Читать книгу Талая вода - Виктория Старкина - Страница 5

Саша появлялся в ее жизни, только когда ему была нужна помощь или какое-то содействие, и никак иначе. Она снимала трубку и неизменно слышала бодрое:

– Привет, Юлька! Как поживаешь? Как же я рад тебя слышать! – все это произносилось совершенно искренним тоном, вероятно он, и правда, был рад ее слышать, внимательно расспрашивал о работе, подругах, о самочувствии бабушки, всегда помнил то, что она рассказывала прежде и никогда не путал факты, от чего создавалось впечатление, что Юлина жизнь и правда чрезвычайно важна для него, потом кратко рассказывал о себе… Длиться все это могло как десять минут, так и бесконечно долго, но Юля не расслаблялась, она терпеливо ждала, когда он, наконец, дойдет до главного. И это неизменно случалось: как бы далеко не уходил разговор, Саша уверенно держался генеральной линии.

– Слушай, Юленька, – здесь он немного медлил, – У меня имеется приятель… А даже и друг! Большой любитель живописи. Не такой, как я, нет, куда профессиональнее! Неплохо разбирается… Вот уговаривает меня попробовать купить картину на аукционе, говорят, очень приличную… но я не могу не посоветоваться с тобой… Хотел узнать твое мнение, может, сходим посмотрим? Заодно кофе попьем где-нибудь. Раз уж я вернулся в Россию, так сказать, в родные пенаты?

Юля любила кофе, но не любила, когда ее используют, однако отказать его вежливой настойчивости была не в силах. Поэтому к вечеру они обычно пили кофе в каком-нибудь центральном кафе, чаще всего на Тверской, а потом Саша показывал ей фотографии картины.

– Ну, что скажешь? Суровые горы, холодная северная красота, здорово, да? – взволнованно спрашивал он. – Или это на мой дилетантский взгляд, так сказать?

– Это Швец, да? Олег Швец? Ранняя работа.

– Он так говорит, – Саша пожал плечами. – Скорее всего, Швец и есть.

– Я не скажу точно по фото, мне бы надо увидеть само полотно! Но вероятно авторская копия с оригинала. Оригинал, кажется, купил какой-то грек. Я помню, мы сами продавали эту работу, Борис еще упорно завышал цену. Ему, наверное, тоже нравится холодная северная красота! Сколько за нее хотят? Начальная цена?

– Девяносто тысяч рублей.

Юля изумленно подняла брови, и на лице Саши отразилось беспокойство.

– Неужели, она не стоит столько? – говорили его глаза, Юля поняла этот взгляд и рассмеялась.

– Нет, цена вполне адекватная для такой работы, в ней есть лиризм, и некоторое умиротворение. Композиционное решение – как и во всех его работах: пейзаж подчинен сюжету, но в этой есть и некоторая лубочность, что ли. Не в плохом смысле, в хорошем. Наивность. Я такие люблю, – пояснила она. – Мне странно, что ты хочешь ее купить за немалые деньги. Зачем? Ты обзавелся собственным домом? Обустраиваешь семейный очаг? Или есть покупатель, готовый заплатить больше?

Саша махнул рукой.

– Ну что ты, конечно нет! Я же не делец, куда мне! Но я тут узнал, – он зачем-то перешел на шепот, как если бы кто-то мог их слышать, – Что мой начальник обожает картины этого художника… Вот я и решил ему подарить. У нас намечаются некоторые кадровые перестановки, а, как известно: ничего не вложишь, ничего не выиграешь, разве нет?

Это объясняло все! Саша был неисправимым карьеристом. Если бы он присутствовал на суде Париса и выбирал между любовью прекраснейшей женщины мира и любовью начальника, он тысячу раз выбрал бы собственного босса. Как жаль, что начальник не был не только красивой женщиной, но и женщиной вообще, иначе Саша точно не упустил бы шанса! Однако навязаться в друзья, ездить в поездки, проводить вместе вечера в баре, эти простые шаги к успеху он совершал на регулярной основе. Но их было недостаточно, и каждый раз ему казалось, что требуются вложения покрупнее.

Именно из-за этого качества Юля и не влюбилась в Сашу.

Они познакомились во Флоренции, в галерее Уфицци несколько лет назад. Стоя в прохладной зале у самой стены, Девушка разглядывала картины Ботичелли, удивляясь их воздушной, неземной бледности и нежности, и хотя она не очень любила итальянских мастеров, эти полотна производили неизгладимое впечатление. Как и работы Рафаэля, и картины Микеланджело… они уводили куда-то далеко, прочь от земли, в самое сердце мечты, в мир до рождения людей.

