Читать книгу «Искусство и сама жизнь»: Избранные письма - Винсент Ван Гог - Страница 6

После увольнения из «Гупиль и К^о» Винсент отправляется в Рамсгейт, близ Лондона, чтобы занять должность помощника учителя в школе-интернате для мальчиков под руководством Уильяма Стокса. После месяца на испытательном сроке ему позволяют остаться, однако без жалованья. Вскоре школа переезжает в Айлворт. В июле Винсент переходит на службу в другую школу в Айлворте, которой руководит методистский священник Томас Слейд-Джонс. Письма брату, относящиеся к этому периоду, становятся значительно длиннее и полны явных и скрытых отсылок к библейским текстам, помимо которых Винсент увлеченно читает и цитирует литературу, подходящую его нынешнему настроению: романы «Сцены из жизни духовенства» и «Феликс Холт» писательницы Джордж Элиот, «Путь паломника» Джона Беньяна и трактат Фомы Кемпийского «О подражании Христу».

Винсент вдохновлен представившейся ему возможностью подготовить и прочесть проповедь; затем на общественных началах Винсент некоторое время проповедует в церкви Тернем-Грин и преподает в воскресной школе при ней. На семейном совете во время рождественских каникул решено, что, поскольку перспективы, открывающиеся перед ним в Англии, незавидны, Винсенту будет лучше вернуться в Нидерланды.

075 (–). Теодорусу Ван Гогу и Анне Ван Гог-Карбентус. Рамсгейт, понедельник, 17 апреля 1876

Хорошо добрался. Интернат, 24 мальчика. Полагаю, это славно. Всем поклон.

В. В. Г.

076 (60). Теодорусу Ван Гогу и Анне Ван Гог-Карбентус. Рамсгейт, понедельник, 17 апреля 1876

Рамсгейт, 17 апреля [1876]

Дорогие папа и мама,

вы уже, должно быть, получили телеграмму, но наверняка хотели бы услышать подробности. В вагоне я написал кое-что и посылаю это вам, чтобы вы знали, как я провел время в поездке.

Пятница

Сегодня мы хотим быть вместе. Что важнее: радость от новой встречи или грусть прощания?

Мы уже не раз прощались друг с другом; в этот раз грусти было больше, чем раньше, с обеих сторон, но и бесстрашия тоже благодаря более твердой вере, более сильной потребности в благословении. И разве не сопереживала нам природа? Пару часов назад было очень пасмурно и довольно промозгло.

Теперь я смотрю на бескрайние луга: там все замерло, солнце садится за серыми облаками, покрывая золотым маревом землю. В эти первые часы после прощания – которые вы проведете в церкви, а я на вокзале и в поезде – мы так скучаем друг по другу и так много думаем об остальных: о Тео и Анне и о прочих сестрах и братьях.

Мы только что проехали Зевенберген, и я вспомнил тот день, когда вы привезли меня туда, и как я, стоя на крыльце господина Провили, смотрел вслед вашей повозке, уезжавшей по мокрой дороге. А потом тот вечер, когда мой отец впервые приехал меня навестить. И тот первый приезд домой на Рождество.

Суббота и воскресенье

На корабле я очень много думал об Анне, все напоминало мне о нашем с ней совместном путешествии.

Погода была ясная, и Маас был невероятно красив и еще вид дюн с моря – белых, сверкавших на солнце. Последним, что я увидел в Голландии, стала маленькая серая колокольня.

Время до заката я провел на палубе, но потом стало немного холодно и промозгло.

На следующее утро, в поезде, что шел из Хариджа в Лондон, я любовался черными пашнями в предрассветных сумерках и зелеными лугами с овцами и ягнятами; там и сям виднелись живые колючие изгороди, было и несколько больших дубов с темными ветками и покрытыми серым мхом стволами. На тускло-голубом небе оставалось несколько звезд, над горизонтом тянулась полоса серых облаков. Еще до того, как взошло солнце, я услышал пение жаворонка.

Когда мы прибыли на последнюю перед Лондоном станцию, взошло солнце. Полоса серых облаков исчезла, и появилось солнце, такое простое и невероятно большое – настоящее пасхальное светило. Трава блестела от росы и ночных заморозков.

Но все же мне больше по сердцу тот серый час, когда мы прощались друг с другом.

В субботу днем я оставался на палубе, пока солнце не зашло. Всюду, куда бы ни падал взгляд, вода была темно-синей, а волны – довольно высокими, с белыми барашками. Берег уже пропал из виду. Небо было голубым, чистым и без единого облачка.

Заходящее солнце отбрасывало полоску блестящего света на воду.

Это было грандиозное и величественное зрелище, но все же более простые, тихие вещи поражают гораздо глубже: сейчас я невольно вздрогнул, вспомнив ночь в душной каюте, с курящими и поющими пассажирами.

Поезд из Лондона в Рамсгейт отправлялся через 2 часа после моего прибытия. Дорога заняла еще примерно 4¹/₂ часа. Это был живописный путь, кроме того, часть его проходила по холмистой местности. Внизу холмы покрыты редкой травой, а наверху – дубовыми лесами. Очень напоминает наши дюны. Между холмами расположилась деревня с серой церковью, которая поросла плющом, как и большинство домов. Фруктовые сады были в цвету, небо было голубым, с серыми и белыми облаками.

Мы также проезжали мимо Кентербери, города, где осталось много средневековых зданий, особенно великолепна там церковь в окружении вязов. Раньше мне попадались картины с видами этого города.

Как вы можете представить, задолго до прибытия я уже сидел у окна, высматривая Рамсгейт.

Около часа я прибыл к мистеру Стоксу. Его не было на месте, но он вернется сегодня вечером. Пока он отсутствует, его заменяет сын (ему 23 года, я полагаю), школьный учитель из Лондона. Миссис Стокс я встретил днем за обедом. Здесь 24 мальчика от десяти до четырнадцати лет. (Было приятно смотреть, как эти 24 мальчика едят.)

Итак, школа невелика. Окно выходит на море.

