Читать книгу Карьера неудачника - Виктория Травская - Страница 5

Теперь, с высоты своего опыта, я могу смело утверждать: самые лучшие спутники жизни – это зануды и бабники. Не в одном лице, разумеется, – это разные категории. В чём-то противоположные. И хороши они по разным причинам.

Первые хороши тем, что ничего не упустят, за ними как за каменной стеной. А это значит, что можно расслабиться и отдаться любимому делу, зная, что всё в вашей совместной жизни под их неусыпным контролем. Зануда не забудет про текущие платежи (коммуналка, кредиты, детсад и прочее), произведёт ревизию содержимого холодильника и позаботится о своевременном пополнении запасов, рационально распланирует досуг и мероприятия по поддержанию порядка, и т.д. и т.п. Жизнь с занудой – это «умный дом», в котором запрограммированы все мелочи вашего проживания, который большую их часть автоматически делает за вас и методично – по таймеру – напоминает вам о том немногом, что вы должны сделать сами.

Конечно, жизнь с занудой имеет свои издержки. Очень внимательный к мелочам, он способен довести до белого каления замечаниями и уточнениями, если что-то, по его мнению, делается не так, как следует. Тут главное не заводиться и на все его вопросы давать простые и очевидные ответы.

– Почему в раковине грязная тарелка?

– Потому что я её не вымыла.

– Почему не вымыла?

– Отвечала на твой звонок, милый!

– А потом?

– Забыла.

– Помой теперь.

– Конечно, родной. Спасибо, что напомнил.

Психовать бессмысленно: он запрограммирован на факты и будет добиваться от вас фактов до полного – вашего! – изнеможения. Важно понять: если он о чём-то спрашивает, то не придирается, не достаёт и не изводит – он всего лишь тестирует систему с целью выявления причины сбоя и её скорейшего устранения. Ничего личного. Просто его способ вас любить – это обеспечивать вам максимально комфортные и предсказуемые условия существования.

Совсем другое дело бабники. Они настолько любвеобильны, что нормальной женщине хватит с избытком и даже останется. Этот остаток следует держать в уме и не тешить себя иллюзиями, что ваш ненаглядный будет принадлежать только вам.

Да это и просто неразумно.

Ну вот… что вы, например, больше всего любите? Шоколад? Мороженое? Клубнику? Неважно. Представьте, что вам каждый день привозят огромный ящик шоколада (мороженого, клубники, etc.). Что вы с этим добром станете делать? После того как от души налакомитесь, всё равно ещё много останется. Ну, допустим, что-то можно отложить про запас – заморозить, наварить варенья. Но ведь завтра привезут ещё столько же. И послезавтра. И после-после… Вам всё равно придётся что-то с эти делать. Угощать соседей и сослуживцев. Раздавать. Продавать.

Точно так же и с бабником: его хватит на всех, и бессмысленно накладывать на него лапу, орать «моё!» и топать ногами – целиком вам его не переварить!

Но если вы сможете принять его таким – будьте спокойны: он всегда будет возвращаться в ваш дом. Поэтому когда он рядом – наслаждайтесь, используйте его на полную катушку! Когда же его нет – отдыхайте.

Бабник по-настоящему любит женщин, то есть стремится окружить их максимальной заботой. Вспомните, как он вас завоёвывал. Ведь наверняка он очень трогательно и красиво ухаживал и никогда – никогда! – не тащил вас за волосы в постель. Но он сделал всё возможное, чтобы вы сами этого захотели.

К тому же эти милые создания весьма чадолюбивы – детей они любят так же сильно, как женщин. Я бы сказала, что они лучшие в мире отцы, но тогда придётся долго спорить о том, каких отцов следует считать лучшими, а здесь единого мнения нет и быть не может: всё зависит от родительских амбиций. Например, можно ли считать таковым папашу, который балует своё чадо, спускает ему все шалости – и даже больше: помогает скрывать проказы от матери; если же о них всё-таки становится известно, он неизменно принимает сторону ребёнка, а когда того всё-таки накажут, тайком таскает ему в комнату вкусняшки. Возможно, это непедагогично. Но именно благодаря таким свойствам их щедрой натуры у бабников, как правило, вырастают счастливые дети: этим везунчикам не приходится искать участия и понимания на стороне, связываясь с сомнительными компаниями и полжизни преодолевая комплексы. Они с самого рождения купались любви, а ведь только любимый ребёнок чувствует себя полноценным человеком. Уверенным в себе. Самодостаточным. Счастливым.

Дети же, которыми пренебрегали или с которыми были чрезмерно строги и суровы, чей распорядок был расписан поминутно, а удовольствия зависели от соблюдения дисциплины или от того, в какой мере им удаётся удовлетворять родительские амбиции, – такие дети живут в постоянной тревоге, что они недостаточно хороши для того, чтобы их любили. Это особенно фатально сказывается на девочках, которые, став взрослыми, из-за низкой самооценки бывают не в состоянии устроить собственную личную жизнь. Они считают себя настолько недостойными любви, что становятся лёгкой добычей плохих парней всех сортов и расцветок, кидаются в объятия первого же паршивца, который их приласкает. И так мало ценят себя, что делаются практически рабами своих мужей или бойфрендов, безропотно терпят даже пьянство и побои, работают как проклятые на этих бездельников – лишь бы добыть свою малую толику нежности! Или хотя бы её видимость. Номинального партнёра. Прощая всё, лишь бы он был рядом – потому что наличие этого пусть плохонького барашка, но зато своего даёт им спасительную иллюзию собственной полноценности. Я не одна – значит, я не хуже других! И тут порочный круг замкнулся: чтобы тебя любили, ты должна быть полноценной; а чтобы ты была полноценной, надо, чтобы тебя любили…

Такого никогда не случается с дочерями любвеобильных отцов. Эти девушки воспринимают любовь к себе как нечто совершенно естественное и никогда не падают в объятия первого подвернувшегося кавалера. Они тщательно и спокойно выбирают. И, выбирая, подсознательно ищут мужчину, похожего на их отца – просто потому, что рядом с отцом им всегда было хорошо. Но даже если выбор окажется не вполне удачным (чего не бывает!), то они с лёгкостью прекращают такие отношения, так как, во-первых, уверены, что достойны лучшего, а во-вторых, ни секунды не сомневаются, что они это лучшее найдут.