– Прекрасное произведение, – произнес вдруг чей-то голос на русском языке, Юля вздрогнула от неожиданности, обернулась: перед ней стоял молодой широкоплечий светловолосый мужчина в клетчатой рубашке, невысокий, но крепкий, он обладал приятной интеллигентной наружностью, простым открытым лицом и напомнил ей героев советских кинолент, ему бы играть идеального тракториста, поднимающего целину! Незнакомцу было на вид около тридцати, может чуть больше, и Юля готова была поклясться, что видит его впервые в жизни.

– Да, замечательное, – согласилась она. – Как вы поняли, что я говорю по-русски?

– О, это было нетрудно, – засмеялся мужчина. – Я слышал, как вы обсуждали картину сама с собой. Клянусь, что никому не расскажу!

Юля покраснела, обсуждать картины про себя, это еще куда ни шло, все мы ведем мысленные диалоги с собой, с друзьями, врагами, возлюбленными, родителями, начальниками и соседями… Но говорить с собой вслух, да еще на людях, да еще в картинной галерее! Такого с ней прежде не случалось!

– И что же я сказала? – поинтересовалась она.

– Вы сказали: «Как чудесно! Мир до рождения людей. Жаль нельзя дотронуться…»

Юля покраснела еще больше, он, почувствовав ее смущение, сказал пару дежурных фраз, деликатно откланялся и скрылся в соседнем крыле галереи. А потом снова неслышно подкрался, когда она стояла на ступенях у выхода, глядя на гигантскую статую Давида. Юля не могла оторвать глаз от скульптуры, она словно наяву видела, как именно Микеланджело создавал свой шедевр. Ведь когда Микеланджело работал, он делал это как Микеланджело, в только ему свойственной неповторимой манере, и отпечаток ее ложился на мрамор, неизгладимый, заметный опытному глазу, и все же нерасшифрованный. Но Юля знала ключ к этому шифру, так уж сложилось. Это – ее талант. Она не может создать скульптуру, но видит отпечаток руки мастера. Тоже не так уж плохо!

– Опять жалеете, что нельзя потрогать Давида? – услышала она, вздрогнув, обернулась и снова увидела того же самого мужчину. Теперь на нем были стильные солнечные очки.

– Александр, – представился он.

– Юля.

– Вы с таким интересом разглядываете экспонаты, Юля…

– Это моя работа. А вы? Искусствовед? Художник?

Он покачал головой.

– Просто любитель. Но я всегда рад узнать что-то новое об интересующем меня предмете.

Как-то незаметно он протянул Юле визитку, она дала ему номер телефона. И уже вечером они отправились гулять по Флоренции. Новый знакомый был любезен, остроумен, хорошо образован и очень мил, и девушке показалось, что она встретила человека, которого могла бы полюбить со всей силой, на какую только способно юное пылкое сердце. Ведь влюбляться так сильно, как она с детства мечтала, как видела в фильмах, читала в книгах – такого с ней никогда не случалось. Юля всегда была слишком внимательной, слишком разумной, чтобы бросаться в омут с головой, она обходила страсти длинными окольными дорогами, но в глубине души всегда стремилась полюбить безрассудно, так, чтобы в огне этой любви не жалко было спалить что угодно, к примеру, отпущенную жизнь.

Однако довольно скоро она выяснила, что есть нечто, к чему Саша стремился несоизмеримо больше, чем к обретению пылкой любви, а именно: его интересовали быстрое продвижение по службе, хорошая зарплата, отличный деловой имидж и симпатии руководства. Оказалось, ее новый знакомый был отменным, нет даже отменнейшим карьеристом. К великому разочарованию Юли, в который раз упустившей шанс влюбиться. Влюбляться безоглядно она так и не научилась, ей нужно было, чтобы мужчина сумел обмануть тонкое врожденное чутье, позволявшее безошибочно определять подделки. Сашин интерес к ней был таким же поддельным, как картины Айвазовского, которые им с Борисом однажды пытались продать ушлые крымские дельцы.

Вот и на этот раз Саша пригласил ее поужинать, потому что хотел, чтобы она познакомила его с профессором Серебряковым. Саша мечтал уговорить старого ворчуна поехать во Францию и прочитать лекцию в Сорбонне. Вероятно, это тоже оказало бы положительное влияние на его карьеру, Юля не спрашивала, но нисколько не сомневалась: Саша никогда и ничего не сделает просто так! Она устала объяснять, что Николай Серебряков уже пять лет отказывается выезжать за границу, с тех пор как в Чехии у него украли деньги и чемодан, но Саша надеялся уговорить его, он вообще был оптимистом, душкой и умел найти подход к каждому.