После еды мы пошли прогуляться по берегу, там очень красиво. Дома на море в основном построены из желтого камня, в простом готическом стиле, их сады полны кедров и темных вечнозеленых кустарников.

Там есть порт, в нем полно кораблей, и он окружен каменными набережными, по которым можно гулять. А если пройти дальше, видно море в его естественном состоянии, и это красиво.

Вчера все было окрашено в серый цвет.

Вечером мы с мальчиками пошли в церковь. На стене церкви надпись: «Я с вами во все дни до скончания века».

Мальчики ложатся спать в 8 часов и встают в 6.

Еще здесь есть младший учитель, ему 17 лет. Он, 4 мальчика и я спим в доме неподалеку: там мне отвели маленькую комнатку, на стены которой не помешает повесить пару гравюр.

На сегодня достаточно, какие славные дни мы с вами провели, благодарю, благодарю за все. Передавайте большой привет Лис, Албертине и братьям, и я мысленно жму [вам] руку.

Любящий вас Винсент

Спасибо за ваши письма, которые я только что получил. Я напишу вскоре опять – после того, как проведу здесь несколько дней и увижусь с мистером Стоксом.

079 (63). Тео Ван Гогу. Рамсгейт, пятница, 28 апреля 1876

Рамсгейт, 28 апреля 1876

Дорогой Тео,

многие лета; мои самые сердечные поздравления с этим днем, пусть наша любовь друг к другу будет только крепнуть с возрастом.

Я так рад, что у нас с тобой так много общего: не только воспоминания о прошлом, но и то, что ты работаешь в той же фирме, в которой я трудился до недавнего времени, а значит, ты знаешь такое же количество людей и мест, что и я; кроме того, ты, как и я, очень любишь природу и искусство.

Ты, должно быть, уже получил письмо с объявлением Анны [о поиске работы]. Еще одно объявление размещено в «Daily News», и нам остается только надеяться на успех.

Мистер Стокс рассказал мне, что после каникул он планирует переехать – разумеется, вместе со всей школой – в деревню на берегу Темзы, часах в трех езды от Лондона. Там он обустроит школу иначе и, возможно, расширит.

А сейчас расскажу о прогулке, которую мы вчера совершили. Мы отправились в морскую бухту, дорога проходила через поля молодой пшеницы, вдоль живых изгородей боярышника и т. п. Придя туда, мы увидели слева высокую отвесную стену из песка и камней, высотой с трехэтажный дом. Наверху росли старые корявые кусты боярышника – их стволы и ветви, черные и серые от коркового лишайника, из-за [постоянного] ветра склонились в одну сторону, – а также несколько кустов бузины.

Мы шли по берегу, покрытому большими серыми камнями, известняком и ракушками.

Справа от нас было море – очень спокойное, будто тихий пруд, – и в нем отражался свет чистого серого неба, где заходило солнце. Было время отлива, и вода стояла очень низко.

Спасибо за твое вчерашнее письмо, я очень рад, что Виллем Валкис начнет работать в фирме. Кланяйся ему от меня. Я бы хотел когда-нибудь опять прогуляться с вами обоими по роще Босьес к Схевенингену.

Хорошего тебе дня сегодня, и поприветствуй от моего имени всех, кто будет обо мне спрашивать, и верь мне,

твой любящий брат Винсент

Хорошего тебе дня сегодня, мой мальчик, и счастливого и благословенного года. Это важный возраст, которого мы оба уже достигли и от которого теперь многое зависит. Пусть все сложится удачно.

Я буду рад, если Анна что-нибудь найдет, но такие места, какого она хочет, все еще довольно редки. Здешняя больная дама, которой требовался уход, получила 300 писем в ответ на свое объявление.

Крепко жму тебе руку в мыслях. Прощай!

083 (67). Тео Ван Гогу. Рамсгейт, среда, 31 мая 1876

Рамсгейт, 31 мая 1876

Дорогой Тео,

молодец, что съездил 21 мая в Эттен, это счастье, что четыре из шести [наших] были дома. Папа в подробностях написал мне, как прошел тот день. Благодарю также за твое последнее письмо.

Писал ли я тебе о шторме, свидетелем которого недавно стал? Море было желтоватым, в особенности на уровне пляжа; на горизонте одна-единственная полоска света, и над ней – невероятно огромные темно-серые облака, и можно было увидеть, как из них косыми линиями льется дождь. Ветер сдувал белую пыль с тропинки на камни в море и сгибал росшие на скалах цветущие кусты боярышника и желтофиоли.

Справа были поля молодой зеленой пшеницы, а вдалеке – город с башнями, мельницами, шиферными крышами, домами в готическом стиле и портом внизу, между двух вдающихся в море дамб; он напоминал города с гравюр Альбрехта Дюрера. В прошлое воскресенье я тоже наблюдал за морем, все было темно-серым, но на горизонте уже брезжил рассвет. Было еще очень рано, но уже пел жаворонок. И соловьи в садах у моря. Вдалеке – свет маяка, сторожевой корабль и т. д.

Той же ночью я смотрел из окна своей комнаты на видневшиеся вдалеке крыши домов и на верхушки вязов, темных на фоне ночного неба. Над крышами блестела одна-единственная, но красивая, большая и дружелюбная звезда. И я думал обо всех нас, о годах моей жизни, что уже прошли, и о нашем доме, и мне вспомнились эти слова и это чувство: «Не дай мне быть беспутным сыном, дай мне еще свое благословение, не потому, что его достоин, но ради воли моей матери. Ты есть Любовь, все покрывающая. Без Твоего непреходящего благословения мы бессильны».

Прилагаю рисунок с видом из окна школы, откуда мальчики смотрят вслед своим родителям, возвращающимся на станцию после визита к ним. Многие [из них] никогда не забудут вид из этого окна. Жаль, ты не мог этого видеть на той неделе, когда у нас были дождливые дни, особенно в сумерках, когда зажигаются фонари и их свет отражается в мокрой мостовой.

