Читать книгу Отчаянная педагогика: организация работы с подростками - Виталий Еремин - Страница 6

«Завоевание Куряжа» – это когда Макаренко с отрядом воспитанников поехал принимать новую колонию, где хозяйничали беспризорники?

Совершенно верно. Вспомним, что там произошло. Вчерашние беспризорники, став опорой Макаренко, помогли ему обуздать анархию беспризорников, чьим перевоспитанием еще никто не занимался.

Мне было проще. У меня были обычные уличные ребята.

Идея операции была подсказана не только опытом Макаренко. Я уже говорил, как маялись в прошлом году с «трудными» воспитатели-энтузиасты: кражи, драки, притеснения, побеги. Только последние дни лагеря прошли относительно спокойно.

Я спрашивал: что мешало побороть эту анархию раньше? Мне отвечали: круговая порука. Не хотели выдавать своих даже те подростки, у кого крали, кого притесняли, кого били.

Я спрашивал:

– А можно было прекратить безобразия раньше? Скажем, в течение первой недели?

Мне отвечали:

– Это возможно только в одном случае: если заранее знать, кто и что замышляет.

Было над чем задуматься.

Предположим, еду я с тридцатью ребятами в этот лагерь. И пытаемся мы эту чертову круговую поруку преодолеть. Едва ли получится, потому что лагерь с первого дня разделится на две части: на тех, кто из детских комнат милиции, и тех, кто из «Гринабеля». И еще неизвестно, во что выльется это разделение. Кто на кого сильнее повлияет.

А что, если нашим ребятам не говорить «трудным», что они из «Гринабеля»? Если дать ребятам задание предотвращать кражи, притеснения, драки, побеги из лагеря? Кажется, это как раз то, что надо.

Легко сказать. А как это может выглядеть на практике? Обязать ребят докладывать обо всем воспитателям и начальнику лагеря? Естественно, нет. Это полностью исключено. Тогда как предотвращать? А очень просто – своими силами. Бред! Сами ребята с этим не справятся. Тут требуется тонкое руководство взрослого.

Положение осложнялось тем, что сам я ехать в лагерь не мог. Точнее, мог, но для этого нужно было на месяц бросить оснащение «Гринабеля» материальной базой. Значит, операцией должен был руководить кто-то другой.

Как и следовало ожидать, в горкоме комсомола отнеслись к идее скептически и посоветовали держать фантазии при себе. Я сказал, что пойду к секретарю обкома Литвиненко.

– Сергей, конечно, может тебя поддержать, – сказали мне. – Но учти, если что-нибудь случится, ты подставишь его.

Сергей Литвиненко спросил:

– Ты сам-то уверен в ребятах? Вдруг кто-нибудь из них проболтается? Вас же «трудные» на смех подымут. Там, где планируешь плюс, будет минус.

Я сказал, что ребята сохранят операцию в секрете. А чтобы не было утечки со стороны взрослых, желательно, чтобы о ней знал только комиссар лагеря.

– Ладно, давай рискнем, где наша не пропадала, – согласился Сергей.

Надо сказать, к этому времени операция уже была обсуждена в «Гринабеле», и я получил полную поддержку. Единственное, что вызвало спор: брать или не брать наших ненадежных? Решили все-таки: брать! И даже ничего от них не скрывать. Включить в выполнение операции на равных со всеми. Все понимали, конечно, что это – риск. Но если во всем не доверять ненадежным, как сделать из них надежных?

Осталось найти взрослого руководителя операции. Горком хотел обратиться в гороно. Я запротестовал: только не педагога! Мне сказали: тогда иди в комитет комсомола тракторного завода. Пошел. Там порекомендовали молодого фрезеровщика Толю Мураховского. Обаятельный, веселый, умный парень. Идея операции ему понравилась. Начали обсуждать в деталях. Вижу, загорелся. Ну, что ж, тогда – с богом!

А тебе не кажется, что ты должен был бросить все другие дела и руководить операцией сам?

Помню, перед отъездом ребят в лагерь мы еще раз говорили с Мураховским. Он спросил меня:

– Ты мне завидуешь?

Да, я ему завидовал. Это у меня было на лице написано. И тогда Мураховский задал тот же вопрос:

– Чего же тогда сам не едешь?