Шагая рядом с ним по заснеженной московской улице, слушая его рассуждения, как всегда о чем-то светлом, великом и романтичном, будь то любовь к родине, вера в бога, сила искусства или верная дружба, Юля вдруг отчетливо поняла, насколько сильно отличается от него Матвей в ее восприятии. Она не заметила этого сразу, но теперь на фоне Саши, Матвей казался абсолютно настоящим! Со своей сумасшедшей, взбалмошной сестрой и циничным то ли другом, то ли боссом, с затянутой в черное кимоно царственной матерью и стеклянной раковиной в ванной комнате, с собственными горными лыжами и идеальной пижамой, со старыми кинолентами и блестящим пониманием живописи, – он был настоящим. Когда ночью, засыпая, она провела ладонью по его руке, она с уверенностью могла бы сказать:

– Это – подлинник.

Вот почему Юля полюбила его. Он был настоящим, как и его симпатии, интересы, цели, что вели по дорогам жизни. Все это было чистосердечным, глубоким, неподдельным.

А сейчас рядом с нею шагает великолепнейший образец искусной подделки, почти не отличимый от работы мастера. Потому что любая фальшь из Сашиных уст звучала во много раз более искренне, чем правда в исполнении прочих. А он лишь обладал феноменальной способностью говорить одно и делать другое. Только и всего. Разве можно за это осуждать?

– Саша, а ты бы мог на мне жениться? – спросила вдруг Юля, просто так, чтобы сбить его с толку, заставить растеряться, ей было интересно послушать, что он скажет.

– Жениться? – Саша удивленно замолчал, задумался, явно прикидывая, какой ответ будет наиболее удачным. – Нет, я бы боялся…

– Чего?

– Что ты будешь читать мои мысли, прикоснувшись к пуговице на пиджаке…

Юля рассмеялась. Она знала, что у Саши была подруга, но он никогда не упоминал о ней в разговоре. Возможно, потому что не хотел делиться личным, но скорее всего, потому что мечтал однажды поменять ее на другую, получше. Чтобы не прогадать. А еще у него были родители, которых ему всегда некогда навестить, брат, о котором он говорил с восхищением, но почти не видел, и множество друзей, полезных, в первую очередь, приятных – во вторую.

Николаю Ивановичу Серебрякову исполнилось уже шестьдесят пять. Однако он сохранял обычную для людей интеллектуальных профессий живость ума и физическую подвижность, придерживался правил заложенных еще советскими академиками: через каждые сорок минуты работы – перерыв, через три часа – желательна зарядка или прогулка. Он отличался сухопарым, но крепким телосложением, его высокий лоб был покрыт глубокими морщинами, которые немного смешно взлетали вверх вместе с густыми бровями, когда он удивлялся или слышал что-нибудь неправдоподобно глупое. Его поседевшие волосы всегда были коротко и аккуратно подстрижены, а с крупного носа каким-то образом умудрялись все время соскальзывать очки.

Он сам подошел к телефону, когда позвонила Юля.

– Юленька? Ну, приходите, – в голосе прозвучало легкое сомнение. С праздником Юля поздравила его еще в декабре, работа не началась, с чего это девушка решила заглянуть к нему домой? Обычно они встречались в институте, в квартире только когда работали над ее диссертацией или публикациями.

Николай Иванович жил в доме на Смоленской набережной, и когда Юля с Сашей подошли, то обнаружили, что на двери подъезда уже установили домофон. Сейчас их устанавливали повсеместно. Юлю это радовало, она вспоминала, как еще несколько лет назад опасалась входить по вечерам в подъезд, потому что никогда не знаешь, кого там можно встретить. И она входила осторожно, неслышно ступая, словно кошка, и все время озираясь по сторонам. Но сейчас все изменилось: Москва семимильными шагами шла навстречу цивилизации.

– Это веяния нового тысячелетия, – улыбнулся Саша.

Вопреки ожиданиям и к величайшему неудовольствию Юли дверь открыла Алиса, дочь Николая Ивановича, очаровательная блондинка, с польским курносым носиком, яркими почти изумрудными глазами, фарфоровой кожей и женственными формами, – так, наверное, должна выглядеть заветная мечта любого мужчины. Однако под этой великолепной оболочкой скрывалось капризное и весьма злобное существо: в свои двадцать пять Алиса ни одного дня не работала, мотивируя это тем, что все еще не может найти себя. Она иногда бралась за подработки, но ей ни разу не заплатили, пару раз устраивалась в офисы, но не выдерживала и трех дней. Зато с завидным постоянством ходила на приемы, вечеринки, посещала кинофестивали и концерты, благо и у отца, и у нее самой было много знакомых, которые всегда могли достать билет или пропуск.

