Читать книгу Когнитивная гармония как механизм текстовой деятельности - Виктория Тармаева, В. И. Тармаева - Страница 6

Гармоничность когниции развертывается посредством гармоничной темпоральной трихотомии. Поскольку термин «гармония» изначально музыкальный термин, то наглядным примером развертывания темпоральной трихотомии может служить восприятие мелодии (последовательности тонов), которую, как отмечает Э. Гуссерль, «нельзя объяснить единственно акустическими чувственными впечатлениями». Восприятие мелодии происходит посредством восприятия последовательности тонов: звучит первый тон, как только он отзвучит, начинается восприятие следующего тона, затем после второго начинает восприниматься третий и т. д. Эта последовательность тонов «рождает» мелодию и воспринимается в качестве мелодии только при условии возникающей связи между уже отзвучавшими и актуальными тонами. То же самое имеет место и при визуальных восприятиях, когда последовательность отдельных впечатлений складывается в единое общее впечатление. Одновременно все эти отдельные части не могут присутствовать, но благодаря «специфическому результату» [Гуссерль, 1996, c. 34] работы сознания связаны друг с другом.

В соответствии с общепринятой традицией, время представляет собой темпоральную трихотомию «прошедшее – настоящее – будущее», образующую, в соответствии с классической интерпретацией, геометрическую «ось времени». Осознание времени происходит в три этапа, в соответствии с Э. Гуссерлем, триада «вбирает в себя»:

1) праимпрессию (die Urimpression);

2) ретенцию (die Retention);

3) протенцию (die Protention)» [Гуссерль, 1994, c. 46].

Разложим тоны музыкального гармоничного благозвучия во времени. Мелодия начинается с первого (начального) тона, который соответствует праимпрессии. Праимпрессия соответствует временному «теперь», т. е. настоящему моменту. За первыми праимпрессиями следуют дальнейшие тоны, между которыми образуется связь, способствующая возникновению ряда праимпрессий. Каждый прошедший тон осознается ретенциально. Последовательность прошедших тонов образует ретенциональный ряд. В процессе протекания последовательности тонов мелодия «схватывается» как единое целое.

В то же время процесс улавливания мелодических тонов сопровождается состояниями «ожидания дальнейших тонов, до тех пор, пока не возникнет впечатление, что с данным тоном мелодия закончилась». Иными словами, каждый актуальный («теперь-момент») момент предполагает некоторый последующий («перспективный») момент. Таким образом, то, что в сознании приобретает статус ретенции, «одновременно делает возможной перспективу ожидания протенции» (об ожиданиях-дивинациях в повествовательном тексте см. гл. 3). «Три этих момента переживаются как «конкретное живое настоящее» и развертываются в «оригинальное временное поле» [Гуссерль, 1994, c. 48], которое находится в постоянном изменении.

Представление объективного времени о будущем и прошлом, выраженное в речи, представляет собой объективное представление времени, в терминах Э. Гуссерля, «объективирующую фиксацию» по отношению к потоку сознания [Гуссерль, 1994, c. 48]. Значением здесь Э. Гуссерль оправданно наделяет припоминание.

Припоминание репрезентирует уже прошедшее восприятие. При актуальном восприятии и припоминании характер последовательности праимпрессии, ретенции и протенции одинаков. Но стоит подчеркнуть, что «объективное представление времени возникает вследствие того, что сознание всегда может заново обратиться к тому же самому припоминанию, другими словами, сознание может всегда, заново идентифицируя, вернуться к нему» [Гуссерль, 1994, с. 49].

Рассматриваемый под таким углом зрения объективный порядок времени также представляет собой «результат конститутивной деятельности сознания. В представлении реципиента всегда предполагается объективное время объекта восприятия. С ним связано допущение, что данный предмет всегда можно воспринять снова» [Гуссерль, 1994, с. 49].

Создающие временные действия интегрируют настоящее и прошедшее, иными словами, различают то, что определяется в качестве актуального восприятия и восприятия, которое носит характер воспоминания. При восприятии воспринятая вещь «дается» как таковая, тогда как воспроизводство дает повторное представление. В процессе актуального восприятия «сознание последовательности является исходным сознанием». В воспоминании же, напротив, «повторяется» [Гуссерль, 1994, c. 49] сознание этой последовательности.