Истинный бабник, при всей своей разнообразной и запутанной личной жизни, никогда не допустит, чтобы его женщины и их потомство в чём-то нуждались, а потому если уж заводит детей, то – всё в дом, сколько бы этих домов у него ни было и кому бы ни принадлежало потомство его подруг биологически. Он никогда не станет заморачиваться с экспертизой ДНК, его правило: моя женщина – мои дети! И чтобы обеспечить тех, кого он любит, бабник пойдёт на все: будет брать сверхурочные и ночные дежурства, найдёт вторую, а если понадобится, то и третью работу, пустится в мутные воды сомнительного бизнеса. Когда в результате такого изнурительного образа жизни он оказывается на больничной койке, то его законная супруга получает реальный шанс познакомиться лично со всеми пассиями, а его соседи по палате и медперсонал – возможность целыми днями лакомиться экзотическими фруктами и прочими деликатесами, так как сам он не в состоянии употребить и малую часть от щедрот своих благодарных подруг.

Это именно тот сорт мужчин, которому свойственна «привычка жениться». Причём все разводы происходят исключительно по инициативе предыдущих жён, не сумевших преодолеть собственнический инстинкт. И совершенно напрасно: когда любезный занят на стороне, вы можете спокойно заниматься любимым делом (см. выше, параграф «Зануда»). Правда, если ваше любимое дело – держать мужа при себе, то могут возникнуть проблемы, и вам тогда лучше найти себе зануду. Но только в этом случае. В остальном вы будете премного довольны. Поэтому стоит крепко подумать, прежде чем решиться на развод с бабником. Если вы взвесите все за и против, то окажется, что от этого развода вы ничего не приобретаете – даже такой малости, как удовлетворённое самолюбие. Потому что ему не придётся страдать от одиночества, а вот вам – ещё как! Даже дети будут спасаться от вашей строгости у папы, получая от него то, в чём отказали им дома, идёт ли речь о вещах материальных или о моральной поддержке. К тому же будьте готовы к целому вороху житейских проблем, которые свалятся на вас после его ухода. С соседями, с управляющей компанией и отдельными коммунальщиками, с детсадовскими и школьными «властями», и так далее. Проблем, о существовании которых вы и не подозревали, будучи уверенной, что держите в руках бразды правления всеми семейным делами. Проблем, которые он разрешал легко и безболезненно благодаря своему неотразимому обаянию.

Да, он бесконечно мил и обаятелен, причём независимо от внешних данных. Часто можно услышать от посторонних: «Что все они в нём находят?!» В самом деле, такая незаурядная мужская привлекательность может скрываться за самой банальной внешностью. Бабник может быть даже откровенно страшненьким – например, маленьким, лысым и кривоногим. Или этаким крепышом с пивным животиком и волосатыми конечностями. Или, наоборот, тощим лопоухим верзилой. Это совсем неважно.

Вот что действительно важно – это не перепутать такое редкое альтруистичное создание, как бабник, с эгоистичным кобелём. Между этими видами имеются как минимум два существенных отличия: если бабник готов осчастливить весь белый свет, то кобель любит и ублажает только себя единственного, и для него «отношения» – не более чем спорт, в котором каждая новая женщина – очередная медаль: получив её, то есть вас, он теряет к вам всякий интерес. Теперь вы для него только трофей, повод хвастаться своими победами в мужской компании. Он поместил вас в свою витрину и уже готовится к следующим состязаниям. Во-вторых, на детей им плевать: залетела – твои проблемы! Поэтому бесполезно пытаться привязать такого субъекта посредством рождения ребёнка. «Поматросил и бросил» – это как раз о них. Если они и заводят детей добровольно, то только под старость – чтобы семя не пропало. Кобель прекращает отношения неожиданно, коварно и безжалостно, пресекая любые попытки себя удержать. Может быть груб или равнодушно-циничен. Его любимые ответы на все ваши слёзы и упрёки – «но ты же сама этого хотела» и «я тебе ничего не обещал». Спустя очень короткое время он вас не узнаёт на улице, не видит в упор. В то время как бабник сохраняет прекрасные отношения со всеми своими подругами – бывшими, текущими и потенциальными. И, что очень мило, никогда не станет трепаться о своих похождениях. Ему не надо ничего доказывать ни себе, ни окружающим. Он не гонится за количеством. Между этими двумя такая же огромная, но трудноуловимая для большинства разница, как между сексом и любовью.

Итак, хвала бабникам!

………………………………

Это лирическое отступление нуждается в иллюстрации.

Проходя один за другим все круги своего личного ада, Марго в числе многих испробовала и этот способ – лечить подобное подобным. Не то чтобы ей этого хотелось, как раз наоборот. Но она хваталась за любую соломинку. Если бы ей в этот момент предложили совершить Эль Камино де Сантьяго3, она бы с готовностью отправилась в пешее паломничество. Но подвернулся Тамаз, и она решила: почему бы нет?

Как легко догадаться, Тамаз был бабником. А по роду занятий – театральным хореографом. Первое было его призванием и образом жизни, второе обеспечивало средства к существованию. Она познакомилась с ним в танцевальной студии – в том же месте, что и с виновником своих бед, и примерно в то же время. Намечался большой танцевальный конкурс, в котором, помимо обычных, была заявлена новая номинация – лучший танцевальный коллектив, и руководство пригласило постановщика танцев из местного драмтеатра.

Слава о любовных подвигах Тамаза бежала впереди него. Он ещё не успел появиться в студии, а девчонки в раздевалке уже сплетничали о его интрижках и бурных романах. Что из этого фольклора было правдой, а что плодом эротических фантазий влюблённых дам – неизвестно. Но эти слухи приятно щекотали нервы и вносили нотку пикантного возбуждения в рутину изнурительных репетиций. Поэтому, когда он уверенной походкой солиста вошёл в зал, все присутствующие жадно уставились на этого героя-любовника.

Если бы кто-то наблюдал эту сцену со стороны, он нашёл бы забавной последовательную смену разнообразных эмоций на лицах женской половины: пока руководитель представляла присутствующих друг другу, любопытство и готовность к восхищению сменились недоумением и замешательством, а эти, в свою очередь, разочарованием. Но как только Тамаз сделал несколько первых па, все невольно издали коллективный вздох восторга, и дело было сделано: новый хореограф мог брать любую из присутствующих девушек голыми руками. Это было настолько очевидно, что парни сразу напрялись – не секрет, что в каждом подобном коллективе существуют свои сложные любовные отношения.

Чёрт возьми, как он это делает?!

Ведь, строго говоря, его никак нельзя было назвать красавцем. Правда, он был атлетически сложён, но это было скорее тело борца, а не танцора: широкие плечи, развитая мускулатура и, прямо скажем, не идеальные ноги, которые легче было представить обнимающими коня, чем скользящими по паркету. Не говоря уже о лице, смуглом и простоватом, единственным украшением которого была широкая белозубая улыбка. Говорил он раскатистым баритоном, с выраженным кавказским акцентом, и заразительно смеялся. Правда, он питал слабость к белому цвету в одежде – белые джинсы и рубашки, белый полотняный костюм летом и белый плащ осенью – и, следует признать, смотрелся довольно эффектно. В этом сочетании белых одежд со смуглым лицом и брутальной внешностью был какой-то не то богемный, не то бутлегерский шик, навевающий представления о суровых и неунывающих контрабандистах и солёном ветре в парусах их лёгких и манёвренных яхт. Но этим исчерпывалась его забота о своём имидже.

