Читать книгу Убийство на площади Астор - Виктория Томпсон - Страница 3

Фрэнк не мог поверить своим ушам. Чуть ранее он рассматривал тело девушки тяжелым изучающим взглядом и не заметил никаких признаков того, что она в интересном положении. А если это все же так, то Сара Брандт, должно быть, настоящая ведьма, раз сумела догадаться. И все-таки, если это действительно инструмент, которым пользуются абортмахеры…

– Кажется, вы полностью в этом уверены. Может, вы и сами подобными делишками промышляете, так сказать, в виде побочного промысла? – пустил Мэллой пробный шар.

Аборты – вне закона, но власти едва ли станут преследовать того, кто делает подобные операции, которые многие считают доброй услугой и актом гуманности. Может, так оно и есть, если цель этой операции – не допустить рождения ребенка, который, родившись, вырастет вечно голодным бедняком.

Но если Фрэнк Мэллой рассчитывал смутить или ошеломить Сару Брандт, то это ему не удалось. Она просто смотрела на него прямым взглядом. Ее серо-голубые глаза были холодны как лед и блестели, как стекло.

– Меня не учили делать аборты.

– Тогда откуда вы знаете, что это такое? – вызывающим тоном осведомился детектив, поднося инструмент к лицу женщины.

Она даже глазом не моргнула.

– Мой муж был врачом. Я… ассистировала ему при некоторых процедурах. Когда беременность проходит с осложнениями… – Сара заколебалась и замолчала, видимо поняв, какие чувства испытывает Фрэнк, что, конечно, отразилось на его лице. – Но, вероятно, вам лучше не знать все эти подробности.

Тут она совершенно права. Возможно, акушерка решила, что Фрэнк не в меру брезглив и щепетилен или, может, просто ошеломлен столь откровенным обсуждением чисто женских проблем. Ну и пусть так думает. Фрэнк вполне готов заставить себя смириться, прежде чем выказать истинные причины своего дискомфорта при обсуждении осложнений, возникающих при беременности.

– Стало быть, вы считаете, что абортмахер явился сюда, в ее комнату. Тот, кого она наняла, чтобы он вытащил ее из этого затруднительного положения, – сказал детектив, проверяя на Саре свою теорию, чтобы посмотреть, как женщина отреагирует.

– Ничего я не считаю, – покачала головой миссис Брандт. – Я просто акушерка. А детектив здесь вы.

Мэллой проигнорировал это замечание.

– Это могло бы объяснить, почему не было взлома. Алисия сама впустила этого абортмахера. Поздно ночью, когда все уже спали. И что дальше? Она вдруг решила ничего не делать, отказалась платить и…

– И абортмахер задушил ее? – предложила свою версию миссис Брандт с явным скептицизмом в голосе.

Фрэнку пришлось с ней согласиться. Подобное выглядело совершенно нелогично. Он отлично знал по опыту, что абортмахеры живут очень неплохо, так что перспектива потерять очередную пациентку вряд ли могла побудить одного из них совершить убийство.

Но тут Мэллою в голову пришла новая мысль. Очень ясная мысль, и вовсе не обязательно делиться ею с миссис Брандт. Акушерка ему, в сущности, пока что больше не нужна. Притащить ее сюда было просто минутным капризом и – это детектив тоже должен признать – довольно наивной попыткой навязать свою волю женщине, которой, судя по ее виду, редко кому удавалось что-то навязать.

Но он все-таки получил некоторое удовольствие от общения с ней – если можно это назвать удовольствием, – а теперь в ней нет необходимости.

– Вы можете идти, – сказал Мэллой.

Миссис Брандт снова с удивлением посмотрела на него, чуть расширив глаза. На сей раз акушерку точно поразила его грубость. К сожалению, это ни в малейшей степени ее не унизило.

– Вот что, детектив-сержант Мэллой. Семья Алисии очень богатая и влиятельная. Я уверена, что они будут исключительно… э-э-э… благодарны любому, кто найдет человека, который ее убил.

Фрэнк прямо-таки рассвирепел от этого намека и еще более оскорбился. Ведь намек на то, что он с куда большим усердием станет заниматься расследованием дела ради какого-нибудь богатея, отражал истинную правду.

– Мне вообще-то все равно, богаты они или нет, миссис Брандт. У меня есть работа, и я буду ее выполнять.

Женщина не издала ни звука в ответ, даже не фыркнула насмешливо или высокомерно – леди из высших слоев общества обычно не фыркают, – но всем своим видом дала понять, чтоˊ она на самом деле думает об этом утверждении. Фрэнк твердо сказал сам себе, что ему это безразлично. Он давно уже перестал заботиться о том, чтоˊ о нем думают посторонние.

По крайней мере, миссис Брандт не стала с ним спорить. Детектив молча смотрел на нее. Сара повернулась и собралась выйти из комнаты, но тут она вспомнила про шляпку, которую все еще держала в руке – глупенькую такую штучку с цветочками и ленточкой вокруг тульи. Акушерка остановилась напротив зеркала, в которое раньше смотрелась покойная девушка, и какое-то время возилась со шляпкой, молча сообщив Мэллою, что намерена делать именно то, что ей нужно и когда ей этого хочется, и никакой детектив-сержант не в силах ее торопить.

Сара пригладила свои светлые волосы одной рукой там, где заколки шляпки их слегка взъерошили и вытащили наружу из затейливого валика, старательно скрученного нынешним утром. Потом вынула из шляпки заколку, надела шляпку на голову и затем уже прикрепила материал длинной заколкой.

Тут Фрэнка одолели воспоминания. Те воспоминания, к которым детектив долгие годы не позволял себе возвращаться. Сколько времени прошло с тех пор, когда он в последний раз стоял вот так в спальне и смотрел на женщину, приводящую в порядок прическу? Сколько времени прошло с тех пор, когда он вообще оказывался наедине с женщиной, вот как сейчас?