– Алиса Серебрякова, – наклоняя голову, протягивала она руку каждому интересному человеку… Алисе нравилось чувствовать себя частью московской богемы.

– Юля? – красавица все так же удивленно наклонила голову, открывая дверь, однако смотрела не на Юлю, а на Сашу. Она стояла на пороге в белом кружевном платье с длинной расклешенной юбкой, и было неясно, собирается ли она куда-то или же ждет гостей.

– Привет. Знакомься, это Александр. Это – Алиса, дочь Николая Ивановича.

– Алиса – это пудинг, пудинг – это Алиса, – девушка смешно наморщила свой курносый носик и заливисто рассмеялась, – Рада познакомиться, а вы проходите на кухню, я вам чаю налью, папа подойдет сейчас. Или может, вина? Хотите вина?

– Нет, – хором ответили Юля и Саша, но Алиса как будто не услышала ответа, вытащила из шкафа бутылку и бокалы и сунула Саше в руку штопор.

– Открывай, супермен! – приказала она, усаживаясь за стол.

– Как твои дела? – спросила Юля, чтобы спросить хотя бы что-нибудь, пока Саша разливал белое полусладкое. – Не устроилась на работу?

Алиса пожала плечами, сделала глоток и подняла глаза к потолку.

– Так хочется делать что-то настоящее, а не просто проживать жизнь, – произнесла она глубокомысленно. – Творить. Создавать. Я подумала, вероятно, я бы хотела снимать кино… и я пошла на режиссерские курсы. Пытаюсь писать сценарий…

Никому из присутствующих не нужно было объяснять, что «писать сценарий» является отличным синонимом к словосочетанию «ничего не делать».

– А вы чем занимаетесь? Художник, судя по шарфу? – Алиса, хитро прищурившись, взглянула на Сашу.

– Нет, я работаю в общественной организации. Но люблю живопись. Конечно, не так как Николай Иванович, которого я безмерно уважаю и с которым мечтаю познакомиться… Он для меня – светоч науки… Не побоюсь показаться сентиментальным…

Юля хотела спросить, где же сейчас находится сам светоч, но не успела, потому что у нее зазвонил телефон. Она слишком резко дернула молнию сумочки, что не укрылось от внимательных изумрудных глаз Алисы.

– Ждешь звонка? – хитро спросила она, и Юля покраснела: она, действительно, очень надеялась, что это Матвей. Он так и не позвонил ей с того утра, а прошло уже целых два дня. Завтра праздники заканчиваются, придется выходить на работу. Вероятно, он не найдет больше времени, чтобы встретиться с ней. Неужели все это было лишь случайным совпадением: ее знакомство с его семьей, с его комнатой, с ним самим! Она-то надеялась, что он впустил ее в свой мир, приподнял таинственную завесу, что словно невидимая непреступная стена отделяет одного человека от другого.

Но это был Димка.

– Привет, – сказал он. – Ты что делаешь вечером? Пошли в кино!

– Не хочу в кино.

– Тогда пошли в кафе. Сегодня играет группа моего друга, пойдем послушать?

– Хорошо. В семь? Договорились. Нет, прямо там и встретимся.

Юля повесила трубку. Почему она согласилась? Наверное, потому, что ей не хотелось сидеть вечером дома, слушать рассказы вернувшейся из Египта Сашки и думать о Матвее, который ей не позвонил.

– А куда ты в семь? – в голосе Алисы послышалось любопытство.

– Приятель позвал на концерт своего друга. В каком-то кафе.

– Отлично! У меня как раз тоже есть компания, – она прижалась к Сашиному плечу, – Мы пойдем с вами!

Саша изумленно раскрыл глаза, словно хотел сказать: «Мы?! Уже мы?» Но ничего не сказал, а лишь рассмеялся. И Юля прекрасно поняла его смех. Эта девица была распущенной бездельницей, но она – дочь профессора Серябрякова, того самого, которого Саша отчаянно мечтал затащить в Париж, чтобы выслужиться перед начальством. И если для этого придется пройти с Алисой хоть все концерты Москвы – он это сделает. Юля вздохнула. Как хорошо и как жаль, что она сама не умеет так добиваться целей.