Так что, хотя от него ждали чего угодно – одни с любопытством и надеждой, другие с тревогой и враждебностью – концу первой репетиции стало понятно, что Тамаз провёл и тех и других, не оправдав ни самых худших, ни самых заманчивых ожиданий. Во всяком случае, из танцевального класса все вышли его лучшими друзьями. Причём дружба эта не прекратилась и после конкурса и ни разу не осложнилась амурными эксцессами, которых можно было ожидать, учитывая его репутацию. После затянувшихся допоздна репетиций, когда общественный транспорт уже не ходил, он часто присоединялся к компании, чтобы проводить девчат по домам. А учитывая, что все они жили в разных районах, эти проводы часто затягивались до полуночи. Благодаря неуёмному артистическому темпераменту Тамаза этот привычный ритуал приобрёл дух весёлого авантюризма, с танцами и песнями на ночных улицах (тогда ещё никто не называл это флэшмобами), а раз или два поход заканчивался шумным и бестолковым чаепитием в его холостяцкой квартире, после которого он отправлял своих гостей по домам на такси. Но даже развлекая компанию бесчисленными байками из своей театральной жизни, не всегда пристойными, он никогда не трепал имена женщин. И щедро расточая знаки внимания той или другой девушке, делал это так искренне и безыскусно, что никто не испытывал неловкости. Это не отменяло того факта, что любой из их компании был готов идти за ним куда угодно, как дети в сказке шли за волшебной дудочкой4.

Справедливость требует уточнить, что, несмотря на силу своего обаяния, Тамаз никогда не злоупотреблял этой силой. Он не вклинивался в чьи-либо отношения и с уважением относился к чувствам. Каким-то непостижимым инстинктом мог оценивать свои шансы в каждом отдельном случае. И никогда не бывал навязчив. При этом он всегда был готов прийти на помощь, в чём бы она ни заключалась. Если решение вопроса было невозможно без доступа в вышестоящие инстанции, то он пускал в ход всю обширную и разветвлённую сеть своих знакомств, и то, что никогда не было бы сделано по закону, делалось просто из дружеского расположения. Если требовалось ввязаться в драку, он делал это также не раздумывая, мастерски используя опыт, накопленный в период увлечения восточными единоборствами. Его карман всегда был открыт для друзей, поэтому часто оказывался пуст. Но его большое сердце никогда не оставалось пустым.

………………………

Марго стояла на мосту над Тереком, глядя на быструю мутную воду. Летом Терек был полноводней, чем зимой, и вода в нём всегда была мутной из-за дождей, которые смывали с гор глинистую почву. Зимой его питали только медленно таявшие ледники, и тогда на его дне можно было разглядеть каждый камешек.

Но не теперь. Бешено несущийся мутный поток напоминал Марго её собственную смятенную душу: казалось, что она изливается из её глаз и превращается в эту реку, и тогда ей хотелось умчаться в этом потоке к Каспию, чтобы растворить в его солёных водах свою боль…

Она вздрогнула, когда кто-то обнял её за талию и, резко отпрянув, увидела широкую белозубую улыбку.

– Тамаз!

– Только не скажи, что ты решила утопиться, – отозвался он, не переставая улыбаться. И с обезоруживающей прямотой добавил: – Ни один из нас, мерзавцев, этого не стόит!

Марго почувствовала, как кровь прихлынула к её щекам. Но с Тамазом было бесполезно играть в прятки: во-первых, он был в курсе всех последних событий, а во-вторых, сразу разоблачил бы плохую игру. Поэтому она честно призналась:

– Была такая мысль. Но меня остановили эстетические соображения. К тому же хотелось бы умереть быстро, так что барахтаться неизвестно сколько времени в ледяной воде – не вариант.

Он расхохотался, закинув голову и держась за перила моста. Но вдруг резко оборвал смех и сделался серьёзным. Потом развернул Марго к себе и, крепко держа за плечи, поймал её взгляд.

– Послушай меня. Я сейчас спешу в театр и ужасно опаздываю. Иначе я бы тебя просто отлупил по заднице прямо здесь, на мосту! – Мимолётная улыбка сверкнула и растаяла на его лице. – Мы вернёмся к этому вопросу в субботу, на репетиции, окей? А пока марш домой, или куда там ты направлялась! – Он развернул её как куклу к ближайшему спуску с моста и довольно чувствительно подтолкнул в спину. – Марш отсюда, поняла?!

Марго сделала по инерции несколько шагов и обернулась.

– Хорошо…

На подвижном лице Тамаза гнев уже сменился на милость. Он в два широких шага вернулся к ней, быстро чмокнул в щёку, уколов пропахшими табаком усами, и почти бегом пустился в противоположную сторону. Сойдя с моста, ещё раз оглянулся и погрозил кулаком…

Репетиции ансамбля были для Марго пыткой. Сначала одна только мысль о том, чтобы три вечера в неделю проводить в обществе тех, кто представлялся её друзьями, месяцами выжидая случая нанести удар – не говоря уже о самом её вероломном партнёре – эта мысль казалась ей дикой, невозможной, лежащей за пределами гуманности. Она не собиралась возвращаться туда, где такое стало возможным, и длить свои муки. Но спустя месяц после злополучного диплома позвонила Майя Сергеевна, руководитель студии, между своими – Майка, и потребовала, чтобы Марго вернулась к репетициям: она не сможет за оставшийся месяц найти и подготовить новых солистов, и участие ансамбля в конкурсе будет сорвано.

– Майя Сергеевна, я не могу! Вы же знаете…

– Знаю. И, поверь, я тебе очень сочувствую. Думаешь, со мной такого не было?

– Нет!..

– Ха-ха!

– Нет, я не об этом. Я вам верю. Просто… вы не знаете!

– Я всё знаю…

– Да выслушайте же меня!

– …

– Они все… Ну, не все, но я знаю, кто… Они это сделали! Лили ему в уши за моей спиной…

– Открыла Америку! Да я с самого начала, как только поставила его к тебе в пару, знала, что кое-кто будет сходить с ума от зависти. Что-то подобное можно было предполагать с самого начала… Единственное, чего я не ожидала, – что он так быстро сломается…

– Вот видите! Он сам не захочет.

– Это не твоя забота.

– Но я не могу! После всего этого! Не-мо-гу!..