В восприятии находит свою реализацию, как уже было отмечено, и ожидание. Это связано с тем, что реципиент ожидает нечто, что вот-вот будет воспринято. При восприятии того, что ожидалось, настоящее неизбежно становится прошедшим.

Память (воспоминание) играет важную роль в конституировании объективного времени. Если ретенция – это «первичное запоминание», то собственно память Э. Гуссерль называет «вторичным запоминанием». «В то время как ретенция непосредственно образует актуальное восприятие как "хвост кометы", или "ретенциальный шлейф", в памяти воспроизводится и сам континуум ретенциальных модификаций, и сама первичная "точка-источник" восприятия. Феномен памяти похож на восприятие. Как и восприятие, память имеет привилегированную точку, с которой начинается воспоминание, т. е. первичную "теперь-точку"» [Гуссерль, 1994, с. 97] (в нашем случае таковой является именное сочетание (как асимметричный знак), обладающее не только предметным значением, но проявляющее событийную семантику, отсылая к прошедшему событию).

Структура памяти тождественна не ретенции, а целостной структуре восприятия. «Воспроизведение временного объекта строится в соответствии со всеми фазами, уровнями и ретенциями, которые имели место в процессе восприятия»: чтобы вспомнить именно тот предмет, который реципиент когда-то воспринимал, «воспроизведенные фазы должны быть тождественны воспринятым», но, как замечает Э. Гуссерль, «с индексом репродуктивного изменения» [Гуссерль, 1998, c. 34].

Иными словами, память и восприятие отличаются, по крайней мере, «наличием идеального предела в восприятии, т. е. наличием впечатления, которое первично порождает работу сознания по схватыванию объекта» [Гуссерль, 1994, c. 45]. Кроме того, ретенция не осуществляет себя одинаково в памяти и в восприятии. В восприятии она модифицирует порождающую «точку-источник», а в памяти – эту же точку, но только воспроизведенную [Гуссерль, 1994].

Единство фаз «праимпрессий – теперь ретенций – протенций» является наиболее общей структурой «внутреннего времени и интенциональных актов. Время – это не линия, а сеть интенциональностей» [Гуссерль, 1994, c. 34].

Каждое «частичное восприятие» протекает как фаза целостного восприятия. Данное предстает как «континуум перспектив», благодаря которому реципиент имеет возможность «достраивать образ» [Гадамер, 1988, c. 56] целостного объекта. Иными словами, полное осознание всех элементов может осуществляться только на основе предварительного понимания, осмысления целого.

Интересной представляется мысль М. Мерло-Понти: «Время – это единое движение, согласное с собой во всех своих частях» [Мерло-Понти, 1999, с. 56]. Иными словами, временные (смысловые) переживания носят системный характер. При понимании текста восстанавливается (и создается) «множество частных элементарных смыслов, в том числе и временных, которые поддаются усмотрению благодаря множеству элементарных средств текстопостроения при реконструкции целого текста» [Кант, 1994, с. 118]. Действия читателя направлены не только на то, чтобы воспринять эти смыслы и средства, но и на то, чтобы их упорядочить и категоризовать в соответствии с системной целостностью объекта, и все эти действия происходят равномерно. «Понимание без подобной схемы – дефектное понимание, ибо действование по этим схемам дает реципиенту имплицитные указания в отношении смысла целого» [Кант, 1994, с. 118].

При построении «адекватных схем действования целого» [Кант, 1994] происходит как бы текстовое временное «управление» процессом понимания: начиная с первых же осмысленных единиц у интерпретатора формируется установка (дивинация – см. гл. 3), связанная с прогнозированием дальнейшего содержания, невозможного без воспринятого, отложившегося в памяти, переживаемого «здесь и теперь» в настоящем.

Так, при «встрече» с именным сочетанием в тексте, являющемся источником асимметрии знака на синтаксическом уровне, память возвращает нас к событиям, имевшим место в прошлом. Возникшая асимметрия уравновешивается за счет построения памятью дополнительной языковой структуры – сообщением о прошлом событии, «стоящем» за асимметричным знаком, при смысловом восприятии текста. Перед интерпретатором разворачивается последовательная равновесная событийная цепочка, состоящая из праимпрессии, ретенции, протенции на когнитивном уровне.