Заскрипел паркет: как и во всех профессорских квартирах здесь сохранился еще старый блестящий паркет, сделанный, когда квартира только поступила в собственность Серебряковых, вероятно лет двадцать назад. Николай Иванович, как и все пожилые люди, отличался консерватизмом и не хотел его перекладывать, кроме того, как и всем ученым, ему было попросту все равно: он пребывал в своем внутреннем мире и не имел ни малейшего желания выбираться из чащи раздумий, напротив, следуя дорогами знаний, все больше и больше отдалялся от мира внешнего. Вряд ли у Саши получится убедить его, подумала Юля.

Серебряков появился на пороге в черных тренировочных штанах и тельняшке, похожий скорее на старого электрика, чем на профессора.

– Здравствуйте, Николай Иванович, – Юля поднялась ему навстречу.

– Здравствуйте-здравствуйте, – он кашлянул, пожал ей руку, он всегда пожимал ей руку, и повернулся к Саше.

– Это Александр, мой друг, он интересуется живописью.

– Я читал ваши статьи, для меня большая честь познакомиться, – улыбнулся Саша своей самой обаятельной улыбкой.

– Ой, да что там мои статьи, – Николай Иванович, как и все успешные пожилые люди, притворялся, что ему нет никакого дела до того, читает ли кто-то его статьи или нет, но на самом деле был польщен и доволен. – И что же вы читали?

– Ваши работы о творчестве Кустодиева, – быстро ответил Саша. – Хотя мне, конечно, хотелось бы узнать о современном искусстве. Я совершенно в нем не разбираюсь.

– И что же именно, вы, молодой человек, хотите знать о современном искусстве? – профессор Серебряков прищурился и посмотрел на Сашу, опершись на стол одной рукой, а другую уперев себе в бок. Эта поза напоминала подготовку к атаке, и Юля занервничала.

– Мне было бы интересно понять, как его оценивать… по каким критериям? Что хорошо, а что плохо? В классической живописи критерии мне понятны… но здесь!

– В классической живописи критерии формировались веками, – перебил Серябряков. – В современном искусстве приходится доверять интуиции и своему вкусу.

– Или мнению профессионалов, – быстро добавил Саша.

– Например, – согласился Серебряков и улыбнулся. – Присаживайтесь. Алечка, налей нам еще чайку.

– Еще чайку? Папа мы вино пили, – Алиса улыбнулась и отправилась к плите, ставить чайник. Она взяла старый эмалированный, давно не чищеный чайник с вишенками на боку, зажгла газ, обернулась и принялась в упор без всякого смущения разглядывать Сашу, чего профессор Серябряков, разумеется, не замечал.

– Так вот Юленька бы вам лучше объяснила, она молодая, – начал Николай Иванович. – Это же не тема для беседы за столом…

– Это тема для выступления, даже для нескольких специализированных лекций! – тут же добавил Саша.

– Для лекции нужны благодарные слушатели, а где их взять…

– Все мои коллеги мечтали бы послушать вас, да и студентов много, которые интересуются подобными проблемами, – заметил Саша. – Но начать, вы, несомненно, можете с меня. Я готов слушать бесконечно!

Он снова обезоруживающе улыбнулся.

– Вы знакомы с работами мастеров «Бубнового валета»? – спросил Николай Иванович, закидывая ногу на ногу.

– Без сомнения, – воскликнул Саша, – Но их уже вряд ли можно считать современными…

– И снова в точку, – рассмеялся Николай Иванович. – Что скажешь, Юленька? Как оценивать картины современных художников? Как понять, где шедевр, а где нет?

– Перестать анализировать, – Юля пожала плечами.

– Вот! – Серебряков вытянул указательный палец. – Вот! Моя любимая студентка, все правильно говорит! Перестаньте анализировать, смотрите кожей, как Юля… учитесь у нее! Например, как вам Фрэнсис Бэкон с его человеческими телами? Сильные изображения, пугающе сильные! Подчас чудовищные, и все-таки… Впрочем… Пойдемте ко мне в кабинет, потолкуем…

Серебряков поднялся и последовал вглубь квартиры, прихватив чай, Саша с торжествующим видом последовал за ним. Юля осталась наедине с Алисой.

– Как было бы чудесно видеть кожей, – протянула Алиса. – Если бы я могла, я бы тоже занялась аукционами…

– Большинство людей, которые занимаются аукционами – не обладают этой способностью, – сухо ответила Юля. Ей было досадно, что у такого умницы и трудяги, как профессор Серебряков, ЕЕ профессор Серебряков, выросла абсолютно беспутная лентяйка-дочь. Неожиданно Юля вспомнила Аню Вишнякову. Наверное, случай Алисы еще не самый худший, она хотя бы не бросается в речку с моста! С другой стороны, не так давно Алиса в целях эксперимента засунула в стиральную машину попугая, и если бы не Юля, неизвестно, что бы случилось с несчастной птицей. К счастью, питомца скоро отдали родственникам.