В те дни мистер Стокс бывал не в духе, и если мальчики, по его мнению, слишком сильно шумели, вечерами они оставались без хлеба и чая. Ты бы видел, как они стояли и смотрели из того окна, в этом было что-то меланхоличное; еда и питье – то малое, на что они могут надеяться и что помогает им пережить каждый день.

Мне бы хотелось, чтобы ты увидел, как они идут по темной лестнице и затем через коридор к столу. И все это освещает дружелюбное солнце.

Еще одно особенное место – комната с прогнившим полом и шестью тазами, где они моются стоя и где на умывальный столик через разбитое оконное стекло падает лишь бледный луч света, – действительно, картина довольно тоскливая. Я бы с удовольствием провел с ними зиму, просто чтобы узнать, на что это похоже.

Ребята поставили масляное пятно на твоем рисунке, прости их за это.

Прилагаю несколько строк для дяди Яна.

А теперь хорошего вечера, и если кто-нибудь будет спрашивать обо мне, пожелай им от меня хорошего дня. Навести как-нибудь Борхерса. Если увидишь его, кланяйся ему от меня, а также Виллему Валкису и всем у Роосов. Мысленно жму руку.

Твой любящий брат Винсент

084 (69). Тео Ван Гогу. Уэлвин, суббота, 17 июня 1876

Уэлвин, 17 июня 1876

Дорогой Тео,

в прошлый понедельник я отправился из Рамсгейта в Лондон. Мне предстоял долгий путь, и, когда я уходил, стояла страшная жара – она продержалась до самого вечера, когда я уже достиг Кентербери. В тот же вечер я двинулся дальше, пока не дошел до нескольких больших буков и вязов у большого пруда, где немного отдохнул. В половине четвертого утра птицы уже начали петь при виде зари, и я продолжил путь. Идти было приятно. Днем я пришел в Чатем: за частично затопленными низкими лугами, на которых кое-где растут вязы, вдали видна полная кораблей Темза. Я полагаю, что там всегда пасмурно. Мне попалась телега, на которой я проехал милю или чуть больше, но затем извозчик свернул к трактиру, и я, подумав, что он пробудет там довольно долго, продолжил свой путь пешком, к вечеру добрался до хорошо знакомых предместий Лондона и пошел к центру города по длинным-длинным «roads»[17]. В Лондоне я пробыл два дня, бегая рысцой из одного конца города в другой, чтобы повидаться с разными людьми, в том числе с пастором, которому я писал ранее. Посылаю тебе перевод письма, чтобы ты знал, что я начинаю [свои поиски] с чувством «Отче, я недостоин!» и «Отче, будь милостив ко мне!». Если я найду работу, это, скорее всего, будет чем-то средним между священником и проповедником в предместьях Лондона, среди рабочего люда. Не рассказывай об этом пока никому, Тео. Мое жалованье у мистера Стокса будет очень низким. Скорее всего, [мне предоставят] только питание, жилье и немного свободного времени, чтобы давать частные уроки, а если свободного времени не будет совсем, мне заплатят не больше 20 фунтов за год.

А пока продолжаю: в первую ночь я остановился у мистера Рейда, а во вторую – у мистера Гледуэла, и они были очень-очень добры ко мне. Мистер Гледуэл поцеловал меня вечером, пожелав спокойной ночи, и это меня подбодрило, я надеюсь, что в будущем мне представится возможность еще больше сдружиться с его сыном. Вечером я хотел отправиться в Уэлвин, но из-за ливня они буквально силой оставили меня у себя. Однако в 4 часа утра, когда дождь слегка поутих, я двинулся туда. Сперва была долгая прогулка из одного конца города в другой, примерно 10 миль (по 20 минут на каждую). В 5 часов дня я уже был у сестры и очень обрадовался, увидев ее. Она хорошо выглядит, и тебе, как и мне, понравилась бы ее комната со «Страстной пятницей», «Христом в Гефсиманском саду», «Mater Dolorosa» и т. д., обвитыми плющом вместо рам. Мой мальчик, возможно, читая мое письмо тому пастору, ты подумаешь: «Не такой уж он[18] и дурной человек». Однако он именно таков. Все же время от времени представляй его таким, какой он есть. Мысленно жму руку.

Ваше Высокопреподобие,

сын пастора, у которого нет средств и времени, чтобы посещать занятия в Королевском колледже, так как ему приходится зарабатывать на хлеб, и, кроме того, он на пару лет старше тех, кто туда обычно поступает, и даже сейчас он все еще не начал подготовительные занятия по латыни и греческому языку, очень желал бы, несмотря на все это, найти место, связанное с церковью, пусть даже место пастора, получившего образование в колледже, ему недоступно.

Мой отец – пастор в одной голландской деревне. Когда мне исполнилось 11, я пошел в школу и учился там до 16 лет. Когда пришло время выбирать профессию, я не знал, чему отдать предпочтение. Однако благодаря посредничеству моего дяди, компаньона в фирме «Гупиль и К°», занимающейся продажей произведений искусства и изданием гравюр, я получил должность в ее гаагском отделении. Я проработал там три года. Затем я отправился в Лондон, чтобы изучать английский язык, а оттуда через два года – в Париж. Под давлением различных обстоятельств я покинул фирму господ Гупиль и вот уже два месяца работаю учителем в школе мистера Стокса в Рамсгейте. Но так как моя цель – это должность, связанная с церковью, я продолжаю свои поиски.