Это-то Фрэнк знал точно: три года, три месяца и одна неделя. В ту ночь он сидел у постели Кэтлин и держал ее руку, а она истекала кровью. И все из-за бабы вроде этой Сары Брандт…

Но в тот самый момент, когда Фрэнк почувствовал, как в груди поднимается ярость, акушерка обернулась к нему. Выражение ее лица нельзя было назвать робким или униженным. У миссис Брандт вряд ли когда-нибудь бывает на лице подобное выражение. Но на нем отразилось нечто близкое к робости, очень похоже на то.

– Пожалуйста, мистер Мэллой, отыщите убийцу Алисии, – попросила Сара.

Она не стала дожидаться ответа, по-видимому понимая, что ответить сержант все равно ничего не может.

* * *

Саре хотелось сразу же поехать домой, запереться в спальне и дать выход жутким эмоциям, бушевавшим в душе. Ей хотелось плакать и стенать, разражаясь высокопарными тирадами насчет несправедливости этого мира и безжалостных сил судьбы, которые забирают из жизни добрых, хороших и невинных людей, оставляя здесь зло и растление. Ей хотелось вновь оплакивать смерть Тома, а еще оплакать и юную Алисию. Ей хотелось заявить всем богам, какую ненависть у нее вызывает то, куда катится этот мир. Ей очень хотелось сообщить им, как все должно быть на самом деле.

Но в данный момент у Сары не было времени на подобную слабость и поблажки самой себе. Следовало осмотреть пациентку.

Полицейский, стоявший в холле, вежливо кивнул акушерке, когда она сошла вниз по лестнице и забрала свой саквояж. И он не стал останавливать Сару, когда она прошла по коридору к тесным, заставленным вещами комнатам, где обитало семейство Хиггинсов. Хорошо хоть, кто-то из взрослых выпроводил старших детей на улицу, потому что миссис Хиггинс уже почти впала в истерику от страха и раздражения.

– Вы слышали, миссис Брандт? Они вам сказали? – требовательно осведомилась она, едва Сара успела переступить порог комнаты. Вся в слезах, миссис Хиггинс лежала на простой железной кровати, подложив под себя какие-то свернутые тряпки, заменявшие ей подушки. – Эту девушку убили здесь, прямо в моем собственном доме! Да нас всех тут могли убить, прямо в постели! А мои дорогие малыши, они спали как ангелочки, и кто бы тогда их защитил, если мистер Хиггинс ничего не видит, даже собственную ладонь, когда подносит ее прямо к глазам?!

– Как вы себя чувствуете? – успокаивающим и заботливым тоном спросила Сара, подтаскивая к кровати единственный имевшийся в комнате стул с прямой спинкой и дырой в плетеном сиденье. Всю приличную мебель Хиггинсы оставили своим постояльцам, которые им за это платили.

– Ну а как вы думаете? Как я могу себя чувствовать? Эту женщину убили прямо в моем доме!

Новорожденный младенец лежал рядом с матерью. Он беспокойно шевелился, но еще не плакал. Сара взяла малыша на руки, осторожно и бережно развернула пеленки. Вид новой жизни всегда поражал ее, наполнял священным ужасом. Это было для нее обещанием доброго завтрашнего дня, обещанием, которое сама она никогда не сможет сдержать.

К счастью, ребенок выглядел достаточно здоровеньким, никаких признаков обезвоживания. Но если у миссис Хиггинс пропадет молоко, вряд ли он сможет столь же успешно развиваться, как если б мать продолжала кормить его сама. К тому же Хиггинсы, по всей вероятности, не в состоянии покупать консервированное молоко. Хотя основная забота Сары – благополучно принять роды, она особенно гордилась тем, что могла обеспечить нормальное развитие младенца в последующий период.

– Да, это ужасно, я знаю. Но вам не следует так волноваться и расстраиваться. Лучше радуйтесь тому, что никто из вашей семьи не пострадал. Что бы ни случилось, вы и ваши близкие целы и невредимы. А кроме того, у вас на руках новорожденный, о нем и следует думать. Ему нужно, чтобы вы были спокойны.

Словно в подтверждение слов акушерки, младенец заплакал. Миссис Хиггинс нахмурилась, видимо недовольная тем, что Сара прервала ее отчаянные диатрибы, но взяла ребенка, когда Сара его ей протянула. Вынув переполненную молоком грудь, мать дала ее малышу. Это был уже шестой ребенок миссис Хиггинс, поэтому она отлично знала, что нужно делать.

Новорожденный жадно впился в сосок, но через несколько минут сосания выпустил его и снова заплакал.

– Молоко не идет, – сказала миссис Хиггинс и сама заплакала. – Ничего удивительного, я прямо-таки сама не своя!

– Успокойтесь и расслабьтесь. Откиньтесь на подушку, несколько раз глубоко вдохните и медленно выдохните. Закройте глаза. Вот так, правильно…

Миссис Хиггинс сделала все, как велела Сара, и снова сунула сосок уже надрывающемуся от крика младенцу. Через несколько секунд недовольного всхлипывания тот был вознагражден мощным потоком материнского молока, которое ему пришлось, чтобы справиться, поглощать огромными глотками.

Когда ребенок занялся делом и успокоился, миссис Хиггинс открыла глаза. Сара заметила, что она ужасно вымоталась и выглядит гораздо старше своего возраста. Да и что тут удивительного? У нее жуткие нагрузки – почти ослепший муж и полный дом детей. Также нужно заботиться о постояльцах, кормить их… А теперь еще и девушку убили прямо в пансионе… При таком раскладе только младенца не хватало, а он таки появился. Саре теперь придется побеспокоиться о том, чтобы мать и дитя благополучно пережили этот кошмар и благополучно вышли из него.

– Я хочу прописать вам пиво, миссис Хиггинс, – сказала она. – По два больших стакана в день. – Пивные дрожжи подкрепят роженицу, а алкоголь поможет расслабиться и успокоиться. – Я сейчас кого-нибудь пошлю за ним. Как насчет того парня, который приходил за мной прошлой ночью? Он здесь?