– Хочется делать то, в чем являешься исключительным. Исполнять задачу, для которой родился именно ты, – глубокомысленно произнесла Алиса, и Юля тут же поняла, что та никогда не будет работать.

Чем-то она напоминала ей сестру, только Надька, напротив, бралась за все, начинала, бросала, начинала что-то другое и снова бросала… То она хотела кататься на коньках, то играть в театре, то шить, то изучать языки, то рисовать, но все заканчивалось одним – Надя сидела дома, подрабатывала продавцом и виртуозно предсказывала будущее. Иногда она ездила на встречи представителей различных сект, хотя сама говорила, что эзотерические собрания, которые она посещает, не имеют ничего общего с сектантством. Из кабинета до Юли доносились обрывки слов Серябрякова, порой отчетливые, порой сливающиеся в однотонный гул: он рассуждал о супрематизме и кубизме, потом отчего-то переключился на графику. Алиса периодически восторгалась Сальвадором Дали, очевидно, она только что приехала из Барселоны. Об этом говорил браслетик на ее руке, где на серебряном сердечке было написано: «I love Barcelona».

Юля не относилась к поклонницам Дали, поэтому молча кивала и допивала вино.

Ровно в шесть тридцать из кабинета показался Саша.

– Ну что, дамы, готовы идти на концерт? – выражение его лица было безучастным и даже печальным.

– Мне осталось накрасить ресницы и взять сумочку, ах да, еще причесаться, – завертелась Алиса, а Юля поднялась и отправилась в кабинет попрощаться с Николаем Ивановичем.

В полутьме она обняла худые плечи профессора, поднявшегося ей навстречу, а он вдруг, крепко прижав ее к себе, спросил:

– Это тот мужчина, которого ты выбрала, Юленька?

– Нет, Николай Иванович, не тот, – с улыбкой прошептала она.

– Ну и славно, – также шепотом ответил он. – Я считаю, что вас, девушек, не надо спрашивать. Надо выдавать замуж по воле родителей. Передавать с рук на руки в восемнадцать лет. Восемнадцать стукнуло? Все, передача! Тогда будет хорошо. Но разве вы послушаетесь! Ладно, иди! Вот родишь дочь, поймешь. Все поймешь, да поздно будет.

Юля улыбнулась. У нее не было отца, и про себя она считала Николая Ивановича вторым отцом. Они никогда об этом не говорили, но Юля знала, что он тепло относится к ученице, выгодно отличавшейся от его собственной дочери. Почему иногда чужие люди бывают куда ближе, чем родственники по крови? Матвей Вишняков не был кровным родственником, но казался ближе всех людей, когда-либо ей встречавшихся.

Втроем молодые люди вышли на улицу, Алиса взяла Сашу под одну руку, Юля по другую.

– Я просто везунчик! – улыбнулся Саша. – Иду между двумя красавицами! Все мужчины завидуют мне!

– Если бы тебе также повезло с лекциями… Я же говорила, что профессор Серебряков никуда не ездит… – начала Юля, но Саша хитро улыбнулся и перебил.

– А вот тут, эксперт Туманова, вы ошиблись! Профессор Серебряков будет читать лекции в Париже в мае! Получите, распишитесь!

От неожиданности Юля остановилась, выпустила его руку и долго смотрела на него, раскрыв рот. Первой опомнилась Алиса: она завизжала и картинно бросилась Саше на шею.

– В Париж! В Париж! Хочу в Париж! – кричала она, подобно чеховским трем сестрам, которые стремились в Москву.

– Но как?! – воскликнула Юля, опомнившись.

– Просто я умею убеждать, – улыбнулся Саша. – У тебя хорошие руки, у меня – речевой аппарат. Ну, идем же, мы опоздаем на концерт! Приятно, что Алиса в таком восторге. Рад был доставить вам удовольствие, дамы!

Юля покачала головой. Они спустились в метро, проехали три станции и вышли на Третьяковской, здесь неподалеку от офиса НАДа и было кафе, куда зазывал Димин приятель-музыкант. Сам Дима ждал у входа, с букетом белых и розовых роз. Он казался бледным, замерзшим, видимо ждал давно, возможно, что и концерт уже начался. На нем была серая куртка, черные джинсы и черная круглая шапочка, сейчас все в таких ходят. И все это было изрядно запорошено снегом.