Приведенная информация позволяет нам сформулировать свое видение гармонии. Когнитивная гармония предстает как познание состояния равновесия метаязыковых репрезентаций событий, данных как цельное и безусловное переживание внутреннего Эго интерпретатора. Соответственно асимметричные знаки неизбежно подвергаются процессам когнитивной гармонии в повествовательном тексте, поскольку читатель достигает успешного понимания повествовательного текста, воспринимая и переживая «текстовые» события и при этом не испытывая каких-либо проблем с пониманием при «встрече» с асимметричным знаком.

Обратимся к примерам:

23) Перед тем как навсегда уйти из землянки, он положил дрова, собрался запалить сухую осоку. Постоял и начал копать в углу землянки возле окна. Бавыкину пришлось задержаться из-за мешочка с золотом. Он не сразу нашел его глубоко в тайнике между печью и окном. После положил драгоценный мешочек во внутренний карман своей куртки, присел, закурил. Теперь нужно было уходить.

(Е. И. Замятин. Север)

В данном случае мы воспринимаем события когнитивного сценария (о когнитивном сценарии см. гл. 3) «Уход из землянки», состоящий из двух сцен (подсценариев): «Извлечение содержимого из тайника» и «Быстрые сборы». Данный когнитивный сценарий представлен глагольным циклом: решил покинуть землянку (зачин данного сложного синтаксического целого (далее – ССЦ) и праимпрессия восприятия) – собрался: вытащил драгоценный мешочек из тайника (средняя часть ССЦ и ретенция) – перед выходом присел и закурил (концовка данного ССЦ и протенция восприятия).

Словосочетание из-за мешочка с золотом, является источником асимметричных отношений, поскольку обозначает не только предмет – мешочек с золотом, но, инициируя работу памяти, отсылает к событиям прошлого: Бавыкин когда-то не имел «золотого» мешочка – примпрессия прошлого события и зачин в ССЦ и когнитивном сценарии «Приобретение золотого мешочка», но он добыл мешочек с золотом – ретенция прошлого события и средняя часть упомянутых ССЦ и данного когнитивного сценария, спрятал драгоценный мешочек – протенция и заключительная часть этого же ССЦ и соответствующего когнитивного сценария (глагольный цикл: не имел – добыл – заимел и спрятал драгоценность). Интерпретатор воспринимает события прошлого непосредственно. Им переживаются эмпирические сущности – праимпрессия, ретенция и протенция – с «индексом репродуктивного изменения», поскольку они уже составляют «внутренний опыт» интерпретатора. Об этих событиях уже известно интерпретатору, он заново переживает их, но уже без того впечатления, которое они воспроизвели тогда, когда он воспринимал их ранее. Происходит воспроизведение временного объекта – событий прошлого – в процессе видения того, что воспроизведено.

В этом случае возникает не цепочка «ассоциативных» интенций, характерных для восприятия, а непрерывное взаимодействие прошлого, будущего и настоящего, которое и вырисовывает данный фон. А это есть не что иное, как когнитивная гармония – состояние познания последовательных каузальных событий в прошлом, репрезентируемых и воспринимаемых как единый поток равновесных событий в настоящем, способствующих «рождению» будущего посредством дивинации (ожидания).

Асимметричное словосочетание из-за мешочка с золотом инициирует гармоничную триаду равновесных последовательных событий: вследствие того, что когда-то Бавыкин зарыл добытый им мешочек с золотом глубоко в землянке (праимпрессия), он задержался, извлекая мешочек из тайника (ретенция), вследствие того, что он забрал драгоценный мешочек, он почти сразу покинул землянку (праимпрессия).

24) Семен заметил, что днем в зимовье никто не остается, и безбоязненно зашел в него. Зашел просто так, из непреодолимого любопытства. Вкусно пахло щами. Он достал из печки чугунок, стоя, обжигаясь, похлебал из него. Не смог удержаться. Сколько времени не пробовал ничего мясного, питался пресными лепешками да болтушкой, заваренной на воде, – пища не из последних, однако без жиров человеку жить трудно. В кладовой он сложил в мешок куски сала и мяса и ушел, дав себе слово больше сюда не возвращаться.