– Ну да, ну да. Низы не хотят, верхи не могут. Революционная ситуация5… То есть ты хочешь позволить им праздновать победу? Я правильно поняла?

– …

– Короче, Марго. Завтра в пять! – и Майка дала отбой.

Повесив трубку, Марго принялась шагать из угла в угол, и с каждым разворотом на сто восемьдесят градусов у окна или у стены точно так же радикально менялось её отношение к проблеме. Она металась, подобно маятнику, от ярости – к страху, от злости – к протесту, от обиды – к отмщению, и так до тех пор, пока не иссякла энергия, порождённая этой разностью потенциалов, и наступившая усталость погасила колебания. Остановившись посередине комнаты, Марго рухнула на диван и некоторое время сидела обессиленная, с абсолютно пустой головой. Спустя какое-то время из этой пустоты начали всплывать обрывки мыслей, которые постепенно сложились в некую картину.

Она мысленно окинула взглядом результат. Увиденное показалось несколько неожиданным, но больше не пугало. Наоборот, оглядев это решение со всех сторон, Марго испытала даже некоторое нетерпение. В самом деле, с какой стати она должна прятаться и молча страдать, забившись в угол? Разве это она причинила зло? Больше того: освободив место, она сделает именно то, чего от неё ждут, на что рассчитывает эта камарилья. То самое, ради чего ими затевалась вся эта возня.

Не дождутся! Если она и уйдёт, то несломленная. И – на своих условиях…

Это решение далось ей нелегко. Но всё равно легче, чем его осуществление. Как бы там ни было, она появилась на ближайшей репетиции. На несколько мгновений задержалась перед дверью танцкласса, чтобы приподнять и бросить назад плечи. Это движение она открыла для себя сама, заметив однажды, как перед выходом на конкурсный танцпол каменеют от страха затылок, шея и верхняя часть спины. Чтобы освободиться, она непроизвольно подтянула плечи к ушам и резко бросила их назад и вниз – и страха как не бывало! Так и теперь: лопатки превратились в крылья, она вздёрнула подбородок и – шагнула в дверь.

Двое или трое из её товарищей с видимым облегчением устремились ей навстречу, Майка сдержанно улыбнулась: «А, пришла! Хорошо». Остальные застыли в своём углу, их лица выражали недоумение, досаду и скепсис. Но Марго послала им одну из своих самых очаровательных улыбок и приветливо помахала рукой. Она откровенно забавлялась их замешательством – кое-кто даже машинально поднял руку в ответном приветствии, но стушевался – она чуть было не рассмеялась, так уморительно этот жест контрастировал с выражением лица.

Но с первой секунды своего возвращения глазами души она искала – и боялась найти – своего партнёра. Слишком Молодого, Чтобы… И в этот самый миг она его нашла. Он находился вне поля её зрения, где-то сзади и слева, в противоположном от всех углу. Марго почувствовала его присутствие по тому, как что-то очень холодное резко и болезненно вонзилось в сердце. Волевым усилием зафиксировав на лице улыбку, она перехватила косвенные взгляды присутствующих, метнувшиеся к чему-то за её спиной, но не оглянулась, а начала разминаться у станка, пристально следя в зеркале за своими движениями. Мышцы быстро вспомнили всё, что должны были делать, и отзывались приятным чувством удовольствия, подобным тому, которое испытываешь, потягиваясь после долгого сна. Выполняя растяжки, Марго небрежно отвечала на осторожные вопросы о своём отсутствии – защищала диплом, совершенно выдохлась. Те, кто задавал эти вопросы, невольно последовали её примеру, как это часто бывает в таких компаниях, подхватив её движения. Майя заняла место перед группой, отсчитывая ритм и задавая нужные позиции. Словом, процесс пошёл6.

Необходимость сосредоточиться на упражнениях несколько успокоила бешено колотившееся сердце – слава Богу, ближайшие четверть часа каждый будет занят собой! О том, что будет дальше, Марго старалась не задумываться. Приседая, сгибаясь, подпрыгивая, она с каждым хлопком отбивающей ритм Майкиной ладони мысленно повторяла: партнёр, просто партнёр! Он теперь просто мой партнёр…

Но первое – после разрыва – его прикосновение обожгло её так, что Марго едва не задохнулась. «Дыши!!! – скомандовала она самой себе. – Дыши, твою мать!..» Прежде, если они находились близко, но не имели возможности касаться друг друга, между ними возникало напряжение столь сильное, что оно ощущалось физически. Взгляды, слова, даже позы людей между ними образовывали концентрические дуги, подобные тем, в которые выстраиваются железные опилки между полюсами магнита, подчиняясь неумолимому притяжению. Но ток любви, который возникал между ними тогда, стоило им коснуться друг друга, – этот магический ток неутолимого желания и счастливого обладания, благодаря которому их танец, пусть и не всегда безупречный технически, так завораживал, – этот ток теперь только искрил и дымил между разорванными проводами, вызывал короткое замыкание, гасившее свет в их глазах. И они избегали смотреть друг на друга, только на короткий миг их взгляды встретились – в зеркале, но в мире ином друг друга они не узнали7. Марго не смогла прочесть, о чём говорит этот взгляд – он был на чужом, не известном ей языке – и она отшвырнула его, как Скарлетт швырнула вазочку о стену кабинета, в котором Эшли отверг её любовь. Ради всего святого, не сейчас! «Подумаю об этом потом!» – решила она, не подозревая, что облекла своё решение ровно в те слова, которые были девизом её любимой героини8. Майка, которая всегда зорко следила за тем, чтобы партнёры не теряли зрительного контакта, не могла не замечать его упорного отсутствия у этих двоих, но благоразумно молчала.

Разглядывая себя потом в раздевалке, Марго изумилась, не обнаружив на своём теле ссадин, синяков и ожогов в тех местах, где к нему прикасалась его рука: пока танцевали, она испытывала нестерпимую боль, словно с неё заживо содрали кожу. Решив, что с неё достаточно, она ушла первой, бросив неопределённое «мне пора»…

С тех пор прошло уже несколько репетиций, которые не были менее мучительны, но она притерпелась. В промежутках – то есть по, воскресеньям, понедельникам, средам и пятницам – она до полного изнеможения бесцельно шлялась по улицам – за этим занятием и застал её Тамаз.

Ей никого не хотелось видеть. Вначале, в первом пароксизме горя, она пыталась искать утешения у друзей, которыми так долго пренебрегала, будучи целиком поглощена одним-единственным человеком. Несмотря на это, незлобивые и верные, друзья с готовностью делали то, что и положено друзьям, – подставляли плечо и протягивали руку. Однако облегчения не наступало, и Марго показалось непростительным эгоизмом надоедать им своими переживаниями теперь, когда она, наконец, вспомнила о них.

