Читать книгу Сердце бройлера - Виорэль Михайлович Ломов - Страница 6

«Всегда быть правым, всегда идти напролом, ни в чем не сомневаясь, – разве не с помощью этих великих качеств тупость управляет миром?..» (У. Теккерей).

Такую записку Анна Петровна нашла у себя в понедельник, после первой пары. Она аккуратно лежала строго посередине стола и, чтоб не снес сквозняк, была придавлена календарем.

– Чьи художества? – спросила она лаборантку Тосю. – Не поленился кто-то печатными буквами изобразить. Каллиграф. Князь Мышкин.

– Что? – не поняла Тося.

– Кто тут был с утра?

– Ой, я не знаю, Анна Петровна. Я только что сама пришла.

Врет, подумала Анна Петровна. Это хорошо, что врет. Значит, эта уже в отсев. Остались двенадцать. Впрочем, можно не трудиться. Все отсевки. Эх, вас бы всех туда под Миус, где поливали нас в степи свинцом! Чтоб вы делали там без этих великих качеств? Грамотеи! Сами, небось, даже о «Ярмарке тщеславия» не слышали. Да и черт с вами! Она подчеркнула красным карандашом слово «тупость» и приколола кнопками листок к доске объявлений. Подумала и расписалась под текстом.

– Тося, передайте всем, пусть распишутся. С тем, что ознакомлены.

Возле деканата развернулась и пошла обратно. Тося что-то объясняла по телефону. Анна Петровна услышала слова «она уже ушла».

– Я снова пришла, Тося. Забыла сказать: открой окно, что-то воняет сильно у нас, – она наклонилась к телефонной трубке и громко и четко произнесла: – Да-да, воняет на нашей кафедре старым говном!

После обеда состоялось заседание кафедры, на котором обсуждался один вопрос: учебный процесс. Собственно, и жизнь можно свести к одному процессу – жить, и одному вопросу – как? Ответы будут самые разнообразные. На учебный процесс каждый сотрудник кафедры имел собственную точку зрения и каждый оспаривал ее так, будто кто-то другой оспаривал ее у него. Битый час выясняли разницу между прогулом по уважительной причине и по неуважительной. Анна Петровна воздерживалась от реплик, но наконец не выдержала и взорвалась:

– Зачем разбираться с этим? Это совершенно порочная классификация. По какой бы причине ни прогулял человек, в голове у него одинаково пусто. Надо не причины искать, а отработать прогулы. Я так полагаю, что вам больше говорить не о чем? Пусто?

Намек был явно провокационным. Анна Петровна была готова к бою. Ей очень хотелось сразиться сегодня со всеми этими пресмыкающимися. Пора переименовывать кафедру. Не частной зоотехнии, а общего пресмыкательства.

– Анна Петровна! – постучал карандашом по графину заведующий. – Что вы себе позволяете?

– Я, Григорий Федорович, к сожалению, не могу себе позволить то, что позволяют себе другие.

– Чего же это?

– Подлости!

Общий шум стих. Слышно было, как в животе доцента Крылова забормотал алкогольный гастрит. Доцент придавил его рукой, отрыгнул и поморщился.

Анна Петровна с отвращением отвернулась от него.

– Вот этот товарищ… – она не глядя ткнула пальцем назад, целясь в Крылова. – Григорий Федорович, дайте ему воды. Его мучит отрыжка. Этот товарищ со знаменитой фамилией баснописца…

– Я бы попросил вас, Анна Петровна, – строго сказал Толоконников, – держаться в рамках приличий!

– Ах, в рамках приличий? Хорошо. В рамках так в рамках. Пусть доцент Крылов объяснит мне, по какому праву и в каких это рамках он наврал своему собутыльнику журналисту «Вечерки» Хорькову о том, что доцент Суэтина развалила всю учебную и воспитательную работу студентов?

– Врут без права, – заметил пересмешник Харитонов.

– С этим я совершенно согласна с вами, Вадим Сергеевич.

– По теме, по теме, Анна Петровна, – постучал карандашом заведующий.

– Что вы все стучите? Я и так прекрасно все слышу. Я и говорю по теме. Разве развал учебной и воспитательной работы студентов не по теме?

– Доказательства? Что вы сотрясаете воздух? – Григорий Федорович встал, видимо, собираясь закрыть заседание.

