Читать книгу Светлейший - Виталий Аркадьевич Надыршин - Страница 7

Санкт-Петербург. 26 января 1762 года.

«Преклонше колена» прошли в войсках печальные торжества и молебны за упокой души императрицы Елизаветы Петровны.

Тело государыни уже месяц как выставлено для прощания с ним придворных, военных, гражданских чинов и простолюдинов. А люди всё шли, шли и шли…

После короткого дневного тепла – снова мороз. И гололедь такая, что шагу ступить нельзя, не опасаясь сломить шею. Стоявшие в карауле на улице солдаты роптали.

– Учудила же матушка преставиться в такой холод, – ворчали они и, шаркая по льду, мелкими шажками шли греться в прокуренную караулку.

Народу в тесном помещении набивалось много. Грелись, сменяя друг друга…

Скоро полночь. Потёмкин устал. Рука, державшая ружьё, онемела, шея затекла. Непривычная форма гефрейт-капрала14, недавно сшитая на прусский манер, стесняла дыхание. К тому же солома, набитая в ботфорты для придания икрам округлости, стала вдруг особенно колкой: страсть как хотелось почесаться. Григорий поморщился, осторожно повертел головой и чуть-чуть согнул, а затем разогнул колени.

– Чего вертишься? В харю хочешь? – злобным шёпотом дохнул прямо в затылок неожиданно подкравшийся начальник караула. – Не на прогулке с девками, чай у гроба самой императрицы стоишь. Стой, паскуда, смирно!

Этот вечный запах чеснока, исходивший от него при каждом слове, и в этот раз заставил Потёмкина поморщиться. Григорий застыл, проклиная в душе начальство.

Посетителей в траурном зале совсем мало; под ликами образов шептались две старушки, утирая глаза платочками, да не совсем трезвый тщедушный дьякон с козлиной бородкой. А кому ещё быть? Ночь на дворе-то.

Потёмкин с некоторым интересом наблюдал за служителем церкви, от скуки бродившим по залу. Было видно, что душа его требовала общения. Старушки, принюхавшись как-то по-мышиному и учуяв перегар, не стали выслушивать слугу божьего, отвернулись. Тогда дьякон подошёл к караульному и в растерянности остановился неподалеку. Пристально стал его разглядывать, как будто решал: угодна ли Богу беседа с этим солдатиком? Но жар от свечей и вино ускорили решение. Почесав бородку, дьякон перекрестился на ближайшую икону, поклонился ей и, глядя поверх головы Потёмкина, залопотал однообразным плачущим голосом, точно огромный комар зажужжал:

– Крашеные доски как могут чудеса творить? Брось в огонь – сгорят, как всяко дерево. Как Бог может любить дерево, на коем распят Сын его? Не иконам в землю, а Богу в небо подобает кланяться.

Дьякон задрал голову к потолку и трижды перекрестился.

От таких крамольных высказываний служителя церкви Григорий удивлённо вытаращил глаза, но в спор с дьяконом не вступил – на посту не положено. А дьякон заплетающимся языком продолжил:

– Любит Господь плачущих, любит Господь алчущих и жаждущих, любит страждущих безвинно, всех Господь любит! А вас, грешников, – дьякон махнул куда-то в сторону, – Господь не любит: душа ваша чёрная и в теле едва держится. Не изнемогайте в терпении, но благодарите Христа, Бога своего. Он к вам по воскрешении своем будет не токмо в гости захаживать, но и в неразлучном с вами пребывании быти.

Дьякон неожиданно вознес обе руки и завопил отчаянным воплем:

– В вас Христос есть и будет, а вы скажите: аминь! Никола Чудотворец!.. Пресвятая Матерь Богородица!.. Помилуй!..

Григорий вздрогнул. Старушки испуганно замахали руками и принялись часто-часто креститься.

«Попы всякие бывают: и пьяницы, и блудники, и сущие злодеи. Люди все одинаковы, и к Богу это не относится», – философски решил Потёмкин, а потому не сдержался и, нарушив устав, этак внятно, дабы этот полоумный дьяк слышал, произнёс:

– Кто в Бога не верует, тот сумасшедший либо с природы глупый.

Дьякон его не услышал. С неподвижным взглядом, словно слепой, что-то едва слышно бормоча, он побрёл в сторону выхода. На слова служивого старушки согласно закивали и зашептались меж собой.