Хоть я и не получил церковного образования, но, возможно, моя прошлая жизнь, проведенная в путешествиях и в различных странах, общение с разными людьми, богатыми и бедными, религиозными и нерелигиозными, разнообразная деятельность, дни физического труда, сменявшиеся днями канцелярской работы и т. д., а также знание нескольких языков могут частично возместить отсутствие соответствующего образования. Но еще более веская причина порекомендовать Вам себя – врожденная привязанность к церкви и ко всему церковному, той церкви, которая время от времени погружалась в спячку, но тем не менее всякий раз просыпалась, а также – если мне будет позволено это сказать, несмотря на [испытываемое мной] чувство серьезной неполноценности и [осознание] своего несовершенства, – Любовь к Богу и к людям. И, кроме того, когда я думаю о прошлом и о доме моего отца в нидерландской деревне, ко мне приходит мысль: «Отче, я согрешил против Неба и перед Тобою и уже недостоин называться сыном твоим, прими меня в число наемников твоих. Будь милостив ко мне, грешнику». Когда я жил в Лондоне, я посещал Вашу церковь и не забыл Вас. Теперь я прошу Вас дать мне рекомендацию, что помогло бы мне при поисках места, и по-отечески присматривать за мной, если мне удастся его найти. Я очень часто бывал предоставлен самому себе и верю, что Ваш отеческий взгляд может благотворно повлиять на мою судьбу.

Заранее благодарю Вас за все, что Вы сочтете нужным сделать для меня.

088 (73). Тео Ван Гогу. Айлворт, пятница, 18 августа 1876

Айлворт, 18 авг. 1876

Дорогой Тео,

вчера я побывал у Гледуэла, который на несколько дней приехал домой. У них в семье произошел очень печальный случай: его сестра, девушка, полная жизни, брюнетка с карими глазами, 17 лет от роду, упала с лошади в Блэкхите, она была без сознания, когда ее нашли, и 5 часов спустя, не приходя в себя, скончалась.

Как только я узнал о том, что произошло, и о том, что Гледуэл дома, я отправился к нему. Вчера утром я вышел из дому в 11 часов и отправился пешком в Льюишем, путь был длинный и пролегал из одного конца Лондона в другой, в 5 часов я пришел к дому Гледуэлов. Я также сходил в их магазин, но тот был закрыт.

Все только вернулись с кладбища, это был поистине дом скорби, и хорошо, что я там побывал. Я испытывал смущение и чувство стыда при виде такого глубокого, вызывающего почтение горя, ибо эти люди достойны уважения.

Блаженны плачущие, блаженны те, кого «огорчают, но они всегда радуются»[19], блаженны простые сердцем, потому что Бог утешает скромных. Блаженны те, кто встречает Любовь на своем пути, кто тесно связан друг с другом, потому что им все содействует ко благу. Я долго, до самого вечера, беседовал с Гарри обо всем – о Царствии Господа и о Его Библии. Мы прогуливались по станции и разговаривали и наверняка никогда не забудем те минуты, которые предшествовали нашему прощанию.

Мы хорошо знаем друг друга: его работа была моей работой, он знает там тех же людей, которых знаю я, его жизнь была когда-то моей жизнью, и я полагаю, что мне было позволено так глубоко заглянуть в жизнь этой семьи потому, что я люблю их, потому, что чувствую настроение и атмосферу их бытия и жизни, а не только потому, что мне известны подробности этой жизни.

Мы прогуливались по станции, окруженные будничным миром, но нас переполняли чувства, которые не были будничными.

Они, эти минуты, длились недолго, и нам вскоре пришлось попрощаться друг с другом. Из поезда открывался прекрасный вид на Лондон, который вырисовывался в темноте, на [собор] Святого Павла и другие церкви вдалеке. Я доехал до Ричмонда и пошел вдоль Темзы в Айлворт, это была прекрасная прогулка: слева – парки с большими тополями, дубами и вязами, справа – река, в которой отражались большие деревья. Это был прекрасный, почти торжественный вечер; в четверть одиннадцатого я добрался домой.

Благодарю за твое последнее письмо. Ты еще не сообщал мне, что госпожа Винсент умерла. Как же часто я провожал ее вечерами домой! Ты еще иногда заходишь в гости к Борхерсу? С каким бы удовольствием я отправился с тобой пешком в Хувен! Я часто занимаюсь библейской историей с мальчиками и прошлым воскресеньем я читал с ними Священное Писание. Утром и вечером мы все читаем Библию, поем и молимся, и это славно. В Рамсгейте мы тоже делали это, и когда 21 сын лондонских рынков и улиц молился: «Отче наш, сущий на небесах, хлеб наш насущный дай нам на сей день», то порой это напоминало мне клич молодых воронов, который слышит Господь, и мне было приятно молиться с ними, и, вероятно, я даже опускал голову ниже, чем они, произнося слова: «Do not lead us into temptation but deliver us from evil»[20].

Я все еще переполнен впечатлениями от вчерашнего дня; должно быть, славно быть братом того человека, который вчера так горевал, я имею в виду, «блаженны плачущие» в мужской скорби, и мне так хотелось утешить его отца, но я стеснительно стоял [в стороне] до тех пор, пока не смог поговорить с сыном. В том доме вчера происходило нечто священное.

Ты уже читал «A life for a life», то есть по-голландски «Жизнь за жизнь», той писательницы, которая написала «Джона Галифакса»? Тебе бы очень понравилось. Как у тебя обстоят дела с английским?

Было очень приятно вновь совершить долгую прогулку: здесь, в школе, очень мало гуляют. Когда я думаю о своей полной борьбы жизни в Париже в прошлом году и о том, как я живу здесь, где порой целый день не могу выйти из дому или, по крайней мере, за пределы сада, то порой спрашиваю себя: когда я вновь вернусь в тот мир? Если я все же вернусь туда, то, скорее всего, это будет иная работа, чем в прошлом году. Но кажется, мне больше по душе заниматься библейской историей с мальчиками, чем гулять: первое представляется мне более или менее безопасным.

А пока кланяйся от меня Роосам и остальным, если вдруг кто-нибудь спросит обо мне. Как поживают семейства ван ден Берг и ван Стокум с улицы Бёйтенхоф, слышно ли что-нибудь о них? Мысленно жму руку и желаю тебе всего наилучшего.

Твой крепко любящий брат Винсент

Прилагаю письмо для Мауве. Ты можешь его прочитать; полагаю, не стоит забывать старых знакомых, поэтому время от времени я отправляю письма и тем, кто остался в Париже, Суку и остальным.

