Читать книгу Басилевс - Виталий Гладкий - Страница 2

Весна 121 года до нашей эры на южном побережье Понта Евксинского[1] выдалась поздняя, с обильными дождями. Море штормило, яростно швыряя серые, вскипающие пеной водяные глыбы на скалистые берега; в горах шли снегопады. Над столицей Понтийского царства* городом Синопой* клубились тугие тучи, опушенные снизу туманной бахромой. И только изредка и ненадолго – на день-два – штормовой ветер стихал, облака нехотя уползали к вершинам дальних гор, где до поры до времени затаивались в глубоких и мрачных пропастях и густых чащобах, и по дрожащей от испарений небесной голубизне неторопливо плыл по-весеннему яркий солнечный диск.

В один из таких погожих дней месяца мунихиона* по берегу полуострова, на узком перешейке которого раскинулись белокаменные здания Синопы, шли три подростка. Самый высокий из них, по имени Гай, гибкий, как виноградная лоза, прыгал по камням, словно серна, легко и стремительно. При этом его подвижное лицо, обрамленное черными кудрями, выражало упоение и радость.

Второй – круглолицый, сероглазый крепыш с чересчур широкими для его возраста плечами, которого звали Дорилей, был куда осторожней и осмотрительней своего друга. Препятствия, встречающиеся на пути, он старался обойти, а на прыжки Гая посматривал с неодобрением.

Третий из подростков откликался на имя Митридат. Ростом он был выше Дорилея, плотно сбит и мускулист; в глазах цвета светлого янтаря таились упрямство и настороженность.

Наконец друзья добрались до небольшой бухточки, защищенной от ветров высокими скалами. Там, в каменном ложе, сверкала стынущим расплавом серебра водная гладь хойникиды – неглубокой впадины, по форме напоминающей боб. В нее, на ходу сбрасывая одежды, и бросились подростки.

Купались долго – морская вода, которую высокой штормовой волной нагнало в хойникиду, была там значительно теплее, чем в открытом море. Затем в полном изнеможении улеглись на песок, намытый прибоем у подножья скал, и надолго застыли в полном безмолвии, наслаждаясь парной теплынью. Воздух в бухточке был горяч, упруг; от выброшенных на берег водорослей попахивало рыбой, каленой солью и терпковато-приторным запахом гнили.

Первым нарушил молчание Митридат:

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, Дорилей…

Он сел, обхватив колени руками, и нахмурился. Прорвавшийся сквозь оцепление скал ветерок разметал его длинные, волнистые волосы цвета старой меди – темно-каштановые, с красным отливом – обнажив крутой высокий лоб с мощными надбровными дугами. На грубовато высеченном лице Митридата появилось выражение угрюмой сосредоточенности и грусти.

– Клянусь Зевсом*, мое сердце сжимается при мысли, что скоро с вами расстанусь! – с горячностью, так не вязавшейся с его несколько флегматичным нравом, воскликнул Дорилей; серые, слегка раскосые глаза подростка увлажнились.

– Признаюсь, я сегодня просил отца, чтобы твой высокочтимый дядюшка не забирал тебя с собой. Но, увы… – Митридат с силой, до хруста, переплел пальцы рук. – Он не захотел даже выслушать меня до конца. – И добавил с неожиданно прорвавшейся горечью в голосе: – Великому царю Понта некогда заниматься делами сына, которого он до сих пор считает желторотым птенцом.

– Митридат, ты несправедлив к своему отцу. – Дорилей сел рядом и обнял его за плечи. – Он тебя любит больше всех. И ты знаешь это.

– Я тоже так думал… до вчерашнего дня. Но теперь… Теперь у него в любимчиках ходит мой братец Хрест, это слюнявое ничтожество. Вчера он получил в подарок одного из лучших боевых коней конюшни отца. Который был обещан мне! – глаза Митридата потемнели, на крутых скулах забегали желваки.

– Знаю… – потупился Дорилей. – Но это еще ничего не значит… – Он немного поколебался, не решаясь сказать своему другу нечто, как считал, не очень приятное; но все же отважился: – Царица Лаодика просила об этом. А ей отказать твой отец не смог.

– Мать… – Митридат склонил голову на колени и задумался.

До этого безмолвный Гай сделал нетерпеливый, резкий жест, порываясь что-то сказать, но, заметив предостерегающий взгляд Дорилея, сдержался. Сдвинув к переносице густые черные брови, он со злостью швырнул подвернувшийся под руку окатыш в изборожденную трещинами скалу. Камень раскололся, брызнул мелкими осколками, вспугнув низко летящую чайку, которая с криком взмыла круто вверх и полетела в сторону Синопы. Гай следил за ее полетом, пока белая птица не растворилась в колеблющейся сизой дымке, висевшей над гаванью.