Так наступила очередная суббота.

Они уже заканчивали разминаться, когда распахнулась дверь зала и вошёл Тамаз, этот Человек-Праздник. Майка сбилась с ритма, ряды танцоров смешались, с разных сторон послышались шумные приветствия. Ответив сразу всем, он, однако, не остановился возле Майки, а нашёл глазами Марго и устремился к ней, на ходу пожимая протянутые руки. Подойдя, взял её за руку и, наклонившись, легонько коснулся губами её щеки. Потом лукаво заглянул в глаза, выдержал, шельмец, достаточную паузу (достаточную для того, чтобы смысл этого поступка дошёл до каждого из присутствующих) и только после этого направился к Майке. Потрясённая Марго отвернулась к спасительному зеркалу, не удержавшись от искушения считать в нём реакцию присутствующих на этот превосходно срежиссированный пассаж. Странно: почти никто не использовал с этой целью зеркало, инстинктивно глядя непосредственно на объект своего интереса. А между тем было на что посмотреть! Её товарищи представляли собой коллективный вопросительный знак, в котором большой, жирной точкой были глаза Слишком Молодого. Однако дальше репетиция протекала как обычно – пока не дошла очередь до сольной партии.

Вся задуманная композиция называлась «Карнавал», и в этом месте Марго с партнёром должны были, по замыслу хореографов, исполнить вариации самбы под сольный аккомпанемент группы ударных. Тамаз, скрестив на груди руки, стоял возле Майки и наблюдал за танцем, время от времени что-то с ней обсуждая и, судя по жестам, внося какие-то предложения. Майя Сергеевна раз или два останавливала танец, делала замечания, но результат всё равно её не устраивал – она хмурила брови и качала головой. Часть массовки откровенно скучала, другая злорадно наблюдала за этим неизбежным фиаско – переглядывалась, мысленно потирая руки.

Вдруг, прямо в середине музыкальной фразы, Тамаз нажал на паузу и подошёл к солистам. Бросил коротко: «Дай-ка я!» – обнял Марго за талию и кивнул Майке через плечо, чтобы запустила фонограмму.

Марго, как и все, знала, что танцует Тамаз божественно, и всё равно оказалась не готова к тому, что последует. Правда, ей не требовалось прилагать каких-либо чрезмерных усилий. При первых звуках атабаке9, пока ждали нужного такта, он подмигнул: расслабься. Собственно, вариантов не было: ей оставалось только сдаться на милость победителя и следовать за его отточенными, темпераментными движениями. Окружившая их массовка сперва ошалело наблюдала за этим фейерверком, но потом, опомнившись, принялась отбивать ритм каблуками и ладонями.

Когда, достигнув кульминации, тема оборвалась, Марго обнаружила себя в крепких объятиях Тамаза, в которых он задержал её несколько дольше, чем требовалось. Она оказалась целиком во власти этого мускулистого, гибкого тела; глаза их встретились на расстоянии вдоха, и страсть заключённая в этом взгляде, на несколько мгновений опалила её огнём неудержимого желания. Сейчас, в эту самую минуту, он овладевал ею, и она ничего не могла с этим поделать! В звенящей тишине – словно последний аккорд композиции поглотил все звуки мира – Марго видела, как менялось его лицо. Сначала опали бешено раздутые крылья носа, только что извергавшие пламя. Потом разгладились складки между бровей, а расширенные зрачки сузились до нормальных размеров. Наконец он медленно опустил вскинутую назад и вверх руку с растопыренными пальцами, улыбнулся и шутливо боднул её, отпуская.

– Браво! – воскликнула Майка. – Вы видите?! Видели?! Это то, что надо! То, что надо!

И тогда, словно кто-то скомандовал «отомри», все захлопали, принялись что-то выкрикивать и бурно обсуждать, – даже те, кто несколько минут назад предвкушал провал Марго.

На Слишком Молодого было жалко смотреть. Майка повисла на его руке и принялась что-то ему втолковывать по горячим следам, дирижируя свободной рукой. Он же нервно перебирал кнопки магнитофона, тыча пальцем то в прямую, то в обратную перемотку, и покорно, стиснув зубы кивал. Может быть, случайно, а может, он осознанно хотел остановить поток Майкиного энтузиазма, но в какой-то момент его палец опустился на «пуск» – и в следующую секунду грянули трубы Свиридовской «Метели», любимого вальса Марго. Тамаз подхватил её, ещё не успевшую отдышаться, и они понеслись по залу в торжествующем головокружительном вальсе, их примеру последовал кое-кто из присутствующих, и в тот момент, когда Тамаз поднял Марго и закружил над полом, раздался похожий на выстрел хлопок закрываемой двери…

……………………..

Эта репетиция стала началом непредсказуемого и увлекательного спектакля, о подоплёке которого знали только двое – Марго и сам Тамаз. Пожалуй, ещё Майка догадывалась, куда дует ветер: она видела картину со стороны и немного сверху. Но Майка предпочла помалкивать в надежде, что в случае успеха выгорит и её дело. Остальным отводилась пассивная роль статистов в пьесе, разыгрываемой опытным режиссёром, он же – один из главных героев.

Надо отдать ему должное: Тамаз никогда не переигрывал. Оставаясь абсолютно естественным, он умело дёргал за ниточки их страстей и амбиций, очевидных и тайных пороков. Впрочем, что эта режиссура не имела ничего общего с холодным расчётом или бездушной манипуляцией – она была целиком интуитивна. «Тамаз, что ты вытворяешь?» – спросила Марго после первой, памятной, репетиции. «Всё нормально, – отмахнулся он. – Не дрейфь. Просто кое-кого пора поставить на место. Не знаю, как ты, а я не выношу паскудства». «И как ты собираешься это сделать?» – «Не я, а мы. На всякий случай запомни: ты – моя девушка!» – «Да?.. И что от меня требуется?» – «Ничего особенного. Просто доверься мне. – И, заметив, как она напряглась, добавил, широко улыбаясь: – Не бойся, насиловать тебя я не собираюсь!»

После каждой репетиции, ожидая Марго, он курил на улице с парнями. Пока они травили анекдоты, трепались о том – о сём, Слишком Молодой находился тут же, демонстративно поджидая свою новую подружку. Но с этой ролью, как и с танцем, пока справлялся плохо: его лицо, вместо нетерпения влюблённого, выражало оскорблённое самолюбие. К тому же, как только Марго показывалась в дверях, Тамаз торопливо прощался и, подхватив её под руку, уводил прочь, лишая его удовольствия продемонстрировать свою новую привязанность.

Однажды кто-то, не сдержав любопытства, бросил им вслед:

– Куда это вы каждый вечер сбегаете?