– Доказательства? Вот они! – Анна Петровна бросила на стол заведующему газету, свернутую в трубку.

Тот, кривясь, развернул ее.

– Ну, что вы, право, так закрутили ее?

– Это вопрос, кто закрутил все это! – парировала Суэтина.

Заведующий вздохнул.

– Ну, где?

– Вы же видите, где. Там красным карандашом обведено.

– Анна Петровна, не надо мне указывать!

– А кто вам указывает? Вы и сами все прекрасно видите. Читайте, читайте.

Заведующий протянул газету секретарю.

– Толя, прочтите, пожалуйста. Вслух. Где обведено.

«Доцент Суэтина А.П. все лето, вместо того, чтобы заниматься со студентами учебной практикой в учебном хозяйстве института, занималась бонитировкой лошадей в племхозе «Семеновский», а также…»

– Достаточно. Ясно, чтобы составить представление об авторах сей вдохновенной статьи! – воскликнула Анна Петровна.

– Может, все-таки дочитаем? – приятно улыбаясь, спросил Толоконников.

Суэтина махнула рукой. Дальше статья была выдержана в этом же тоне, а в конце был журналистский плач по бедному социалистическому хозяйству, в которое придут специалисты, прошедшие через руки таких преподавателей, как Суэтина А.П.

– Ну, и что же вам тут, Анна Петровна, не нравится? – спросил заведующий.

Похоже, он засучил рукава. Так я думала, отсюда ноги растут, из этой старой задницы.

– Что? Все не нравится! Хорошо. По порядку. Первый абзац. Корреспондент Хорьков, под руководством уважаемого доцента Крылова, изволит ерничать по поводу того, что доцент Суэтина занимается не учебной практикой, а бонитировкой лошадей. Это мог написать (и подсказать) человек, абсолютно не смыслящий не только в коневодстве, а и в животноводстве вообще! Что такое бонитировка? Григорий Федорович, я вас спрашиваю, как заведующего кафедрой частной зоотехнии! Что такое бонитировка, как не комплексная оценка сельскохозяйственных животных? Это что, не практика?

– Но тут же написано: не в учебном хозяйстве института, а в племхозе «Семеновский».

– Вы меня удивляете, Григорий Федорович! Где я вам, вернее, где я студентам в учхозе возьму лошадей? Я ими что, уток наряжу? Или гусей? Гусь в попоне и с уздечкой! И под седлом!

Харитонов засмеялся. Заведующий строго посмотрел на него.

– Давайте без патетики, Анна Петровна. По сути.

– Тогда уж точно напишут, и не у нас, а в Москве. Лошадь последнюю у нас в сорок первом еще реквизировали, с тех пор не вернут никак. Довожу до вашего сведения, Григорий Федорович, что практические занятия со студентами на живых лошадях, а не на плакатах, как это делает уважаемый доцент Крылов, я провожу еще и в милиции, в конном отряде. Там, кстати, прекрасное отношение к лошадям. Лучше, чем к людям в иных местах.

Заведующий, чувствуя, что ему сегодня Суэтину не свалить, пользуясь правом сильного, усадил Анну Петровну, сказал резюме, совершенно не затрагивая тему газетной публикации, и распустил всех по домам.

Анна Петровна шла домой. Удивительно, она чувствовала себя не разбитой, а словно помолодевшей. Я вам покажу еще сто чертей, подумала она. Однако, как есть хочется!

В этот момент ее окликнул ассистент Харитонов.

– А вы не боитесь, Вадим Сергеевич?

– Чего я должен бояться, Анна Петровна?

– Не чего, а кого. Коллег – не боитесь? Сожрут, не подавятся. Вы бы подальше от меня шли. Заразная.

– Не боюсь, Анна Петровна. У них своя точка зрения, у меня своя.

– У них своя? Вадим Сергеевич, не будьте так наивны, на кафедре все точки зрения растут из одного горшка, не буду говорить, с чем. Каждая своя точка зрения есть точка зрения ее заведующего. Это аксиома. Ее на первом курсе проходят.

– У меня все точки зрения слились в многоточие.

– Смотрите, как бы многоточие не разодрало вас на части.

– Думаю, не раздерет. Извините, мне кажется, вы мало кого уважаете на нашей кафедре.