Неожиданно он вскочил и, прикрывая ладонью глаза от солнца, стал пристально всматриваться вдаль.

– Что там, Гай? – с интересом спросил Дорилей – его друг отличался необычайно острым зрением.

– Посмотрите туда! – показал Гай в сторону мыса, защищавшего гавань от злых северных ветров.

Из-за скал, круто обрывающихся в море, медленно и величаво выплывали суда. Легкий бриз надувал их алые паруса, трепал вымпелы на мачтах. Окрашенные в черный цвет, с низкой осадкой, корабли по большой дуге обходили радужную пыль бурунов прибрежной отмели. Ярко начищенные бронзовые щиты, закрепленные вдоль бортов, бросали огненные отсветы на прозрачную зелень вод, резные золоченые акростоли* важно раскланивались с лодками рыбаков, сопровождавшими суда.

– Пять! – показал раскрытую ладонь Гай.

– Кто? – спросил Дорилей, щуря от напряжения глаза.

Гай молча пожал плечами.

– Это не купцы, – уверенно сказал Митридат. – Суда военные…

Корабли обогнули мелководье и подошли ко входу в гавань. С поразительной слаженностью и быстротой на них были убраны паруса, и воду вспенили лопасти длинных весел. До подростков донесся приглушенный расстоянием рокот тимпанов, задающих ритм гребцам. Обвисшие ненадолго узкие вымпелы, украшенные золотым шитьем, вновь заполоскали над головами выстроившихся вдоль бортов воинов в гривастых шлемах. И теперь уже все трое различили на палубах диковинные сооружения, напоминающие журавлиные шеи с хищными клювами на концах.

– Либурны* римлян! – вскричал Гай.

Это были боевые корабли грозного Рима – крепко сбитые посудины, напоминающие греческие биремы*. В носовой части либурна располагалась башня для пращников и абордажный мостик – «ворон».

Либурны, на ходу перестраиваясь, медленно вползали в главную гавань Синопы, где у причала сверкали доспехи гоплитов* – военачальники выстраивали их для торжественной встречи.

– Эге-ей! Господин!

Друзья обернулись. Вдоль берега, где быстрым шагом, а где срываясь на бег, пробирался высокий, плечистый юноша в сером хитоне* грубого полотна. В руках он держал короткую палку, у пояса, туго охватывавшего тонкую талию, болтался широкий нож в кожаных ножнах. Юноша был некрасив: бледное лицо густо усеяли оспины, длинный бесформенный нос нависал над большим широкогубым ртом, густые темно-рыжие волосы топорщились на голове, как иглы ежа.

– Господин… – юноша подбежал к Митридату и преклонил колени.

– Что случилось, Гордий? – резко спросил Митридат. – Почему ты здесь? Я приказал тебе забыть это место.

– Прости и смилуйся, мой повелитель. Гонец из Амастрия*…

– Ну! – нетерпеливо прищелкнул пальцами Митридат.

– В Синопу направляется посольство Рима. Царица Лаодика – да хранит ее богиня Ма*! – приказала во что бы то ни стало разыскать тебя. Во дворце готовятся к приему высоких гостей и твое, господин, присутствие необходимо. Нужно поторапливаться. Посольские суда уже на подходе.

– Прибыли… – Митридат кивнул в сторону гавани. – Теперь спешить ни к чему. Успеется… – И он, покривив губы в злой усмешке, нырнул в хойникиду…

Легат* Рима Марк Эмилий Скавр, рыхлый сорокалетний патриций невысокого роста с толстым бычьим загривком, не без интереса рассматривал приближающуюся Синопу. Он беседовал со своим старым приятелем Авлом Порцием Тубероном, которого взяли на борт посольского либурна в Гераклее*. Они расположились на корме под легким палаточным тентом.

Авл Порций, худой, жилистый, с загорелым до черноты лицом, был в Синопе своим человеком. В Понте его знали как купца – не очень богатого и удачливого, но неизменно приветливого, добродушного и гостеприимного. И вряд ли кто мог догадаться, что любезнейший Авл Порций Туберон был доверенным лицом римского Сената на варварском Востоке и что ему покровительствовал нынешний консул* Квинт Фабий Максим.

– …Ах, милейший мой друг! – Скавр, со снисходительностью столичного прожигателя жизни, похлопал по плечу Авла.