Он медленно обернулся и, выдержав короткую паузу, ответил с обезоруживающей улыбкой:

– Ко мне, конечно. Хотите с нами? У меня есть отличный кофе!

«Этого ещё не хватало!» – подумала Марго. Но она беспокоилась напрасно: предложение не вызвало ничего, кроме замешательства. Раздались сбивчивые оправдания, которые Тамаз пресёк в свойственной ему дружеской манере – поднял обе руки ладонями вперед, как бы останавливая поток извинений.

– Всё нормально! Значит, в другой раз…

– Паршивец, – прошипела Марго, когда они удалились на достаточное расстояние. Тамаз расхохотался (можно было только догадываться, как истолкуют этот хохот те, кто сейчас смотрит им вслед). Отсмеявшись, сказал:

– Тоже мне, интрига! Если они до сих пор считали, что я целомудренно провожаю тебя до подъезда, то они ещё глупее, чем кажутся.

– Но ведь это действительно так!

– Да, и это довольно печально… Но им об этом знать не обязательно! – Он помолчал и добавил. – Вообще-то тебе было бы полезно забросить чепец за мельницу…

– Перестань!..

…Когда переодевались перед следующей репетицией, Сомова спросила:

– Ну и как кофе?

В раздевалке повисла неловкая тишина. Марго не сразу поняла, в чём дело.

– Какой кофе?

Но, увидев эту сальную физиономию, предвкушающую её смущённые оправдания и то, как она будет впоследствии рассказывать об этом их общему другу – «Ты бы это видел! Она завертелась, как уж на сковородке!» – Марго вспомнила о приглашении Тамаза. Сомова подтвердила её догадку:

– Ну как же. Вы ведь позавчера отправились угощаться отличным кофе!

Сомова питалась чужими переживаниями, они были ей необходимы, как кровь вампиру. Были её хлебом и маслом. Глядя на неё, Марго думала о том, как, капля за каплей, она высосала душу из её любимого, превратив его в труса – в тряпичную куклу, которую потом с лёгкостью толкнула в объятия своей подруги.

И Марго вдруг испытала прилив шального вдохновения. Она мечтательно улыбнулась, выдержала паузу и томно вздохнула.

– А, да… Точно. Что ж, кофе был действительно великолепен!.. Там, кстати, много осталось, так что сегодня продолжим…

«Кошмар! Тамаз меня совсем испортил», – подумала она и, в восторге от бомбы, которой стала произнесённая ею двусмысленность, отправилась в зал.

……………………………

Лето в провинции – пора гастролей. Будучи своим в театральных кругах, Тамаз «вытаскивал» её на лучшие спектакли, которые они смотрели с самых лучших мест в зале. Именно тогда она сшила своё первое настоящее платье – за три дня! Из обычного ацетатного шёлка, но с необычным, тигровым рисунком. Конечно, при ближайшем рассмотрении в нём можно было заметить некоторые огрехи, но когда Марго выходила из такси перед высоким театральным крыльцом, Тамаз, подавая руку, окинул её взглядом и просиял: «Блеск!»

Он умел обставить своё появление, и когда они шли по ярко освещённому фойе, Марго чувствовала себя почти звездой под прицелом всех этих взглядов, в которых, подобно отражённому от них двоих свету, горели любопытство и зависть. Она потом смутно помнила спектакли и концерты, но послевкусие этого торжества помогло ей пережить ещё много горьких минут…

Когда не было спектаклей, они гуляли по набережной, и этот неистощимый балагур смешил её до колик своими выходками и байками, многие из которых, как она подозревала, он выдумывал на ходу.

Однажды в сумерках они остановились у водопада. В этом месте Терек низвергается с одной из искусственно сооружённых в его русле ступеней, образуя облако брызг, в котором приятно охладиться летом. Марго смотрела на отвесно падающую массу воды, Тамаз облокотился на парапет рядом – разговаривать здесь было невозможно из-за грохота реки. Зажглись фонари, он оглянулся и посмотрел вдоль набережной поверх её плеча на цепочку мигающих огней. И вдруг, притянув её к себе, сказал в самое ухо:

– Обними меня! Быстро!

– Зачем? – растерялась она и тоже попыталась оглянуться, чтобы понять причину этого неожиданного требования. Но он опередил её. Обхватив ладонью её затылок, склонился над её лицом и впился в её губы яростным и жадным поцелуем. Марго перестала чувствовать землю под ногами. Её изголодавшееся по ласке тело пронзило наслаждение столь острое, что она застонала. Но глупое сердце тут же застучало в ушах – это не он! не тот! не тот! Не тот… Она попыталась представить на месте Тамаза того, кого помнило её тело, по ком оно ныло – каждой своей клеточкой, каждым нервом, каждый прожитый миг – кого безвозвратно потеряла и всё ещё так отчаянно хотела…

И не смогла. Это был не мальчик, ошалевший от желания, нетерпеливый и неловкий, но опытный любовник, который умел ждать. И, дождавшись – медленно испить блаженство, не уронив ни капли…

Спустя несколько головокружительных мгновений он оторвался от её губ – но не ослабил объятий. Она жадно хватала ртом воздух.

– Ты меня задушишь, – проговорила, не слыша своего голоса.

– Да.

Она скорее почувствовала кожей, чем услышала его ответ. И тут – в свете ближайшего из фонарей увидела два удаляющихся силуэта, один из которых был ей так хорошо знаком. Это его она силилась вызвать из небытия минуту назад – как раз когда он проходил мимо со своей спутницей. В шаге от неё. Немыслимо далеко.

Марго закрыла глаза и опустила голову на плечо Тамаза.

Они стояли неподвижно в брызгах и грохоте падающей воды, не решаясь разорвать это объятие – каждый по своим причинам.

Марго боялась посмотреть Тамазу в глаза, понимая, как мало она способна отблагодарить его за столь щедрое (хотя, возможно, и не вполне бескорыстное) великодушие. Как бы там ни было, он не просто отвёл от неё удар, избавив от необходимости лицезреть торжество своей соперницы – он обратил её оружие против того, чьей благосклонности она наконец добилась. И это была во всех смыслах сладкая месть! Ведь главной причиной, толкнувшей Слишком Молодого на разрыв, было болезненное самолюбие подростка, которому внушили необходимость доказать, что он мужчина. Наказать дерзкую, которая посмела за его спиной делиться планами их будущей совместной жизни (Ничего похожего Марго не делала – все свои радужные надежды она робко лелеяла в душе, боясь вспугнуть своё счастье; но к тому моменту, когда ей представилась долгожданная возможность очиститься от наветов, правда его уже не интересовала). Сделав то, чего от него ждали, он, наверное, очень гордился собой. И вдруг увидеть, что жертва, так щедро преподнесённая идолу мужского тщеславия, обернулась удачей для другого, что его место рядом с ней так быстро оказалось занятым – это, должно быть, чувствительная пощёчина. Нет, не пощёчина даже – шлепок ниже спины глупому мальчишке, возомнившему себя героем-любовником.