Миссис Хиггинс застонала от горя.

– Нет его! Съехал вчера вечером! И слова не сказал! Одна комната и так пустует, а тут еще две освободились… Да и кто теперь станет у меня жить, когда тут произошло убийство? А если у меня не будет постояльцев, мы ж с голоду помрем! Все помрем! И что теперь с нами будет?!

«Послеродовая депрессия», – сразу определила Сара. Хотя миссис Хиггинс вполне можно понять. Положение не из приятных. Придется Саре повнимательнее присматривать за этой дамой, чтобы она не наделала глупостей. Женщины в подобном состоянии нередко причиняют вред и себе, и окружающим, даже новорожденным. Надо поговорить с мистером Хиггинсом и устроить так, чтобы кто-то из соседей приходил им помогать. Самой тоже следует заходить почаще, проверять, как ест и развивается ребенок. Это все, что Сара может сделать в данной ситуации. А вот решить проблемы миссис Хиггинс, конечно, не в ее силах.

И только покинув этот дом – предварительно заставив миссис Хиггинс выпить стакан пива и получив нужные обещания от мистера Хиггинса и соседок, – Сара вспомнила ту важную новость, которую узнала от роженицы: Хэм Фишер съехал из ее пансиона. Ночью. В ту самую ночь, когда была убита Алисия ван Дамм.

У Сары даже мелькнула мысль тут же вернуться и сообщить об этом детективу Мэллою. Он весьма заинтересуется этой информацией. Но тут акушерка припомнила его наглое поведение и грубость. К тому же Мэллой ведь и не подумает поблагодарить ее за помощь в расследовании этого дела. Нет, не стоит. Он и сам вскоре узнает, что Фишер съехал из пансиона. Вероятно, детектив сделает те же выводы, к которым пришла Сара: этот внезапный отъезд слишком подозрителен и наверняка имеет какое-то отношение к убийству Алисии.

Нет уж, пусть этот детектив-сержант сам ведет свое расследование. А тем временем она сама попытается кое-что выяснить.

* * *

Фрэнк Мэллой прошел один квартал, отделяющий Пятую авеню от поднятой над землей железнодорожной платформы, расположенной на Шестой. Эти поезда, ходящие по поднятым над городом эстакадам, что протянулись высоко над улицами, были настоящим божьим даром: они позволяли добираться из одного конца перегруженного людьми и транспортом города в другой за приемлемые промежутки времени. Движение транспорта, особенно на нерегулируемых улицах, постоянно образовывало пробки и заторы, совершенно непроходимые на некоторых перекрестках в рабочее время, поэтому поездка в центр города в кэбе или на трамвае могла занять несколько часов. Конечно, грохот, который производили эти поезда, а также грязь и зола, падавшие на несчастных пешеходов внизу, были сущим наказанием, да еще каким, и это уже давно вызывало разговоры о строительстве новой железной дороги, под землей. Фрэнк же разделял точку зрения, что подземной дорогой будут пользоваться только те люди, которые не желают, чтобы другие увидели, что они ездят на поезде.

Рассматривая огромные здания, украшавшие северный конец Пятой авеню, детектив едва мог поверить, что они существуют в том же самом городе, где есть также Лоуэр-Ист-Сайд с его переполненными и грязными жилыми домами. Здесь, в районе Пятидесятых улиц, богатые жили в огромных особняках, каждый из которых занимал чуть ли не целый квартал. Там, по всей вероятности, разного добра и настоящих сокровищ столько, что на них годами можно было бы содержать все население этих гетто. Еще через квартал возвышалось элегантное здание отеля «Плаза», названного так по площади, где оно построено. Через улицу от отеля стоял один из особняков Вандербилтов. По мнению Фрэнка, он выглядел как настоящий музей, но его мнением по подобным вопросам редко кто интересовался.

Ранее эта местность являла собой пустое пространство. Когда Фрэнк был мальчишкой, в этом конце острова Манхэттен жили бродяги и пьяницы, выстроившие трущобное поселение из лачуг и хижин на границе парка, который предусмотрительно начали сооружать отцы города. Строительство парка закончилось, и бродяг отсюда выгнали, а участки земли продали миллионерам, которые желали жить подальше от пышущего жаром города с его шумом и вонью. Но теперь город расширился, разросся и дошел досюда, так что теперь, ежели богачам так хотелось убежать от суеты, приходилось бежать из города вообще, в загородные дома. Ну а для бедных оставался только Кони-Айленд.

Впрочем, Фрэнк давно уже перестал возмущаться и поносить несправедливость этого мира. Пустое занятие. Теперь он сосредоточился на том, чтобы самому заполучить как можно больше тех сокровищ, которые в этом мире имеются. К тому же от него зависят другие люди.

Дом ван Даммов выглядел не менее претенциозно, нежели остальные: величественный особняк, расположенный в квартале между Пятьдесят седьмой и Пятьдесят восьмой улицами. Этот квартал еще называли Марбл-роу, Мраморным рядом. Крыльцо особняка и впрямь оказалось мраморным – кто бы сомневался! – а у дверей висел сияющий бронзовый молоток. Дверь открыл дворецкий в соответствующей униформе, которая стоила столько, сколько Фрэнк получал за целый месяц. Весь вид дворецкого говорил о том, что он убежден: таким, как Фрэнк, следует стучаться в заднюю дверь, предназначенную для прислуги.

– Детектив-сержант Фрэнк Мэллой, – представился полицейский, прежде чем дворецкий успел направить его к заднему входу. – Мне нужно повидать мистера и миссис ван Дамм. Это по поводу их дочери.

Вот так. Если уж такой довод не заставит этого типа впустить Фрэнка в дом, чтобы побеседовать с родителями девушки, тогда тут нужен динамит.

Фрэнк сразу понял, что этот тип хорошо обучен: он не проявил никаких эмоций. Однако дворецкий, по всей видимости, ни разу не встречал на крыльце этого дома полицейского. Кажется, он слегка побледнел, когда Фрэнк упомянул о девушке.