Если ты сможешь уговорить кого-нибудь прочитать Джорджа Элиота, «Сцены из жизни духовенства» и «Феликса Холта», то сделаешь доброе дело. Первая книга невероятно прекрасна. Порекомендуй как-нибудь первую книгу Каролине и Мауве и, если удастся, господину Терстеху.

Не мог бы ты в ответном письме написать, действительно ли нидерландский фунт масла стоит 80 центов и, если это другой фунт, какую часть от килограмма он составляет?

Передавай также от меня поклон госпоже и господину Терстех и Бетси.

Я пишу тебе между уроками, в спешке, как видишь.

096 (79). Тео Ван Гогу. Айлворт, пятница, 3 ноября 1876

Айлворт

Дорогой Тео,

уже давно нужно было послать тебе весточку.

Слава богу, дело идет на поправку, я с таким нетерпением жду Рождества – этот день, скорее всего, наступит настолько быстро, что мы и не заметим, хотя сейчас кажется, что до него еще очень далеко.

Тео, в прошлое воскресенье твой брат впервые проповедовал в доме Господнем, в месте, о котором сказано: «Пошлю мир на землю вашу». Сейчас я опишу, как это было. Пусть это станет первым опытом в череде многих.

Стоял ясный осенний день, я совершил отличную прогулку отсюда до Ричмонда – шел вдоль Темзы, в которой отражались большие каштановые деревья с копной желтых листьев и ясное синее небо, а между верхушками виднелась та часть Ричмонда, которая расположена на холме: дома с красными крышами и незанавешенными окнами, зеленые сады и серая колокольня, возвышающаяся над ними, а внизу – большой серый мост с высокими тополями по обеим сторонам, и было видно, как по нему ходят люди, маленькие черные фигурки. Когда я проповедовал с кафедры, я чувствовал, что вновь вышел из темного подземелья на приветливый дневной свет, и я испытываю радость, думая, что отныне, куда бы ни отправился, буду проповедовать там Евангелие, – тот, кто хочет делать это хорошо, в сердце должен носить Евангелие, да ниспошлет Он его нам. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. Вкусите, и увидите, как благ Господь! Блажен человек, который уповает на Него[21]. Верен Призывающий вас, Который и сотворит сие. Ты знаешь достаточно о мире, Тео, чтобы понимать: бедный проповедник одинок, но Он способен пробуждать в нас еще бóльшую сознательность и твердую веру. «Но я не один, потому что Отец со Мною».

Но, мальчик мой, как же я жду Рождества и скучаю по всем вам, я будто сделался старше на несколько лет всего за пару месяцев.

Мой мальчик, если нас постигнут разочарования, болезни и невзгоды, давай поблагодарим Его за то, что Он привел нас в этот час, и давай не будем забывать о смирении, ибо сказано: «А вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего перед словом Моим». Вчера вечером я опять отправился в Ричмонд и гулял там по большому лугу, окруженному деревьями и домами, над которыми возвышалась колокольня. Смеркалось, трава была покрыта росой; с одной стороны небо полыхало от зашедшего за горизонт солнца, а с другой стороны уже всходила луна. Под деревьями прогуливалась пожилая дама (одетая в черное), у нее были красивые седые волосы. Посреди луга мальчики разожгли большой костер, его отблески можно было видеть издалека, и я думал вот о чем: «И на закате своей жизни, устав от бедствий и борьбы, спою во славу Твою песню за каждый день, что дал мне Ты». Прощай, мысленно жму руку.

Твой крепко любящий брат Винсент

Мой поклон господину и госпоже Терстех, Хаанебекам, ван Стокумам и всему семейству Роосов и ван Итерсону, а также всем, с кем я знаком, если тебе доведется их встретить.

Твой брат был довольно взволнован, когда стоял у подножия кафедры со склоненной головой и молился: «Авва Отче, пусть имя Твое станет нашим началом».

Я надеюсь, что через восемь дней я буду проповедовать в церкви господина Джонса [на тему] «Господь же ежедневно прилагал спасаемых к Церкви», об Иоанне и Феагене.

Псалом 119: 19: «Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих»[22].

Это давнее и справедливое убеждение: наша жизнь – это путешествие пилигрима, мы – странники на земле, и да будет так, ведь мы не одиноки, ибо Отец наш с нами. Мы – пилигримы, наша жизнь – это длинный путь: путешествие с земли на небо.

Вот оно, начало этой жизни. Есть такие, кто больше не помнит Ее скорби и радостного томления от того, что на свет родился человек. Она – наша Мать. Наше путешествие закончится в доме Нашего Отца, где много обителей, куда Он отправился до нас, чтобы приготовить нам место. Эта жизнь закончится тем, что мы называем смертью, – в этот час ставшие свидетелем этого произносят такие слова, видят и ощущают такие вещи, которые спрятаны в тайных уголках их сердец; ведь у всех нас в сердце есть нечто подобное или предчувствие этого. Мгновение, когда человек приходит в этот мир, сопровождается скорбью, но также и радостью, глубокой и неописуемой, – такая великая благодарность, что она достигает самых высоких Небес. Да, Ангелы Господни улыбаются, они полны надежд и ликованья, когда человек приходит в этот мир. Печаль сопровождает час смерти, но и тогда присутствует невыразимая радость, если час смерти наступает для того, кто подвигом добрым подвизался. И был Тот, кто сказал: «Я есмь воскресение и жизнь, верующий в Меня, если и умрет, оживет». Один апостол услышал глас с неба: «Блаженны мертвые, умирающие в Господе… они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними». Радость сопровождает приход человека в этот мир, но еще бóльшая радость настает, когда Душа прошла через великие страдания, когда Ангел рождается на Небесах. Сетование лучше радости – ведь даже при смехе болит сердце, – лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира, потому что при печали лица сердце делается лучше. В нашей природе заложена скорбь, но для тех, кто умеет и учится смотреть на Иисуса Христа, всегда есть причина возрадоваться. Истину сказал святой Петр: «Нас огорчают, а мы всегда радуемся». Для тех, кто верует в Иисуса Христа, нет смерти и нет скорби, которая не была бы смешана с надеждой, нет отчаяния – только постоянное возрождение, постоянный исход от тьмы к свету. Они не скорбят так, как те, у кого нет надежды, – христианская вера делает жизнь неувядаемой.