Я действительно не мог оставить другие дела. Нужно было оплачивать счета и завозить инвентарь. Искать тренеров и инструкторов. Готовиться к ремонту штаб-квартиры. Нельзя было вернуться в город к тому, что было. В создании организации требовалось соблюдать определенный темп.

И я даже мысли не допускал, что ребята не справятся. Думал, что отчасти даже хорошо, что сам не еду. Если у Толи Мураховского получится, значит, эта операция может стать обычным педагогическим приемом в работе с «трудными» подростками в летних лагерях. Подбираешь в школах толковых девятиклассников, объясняешь, что от них требуется, ставишь во главе операции толкового парня – и «трудные» у тебя в руках. Короче, я верил в Мураховского и верил в ребят.

Не очень понятно: твои ребята прикинулись «трудными», так что ли?

Именно так. Они меня со смехом спрашивали:

– Может, нам еще татуировочки нарисовать?

Предстоящая операция казалась им игрой. Но когда сели в автобусы и поехали, стало не до шуток.

Несколько слов о месте действия. Палаточный лагерь ставился на берегу потрясающе красивого озера Джасыбай в горном местечке Баян-аул, примерно в 200 км от Павлодара. Ехать туда – по раскаленной солнцем степи не меньше 6 часов, что само по себе нелегкое испытание, даже для взрослых.

На этом этапе у воспитателей и появлялись первые серьезные проблемы. В душных автобусах, «трудные» подростки сначала раскисали, а потом шли вразнос, не ставили воспитателей ни во что. А ведь сразу после приезда нужно устанавливать палатки, полевую кухню, заготавливать дрова и т. д.

– Плевать мы хотели на ваши палатки и кухню, – с этими словами «трудные» шли на озеро или разбредались по окрестности, где стояли дома отдыха, турбаза. Воровали, дрались…

Операция «Инкогнито» заслуживает того, чтобы описать ее детально. Ты сказал, что когда твои ребята сели в автобусы, им стало не до шуток…

Автобусов было три. В каждом ехало 20 «трудных» и 10 наших. Численное превосходство было, как видим, на стороне шпаны. Спасало положение три обстоятельства: 1) «трудные», собранные из разных районов города, плохо знали друг друга; 2) многие были на два-три года младше наших; 3) мои ребята держались сплоченно.

Уточняем: они ехали инкогнито? Отсюда и название операции?

Мои ребята не скрывали, что знают друг друга. Напротив, они всячески это подчеркивали. Еще до отъезда, у автобусов, разыграли несколько сцен. Мол, встретились старые кореши. А «трудные» смотрели и на ус мотали: с этими ребятами лучше вести себя потише: вон их сколько. А то, что они из «Гринабеля», естественно, никто даже не догадывался.

С другой стороны, наши должны как можно быстрее перезнакомиться с остальными ребятами и завоевать их симпатии. В качестве безотказного средства был запас сигарет и питьевой воды. В пути угощали водой, во время остановок – сигаретами.

Примерно в 17.00 автобусы прибыли в Баян-аул, а спустя несколько часов все уже стояло на своих местах: палатки, полевая кухня, столовая, туалет, мачта с флагом. Наши задавали тон, а остальные просто не могли оставаться в стороне. Торжественное открытие лагеря состоялось, как и было запланировано, уже на следующий день. Для сравнения: в прошлом году лагерь открыли только на третий день после заезда.

Что показали первые два дня? «Трудные» увидели, что наши ребята умеют то, чего не умеют они – без нытья работать. Но кто они такие? «Трудные» были заинтригованы.

Комиссар лагеря и воспитатели провели выборы командиров подразделений. На такой результат мы и рассчитывали: избрали исключительно наших ребят. «Трудные» сами, совершенно добровольно, признали их власть.

Почему все шло так гладко? Это тоже требует пояснения.

Гораздо лучше, чем в прошлом году, были подобраны воспитатели. Договорились придерживаться одних принципов. Например, не проявлять педагогическую мелочность. Не обыскивать и не изымать сигареты. Когда нет сигарет или когда запрещается курение, «трудные» подростки становятся раздражительными и вредными. А когда курево есть, они покладистые. Разрешать курение, хотя и с условием – только в установленном месте.

Первые кражи в таких лагерях – кражи друг у друга именно сигарет. А где воровство, там драки. Где драки, там крепко побитые, которые становятся изгоями. Изгоям свойственно бежать. А побег – это ЧП и полная дезорганизация лагеря. Пока воспитатели, сбившись с ног, ищут беглецов, остальные ходят на головах.