– Пожалуйста, пройдите в переднюю гостиную и подождите там, – придушенным голосом проинструктировал визитера дворецкий, крайне неохотно впуская Фрэнка внутрь. – Я узнаю, дома ли мистер ван Дамм.

«Хорошенькую уловку придумали эти богатенькие», – подумал Фрэнк. Если не хотят кого-то видеть, то просто велят слугам сообщать, что их нет дома. Но сейчас Фрэнк пребывал в полной уверенности, что уж для него-то мистер ван Дамм точно окажется дома, пусть даже только сегодня.

И без того невысокое мнение Фрэнка о богатеях упало еще на пару-тройку пунктов, едва он осмотрелся в этой «передней гостиной» (что, наверное, означало наличие также и «задней гостиной». И зачем, спрашивается, этим людям две гостиные?!). Оглядевшись, Фрэнк решил, что видал на своем веку бордели и получше, классом повыше. Эта комната была настоящим воплощением показухи и хвастовства богатством. Просто жуть какая-то! Повсюду красный бархат, собранный в огромные складки над окнами и покрывающий мягкую мебель. Стены оклеены темными обоями чудовищной расцветки и с жутким рисунком. Пальма в углу и цветы в горшках на всех плоских поверхностях. Столики, устеленные кружевными салфеточками и уставленные статуэтками всех форм и видов. И все уродливые!

Мэллой вдруг обнаружил, что раздумывает над тем, какое мнение составила бы по этому поводу его Кэтлин. «Слишком много вещей, – наверное, сказала бы она. – И со всех нужно постоянно стирать пыль». Кэтлин всегда была практичной.

Когда двадцать минут спустя двери гостиной наконец распахнулись, Фрэнк разглядывал чехлы, которые кто-то нацепил на ножки рояля. Он слыхал про людей, которые отличаются такой скромностью, что даже не в силах произнести вслух слово «ножки» и закрывают у себя ножки мебели чехлами. Но никогда не рассчитывал воочию убедиться в существовании подобного.

Не вызывало сомнений, что мужчина, вошедший в гостиную, – хозяин этого дома. Одет он был явно по-деловому. Безукоризненно сидящий костюм из превосходной шерстяной ткани, пошитый хорошим портным, рубашка ослепительно-белого цвета. Фрэнк, однако, отметил, что галстук повязан несколько криво, это свидетельствовало о том, что мистер ван Дамм приводил себя в порядок с крайней поспешностью.

– Детектив, я – Корнелиус ван Дамм, – сообщил мужчина на тот случай, если у Фрэнка возникли на этот счет какие-то сомнения. Фрэнк отметил также, что хозяин не подал ему руки. Видимо, он и мальчикам-курьерам тоже никогда не пожимает руку. – Как я понимаю, вы желаете что-то сообщить о моей дочери.

Мистер ван Дамм был хорошо натренирован прятать свою слабость. Люди, вращающиеся в тех кругах, в которых вращался он, где миллионы делаются или теряются по одному только слову, не могут себе позволить проявлять признаки уязвимости, если не желают подвергнуться опасности стать жертвами враждебных действий конкурентов. Ван Дамм отлично умеет скрывать свои истинные чувства, но Фрэнк был уверен, что сейчас подвергнет эту его способность нешуточному испытанию.

– Ваша жена дома? Она может прийти сюда? – поинтересовался он. – Я известил слугу, что хотел бы видеть вас обоих.

Мэллой собирался сообщить известие обоим супругам одновременно, чтобы увидеть их первую реакцию, которая скажет ему очень о многом: как они относятся к своей дочери и друг к другу, какие чувства испытают, услышав известие о смерти Алисии… И знают ли больше, чем намерены поведать детективу. В этом случае дополнительную информацию ему придется искать в других местах.

– Боюсь, моя жена в данный момент нездорова, – сказал ван Дамм; ни единой извиняющейся нотки в его тоне не прозвучало. – Что вы хотели нам сообщить? Я понимаю, детектив, вряд ли это добрые вести, так что давайте выкладывайте.

Фрэнк еще не решил окончательно, послушаться приказа или нет, когда двери гостиной снова распахнулись и на пороге появилась женщина. Это было хрупкое, похожее на птичку создание, одетое в домашнее платье из тонкой набивной ткани, украшенной цветами. Платье крутилось и развевалось вокруг тела, отчего женщина выглядела почти бесплотной и невесомой. В свое время она, пожалуй, была красавицей, но эта красота с годами выцвела и вылиняла вместе с когда-то золотистыми волосами, которые теперь почти полностью поседели. Бледные щеки ввалились, взгляд казался пустым, а кожа сморщилась. Причем дама была не такой пожилой, как ее муж, а тот меж тем являл собой образец цветущего мужчины.

– Корнелиус, что происходит? Бриджит сказала мне, что к нам явилась полиция. Что-то насчет Алисии…

Дама, казалось, никак не могла сфокусировать взгляд, и Фрэнк сначала даже не был до конца уверен, что она вообще заметила его присутствие в комнате. Но потом понял, что хозяйка дома просто не желает его замечать. Она смотрела на мужа, дожидаясь разъяснений.

– Насчет Алисии? Не неси вздор, Франсиска. И ступай в свою комнату. Я сам здесь во всем разберусь, – резко бросил мистер ван Дамм, словно обращаясь к непослушному ребенку.

– Полагаю, мое сообщение вы должны выслушать оба, – возразил Фрэнк, продолжая наблюдать за миссис ван Дамм, которая наконец посмотрела в его сторону.

У нее даже глаза были какие-то выцветшие, блекло-голубого оттенка, и они немного увлажнились, когда женщина с любопытством взглянула на детектива. «Возможно, она просто близорука», – предположил Фрэнк.

Миссис ван Дамм снова повернулась к мужу:

– Да что он может сообщить про Алисию? Она же в «Гринтри». Если б там что-то случилось, миссис Хайтауэр немедленно нам бы об этом сообщила.