(Е. И. Замятин. Север)

Когнитивный сценарий «Посещение землянки» разворачивается в гармоничной триаде посредством глагольного цикла: зашел – поел – вышел, прихватив с собой съестную провизию хозяев землянки. Интерпретатор воспроизводит события пофазно: зашел, чтобы чем-нибудь поживиться (праимпрессия), – поел, по причине того, что уже продолжительное время вел полуголодный образ жизни (ретенция), – вышел (протенция). Фаза протенции рождается в ожидании, поскольку «войти вовнутрь» предусматривает, что субъект выйдет когда-нибудь наружу. Все перечисленные события равновесны, поскольку ни одно из них не может считаться более важным или выпадающим из целостного последовательного восприятия.

25) Благодаря русским солдатам она вскоре увидит свою мать, родной городок, берег моря.

Маргарета была полна благодарности к русским. Впервые за три года батраческой жизни в Германии она почувствовала себя под защитой могучей и дружественной силы. Эта сила воплотилась в маленьком стройном сероглазом капитане.

В присутствии капитана она чувствовала себя в безопасности перед старухой баронессой фон Боркау, ее управителем и разными «амтами», «ратами», «лейтерами», «фюрерами» – всем этим сложным и страшным хороводом, который разлетелся теперь, подобно нечистой силе при свете дня.

(Э. Г. Казакевич. Весна на Одере)

Интерпретатор реконструирует триаду когнитивного сценария: вследствие того, что советские солдаты разгромили фашистскую Германию (праимпрессия), такие люди, как Маргарета, получили возможность вернуться из неволи домой (ретенция), и у них начнется новая свободная жизнь (протенция). Две последние фазы восприятия реконструируются в процессе предпонимания (ожидания).

26) Любовь с этого дня пошла на убыль. Когда она, как это часто бывало с ней, с улыбкой на лице, задумывалась, я сейчас же вспоминал полковника на площади, и мне становилось как-то неловко и неприятно, и я стал реже видаться с ней. И любовь так и сошла на нет.

(Л. Н. Толстой. После бала)

Словосочетание «(вспомнил) полковника на площади» обозначает не только конкретное лицо – отца девушки (полковника), находившегося на площади, но и событие, происходившее там. Возникает асимметричный дуализм: одна форма знака указывает на два содержания-сообщения. Память отсылает к событию, которое произошло на плацу: через строй солдат был пропущен беглец – избит палками; после экзекуции полковник наказал одного из солдат, который, на его взгляд, был недостаточно суров и ударил беглого татарина слабо. Асимметрия подвергается процессу когнитивной гармонизации: вследствие того, что полковник показал себя на площади злым и жестоким «солдафоном» (праимпрессия), чувство любви Ивана Васильевича к дочери полковника «пошло на убыль» (ретенция), в результате он не женился на ней, поскольку увиденное кардинально изменило его мировоззрение (протенция).

Интерпретатор воспринимает события прошлого как непосредственное восприятие, но, в отличие от непосредственного восприятия, каждая фаза данного восприятия – праимпрессия, ретенция и протенция – воспроизводятся как уже осуществленные/воспринятые. События прошлого равновесным потоком воспроизводятся в процессе видения того, что воспроизведено (в начале рассказа уже пожилой Иван Васильевич вспоминает дни молодости).

27) С седла перевесившись, шашкой махнул, на миг ощутил, как обмякло под ударом тело и послушно сползло наземь. Соскочил атаман, бинокль с убитого сдернул, глянул на ноги, дрожавшие мелким ознобом, оглянулся и присел сапоги снять хромовые с мертвяка. Ногой упираясь в хрустящее колено, снял один сапог быстро и ловко. Под другим, видно, чулок закатился: не скидается. Дернул, злобно выругавшись, с чулком сорвал сапог и на ноге, повыше щиколотки, родинку увидел. Вид родинки с голубиное яйцо ошеломил его. Медленно, словно боясь разбудить, вверх лицом повернул холодеющую голову, руки измазал в крови, выползавшей изо рта широким бугристым валом. Всмотрелся и только тогда плечи угловатые обнял неловко и сказал глухо:

– Николушка!..

Чернея, крикнул:

– Да скажи же хоть слово!

– Как же это, а?