А Тамаза терзали противоречивые чувства, одним из которых была злость. Злость на того, кто не умел ни любить, ни отпустить женщину. И на неё – за то, что её душа всё ещё принадлежит тому, которому она больше не нужна. И вот он, Тамаз, сейчас обнимает это тело и даже может овладеть им, без труда сломив сопротивление. Но ему не нужна эта пустая оболочка. А этот мальчишка способен довольствоваться блестящей обёрткой – но ему за какие-то заслуги досталась душа, пленительное ядрышко этого орешка, ради которого не жаль сломать зубы о твёрдую скорлупу!

Так и не решив эту дилемму, Тамаз наконец ослабил хватку.

– Ладно, пойдём.

До самого её дома он не проронил ни слова. Но – это несколько утешало – не выпускал её руки.

И всё равно в душе у Марго царил полный раздрай. Она не могла понять, что чувствует к Тамазу. Во всяком случае, они сегодня перешагнули черту дружеского флирта: его власть над её желаниями была просто пугающей. Но ещё хуже оказалась догадка о его чувствах. Потому что, как выяснилось, они у него есть – как минимум, гордость. И то, что до сих пор казалось всего лишь весёлой игрой, вдруг дьявольски осложнилось. Она обнаружила себя на незнакомой территории, на очень зыбкой почве.

Поэтому, когда добрались до её дома, Марго увлекла Тамаза в тёмный подъезд: ей не хотелось расстаться с ним походя, как ни в чём не бывало. Она не видела его лица – лампочки здесь не задерживались – но это ей было даже на руку: её лица он тоже не видел.

– Ты хочешь пригласить меня к себе? – спросил он, когда за ними захлопнулась дверь подъезда.

Марго услышала в его голосе знакомую нотку лукавства, и у неё немного отлегло от сердца.

– Нет, – поспешно ответила она. Но тут же, смешавшись, исправилась: – То есть, если хочешь, можем зайти…

– Успокойся, глупая. Я не настаиваю. – Он грубовато, по-дружески, стиснул рукой её плечи: это снова был тот Тамаз, которого она знала. – К тому же, если я зайду, то за себя не отвечаю.

Ну вот, всегда он так!

– Тамаз…

– Да?

– Спасибо тебе.

– Господи. За что?!

Она помолчала, подыскивая правильный ответ, и выдохнула:

– За то, что ты рядом.

После короткой паузы он ответил:

– Было бы за что. Я ужасный эгоист и делаю только то, что доставляет удовольствие мне самому. – Он притянул к себе её голову, щекоча её ухо губами и усами (от чего по всему телу побежали мурашки), прошептал «до завтра» – и исчез за дверью.

Марго постояла в темноте, обнимая себя руками. Потом на ватных ногах поплелась к лестнице…

……………………………

Мозг сплетницы отличается предельно простыми и стандартными нейронными связями. За каждым фактом в нём закреплён ограниченный универсальный набор причин и следствий, не подлежащих сомнению. Причём переход от причины к следствию осуществляется напрямую, минуя все промежуточные условия – по протоптанной тропинке.

Поэтому Марго не особо удивилась, когда Сомова уже на другой день спросила у Тамаза: правда ли, что он собирается жениться? Из чего можно было заключить, что их с Тамазом вчерашние объятия на набережной были замечены и подружка успела обсудить эту новость с Сомовой. Любопытство было не единственной причиной вопроса, если это вообще был вопрос: тот же приём какое-то время назад спровоцировал приступ паники у нынешнего кавалера её ближайшей подруги – настолько сильный, что тот, как настоящий хозяин своему слову, поспешил взять его обратно и отрёкся от Марго раньше, чем пропел петух10. Причём умудрился сделать это, не потеряв лица – под предлогом оскорблённой гордости. Разница состояла в том, что на этот раз вопрос был задан в присутствии обеих заинтересованных сторон, а также всего состава танцевальной студии. Выбор момента не оставлял сомнений: зная репутацию Тамаза, который к своим тридцати двум годам всё ещё оставался холостяком, можно было предположить, что он, как обычно, отшутится. Это было в порядке вещей при обычных дружеских подначках, но в данных обстоятельствах должно было дать понять Марго, а заодно и всем присутствующим, что не следует обольщаться и эти отношения для него не более чем эпизод.

Однако Тамаз не подкачал. Задумавшись не более чем на пару секунд, он коротко ответил:

– Правда… И мы хотим много детей, – добавил этот негодник, лукаво подмигнув ей через весь зал.

Марго почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Что ж, она имела полное право на стыдливый румянец. А счёт между тем опять увеличился в их с Тамазом пользу: можно сказать, что Сомова забила в собственные ворота.

«Вероятно, следующее, что они будут обсуждать – это срок моей беременности!» – решила Марго. Она, кажется, была единственной, кто не поверил словам Тамаза. Он, конечно, прекрасный человек и настоящий друг. Но, во-первых, скорее всего, останется верен национальным традициям и женится на честной девушке, которую одобрит его семья. А во-вторых, зачем ему это? «Ведь я даже не люблю его!» – подумала Марго, но в следующую минуту вспомнила его объятия и прижала ладони к запылавшим щекам. Нет, в самом деле, не мог же он сказать это серьёзно! Для неё это означало бы выйти замуж только ради того, чтобы насолить Слишком Молодому, и он не может этого не понимать. Хотя с него станется! «Я не могу с ним так поступить», – решила она и дала себе обещание не поднимать эту тему в разговоре с Тамазом.

Однако он сам заговорил об этом. Они уже подходили к её дому, когда он спросил:

– Ну и что ты думаешь насчёт нашей свадьбы?

– Господи, Тамаз, ты это серьёзно?!

– Разумеется. – И так как она уже набрала в грудь воздуха, остановился и развернул её к себе лицом. – Молчи! Я знаю заранее всё, что ты можешь сказать. Исправь меня, если я ошибаюсь. Я ужасный бабник, не пропускаю ни одной юбки, и меня только могила исправит – это раз. И ты думаешь, что никогда не сможешь меня полюбить – это два. Я ничего не забыл?

Марго растерялась. В голове застряло слово «думаешь», которое, как воткнутый между шестернями гвоздь, мешало мыслям крутиться дальше. Всё, что она смогла сказать:

– Ты что, правда собираешься на мне жениться?

– Сколько можно спрашивать одно и то же? Да, я собираюсь на тебе жениться. И – да, я хочу от тебя детей. Но при одном условии.