Муж удостоил ее лишь коротким скучающим взглядом.

– Конечно, сообщила бы. Речь вовсе не об Алисии, и не говори потом, что я тебя не предупреждал, Франсиска. Ну так что же вы собираетесь нам сказать? – обратился Корнелиус к Фрэнку.

Вот теперь смутился сам полицейский. Ван Дамм явно ожидал услышать скверные новости, но не насчет Алисии. Если девушка и впрямь находится в этом «Гринтри», тогда ее отец, возможно, даже не представляет, что она пропала, хотя в это трудно поверить. А если ван Дамм ожидает дурных новостей о другой своей дочери, то он, кажется, не слишком расстраивается по этому поводу. При обычных обстоятельствах нормальный родитель уже постарался бы собраться с духом, взять себя в руки, ожидая чего-то ужасного, но ван Дамму, похоже, отнюдь не требуется брать себя в руки. А его жена вообще ничего не знает, в этом Фрэнк уверен.

– Может, вам лучше присесть, миссис ван Дамм? – предложил он.

Неопределенное выражение ее глаз сменилось замешательством.

– Я как-то странно себя чувствую, – призналась женщина. – Это все та слабость, о которой я тебе говорила, Корнелиус. Такое случается со мной совершенно неожиданно, я сама не знаю, когда этого можно ожидать. Иной раз даже трудно дышать…

– Да сядь же, Франсиска! – приказным тоном сказал ван Дамм, на сей раз так, как говорят со слабоумным ребенком. Фрэнк очень хорошо его понимал.

– Ну, если ты считаешь, что так будет лучше… – пробормотала хозяйка дома.

Словно привидение, она двинулась к ближайшему богато изукрашенному диванчику и уселась на него – спина совершенно прямая, как ружейный шомпол, именно так учат держать себя настоящих леди. Руки беспокойно двигались, лежа на коленях, словно женщина полагала, что должна ими что-то делать, только не могла припомнить, что именно.

Ван Дамм же остался стоять там, где стоял, опустив руки вдоль тела, расслабив пальцы, демонстрируя Фрэнку обычное вежливое внимание. Точно так же он вел бы себя, если б Фрэнк пришел сюда предлагать билеты на бал в полицейском управлении. Или же так, как если б новости, с которыми явился Фрэнк, ничуть его не удивили. Но что бы ван Дамм ни ожидал услышать, Мэллой был совершенно уверен: это совсем не то, что он собирается им сказать.

– Мистер и миссис ван Дамм, – начал детектив, посмотрев на супругов по очереди. – Моя печальная обязанность – сообщить вам, что ваша дочь Алисия стала жертвой преступления. Мне очень жаль говорить об этом, но она была убита.

Лицо ван Дамма стало белым как мел, но он даже не моргнул.

– Убита? – переспросил Корнелиус, произнеся это слово так, словно никогда раньше его не слышал. Он, возможно, и ожидал услышать что-то неприятное, но Фрэнк был совершенно убежден, что вовсе не такое. – Алисия? Вы уверены?

– Боюсь, что да. Мы обнаружили имя, вышитое на подкладке жакета, и один человек опознал ее. Старый знакомый вашей семьи.

– Во имя всего святого, о чем это он толкует, Корнелиус?! – жалобным тоном произнесла миссис ван Дамм.

Мистер ван Дамм продолжал не обращать на жену никакого внимания. Фрэнк решил, что это обычный стиль его поведения.

– Где это произошло? Что с ней случилось? – требовательным тоном спросил он.

– Мы обнаружили ее в одном пансионе в Гринвич-Виллидж. Она проживала там уже несколько недель.

– Этого просто не может быть! – заявила миссис ван Дамм. – Алисия в «Гринтри»! Скажи этому человеку, Корнелиус! Тут какая-то ошибка!

А когда тот не произнес ни слова, сидя с бледным неподвижным лицом, словно вырезанным из камня, Франсиска с усталым вздохом повернулась к Фрэнку.

– Наша дочь находится в загородном доме в Маморанеке, детектив, – терпеливо пояснила женщина. – Она там уже больше месяца. Если бы с ней что-то произошло, тамошняя домоправительница непременно тут же нам об этом сообщила бы. У нас имеется телефон для подобных чрезвычайных случаев, так что, вы понимаете, девушка, которую вы обнаружили, не может быть Алисией. Вы зря сюда приехали и обеспокоили нас без всяких на то причин, вот что я должна вам сказать. И я обязательно пожалуюсь Тедди. Это комиссар полиции Рузвельт[1], чтобы вы знали. Его мать – моя ближайшая подруга. Помню, как я качала его на коленях, когда он был маленьким. Тедди будет крайне заинтересован в том, чтобы выяснить, как так вышло, что вы поставили нас в столь неприятное положение, я уверена. Это же надо себе такое представить – явиться в дом к ничего не подозревающим людям с подобным вздорным и возмутительным…

– Франсиска, перестань.

Выговор был сделан мягким, по мнению Фрэнка, тоном, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы заставить женщину замолчать и уставиться на мужа в замешательстве с открытым ртом. Но ван Дамм даже не глянул в ее сторону. Лицо его постепенно приобретало нормальный цвет, и это означало, что он превозмог тот шок, который испытал при известии о смерти дочери.

– Детектив, – сказал хозяин дома совершенно рассудительным тоном, каким, вероятно, пользовался при заключении сделок на миллионы долларов, – как вы уже, несомненно, поняли, наша дочь находится отнюдь не в нашем загородном доме. – Его жена бессвязно забормотала что-то протестующее, но ни один из мужчин не обратил на нее внимания. – Хотя мы ее туда отправили. Несколько недель назад она сбежала оттуда и исчезла. Алисия всегда была своенравной девушкой…

– Своенравной?! – словно не веря собственным ушам, эхом возопила Франсиска. – Да у Алисии самый замечательный и добрый характер! Никто никогда не слышал от нее ни единого резкого слова! И какая она послушная! Я с трудом могу припомнить, когда в последний раз ее бранила! Она всегда была такой милой и приятной! И я всегда ей говорила…

Мистер ван Дамм, кажется, не слышал этих ее протестов, равно как и вроде бы вообще не испытывал никаких эмоций. Он по-прежнему полностью контролировал выражение своего лица, даже румянец на щеках снова исчез.