Мы – странники и пришельцы на Земле: мы приходим издалека и уходим далеко. Наш жизненный путь начинается у ласковой груди нашей Матери на земле и завершается в объятиях нашего Отца на небесах. Все на земле меняется, у нас нет здесь постоянного града, все через это проходят: по Божьей воле мы должны расстаться с тем, чем более всего дорожим на земле, – мы сами во многом меняемся, мы не такие, какими были раньше, и не останемся такими, каковы мы сейчас. Из младенцев мы вырастаем в мальчиков и девочек, в юношей и девушек и, если Господь будет милосерден, в мужей и жен, Отцов и Матерей, в свой черед, и потом медленно, но верно лицо, когда-то бывшее «ранней утренней росой», приобретает морщины, глаза, которые излучали молодость и радость, говорят об искренней, глубокой и нешуточной грусти, хоть они и могут сохранить огонь Веры, Надежды и Милосердия, хоть они и могут лучиться духом Господа. Наши волосы седеют или выпадают – ах, – действительно, мы лишь проходим по земле, мы лишь проходим по жизни, мы – странники и пришельцы на Земле. Мир проходит и великолепие. Пусть дни нашей старости будут ближе к Тебе и потому лучше нынешних.

И все же мы не должны жить как попало – нет, нас ждет борьба и битва. Что же нам делать: мы должны любить Господа всеми силами, всей мощью, всем сердцем, всей душой, мы должны возлюбить своего ближнего, как самого себя. Мы должны соблюдать эти две заповеди, и, если будем им следовать, если будем беззаветно преданы им, мы не будем одиноки, ибо наш Отец Небесный будет с нами, будет помогать и направлять нас, давать нам силы день за днем, час за часом, и мы всё сможем с Иисусом Христом, укрепляющим нас. Мы – странники на Земле, не скрывай от нас заповедей Твоих. Открой очи наши, чтобы мы увидели чудеса закона Твоего. Научи нас исполнять волю Твою и убеди наши сердца, что любовь Христова объемлет нас и что мы вынуждены делать то, что должно, чтобы спастись.

Наша жизнь: мы можем сравнить ее с путешествием, мы идем от места, где родились, к далеким небесам. Наши ранние годы можно сравнить с хождением под парусом по реке, но вскоре волны становятся выше, ветер усиливается, мы оказываемся в море, едва осознав это, и тогда от сердца к Господу возносится молитва: «Защити меня, о Господи, ибо мой челн так мал, а Твое море так велико». Сердце человека очень похоже на море, в нем случаются бури, приливы и отливы, и в его глубинах точно так же скрываются жемчужины. Сердце, ищущее Господа и благочестивой жизни, переживает больше бурь, чем любое другое. Давайте посмотрим, как Псалмопевец описывает шторм на море, Он наверняка испытал шторм в своем сердце, раз сумел так его описать. Мы читаем в 107-м псалме[23]: «Отправляющиеся на кораблях в море, производящие дела на больших водах видят дела Господа и чудеса Его в пучине. Он речет, – и восстанет бурный ветер и высоко поднимает волны его: восходят до небес, нисходят до бездны; душа их истаевает в бедствии; они кружатся и шатаются, как пьяные, и вся мудрость их исчезает. Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он вывел их из бедствия их. Он превращает бурю в тишину, и волны умолкают. И веселятся, что они утихли, и Он приводит их к желаемой пристани».

Разве мы не испытываем этого тогда, когда плывем по морю нашей жизни? Не чувствует ли каждый из вас вместе со мной бурь жизни, или их предзнаменований, или воспоминаний о них?

Давайте прочтем в Новом Завете описание иного морского шторма, того, что мы найдем в Евангелии от Иоанна, в шестой части в стихах с 17-го по 21-й: «И ученики, войдя в лодку, отправились на ту сторону моря, в Капернаум. Дул сильный ветер, и море волновалось. Проплыв около двадцати пяти или тридцати стадий, они увидели Иисуса, идущего по морю и приближающегося к лодке, и испугались. Они хотели принять Его в лодку; и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли». Вы, кто испытывал великие бури жизни, вы, кто пережил волны и шторма Господа, разве вы не слышали, когда ваше сердце замирало от страха, любимый, хорошо знакомый голос – в его тоне было то, что напоминало вам голоса, которые очаровывали вас в детстве, – голос Его, чье имя Спаситель и Князь мира, который говорил, будто обращаясь к вам лично, будто это предназначалось лично вам: «Это Я, не бойтесь». Не бойтесь. Да не смутится сердце ваше. Наши жизни были спокойными до настоящего времени, спокойными в сравнении с тем, что испытывали другие, – давайте же не будем бояться штормов жизни, среди высоких волн моря и под серыми тучами в небе мы увидим, как приближается Он – тот, по кому мы так скучали и искали, тот, кто нам так нужен, и мы услышим Его голос: «Это Я, не бойтесь». И если после часа или целых месяцев тесноты или скорби, или великих препятствий, или боли, или сожалений мы слышим, как Он нас спрашивает: «Любишь ли меня?», то давайте скажем: «Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя». И пусть наши сердца будут полны любовью Христовой, и пусть отсюда начнется жизнь, которую любовь Христова объемлет. Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя; когда мы оглядываемся на наше прошлое, мы порой чувствуем, будто мы любили Тебя; как бы мы ни любили, мы любили во имя Твое. Разве не ощущали мы себя часто вдовами или сиротами – и в радости и благоденствии и даже большую скорбь – из-за мысли о Тебе?

Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи – утра. К Тебе возводим очи наши, Живущий на небесах! В наши дни тоже может встречаться такая вещь, как поиски Господа.