«Глупость – это не отсутствие ума, это такой ум, – про себя опять философски заключил Григорий. – Вот и не объяснишь глупцу, что он не прав в чём-то. А умного переубедить можно, ибо на одном языке с ним говоришь».

Григорий представил себя в церковном одеянии, смиренно стоящим перед алтарём. «Поди старушки от меня, – слуги божьего, лица-то не воротили бы».

Он с некоторой досадой покачал головой. «Да уж как получилось, так получилось! Дяде покойному и на том спасибо, что в конный полк устроил»

Вновь наступила изнуряющая тишина, снова захотелось спать.

Серебристое с кружевами платье императрицы в отблеске свечей казалось стальным, словно в гробу лежал рыцарь в доспехах. Потёмкин мысленно представил в одной руке у покойной огромный меч, в другой – тяжёлый треугольный щит и усмехнулся.

Вернулся дьякон и в смиренной позе застыл подле иконы Николая Чудотворца. Время текло убийственно медленно. Стоял тлетворный запах начинавшего разлагаться тела.

Вокруг возвышения, где под высоким балдахином стоял гроб с телом горели свечи: много свечей, и они были огромны. От скуки Потёмкин пересчитал их: ровно пятьдесят две – по числу прожитых лет покойной, решил он. Такого размера свечи Григорий раньше видел в Москве, в церкви Георгия на Псковской горе, где ещё студентом раздувал иереям кадило и выносил с дьяконами подобные свечи. И как-то заспорил он тогда с Яшкой Булгаковым: за какое время они догорят, в две седмицы или в три? Каждый день ходили смотреть, не дождались… А когда сам батюшка стал с явным подозрением на них поглядывать, пришлось спор прекратить.

Потёмкин пристально разглядывал лицо почившей императрицы: оно оставалось почти естественным. Кожа на лице ещё держалась, и кое-где даже искусственный румянец проглядывался. Лишь уголки губ неестественно опустились вниз, да цвет кожи в некоторых местах едва заметно посерел.

«Не мудрено, – неторопливо размышлял Григорий. – Четвёртая неделя прощания с государыней пошла, а народ день за днём всё прёт и прёт. Ничего… держится Елизавета Петровна… Одно плохо – воздух всё удушливей, дух всё приторней…

Придворный аптекарь анатомил покойную. По ночам ходит сюда и подправляет лицо, вот недавно ушёл. Господи, как время течёт медленно, скорее бы на воздух».

Чтобы не заснуть, Григорий старался вспомнить события последних лет. Однако воспоминания увязали в усталости, как в болоте. Усилием воли Потёмкин заставил себя широко раскрыть глаза и слегка потряс головой.

В столице он уже не в первый раз. Помнится, в числе лучших студентов московского университета его направили в Санкт-Петербург на встречу с императрицей.

Впервые встретился там с великой княгиней Екатериной Алексеевной и даже говорил с ней. Растерялся в разговоре, как малый ребёнок, всё о религии говорил.

– Тьфу… даже сейчас стыдно, – не удержавшись, прошептал Григорий.

Взгляд его упёрся в стоявший за гробом государственный герб и целую галерею регалий императрицы. Наград и почётных знаков разного достоинства было не счесть. «И вот их хозяйка лежит в гробу… ничего ей уже не нужно», – с грустью размышлял Потёмкин.

Неожиданно справа от него отворилась широкая дверь. От лёгкого движения ветерка пламя свечей затрепетало, на стенах заплясали загадочные тени. Сердце Потёмкина забилось от волнения.

В сопровождении небольшой свиты из двух фрейлин и придворного ювелира вошла, вся в чёрном, супруга нового императора, Екатерина Алексеевна. Подойдя к гробу, она поклонилась покойной.

Григорий жадно разглядывал лицо Екатерины. Даже в полумраке оно выглядело уставшим и озабоченным. Понюхав несвежий воздух, супруга императора прикрыла носик платочком и сморщилась.

Небольшого роста, щуплый, с чёрной повязкой на руке ювелир бережно держал в руках округлой формы свёрток, завёрнутый в материю. Не скрывая брезгливости, он прикрыл платком нос и что-то сказал на ухо Екатерине Алексеевне.

– Это не займёт много времени, господин Позье, – услышал Потёмкин голос Екатерины. – При условии, что хотя бы вы правильно сняли мерки с головы покойной.

Ювелир хотел что-то сказать, но Екатерина Алексеевна не дала ему этого сделать.