– Как она… Кто это сделал? – в конце концов спросил Корнелиус, прервав бессвязное бормотание жены.

Он все говорил правильно и задавал правильные вопросы, но Фрэнку очень не нравилось это его стальное самообладание. Неужто все миллионеры из знаменитых Четырех Сотен Самых Богатых всегда так ведут себя при подобной трагедии? У Фрэнка недостаточно опыта общения с такими людьми, не говоря уже о доставке им дурных вестей, так что ему трудно судить. И все же он отлично знал, как ведут себя в таких случаях нормальные родители, потерявшие ребенка. Как ни странно, почти нормальным Мэллою представлялось поведение миссис ван Дамм. Шок у большинства людей вызывает именно такую реакцию, они начинают возражать и вообще отрицать подобную возможность.

– Ее задушили, – сказал Фрэнк. – И мы не знаем, кто это сделал. Пока не знаем, – добавил он на случай, если ван Дамм начнет приходить к разным выводам, как это делала Сара Брандт. – Я надеялся, что вы сможете нам помочь. У вас имеются хоть какие-нибудь соображения насчет того, почему ваша дочь убежала из дома? У нее был любовник?..

– Любовник?! – возмущенно повторила за детективом миссис ван Дамм. – У Алисии, вне всяких сомнений, нет никакого любовника! Она даже еще не выезжает!

Фрэнк с минуту не мог понять, куда это она не выезжает, пока наконец не догадался, что девушка еще не успела дебютировать в обществе, не выезжала в свет.

– Алисии всего шестнадцать! – продолжала тем временем вещать миссис ван Дамм. – У нее вообще нет никаких поклонников! Она ни разу в жизни не оставалась наедине с молодым человеком! Любовник, скажете тоже… Корнелиус, что ты стоишь там и слушаешь этот вздор?!

– Франсиска, ступай в свою комнату, – холодно сказал ван Дамм. – Я все тебе потом объясню.

– Очень на это надеюсь. И я твердо намерена пожаловаться вашему начальству, – заявила женщина, выплывая из комнаты, вся трепеща и возмущенно бормоча жалобы по поводу наглого и бесстыжего поведения детектива.

Фрэнк не мог не пожелать ей успехов, если она и впрямь решит пожаловаться на него комиссару Рузвельту. В полиции все ненавидели этого бывшего плейбоя, вдруг превратившегося в реформатора, который добился назначения комиссаром полиции вроде бы с целью очистить департамент от коррупции. Выговор от Рузвельта скорее всего приведет к тому, что Мэллой поднимется до капитана, даже не тратясь на требуемые для этого взятки. И случится это, как только Рузвельту надоест возиться с реформами и он продолжит прежнюю веселую жизнь, а в управлении полиции все вернется к прежнему нормальному течению вещей.

– Боюсь, что ничем не могу вам помочь, детектив, – сказал ван Дамм, когда его супруга вышла. Единственным внешним признаком его эмоционального страдания было то, как рассеянно он перебирал пальцами золотую цепочку своих часов. – Я понятия не имею, почему моя дочь вознамерилась убежать из дома, из комфорта и безопасности своей семьи. И моя жена права: Алисия не общается с молодыми людьми. Среди знакомых моей дочери нет никого, кто мог бы соблазнить ее на побег.

Корнелиус, конечно, лгал. Родители всегда сначала лгут. Либо они не желают, чтобы их дети выглядели дурно в чужих глазах, либо сами не желают выглядеть безответственными. Фрэнк решил, что такая глыба льда, как Корнелиус ван Дамм, скорее заботится о собственной репутации.

Ван Дамм, кажется, не был ни в малейшей степени обеспокоен или смущен тем, что его дочь проживала в меблированных комнатах в Гринвич-Виллидж. Он даже не усомнился в правоте того, кто опознал ее тело, как обычно случается с большинством родителей. С его женой, в частности. Франсиска была уверена, что Мэллой заблуждается.

А вот ван Дамм не считал, что Фрэнк ошибается. Он-то знал, где находилась дочь. И знал о ее интересном положении, потому-то ее и отослали в первую очередь в загородный дом. Возможно, ему также известно, с кем она сбежала. Но ничего этого Фрэнку он не скажет – по крайней мере сегодня.

Мэллой уже хотел было предложить ван Дамму съездить вместе с ним в морг на опознание тела Алисии, когда двери гостиной распахнулись. На сей раз в комнату вошла довольно молодая особа. Ширококостная и слишком высокая для женщины, ростом почти с Фрэнка (а в нем было пять футов восемь дюймов), одетая в самый диковинный наряд, какой Фрэнку когда-либо доводилось видеть. Очевидно, это считалось последним писком моды, но от яркой расцветки шотландки, из которой были сшиты ее юбка и жакет, у Фрэнка зарябило в глазах. А может, и от самой этой дамы, ворвавшейся в гостиную подобно урагану.

– Что тут происходит, папа? Альфред сказал, у нас полиция…

Хозяин дома отнюдь не обрадовался появлению дочери, хотя по таким, как ван Дамм, довольно трудно определить, что они сейчас чувствуют. Фрэнк решил, что это именно та женщина, с которой когда-то была знакома Сара Брандт и за которую приняла Алисию. Та, про которую явно подумал ван Дамм, когда Фрэнк сюда явился. Подумал, что это о ней Фрэнк собирается что-то сообщить… Да уж, такая запросто способна влипнуть в неприятную историю. Наверняка она принадлежит к кругу суфражисток, вечно старающихся затеять какой-нибудь скандал или склоку. Мэллой попытался определить, чем эта суфражистка похожа на Алисию, о чем ему твердила миссис Брандт. Но если явившаяся дама когда-то и выглядела похожей на погибшую девушку, то это было очень давно.