Дима молча протянул Юле цветы.

– Спасибо, – сказала она и привычно провела пальцем по лепесткам, – Настоящие… тепличные, но настоящие!

Дима встретил Сашу настороженно, смотрел исподлобья, переступая с ноги на ногу, но Алиса так висла на этом незнакомце, что стало ясно: Саша – не соперник. Дима успокоился, расслабился и даже рискнул обнять Юлю за плечи во время концерта. Играли легкий фолк, с элементами кельтской музыки, она любила подобные песни. Сами же небритые юноши на сцене, в клетчатых рубашках, высокие и худые, казались ничем непримечательными, обычными парнями из соседского двора, а не начинающими рок-звездами. Хотя петь у них получалось довольно неплохо.

– Как твои дела? – тихо спросила Юля, наклонившись к Диминому уху.

– Нормально, – ответил он.

– А как прошли праздники?

– Нормально.

– Чем ты занимался, когда я уехала к маме?

– Да ничем.

– Ясно. А как тебе концерт? Вроде бы неплохие песни…

– Нормальные.

Таким их общение было всегда. За долгие годы Диминых ухаживаний Юле так и не удалось узнать, что же он делает по вечерам, как проводит свободное время и чем увлекается. Он редко что-то рассказывал, в основном отвечал на вопросы односложно. А именно, говорил: «Нормально». Иногда, она придумывала, что ее друг – секретный агент, отправляет по ночам шифровки, подслушивает телефонные переговоры противника или в костюме супергероя спасает город от преступников. Она бы хотела стать спутницей Робина Гуда нашего времени. Вот только Дима таким не был. Он жил в небольшой квартирке со своей мамой, такой же простой и неразговорчивой женщиной, неулыбчивой и мрачной, работавшей на овощной базе, братьев и сестер у него не было. Отец Димы был жив-здоров, но довольно давно поселился на даче и наведывался в город редко. Очевидно, он не скучал по жене и сыну, солил грибы, гнал самогон и вообще был большим любителем пригубить крепкого.

Дима мало говорил сам, но терпеливо слушал все, что рассказывала Юля, с живым интересом и сопереживанием. Он всегда приходил на помощь и ей, и ее семье. Дарил цветы, водил в театры и на концерты. И неоднократно предлагал выйти за него замуж. Юле каждый раз удавалось отговориться: она не хотела выходить за него. Да она вообще никогда не хотела выходить замуж. Ей нравилась работа, она мечтала о путешествиях, аукционах, сложных сделках и замысловатых экспертизах. Когда-нибудь она откроет свой аукционный дом, а заодно и свою галерею, в Москве, в Санкт-Петербурге, в Лондоне и в Риме! Сколько чудесного можно будет совершить тогда! И Дима явно не вписывался в эти мечты, зато в них отлично вписывался Матвей!

Слушая переливы музыки, наблюдая сквозь рассеянный полумрак за Алисой, которая выкуривала одну сигарету за другой, за музыкантами, перебирающими гитарные струны, за Димой, внимательно смотревшим на сцену, она ловила себя на том, что снова и снова думает о Матвее. Он почему-то не звонит. Вероятно, ему просто не с кем было пойти кататься на лыжах, поэтому он ее позвал. Только поэтому. Все остальное было случайностью. Но разве такое возможно? Как чутье может обмануть ее? Ее, ту, которая видела сквозь предметы? Она дотрагивалась до его руки – и в руке этой не было обмана… настоящая, правдивая рука. Она смотрела в его глаза, и они тоже не лгали. Он так искренне изумлялся каждый раз, когда они находили что-то общее: одинаковые вкусы, пристрастия, мнения. Даже многие события в их жизни были одинаковыми.

Но особенно поражали его слова. Поражали в прямом смысле слова, как стрела поражает мишень, попадая в крошечную точку в самом центре. Он озвучивал ее мысли, ее бессознательные надежды и чаяния так точно, как никогда не смогла бы она сама. Матвей был не второй половиной, но словно зеркалом ее души.

– Он – это я, его душа – это моя душа, – поняла вдруг Юля. – Так о чем же говорили Надькины карты? Про другого короля?

Девушка украдкой взглянула на Диму. Разве же это король? Нет, он даже не рыцарь, просто Дима! Саша, может, и король, но никак уж не благородный, и он – не ее король. Если разобраться, ему нет никакого дела до Юлии Тумановой. Сашу интересуют исключительно ее профессиональные навыки. А других королей на горизонте нет. Да и откуда взяться в наш серый век благородным королям? Это все карты, а карты часто врут, так говорила бабушка Зина, уж она-то точно не ошибалась! Хотя, бабушка советовала ей выйти за Диму, но ведь и Матвея она не знала.