Договорились с воспитателями: если кто-то из подростков плохо заправил постель, терпеливо приучать к порядку, не устраивать по утрам скандалы, которые только взвинчивают ребят и объединяют их против воспитателей. Договорились также вводить строевую подготовку и другие не очень любимые занятия небольшими дозами. Давать больше времени на купание, рыбную ловлю. Была четко сформулирована и конечная цель лагеря – сделать так, чтобы как можно больше «трудных» влилось в «Гринабель».

А теперь перейдем к сложностям операции.

Среди «трудных» было несколько рослых и крепких парнишек. Они видели, что наших больше. Но это их не смутило. Они начали задираться. Драки начались еще на пути в Баян-аул, а когда приехали, вспыхивали на дню по несколько раз. Шла сшибка самолюбий, борьба за влияние.

Мураховский звонит мне:

– Что делать?

– Разнимай.

– Разнимаю, – говорит Мураховский. – Но надо же, наверное, как-то остановить драки?

– Дай им боксерские перчатки, устраивай бои, пусть молотят друг друга.

– Это идея! – воскликнул Мураховский.

Жестоко? Может быть. Но это и есть уличная педагогика, как я ее понимаю. Выяснять, кто прав, кто виноват – разве лучше? Если вы начали разбирательство, то должны установить, кто больше виноват, кто меньше. Значит, кто-то будет наказан строже, чем другие. И эти наказания наверняка будут казаться подросткам (как участникам драк, так и остальным) несправедливыми. Отношения ребят с воспитателями будут надолго испорчены.

Чем же кончился конфликт?

Поставили ринг, дали перчатки и устроили бои. Не драки, а именно бои по всем правилам бокса. Потом устроили мировую. Выпили за это дело, естественно, компот. На мой взгляд, все было сделано грамотно, с неплохими результатами. Иногда, чтобы хорошо подружиться, нужно крепко поссориться. Так было и в этом случае. Один из драчунов, Валерка Сайфулин, стал со своим соперником, нашим Васей Плахотиным, просто не разлей вода.

А что еще происходило?

Тринадцатилетний Витя Курочкин стоял на учете в милиции за бесконечные побеги из дома и воровство. Тихий такой пацаненок, с невинными глазками и непреодолимой тягой к чужим вещам. Сколько с ним ни беседовали, ничего не помогало. Скажет «не буду», а через час снова что-нибудь украдет.

Однажды стащил у Плахотина фонарик. Я к тому времени сам приехал в лагерь. Сидим с Мураховским, соображаем, что делать. Решаем поговорить с Курочкиным.

Нам говорят:

– Плахотин с Сайфулиным его в лес повели.

Бежим в этот лес. В голове – что только не промелькнуло. Подбегаем, а навстречу выходят Плахотин и Сайфулин. Встревоженные, видно наш вид не предвещал разговора по душам. А позади Курочкин, весь в слезах, на ходу штаны застегивает.

– В чем дело? Что тут происходит?

– Маленько повоспитывали, – отводя глаза, говорит Плахотин.

Оказывается, они высекли Курочкина крапивой. Вот это действительно жестоко.

Я закричал:

– Вы что себе позволяете?!

Вдруг Курочкин говорит:

– Я все понял!

Он уже не обещает, как обычно, что больше не будет. Он говорит, что понял!

И ведь понял! Впоследствии, ни в лагере, ни после лагеря (мы взяли Курочкина в «Гринабель») претензий к нему не было.

Но мы все же хотели строго наказать Плахотина и Сайфулина. Чтобы другим неповадно было устраивать самосуд. Но как именно это сделать – не знали. Сказали, что будем думать.

На другой день приходит в штабную палатку Курочкин:

– Не надо их наказывать. Они правильно сделали.

– Нет, – говорим, – обязательно накажем.

Вы предоставили им свободу, вот они воспользовались ею по своему усмотрению.

Каждый вечер наши собирались вдали от лагеря и вместе с Мураховским обсуждали события прошедшего дня, выносили решения, планировали свои действия.

Никто не имел права самостоятельно наказывать кого-либо. Это было строжайше запрещено. Плахотин эту установку грубо нарушил. Я поставил вопрос об его исключении из «Гринабеля». Обсуждение этого предложения было тяжелым. Ребятам было жалко Плахотина. Мне и самому было жалко, но я этого не показывал.