Что мы просим у Господа? Великую ли вещь? Да, великую: мир в основании нашего сердца, покоя для нашей души, дай нам эту единственную вещь, и больше нам тогда ничего не потребуется, тогда мы сможем обойтись без многих вещей, тогда мы сможем перенести великие страдания во имя Твое. Мы хотим знать, что мы Твои и что Ты наш, мы хотим принадлежать Тебе – быть христианами. Мы нуждаемся в Отце, в Отеческой любви и Отеческом одобрении. Да сделает жизненный опыт наше око чистым и сосредоточит его на Тебе. Пусть станем мы лучше по ходу нашей жизни.

Мы говорили о штормах на жизненном пути, но теперь давайте обсудим покой и радости христианской жизни. И все же, мои дорогие друзья, будем помнить о днях трудностей и работы и сожалений, ибо даже покой может быть обманчив.

В сердцах есть свой шторм и дни плача, но также и дни безмятежности и ликования. Есть время, когда мы вздыхаем и молимся, но также есть время, когда наши молитвы становятся услышанными. Вечером водворяется плач, а наутро радость.

«Мир Мой я оставляю вам»: мы видели, что мир есть даже посреди шторма. Возблагодарите Господа, который позволил нам родиться и жить в христианской стране. Разве хоть один из нас забыл золотое время нашего детства, наш дом, даже когда мы покинули этот дом – ибо многие из нас вынуждены были покинуть его и зарабатывать на жизнь, прокладывая свой путь в мире. Разве Он не привел нас сюда, разве нам чего-то недоставало? Веруем, Господи! Помоги нашему неверию. Я все еще испытываю восторг, помню то радостное возбуждение, когда впервые внимательно присмотрелся к жизни моих родителей, когда я инстинктивно почувствовал, насколько они христиане. И я все еще испытываю это чувство вечной молодости и воодушевления, с которым я пришел к Господу, говоря: «Я тоже буду христианином». Являемся ли мы теми, кем мечтали быть? Нет, но все же жизненные страдания, многообразие вещей повседневной жизни и повседневных обязанностей, куда более многочисленных, чем мы ожидали, броски из стороны в сторону в мире возместили это – не умерло это, но спит.

Стародавняя вечная вера и любовь к Христу, может, и спит в нас, но она не умерла, и Бог может оживить ее в нас. Но даже чтобы возродиться для вечной жизни, к жизни в Вере, Надежде и Любви – к неувядаемой жизни, – к жизни христианина и христианского труженика, быть подарком Господним, творением Господа – и одного лишь Господа, – давайте все же возложим наши руки на плуг в поле нашего сердца, закинем наш невод еще раз, – давайте попытаемся еще раз, – Господу известен умысел духа, Господь знает нас лучше, чем мы знаем себя, ибо Он сотворил нас, а не мы сами. Он знает, в чем вы имеете нужду, Он знает, что́ хорошо для нас. Да благословит Он семя слова Его, которое было посеяно в наших сердцах.

С Божьей помощью мы проживем жизнь. С каждым искушением Он даст нам и облегчение.

Отче, мы молим Тебя не о том, чтобы Ты взял нас из мира, мы молим Тебя, чтобы ты сохранил нас от зла. Нищеты и богатства не давай нам, питай нас насущным хлебом. И пусть Твои песни будут нашей усладой в домах нашего паломничества. Бог отцов наших будет нашим Богом: пусть их народ будет нашим народом, их вера – нашей верой. Странники мы на Земле, не скрывай от нас заповедей своих, но пусть любовь Христова объемлет нас. Молим, чтобы не покинули мы Тебя или не отказались следовать за Тобой. Твой народ будет нашим народом, Ты будешь нашим Богом.

Наша жизнь – это путь пилигрима. Однажды я видел прекрасную картину: это был вечерний пейзаж. Вдалеке справа виднелась череда холмов, казавшаяся синей в вечернем тумане. Над холмами – великолепие заката, серые тучи в серебряных, золотых и пурпурных штрихах. Местность представляла собой равнину или степь, покрытую травой и вереском, там и сям виднелись белые стволы берез с желтыми листьями, осень уже наступила. Дорога вела к далекой, далекой горе, на вершине которой стоял город, – заходящее солнце отбрасывало на него лучи своего великолепия. По дороге шел путник с посохом в руке. Он уже проделал долгий путь и очень устал. На его пути стояла облаченная в черное женщина, фигура которой вызывала в памяти слова святого Петра: «Нас огорчают, а мы всегда радуемся». Этот Божий Ангел был помещен туда, чтобы воодушевить паломников и ответить на их вопросы:

И паломник спросил ее: «Идет дорога в гору?»

И ответила она: «До самого конца».

И спросил он снова: «И путь мой будет долог?»

И ее ответ был: «С утра до ночи, да».

И паломник продолжил шагать, огорченный, но всегда радостный: огорченный, потому что ему предстояло пройти еще очень много, путь был таким долгим. Его переполняла надежда, когда он смотрел вверх, на вечный город, сиявший вдалеке в вечерней заре, и думал о двух старых изречениях, которые он слышал давным-давно. Вот одно из них:

А вот другое:

И он сказал: «Я буду все больше уставать, но также приближаться к Тебе». Разве не ведет человек постоянную борьбу на земле? Но в этой жизни есть утешение, данное Богом. Ангел Божий, утешающий людей, – это Ангел Милосердия. Давайте не забывать о Нем. И когда все мы вернемся к повседневным делам и обязанностям, давайте не забывать, что вещи не такие, какими кажутся, что через повседневное Бог учит нас высокому, что наша жизнь – это путь пилигрима, и что мы странники на Земле, но у нас есть Бог и Отец, который хранит пришельцев, и что мы все – братья. Аминь.

А теперь да пребудет благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святаго Духа со всеми нами. Аминь.