– Мина, боюсь, что Алисию убили. – Слова прозвучали откровенно грубо и жестоко, но Мина ван Дамм и не такое могла бы стерпеть.

– Так я и знала! – воскликнула она, яростными движениями стягивая с рук перчатки. – Знала, что ничего хорошего от нее не дождешься! Разве я тебе это не говорила, когда она сбежала?

«Вот вам и сестринская любовь», – подумал Фрэнк. И вообще папаше и этой дочке, похоже, чужды нормальные человеческие реакции! Мамаша, которая, по убеждению Фрэнка, давно сбрендила и была точно не в себе, в этом семействе выглядела самой нормальной.

– Вам известно, почему ваша сестра убежала из дома? – спросил сержант, рассчитывая застигнуть женщину врасплох.

Но Мину ван Дамм застигнуть врасплох оказалось довольно сложно. Она смерила детектива таким взглядом, словно перед ней насекомое, только что выбравшееся из-под камня и осмелившееся обратиться к ней напрямую, не будучи официально представленным.

– Мина, это детектив… – Тут ван Дамм понял, что не озаботился запомнить имя Фрэнка.

– Детектив-сержант Мэллой, – помог ему Фрэнк.

Да уж… Если он рассчитывал произвести на этих людей впечатление своей должностью, то ошибся. Мина уставилась на него, даже не думая поздороваться.

– Мина тоже понятия не имеет, по какой причине Алисия убежала из дома, – уверил детектива ван Дамм. – Это загадка для всех нас.

– Она сбежала, потому что всегда была неблагодарной маленькой мерзавкой и шлюхой, – заявила Мина, выставив таким образом своего отца лжецом. – После всего, что папа для нее сделал, вот как она ему отплатила! Сбежала из дома, попалась кому-то, кто ее убил, принесла бесчестье и позор нашей семье! Как нам теперь появиться в приличном обществе?!

– Я сомневаюсь, что Алисия специально подвела себя под убийство, только чтобы разрушить вашу репутацию в обществе, – попытался смягчить ситуацию Фрэнк, не в силах возразить более жестко.

Но этих ван Даммов оскорбить явно невозможно, во всяком случае, критикуя их бесчувственность. Отец и дочь просто посмотрели на детектива пустыми взглядами. Он вздохнул, признавая поражение.

– Мистер ван Дамм, вам необходимо поехать в морг для опознания тела.

Корнелиус нахмурился при этих словах, а вот Мина здорово возмутилась:

– Как вы смеете требовать, чтобы папа ехал в подобное место?! Вы знаете, кто он такой?

– Он – отец убитой девушки, – ответил Фрэнк. – Нам требуется опознание тела жертвы. Вы же не хотите, чтобы вместо вашей сестры похоронили какую-то постороннюю женщину, не так ли?

– Боюсь, офицер прав, Мина, – рассудительным тоном сказал ван Дамм. – Мы должны убедиться, что это Алисия.

Мина открыла рот, но в последний момент передумала высказывать свои мысли. Рот она закрыла с громким щелчком и секунду помолчала, о чем-то размышляя. Потом улыбнулась странной, совершенно неестественной улыбочкой, от которой у Фрэнка по всему телу пошли мурашки, и заявила:

– Тебе не следует этого делать.

Тон Мины очень удивил Фрэнка. Она вдруг стала доброй, нежной и заботливой, словно разговаривала с кем-то немощным и слабовольным.

– Тебя никто не станет винить за то, что ты не хочешь видеть дочь в таком состоянии, – продолжила Мина. – Никто не вправе требовать, чтобы ты подвергал себя столь жуткому испытанию.

Ван Дамм секунду раздумывал над ее словами. Ему явно хотелось согласиться со старшей дочерью, но потом он кое-что вспомнил.

– Мне показалось, вы упомянули о том, что кто-то ее уже опознал, – обратился хозяин дома к Фрэнку. – Какой-то старый друг семьи…

Мина выглядела потрясенной, если такое состояние ей вообще было доступно.

– Друг семьи? – недоверчиво переспросила она.

– Нельзя на сто процентов утверждать, что она ее опознала. Имя вашей дочери было вышито на подкладке жакета, и эта женщина сказала, что ей показалось, будто девушка очень похожа на мисс Мину ван Дамм. Она была с вами знакома, так она заявила.

– И кто же это такая? – со скептическим видом осведомилась Мина.

– Сара Брандт. Акушерка.

От удивления у Мины расширились глаза.

– Я такой не знаю… Хотя, надо полагать, она может меня знать. Ведь ван Даммы – одна из старейших семей голландского происхождения в Нью-Йорке.

Об этом она могла бы и не сообщать. Все тут знали эти старинные голландские семейства – их в Нью-Йорке еще несколько столетий назад стали именовать «никербокерами», по названию коротких штанов до колен, которые носили здесь первые поселенцы. «Никербокеры» были первыми, кто начал осваивать это место, в те времена именуемое Новым Амстердамом. Фрэнк не считал этих людей особенными лишь потому, что их предки бежали из Европы от преследований на сто пятьдесят лет раньше, чем это проделали его прадеды. Но так уж здесь сложилось, такова традиция. Мина ван Дамм, кажется, твердо вознамерилась убедить в этом детектива.

– В любом случае, – упрямо настаивал на своем Фрэнк, – миссис Брандт уже много лет не видела Алисию, поэтому не могла опознать ее наверняка.

Мина ван Дамм вздохнула, демонстрируя нетерпение, но потом ей в голову пришла другая мысль.

– Тогда в морг может поехать Альфред, – предложила она отцу. – Он опознает Алисию ничуть не хуже нас.

Ван Дамм важно кивнул, словно это было единственным логически верным решением проблемы.

– Кто такой Альфред? – поинтересовался Фрэнк. Ему тут же пришло в голову, что он, возможно, выяснил имя любовника Алисии.