Чем руководствовался Плахотин? Он хотел показать, что наши душеспасительные разговоры с Курочкиным ничего не стоят. Мол, пацана может остановить только жестокость, страх перед болью и унижением. Это был чисто уличный метод воспитания, наверное, заслуживающий осуждения.

Как закончился этот эпизод?

Финал был почти лирический. Через сутки идем в поход. Возвращаемся усталые, особенно младшие. Вижу, Курочкин согнулся под тяжестью своего рюкзака. Сайфулин потянул к себе рюкзак, попытался снять. Курочкин не отдает. Сайфулин прикрикнул – Курочкин отдал. Еще через километр Курочкин обессилено опустился на землю. Вася Плахотин подхватил его и посадил себе на плечо. Так и донес до самого лагеря. Решили никак его не наказывать.

Что ж, трогательно. А не говорит ли этот случай, что в лагере было что-то вроде дедовщины?

Порка, спору нет, метод жестокий. Но улица вообще жестока, и сам подростковый возраст. А «Гринабель» был пока что обыкновенный уличный коллектив под флагом организации, но еще не организация. Трудно было требовать от участников операции «Инкогнито» педагогически безупречных действий.

А вообще воровал?

Ни в лагере, ни потом в «Гринабеле» он ни в чем таком замечен не был.

А теперь – об одном из самых серьезных моментов операции «Инкогнито». На соседней турбазе кто-то обокрал палатку отдыхающих. Унесли дорогие сигареты, вино, бинокль, туристское снаряжение. Директор турбазы приходит в лагерь:

– Это ваши сработали. Больше некому.

Мураховский проводит экстренный сбор участников операции. Припомнили, что в вероятное время совершения кражи из лагеря отлучались трое «трудных». Установили за ними наблюдение. Заметили у них дорогие сигареты. Через день сигареты кончились, и воришки пошли в горы к своему тайнику. Там их и взяли с поличным. Курочкин в этой краже не участвовал. Это были его дружки, они и его сманивали, но он отказался. Факт есть факт: Курочкин больше не крал.

Как разрулили ситуацию с кражей на турбазе?

Вернули все украденное потерпевшим. Извинились и… продолжали маяться с воришками. Те решили сбежать от позора. (Мы подозревали, что могут рвануть: накануне из пищеблока исчезли несколько буханок хлеба, пачка соли, пачка сахара.) Украли на турбазе шлюпку и поплыли на остров Джасыбай, в двух километрах от лагеря. Соорудили там шалаш и начали ловить рыбу. Наши ребята эту шлюпку тихонько увели и вернули турбазе. Теперь можно было не сомневаться, что беглецы никуда не денутся. По нашим расчетам, еды им должно было хватить дня на три. Поэтому мы не торопились возвращать их в лагерь.

Как так можно! Сначала дали сбежать, потом не спешили возвращать. А если бы с ними на острове что-то случилось?

На острове действительно кое-что случилось. Но об этом чуть позже. Скажу пока еще об одной неожиданности. В лагерь приехала наша «элита», трое ребят, среди них Славка Кабурнеев, который взорвал дымовую шашку прямо в штаб-квартире. Нельзя было исключать похожую «диверсию» и на этот раз. Взяли с них слово, что не будут пить в лагере, поселили в отдельную палатку. До окончания сезона – три дня.

Оставалось провести три мероприятия: «морской бой» на озере, восхождение на безымянную вершину и торжественное закрытие лагеря. Все должно быть ярким, запоминающимся.

«Морской бой» решаем провести вблизи острова, чтобы попутно забрать оттуда наших беглецов. Но в момент сражения «благородных мореплавателей» с «пиратами» на острове неожиданно вспыхнул лесной пожар.

Как потом выяснилось, виновниками были не наши беглецы, а отдыхающие с турбазы – оставили непогашенным костер.

Пожарниками стали и «пираты», и «благородные мореплаватели», и трое беглецов, и даже наша поредевшая «элита». Ведер не было, огонь сбивали еловыми ветками. Стояла жара, от едкого дыма слезились глаза, першило в горле. Ребята окунались в озеро и снова шли в огонь.

Когда подплыли на лодках работники лесничества, пожар был уже погашен. Ребята построились, лесничий поблагодарил их и спросил, какую бы они хотели получить награду. Решили: ящик сгущенки будет в самый раз.