– Вы правы, у меня нет сил заставить себя уважать тех людей, которым я никогда не сделала никакого зла, но от них получаю одну лишь подлость.

– Хотя среди них есть хорошо воспитанные люди…

– Когда тебе в лицо говорят одно, а в спину другое, это и называется «хорошим воспитанием»?

– Я не хотел бы сплетничать… Но они все считают вас… как бы это сказать…

– Так и говорите, – насмешливо посмотрела на него Анна Петровна. – Плохим человеком, что ли?

– Да, неудобным.

– Лучше остаться таким плохим, как я, чем стать таким хорошим, как они.

– Мне кажется, человек, даже очень хороший, не ко всем свят, и, несмотря на его непогрешимость, его все равно кто-то ненавидит и хочет сжить со света.

– Это туманно, Вадим Сергеевич. Расплывчато. Зло конкретно. А подлость тем более. Да, человек не ко всем свят, это вы очень точно подметили. Но он всегда свят со святыми.

– Вы хотите сказать, что святости вообще нет?

– Я ничего не хочу сказать, – засмеялась Анна Петровна. – Кроме того, что с волками жить, по-волчьи выть. Другого языка они не разумеют. Когда идешь к людям с открытой душой, в нее удобно плевать. Вадим Сергеевич, вот вы хоть и молоды еще, но уже достаточно опытный человек, скажите, как я должна относиться к доценту, к исполняющему обязанности доцента (пока!), который за последние десять лет берется неоднократно за науку, но гусыни, испытываемые ею на яйценоскость, в конце опыта оказываются гусаками, а индюки, как столетние старцы, отказывают в сперме? Но самое печальное – она за десять лет не научилась литры переводить в килограммы. Это в молочном-то деле! Да ее в молочный отдел гастронома нельзя брать, не то что студентов учить! Студенты смеются. Они даже раз бастовали. Это еще до вас было. Пришли в деканат и заявили: не пойдем больше к… Словом, отказались от учебного процесса.

– Я знаю, вы о ком, – засмеялся Харитонов.

– Я тоже знаю, о ком я. Я их всех очень хорошо узнала за эти годы. Кстати, уж сплетничать, так до конца. Душа изнылась. Меня-то, знаю, как треплют. Лет пять назад смотрю, она выходит ближе к обеду из своего дома с мужчиной. Не с мужем. Мужа-то я хорошо знаю. Поздоровалась с ними. Мужчина-то тоже наш, общий знакомый. По наивности спросила – дело какое? Думала, по делу приходил. Квартиру меняю, говорит. Квартиру и квартиру. Только почему с ним? Ну, да не мое дело! А потом еще как-то встретила, еще… Уже пять лет все с тем же делом, все не сменит.

– Вам опасно попасть на язык! – засмеялся Харитонов.

– Мы-то поначалу были с ней в нейтральных водах. Но как не попросишь ее о каком-нибудь пустяковом одолжении (на кафедре, сами знаете, нельзя же без этого – то подмениться, то передать что-либо), нет, не может! Считает себя человеком особой судьбы и любые просьбы чего-нибудь сделать воспринимает как оскорбление. Ну, а потом, как вся эта камарилья началась, и вовсе стала моей первой (после «шефа») гонительницей.

– А вы не боитесь, Анна Петровна, что я все это передам ей?

– Не боюсь, Вадим Сергеевич. Я свое отбоялась. Она и так знает все это. Чует.

– Свой запах не чуют.

– Это вы верно! Одно вам хочу сказать – вы мне симпатичны – горек кусок хлеба, а с ним приходится глотать и вовсе непотребное. Мне туда.

– Мне тоже туда. Да, Анна Петровна, я хотел вам сказать спасибо за урок, который преподнесли мне впервые в жизни.

– Какой же?

– Не бояться чужих точек зрения.

– Опасный урок, Вадим Сергеевич. Можете и его свести к многоточию.

– Нет, его я в рамочку возьму.

– Кстати, Вадим Сергеевич, не знаете случайно, кто мне бумажку с Теккереем на стол подбросил?

– Знаю. Но не скажу. Да вы сами знаете.

– Крылов.

– Я пошел. До свидания. Спасибо вам!

– И вам того же.