Когда концерт подошел к концу, Алиса рассказала пару непристойных, но весьма смешных анекдотов, после чего Саша галантно отправился ее провожать, а Дима с Юлей направились в сторону дома. Они жили неподалеку друг от друга. Молча дошли до подъезда, Юля несла в руках розы.

– Мне зайти? – спросил он.

– Поздно уже, завтра на работу, – Юля покачала головой. – И если ты зайдешь, тебе придется выслушивать Сашкины бесконечные рассказы о Египте. Нет, я избавлю тебя от этой участи, ты ее без сомнения не заслужил! Спасибо за цветы!

Она чмокнула его в щеку, Дима как всегда смутился и покраснел. Юле не нравилась эта его манера теряться и смущаться, да и какой девушке бы понравилась? Все хотят, чтобы мужчина был смелым, уверенным, сильным, а не тушевался от невинного поцелуя. Почему он такой застенчивый и робкий?

Дверь открыла Сашка в шелковом халате, под которым не было даже белья. Женя уже ушел, Мила с Кириллом задерживались в Вологде, и Сашка была одна. Это был худший из всех возможных вариантов. Юля горестно вздохнула.

– О! Розы! – воскликнула та, восторженно всплеснув руками, – Дима подарил? Куда вы с ним ходили? А тот, который твоя любовь, ты с ним виделась еще или больше нет? Как ты домой съездила? Как праздники провела, как мама?

И не выслушав ни одного ответа, Сашка пустилась в рассказы о Египте. Сидя с чашкой чая на кухне, Юля слушала про могучие пирамиды и безмятежного сфинкса, про мутные воды Нила и развалины Карнака, про бедуинов и коралловые рифы, про назойливых торговцев и горячих арабских мужчин, про невероятные завтраки и ужины в отелях, и про Женину скупость. Особенно про Женину скупость. Если послушать Сашку, то истребление коренных египтян арабами, смерть Тутанхамона, разграбленные гробницы, загадочная гибель археологов и Асуанская плотина – все это не имело ни малейшего значения, в сравнении с Жениной скупостью. Юля поняла, что и этому поклоннику Сашка скоро даст от ворот поворот.

– Я скажу ему: «Пошел вон, несчастный!» – с искренним возмущением произнесла Сашка.

– Ты хоть кого-то можешь по-настоящему полюбить? – поинтересовалась Юля, и на лице подруги тут же появилось мечтательное выражение.

– Я б Таирчика хотела вернуть, – честно сказала она. – Мне кажется, нам так хорошо было вместе, и я ему нравилась вроде бы! Ты б узнала, он же твой друг!

Юля вздохнула. Сколько раз она уже спрашивала Таира Гафарова, почему он бросил Сашку, но тот каждый раз отмалчивался или переводил тему. Сначала Юля подозревала, что его, как восточного человека, коробило вольное поведение подруги, но потом начала понимать, что есть иная, недоступная ее пониманию причина. Другая женщина? Но она никогда не слышала, чтобы у Таира были серьезные отношения. Возможно, Сашка чем-то обидела его? Это была тайна за семью печатями, и Юля не знала, найдет ли она когда-нибудь ключ к решению загадки. Но она точно была уверена, что Сашке не стоит рассчитывать на возвращение бывшего кавалера.

– Я думаю, тебе надо оставить прошлое в прошлом и жить дальше, – сказала она осторожно.

– Но таких, как Таир, больше нет! Ты узнай, а?

– Хорошо, я узнаю.

Сашка была права, Таир был добрым, умным и внимательным, отличный врач, хирург, он вытягивал с того света даже безнадежных пациентов. Кроме того он был привлекательным мужчиной, остроумным и снисходительным. Мечта любой девушки, настоящий благородный король! Вот только это не ее король – Юля с Таиром были лучшими друзьями с детства, дружили их родители, они выросли в одной деревне. И не Сашка его королева. Возможно, однажды они узнают, кому предназначен судьбой обаятельный молодой врач!

А пока девушки оплакали окончание новогодних праздников, завели будильники и отправились спать. Причем здесь Сашке повезло больше – ее занятия в школе начинались во вторую смену. А Юля снова не могла уснуть до рассвета, потому что думала о Матвее, рой мыслей кружился в ее сознании, словно летающие карты Алисы в стране чудес. Иногда в этих мыслях мелькало лицо совсем не чудесной Алисы Серебряковой, что тоже не способствовало хорошему сну.