– Альфред – это слуга, который впустил вас в дом, – ответил ван Дамм.

Фрэнк не верил своим ушам. Эти «никербокеры» намерены послать какого-то клятого дворецкого, чтобы тот опознал тело члена их собственной семьи!

И в тот момент, когда детектив подумал, что ничего более шокирующего в жизни своей не слышал, Мина ван Дамм повернулась к нему и сказала:

– Полагаю, сегодня вы уже причинили достаточно беспокойства моему отцу. А теперь – уходите.

* * *

Сара подняла взгляд на высокое здание городского особняка в квартале, известном как Марбл-роу, и заколебалась. Нынче утром весь путь из Гринвич-Виллидж на поезде по бесконечным эстакадам, поднятым над городом, она раздумывала над тем, стоит ли вообще навещать старую подругу. Сара не виделась с Миной ван Дамм лет десять, и, весьма вероятно, та здесь больше не проживает. Вышла замуж и уехала. Сара не помнила, попадалось ли ей в «Таймс»[2] сообщение о ее свадьбе, но и это ничего не значило. Миссис Брандт годами не следила за информацией, напечатанной в светских колонках.

Конечно, можно расспросить миссис ван Дамм, но Сара хорошо помнила эту женщину – капризную, взбалмошную и попросту никчемную. От нее не дождешься ни одного разумного слова. Да уж, у Франсиски ван Дамм ничего выяснить не удастся. А о том, чтобы обратиться к самому мистеру ван Дамму, вообще не может быть и речи. Он очень похож на отца самой Сары: женщины в его глазах – это существа, в умственном отношении поднявшиеся лишь на одну ступеньку выше собак. Вряд ли Корнелиус согласится уделить Саре время, не говоря уже о том, чтобы выслушать ее.

Ну может, хотя бы слуги скажут ей, где теперь живет Мина… Тогда она отыщет ее и расскажет о последних днях Алисии. Если полиция не сумеет найти убийцу – а об их неудачах Сара знает не понаслышке, – тогда ван Даммы могут нанять частных сыщиков. Это станет наилучшим способом раскрыть любое преступление, насколько Сара разбирается в нынешней ситуации.

В последний год комиссары полиции прикладывали гигантские усилия, чтобы очистить свой департамент от коррупции, но в ходе этой чистки так выкосили ряды сотрудников, что теперь служба серьезно обескровлена и недоукомплектована. Наиболее преданных делу офицеров осталось совсем мало, а у Сары нет никаких оснований верить, что детектив-сержант Мэллой принадлежит к числу особо преданных своему делу. Если убийство Алисии все же будет раскрыто, то это произойдет исключительно по той причине, что ее семья наймет человека со стороны, который сумеет это сделать.

Открывший дверь дворецкий косо посмотрел на Сару. Очевидно, он счел эту женщину недостойной входить в дом с парадного крыльца. Сара и сама прекрасно знала, что ее внешний вид давно уже не свидетельствует о ее принадлежности к одному из элитных семейств Нью-Йорка. К счастью, она узнала дворецкого, поскольку помнила его со времен своих прежних визитов в этот дом, еще в девичестве.

– Добрый день, Альфред, – поздоровалась акушерка, чем несказанно его удивила. – Я услышала о вашей трагедии и подумала, не сможете ли вы сообщить мне, где теперь отыскать мисс Мину. Я хотела бы выразить ей свои соболезнования.

– Извините, мадам, но я не… – Альфред помотал головой, выражая замешательство.

Сара улыбнулась.

– Да, прошло немало времени. Я – Сара Брандт. Это моя фамилия по мужу. А когда мы с вами встречались, я была Сарой Деккер.

Тут глаза дворецкого сверкнули – он узнал посетительницу.

– Да, немало воды утекло с тех пор, мисс Деккер… Я хочу сказать, миссис Брандт. Нынче настали очень грустные времена для этой семьи. Даже не знаю, принимает ли мисс Мина сегодня утром. Но если вы дадите свою визитную карточку…

Ничего удивительного в том, что Сара нашла Мину в этом доме. Вполне естественно, что Мина находится здесь, дабы разделить с родителями обрушившееся на них горе. Сара вошла в холл и протянула дворецкому свою карточку, загнув ее верхний правый уголок в знак того, что явилась с целью засвидетельствовать почтение и уважение. Это ведь целое искусство – должным образом обращаться с визитными карточками и загибать нужные уголки в зависимости от причины визита. На карточках, сделанных из отличной дорогой бумаги, как правило, выгравированы лишь имя и фамилия посетителя. Карточка же Сары содержала также информацию о том, что она акушерка. Альфред на секунду нахмурился, явно раздумывая, стоит ли вообще передавать хозяйской дочери подобную ерунду.

– Пожалуйста, скажите Мине, что я видела Алисию незадолго до ее смерти.

Дворецкий дернул головой от удивления, хотя выражение лица почти не выдало его истинных чувств. Потом он предложил Саре присесть, а сам исчез на лестнице, двигаясь чуть более резво, нежели этого требовали правила приличия. Сара невольно это отметила.

Миссис Брандт ничуть не удивилась бы, если б ей отказали в приеме. Мина, вероятно, совсем забыла Сару, да они никогда, в сущности, и не были особо близкими подругами. Мина, по мнению Сары, слишком важничала, ни на секунду не забывая о своем высоком положении в обществе, даже в те времена, когда Сара и сама считала это немаловажным фактором. Однако, к ее облегчению, Альфред очень скоро вернулся и провел гостью наверх в одну из небольших гостиных. Мина, одетая во все черное, лежала на диванчике. В одной руке она сжимала кружевной платочек, в который, видимо, плакала, а другую руку, висящую безвольной плетью, протянула в знак приветствия.

– Сара, дорогая, как это мило с твоей стороны – посетить нас, – произнесла она слабым голосом, хриплым от горя. – Ты слышала, мы потеряли нашу милую, дорогую Алисию…