(Священное Писание, псалом XCI)

Еще раз мысленно жму руку. Вчера вечером я побывал в Тернем-Грин, я должен был провести там службу за мистера Джонса, который приболел. Я шел туда пешком вместе с его старшим сыном, ему 17 лет, но он уже так же высок, как я, и у него растет борода. Когда-нибудь он посвятит себя семейному делу – его отец владеет большим заводом, у юноши честное, доброе, восприимчивое сердце и огромная потребность в религии, его надежды и мечты направлены на то, чтобы правильно поступать с работниками в будущем, я порекомендовал ему «Феликса Холта» Элиот. В парке было красиво: старые вязы освещал лунный свет и трава была покрыта росой. Мне было очень приятно проповедовать в той церквушке, она деревянная. Пока, Тео, пока, мой мальчик, я надеюсь, что я написал все так, чтобы ты смог это прочесть. Держись и поскорей поправляйся.

099 (82). Тео Ван Гогу. Айлворт, суббота, 25 ноября 1876

Айлворт, 25 ноября 1876

Дорогой Тео,

благодарю за твое последнее письмо, которое я получил одновременно с тем, что было послано из Эттена. Значит, ты снова в строю: все, что может рука твоя делать, по силам делай, и твоя работа и молитвы не останутся без благословения. Как бы я хотел по первому снегу отправиться вместе с вами в Хейке и в Спрюндель. Но перед тем как продолжить [свое письмо], я перепишу несколько строф, которые наверняка тебе понравятся:

В своем письме папа среди прочего написал: «Днем мне нужно было отправиться в Хувен, мама заказала экипаж, но он не смог выехать, так как лошадей еще не перековали на зиму. Поэтому я решил пойти пешком, но милый дядя Ян не хотел отпускать меня одного и поэтому решил меня проводить. Предстоял сложный путь, но дядя Ян сказал, что не так страшен черт, как его малюют. Мы целые и невредимые добрались туда и вернулись обратно, хотя разыгрался шторм и все покрылось инеем, так что дороги стали очень скользкими, и вечером было очень приятно сидеть в уютной теплой комнате, отдыхая после работы, и как же хорошо, что Тео тоже был с нами».

Давай еще раз посетим какую-нибудь церковь? Нас огорчают, а мы всегда радуемся вечной радостью в сердце, ибо мы есть нищие в Царстве Небесном, потому что во Христе мы нашли друга на всю жизнь, ближе брата, который привел нас к концу нашего путешествия, будто к двери отчего дома. Будь милостив к нам, Отче, – что Господь делает, то и хорошо.

В прошлое воскресенье вечером я побывал в Петершаме, деревне на берегу Темзы: утром я был в воскресной школе в Тернем-Грин, откуда после заката отправился в Ричмонд, а затем – в Петершам. Вскоре стемнело, и я плохо знал, куда идти, это была на удивление грязная дорога поверх дамбы или возвышенности на склоне, поросшем суковатыми вязами и кустами. В конце концов я увидел у подножия холма свет в домике и начал пробираться туда, и там мне подсказали дорогу. Мой мальчик, это была красивая деревянная церковь, озарявшая приветливым светом конец долгого пути, я читал там Деяния апостолов V: 14–16, XII: 5–17 (Петр в темнице) и XX: 7–37 (проповедь апостола Павла в Македонии), а потом рассказал еще раз историю про Иоанна и Феогена. В церкви играла фисгармония, за которой сидела молодая девушка из пансиона, воспитанники которого присутствовали на проповеди.

Утром, по дороге в Тернем-Грин, было так красиво: каштаны и ясное голубое небо, утреннее солнце, отражавшееся в водах Темзы, ослепительно-зеленая трава, и повсюду – колокольный звон из церквей. Накануне я совершил долгое путешествие в Лондон: я вышел из дому в 4 часа утра и в половине седьмого был в Гайд-парке, траву там покрывал туман, с деревьев опадали листья, вдалеке отбрасывали свет фонари, которые еще не выключили, и виднелись башни Вестминстерского аббатства и Вестминстерский дворец, а красное солнце всходило в утреннем тумане; оттуда я проследовал в Уайтчепел – тот самый бедный район Лондона, – а затем на Чансери-лейн и в Вестминстер, потом в Клапем, чтобы еще раз навестить миссис Лойер, у которой накануне был день рождения. Это действительно вдова с сердцем, в котором псалмы Давида и пророчества Исаии не умерли, но спят. Ее имя записано в Книге жизни. Еще я побывал дома у мистера Обаха, чтобы вновь увидеться с его женой и детьми. Затем я отбыл в Льюишем, где в половине четвертого я навестил семейство Гледуэл. Ровно три месяца прошло с моего визита к ним в ту субботу, когда хоронили их дочь, я пробыл у них часа три, и мысли, которые нас всех посетили, были слишком разнообразными, чтобы их передать. Оттуда я также написал Гарри в Париж. Надеюсь, ты его еще встретишь.

Может запросто случиться так, что ты однажды поедешь в Париж. В половине одиннадцатого вечера я вернулся сюда, часть пути назад пролегала по подземной железной дороге. К счастью, я получил немного денег за работу вместо мистера Джонса. Занимаюсь псалмом 42: 1 – «Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому». В Петершаме я предупредил паству, что им предстоит услышать ломаную английскую речь, однако когда я говорил, то думал о человеке из притчи, который сказал: «Потерпи на мне, и все тебе заплачу». Господь Всемогущий!

У мистера Обаха я увидел картину или, вернее, эскиз Боутона «Путь пилигрима». Если тебе попадется в руки книга Беньяна «Путь паломника», обязательно прочти ее, она стоит потраченных усилий. Я полюбил ее всей душой.

Уже ночь, я все еще сижу и работаю для Гледуэлов в Льюишеме: переписываю то одно, то другое и т. д.; нужно ковать железо, пока оно горячо, а сердце человека, пока оно горит в нем. Завтра я вновь еду в Лондон вместо мистера Джонса. Под тем стихотворением «Путешествие жизни» и «Три маленьких стула» следует приписать: в устроении полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом. Да будет так! Мысленно жму руку, кланяйся от меня господину и госпоже Терстех и всем у Роосов, Хаанебеков, ван Стокумов и Мауве, прощай и верь мне,

твой крепко любящий брат Винсент