вскормившего семнадцать (!) детей, непревзойдёнными кулинарными способностями, позволявшими ей из одной курицы готовить семь блюд, чтобы накормить всю свою семью, и огромной любовью, и терпением, которые позволяли ей достойно содержать дом со всем этим выводком и мужем-сапожником.

Дед был честным и бедным, соблюдал традицию, искренне молился своему богу и любил пропустить рюмочку после трудов праведных. Он давно смирился с главенствующей ролью жены в доме, не вмешивался ни в какие дела, хотя бабушка искренне почитала мужа и подчёркивала важность его слова и его присутствия.

Типичная еврейская семья в типичном еврейском местечке в Белоруссии. Нетипичным было лишь то, что из этого огромного количества детей вышло пять человек высшего комсостава Красной армии! Старший брат папы, – дядя Семён, – станет впоследствии одним из первых комиссаров конницы Будённого, о нём будут писать книги. Забегая вперёд, скажу, что папа будет стоять у истоков Звёздного городка. Один из старших братьев будет всю жизнь играть на трубе в Большом театре. А когда их городок оккупируют фашисты, то всех их, всю семью, всех, кто не уехал, не удрал, не призвался в армию, включая деда и бабушку, немец выведет на центральную площадь местечка и закопает живыми в большой, специально для этих целей вырытой, яме на глазах других местечковых жителей, за тех самых пятерых офицеров… По доносу. Я знаю, что сейчас на этом месте соорудили стелу в память о семье моего папки. Я там не была. Больше, к сожалению, мне ничего не известно.

Но вернёмся в тот день, когда бабушка безуспешно пыталась отыскать своего младшенького – Йоську. А Йоська, тем временем, прихватив из дома немного хлеба и сахара, спал на верхней полке поезда, уносившего его из родительского дома в такую желанную Москву! И вправду – «скочим».

В Москве в то время начиналось строительство метрополитена. Требовались рабочие руки, строительный материал, мозги. Йоська сколотил бригаду из такой же, как он сам, шпаны, приехавшей в Москву за счастьем и удачей, придумал способ очистки выжиганием старых заброшенных склепов на безымянных кладбищах и, поставляя строительные каменные плиты подрядчикам метрополитена, сумел заработать неплохие деньги.

Подавая документы в машиностроительный техникум на дневное отделение, ясно понимал, что если вместо Йосифа он назовётся Яном, его шансы на успех увеличатся…

Бог дал ему мозги. Я всегда шучу, что если бы у меня было хотя бы пять процентов его способностей, то я была бы уже Нобелевским лауреатом! Блестящий математик, музыкант, полиглот, – он за два с небольшим года экстерном закончил техникум и семнадцатилетним пареньком был принят на один из старейших заводов Москвы зам. начальника цеха! Тогда очень ценилось образование.

Московская жизнь бурлила! Мой Янчик сколотил один из первых джаз-бандов в Москве, попевал в оперетте, работал за двоих и… женился в семнадцать лет… В заводоуправлении выделили молодым заводскую квартиру. В этой квартире вырастут впоследствии мои старшие брат и сестра.

Сюда, в эту старую просторную квартиру из красного кирпича на Матросской тишине, и я однажды заявлюсь нанести визит папкиной первой семье, когда стану московской студенткой. Встретят меня по-разному… Сестра – сдержанно-вежливо, брат – откровенно-радостно, бывшая папина жена – настороженно-брезгливо, муж сестры – восторженно: «Посмотри, какая чудная у тебя младшая сестрёнка!» – что и послужило потом поводом для довольно холодного предложения бывать у них как-нибудь при случае…

Так вот, Янчик мой женился на очень красивой женщине, намного старше него и вскоре родил детей – мальчика и девочку – умных, как сам, и красивых как их мама. В то время шёл активный набор в сталинскую авиацию. Папка был молод, хваток, умён и имел отличную физическую подготовку. Его послали на учёбу в Вольское лётное училище – колыбель всех ассов нарождающейся советской авиации.

Уж и не знаю, какими такими пируэтами, но судьба круто вела моего родителя к каким-то невиданным в то время вершинам! Люди, окружавшие его в то время, с какой-то небывалой лёгкостью входили в историю! Папа летал в одной эскадрильи с Чкаловым, до его знаменитого беспосадочного перелёта, рос в чинах и в мастерстве. Даже после гибели Валерия Павловича продолжал очень долгую переписку с его женой. Перед отъездом в Израиль у меня хватило ума передать эту переписку в музей…

И всё бы было отлично, не случись один казус… Кирпичные стены квартиры, полученной папкой от завода, были очень тонкими, звукопроницаемыми, а он в то время просто бредил немецким языком! Я уже говорила, что папка был полиглот: ему хватало двух недель для взятия языка, но при условии полного погружения… Так вот, в то самое время он «погружался» в немецкий. А соседке за стенкой страшно приглянулась их квартира, тем более, что папа по ночам цитировал по-немецки Шиллера, ну просто, как немецкий шпион!

«Немецкого шпиона» – папку держали в Лефортовской тюрьме в одиночной камере целый год без суда и следствия. Водили на допросы, били, истязали. Он никогда мне не расскажет толком об этом периоде своей жизни, потому что, выйдя оттуда чудом и чудом же уцелев, он даст подписку о неразглашении и будет своё слово держать… Только будет плакать, вспоминая свою «одиночку», уткнувшись мне в плечо лысой старой родной и любимой головой…

А в то самое время, как в Лефортово пытались сделать из папки «немецкого шпиона», военные начальники бравого рыженького талантливого майора стучали во все двери и таки достучались! На станции Взлётная по Люблинской дороге в Подмосковье формировался прообраз будущего Звёздного городка, и, по счастливой фортуне, над моим Янчиком сделали показательный процесс под лозунгом: «Невиновных мы не обвиняем!» и приняли на службу лётчиком-испытателем.

Страна неуклонно приближалась к войне. Перед самой войной Яна послали на учёбу. На этот раз – в Институт иностранных языков на военное отделение учить японский язык для будущей деятельности в качестве японского шпиона (шпиона-таки!). Для шпиона самое главное – ничем не примечательная внешность и – никаких татуировок, кстати! У папки внешность была самой заурядной, а вот татуировка была, – по глупости в молодости наколол на руке сердце, пробитое стрелой… Татуировку тщетно пытались вывести, но не успели… Да и учёбу закончить не успел – началась война. Но любовь к японскому языку осталась впоследствии на всю жизнь.