Читать книгу Приговоренный - Виктория Викторовна Михайлова - Страница 4

Бежал я недолго. Вскоре перешел на шаг, а когда понял, что никто меня не преследует, и вовсе остановился отдышаться. И только тут осознал, что направляюсь в сторону реактора. Как маленький мальчик, я бежал «домой», туда, где безопасно. Мысли путались. В тот момент я почему-то думал, что меня выпрут из универа, и я загремлю в армию на пять лет. Судя по всему, вместе с Аликбеком, чьим пропуском я воспользовался. А ведь мы планировали служить, как нормальные выпускники, год. Алька со своей красной корочкой вообще мог рассчитывать на трехмесячную альтернативную службу. Короче от меня одни проблемы. Ну, меня-то армия ничем не удивит, а вот Альку там даже девчонки бить будут, наверное. Он хлипкий. Ещё всплыла в памяти старая Батина армейская песня. Он её часто насвистывает:

– Ура! Я дурак!

Чтобы в Красной Армии служить,

Спинозой можно и не быть,

Но я такой дегенерат,

Что не годен и в стройбат.

Я писаю в простыни,

Я делаю в штаны.

Таким западло и на час

Доверить мирный сон страны.

Царевич молча меня разглядывал. Наверное, как и я, он не знал, что сказать и не совсем отчетливо понимал, что происходит. Интересно, куда бы он делся, если бы я не стоял возле двери? Возможно, Юровский вынес бы его сам. Посадил в лесу на пенек, и оставил умирать. По уму нужно было подождать Коловрата Вавиловича. Надо думать, что за долгие годы работы у него бывало всякое. Он, конечно, уже знает, что Алексея Николаевича на расстреле не было. Я сказал «по уму»? Забудьте! Мозг подбрасывал мне какие угодно воспоминания, ненужные факты и кадры из старых фильмов. Все, кроме действительно правильного решения. И, если честно, я был в ужасе.

Дверь не открылась. И вот тут мне стало страшно по-настоящему. Особенно после того, как я с трудом спустился по скользкой от утренней росы траве на дно оврага. Ноги у меня были мокрые, штаны тоже. Руки замерзли, хотя сам я весь вспотел, пока сюда добрался с грузом на руках. Последние метров сто вообще думал, что сдохну, хотя, мальчик весил, как перышко, а через тонкую ткань его рубашки я чувствовал кости. Он тоже замерз и весь трясся. Усадив Алешу на кочку, показавшуюся мне наиболее удобной, я зашел в нору, которую сверху вообще не было видно, и попробовал открыть камеру. Прикладывал ключ к маленькой металлической плашке всеми известными способами, дул на него, тер об мокрую штанину контактную полосу. Ничего не помогало.

Это был ещё один довод в пользу армии. Специалист не стал бы соваться в сомнительную авантюру, воровать приговоренного к смерти подростка прямо с казни, а потом тащить его к себе домой. Может быть, и дома-то у меня уже нет. Кто может сказать, как я повлиял на ход истории? Что, если я приду к родителям, а они меня не узнают? Однополые браки вне закона, и они вообще не встретились. Или даже не родились! Не родился Хокинг, не изобрел аппарат времени, и я сейчас ломлюсь в пустую, не работающую дверь со своим ставшим бесполезным ключом. Тогда мы с профессором Санаевым застряли тут навсегда. Нам придется пережить ужасы революции, голод, гражданскую войну (почему-то в тот момент я был уверен, что профессор не убьет меня лично). А, если доживем, то и Великую Отечественную. Я в отчаянии пнул дверь ногой, и она подалась назад. Все-таки, я имбецил. Совсем забыл, что дверь открывается ключом только там, где есть электричество. А с другой стороны она просто открывается. РУКАМИ! Босс, я всё выучу. Честное слово!

Внутри было тесно и темно. Если вдвоем и стоя, то норм. Но я втиснулся в камеру, неся на руках человека. И это странно. Можно подумать, историки никогда не бывают ранены, пьяны и их не приносят сюда без признаков жизни. С трудом повернувшись, я уцепился за ручку, и прокрутил её на один оборот. Двери с другой стороны моментально разъехались. Нам незачем прятаться. Овраг в современном мне лесу под Екатом давно снабдили лестницей. Правда, траволатора для инвалидов здесь тоже нет. Это дискриминация, конечно. Но как её преодолеть, пока никто не знает даже американцы. Хокинг сам ни разу не проходил через свой реактор, а, вернее, не проезжал. Трудно ожидать, что какие-нибудь неандертальцы у второго выхода с распростертыми объятиями встретят человека в инвалидном кресле.