– И не надо оправданий, как у вашего коллеги Экарта, – добавила Екатерина, – мол, голова императрицы распухла и надо переделывать погребальную корону. А что, он не знал этого раньше? Завтра погребение, нельзя больше тянуть с похоронами. Приступайте, господин ювелир!

Позье сдёрнул материю со свёртка: в тусклом свете Григорий разглядел золотую погребальную корону. Ювелир подошёл к гробу и растерянно произнёс:

– Подержал бы кто голову, ваше величество…

Екатерина осмотрела зал: других мужчин поблизости не было (пьяненький дьякон успел куда-то испариться), и взгляд её наткнулся на военного, стоявшего в карауле недалеко от гроба. Красивый молодой капрал с шапкой-треуголкой на голове восхищённо смотрел в её сторону.

Екатерина внимательным взглядом окинула высокую стройную фигуру. Её поразили глаза капрала: даже при свечах они светились, излучая искорки бирюзового цвета. Брови, приподнятые и разделённые правильно очерченным, несколько крупноватым орлиным носом, придавали его внешности вид энергичного мужчины. А вот полные чувственные губы делали рот караульного почти детским, непорочным. И это невольно привлекало.

– Кажется, мы встречались с тобой, касатик? Помнится, силён ты был в учении божеском. Матушка Елизавета Петровна тоже сие отметила. Митрополитом аль ещё кем мечтал стать?. Видать не случилось, коль с ружьём стоишь?

Сердце Григория словно полковой барабан, учащённо забилось. Он растерялся, как и в прошлый раз, и вновь от волнения потерял дар речи. Не в силах произнести ни слова, Потёмкин кивнул головой.

– Голубчик, помоги господину ювелиру, – и, заметив некоторое замешательство, с едва заметной усмешкой добавила: – Можешь положить ружьё, я разрешаю.

Ладони Григория от волнения стали липкими. Стараясь не смотреть на лицо покойной, он приподнял её голову. Она была холодной и на удивление тяжёлой.

Ювелир осторожно примерил корону: она опять не налезала. Позье ловко вытащил из кармана инструмент, открутил крепление на ободе короны и раздвинул его. Надев корону, ювелир облегчённо вздохнул и вопрошающе посмотрел на Екатерину.

– Слава Богу, подходит, – прошептала она.

Ювелира поразила перемена в её лице. Еще недавно, по пути сюда, она гневно высказывала ему претензии к работе Экарта, не стесняясь в выражениях. Теперь он не мог не заметить удивительного отличия: вместо властной энергичной особы, привыкшей повсюду командовать и повелевать, перед ним стояла женщина с выражением кротости и даже печали.

Устремив взгляд на покойную, сложив на груди руки в молитвенной позе, супруга императора чуть слышно что-то шептала. До ювелира доносились слова, видимо, прощальной молитвы, слова которой во всех странах не повторяют дважды, и надо успеть произнести их именно сейчас, сию минуту, сию секунду. Ювелир осторожно отступил на два шага назад. За ним последовали и фрейлины.

Голова Екатерины, покрытая чёрным платком, слегка покачивалась в такт сокровенным словам молитвы «Символ веры»:

– Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рождена, несотворенна, единосущна Отцу, Им же вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившегося от духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятаго же за нас при Понтийстем Пилате и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанию. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сославима, глаголавшаго пророки во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь.

Екатерина ещё ниже склонила голову и замерла.

Наконец она очнулась, взглянула на ювелира и устало вымолвила:

– Всё, я задыхаюсь, пойдёмте, господин Позье. Надо отдохнуть: день предстоит тяжёлый.

У выхода она неожиданно остановилась. Повернула голову в сторону Потёмкина и мягко произнесла:

– Запамятовала я, как звать-то тебя, служивый?

– Гг-р-и-игорий Па-а-отёмкин, ва-аше величество, – заикаясь, еле выдавил из себя Григорий.

– Потёмкин… Спасибо тебе, Потёмкин. Отмучилась наша государыня, – Екатерина перекрестилась в сторону покойной императрицы и замерла в последнем поклоне.

Уже в спальне перед зеркалом, расчёсывая гребнем волосы, Екатерина неожиданно припомнила эпизод с короной. Она кокетливо надула губки и, обращаясь к своему зеркальному отражению, передразнивая застенчивого капрала, нарочито заикаясь, произнесла:

– Гг-р-и-игорий Па-а-отёмкин… Поди ж ты…

***