– Аааа… Ну, значит, свадьбы не будет.

– Почему? Ты же не знаешь, что это за условие.

– Знаю, конечно. Я должна быть девственницей.

– Что?.. Да плевать мне на твою девственность! – Он, видимо, всё-таки обдумал эту мысль, потому что добавил: – Конечно, это с твоей стороны было бы очень мило, но нельзя же иметь всего…

– Тогда что? – Марго терялась в догадках. Он смотрел ей в глаза и молчал. Наконец решился:

– Нас в постели должно быть только двое!

– Ты о чём? – машинально спросила Марго, чувствуя, что готова провалиться сквозь землю: неужели он понял?!

– Ты прекрасно знаешь, о чём я. Тогда, на набережной, когда я целовал тебя, ты ведь думала о нём?.. Можешь не отвечать. Я действительно хотел придушить тебя!..

Марго стояла потупив голову, как провинившаяся школьница, и чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Ну вот! Понеслось, – голос Тамаза смягчился, и он притянул её к себе. – Этого ещё нам не хватало… Постой! – отстранившись, он достал белоснежный платок из кармана своего белого пиджака и вложил в её руку. – Держи. А то всего меня тушью перемажешь.

Дав ей выплакаться, он приподнял пальцами её подбородок, посмотрел в заплаканные глаза и сказал серьёзно:

– Ты его забудешь, поняла? Это я тебе обещаю!

……………………………..

Но ничего не вышло.

Дни шли за днями, август незаметным образом превратился сентябрь: Студенческие год закончились, и начало осени стало совсем неотличимо от конца лета. Шесть дней в неделю она ходила на работу в свою библиотеку, по вторникам четвергам и субботам – на репетиции. Все остальные вечера, если Тамаз не был занят у себя в театре, они гуляли по городу, ходили на спектакли и концерты. Раза два она даже бывала у него дома, но эти визиты оставались вполне невинными – он, видимо, тоже ждал: в конце месяца предстоял этот злосчастный конкурс.

Марго мечтала о том, чтобы конкурс, наконец, оказался позади, как моряк мечтает о береге после долгого и опасного плавания. Чем бы он ни закончился, её обязательства перед коллективом и Майей Сергеевной можно будет считать исполненными, и она сможет с чистой совестью покинуть студию. Их конкурсный номер, если верить Майке, вышел «вполне сносным» – по крайней мере, технически. Но ему не хватало того чувственного слияния, которое составляет главную прелесть латинских танцев. Несмотря на все усилия хореографов, это была скорее схватка двух непримиримых противников, каковую мысль и выразил Тамаз после очередной из бесконечного числа попыток:

– Да это просто спарринг какой-то!

Майка вынуждена была признать, что сохранение этой пары оказалось ошибкой. Её многолетний опыт дал осечку. Пережив бессчётные влюблённости всех поколений своих питомцев, она, как ей казалось, научилась преобразовывать их энергию в танец, умело направляя выбросы этого гормонального пара в пластику движений. Эффективность такого подхода подтверждалась многочисленными дипломами, которые почти целиком занимали одну из стен танцевального зала, а также кубками, выставленными в стеклянных стеллажах в вестибюле. Теперь же ни один из её приёмов не работал, и она не могла понять почему: после месяца изнурительных репетиций результат был так же далёк от совершенства, как и в самом их начале. Всё, чего удалось добиться, это определённой технической отточенности, однако это не тот результат, которым можно впечатлить искушённое конкурсное жюри. Майка попыталась изменить концепцию танца, использовав энергию противостояния этих двоих, но это был, конечно, акт отчаяния – самба всё-таки не капоэйра!

Как и следовало ожидать, они не взяли даже третьего места. Да и сама поездка оказалась мучительной. Слишком Молодой и его подружка так усердно изображали любовную идиллию, что даже переигрывали. Остальные раскололись на две неравные группы: те, которые сплотились вокруг Сомовой, шумно играли в карты в её купе, остальные разбрелись по вагону. Большую часть пути в обе стороны Марго провела на верхней полке, спускаясь только в случае необходимости: стоило ей попасть в поле зрения Партнёра, как он принимался с удвоенной энергией тискать свою спутницу, которая повизгивала от удовольствия.

Эти эротические эксцессы вызывали у Марго тошноту. Ей очень не хватало Тамаза, но она не могла понять, в каком качестве. Скорее всего, она просто нуждается в его дружеской поддержке, но могут ли их отношения стать чем-то большим? По мере приближения к дому она всё настойчивей задавала себе этот вопрос. И на рассвете, когда за окном показались первые дома пригородов, она решила, что стоит попробовать.

Попытка обернулась настоящим кошмаром для обоих. Всё шло прекрасно, пока на них ещё оставалась одежда. Но стоило ей почувствовать тяжесть его обнажённого тела, как её руки и ноги скрутила мучительная судорога.

После, когда сидели на диване в тёмной комнате и её голова покоилась на его плече, Марго, собравшись с силами, сказала:

– Прости. Я, видимо, безнадёжна.

– Не говори ерунды. Мы просто поспешили, – возразил он, но в его голосе не чувствовалось уверенности. – Послушай… Может, ты всё-таки девственница?

Марго только вздохнула. Господи, он хоть когда-нибудь бывает серьёзным?!

– Нет, правда! С ними такое бывает…

– Тебе, конечно, лучше знать. Но это так же маловероятно, как непорочное зачатие.

– Жаль…

– Тамаз, имей совесть! Учитывая, что женщин и мужчин примерно поровну, а на твою долю пришлись хотя бы несколько, то девственниц на тебя не напасёшься!

Они грустно рассмеялись: оба понимали, что это конец. Провожая её, он сказал:

– Звони мне на работу, в любое время!

Но она, конечно, не позвонила…

…………………………………

Это было ещё то благословенное время, когда телефонные аппараты имелись далеко не в каждой квартире, и приходилось довольствоваться служебными телефонами, до появления первых мобильников оставалось лет десять. Будь у них тогда мобильники, как знать, в одну из горьких минут она, возможно, и набрала бы его номер. Это был одинокий и трудный год, в течение которого она не раз с благодарностью думала о Тамазе. Она знала, что всегда может рассчитывать если на его привязанность, то, по крайней мере, на его дружбу. Но сначала её останавливала мысль о том, что трубку снимет незнакомый человек, которого придётся просить позвать Тамаза к телефону и ещё, чего доброго, объяснять, кто она такая и зачем он ей нужен. А потом – что он мог уже забыть её, обзавестись новой подругой. Но главное – было бы непростительно пользоваться его добротой, когда она так мало могла дать ему взамен.

Словом, Марго так и не позвонила.