Порция, с непроницаемым лицом слушавшего его непринужденную болтовню. – По-моему, на тебя вредно подействовал здешний климат. Расслабляюще. И нравы. Высокая политика, наряженная в белоснежную тогу*, для непосвященных и чересчур простодушных имеет грязную изнанку. Впрочем, мне ли тебе об этом говорить… Но кто посмеет осудить великий и могущественный Рим и пусть даже намеком бросить тень на его деяния, несомненно несущие блага избранным? Какое нам дело до варваров и почему мы должны считаться с их мнением, пожеланиями и, наконец, просьбами? Разделяй и властвуй – вот фундамент, на котором зиждется могущество Рима. Это незыблемый закон, непреложная истина, не нуждающаяся в каком-либо ином толковании, кроме того, которое изначально заложено в этих постулатах еще нашими предками.

– Да, но излишняя прямолинейность на Востоке считается признаком дурного тона и может принести результат, обратный ожидаемому. Я уверен, что терпением и мягкой настойчивостью можно добиться гораздо большего. Тем более что царь Митридат – сильная личность и в дипломатических тонкостях весьма искушен. Подтверждением тому служит возросшее влияние Понта на варварские государства Востока. У Митридата многочисленное, хорошо вооруженное войско. Он за короткий срок создал такой флот, которому пока нет равных в Понте Евксинском. Царь умиротворил Галатию*, это незатухающее кострище свар, заговоров и восстаний, присоединил к своим владениям Фригию*…

– Вот! – вскричал Скавр. – Вот подтверждение тому, что я говорил! Восточная нега для тебя губительна, мой друг. Расслабляет тело, лишает жесткости, свойственной истинным квиритам*, наконец – прости за откровенность – притупляет ум. Сильная личность. Тем лучше! Сила уважает лишь силу. И никакие ухищрения, дипломатические выверты, а тем более терпение и мягкость, не помогут мне выполнить поручение Сената. Только сила и натиск!

– Извини за любопытство – в чем смысл поручения?

– Уж от тебя скрывать ничего не буду: нам нужна Фригия.

– Фригия? – Авл Порций скептически ухмыльнулся. – На каких условиях? Что мы можем предложить взамен?

– А почему мы должны что-то предлагать? – Скавр надменно вскинул голову. – Мы просто обязаны заполучить новую провинцию в интересах Рима. И именно Фригию. На которую Понт не имеет никаких прав.

– У Митридата там сильные воинские гарнизоны. И я очень сомневаюсь, что царь Понта будет настолько любезен…

– А у него не останется иного выхода, – перебил Туберона легат. – Если Митридат заупрямится, – он засмеялся неприятным жирным смешком, – наши люди поднимут восстание в Пафлагонии*. Караваны с оружием и золотом для мятежников уже в пути. Там ждут только моего сигнала. И тогда царю Понта, – Скавр снова захихикал, – будет не до Фригии, поверь мне. Если он так умен, как ты мне рассказывал, будет достаточно прозрачного намека, чтобы он понял, что может грозить Понту в ближайшем будущем.

– И все же, по моему глубокому убеждению, одними угрозами Митридата не проймешь. Неплохо было бы придвинуть к границам Фригии один-два легиона*. По твоим словам, мы по уши увязли в войне с германскими племенами арвернов и аллоброгов.

– На помощь Гнею Домитию Агенобарбу уже спешит твой любимый Квинт Фабий Максим, – с нотками ревности в голосе сказал посол. – Надеюсь, в его полководческих талантах ты не сомневаешься. Победа в этой войне – дело ближайшего будущего.

– Ну а если все-таки Митридат, несмотря ни на что, отклонит предложение Рима?

– Тогда придется вступить в игру тебе, – с грубоватой прямотой ответил посол. – Пришло время доказать Сенату, что консул Квинт Фабий Максим не ошибся, назначив тебя своим доверенным агентом на Востоке.

– Понятно… – мимолетная тень недовольства пробежала по морщинистому лицу Авла Порция и спряталась в уголках брезгливо поджатых губ. – Надеюсь, ты запасся письменным подтверждением сказанного тобой.

– Несомненно, – развеселился Скавр. – Достаточно хорошо зная тебя, мой дорогой, мне пришлось долго убеждать Сенат, что такое послание крайне необходимо, – он с силой хлопнул в ладони.

На зов прибежал раб, высоченный нубиец. Получив указания, он принес шкатулку эбенового дерева, украшенную перламутром и мелким жемчугом. Посол открыл ее и вручил Авлу Порцию пергаментный свиток с печатью на золотом шнуре. Тот внимательно прочитал написанный киноварью текст, затем свернул тонкий пергамент в рулон и спрятал его в дорожную сумку, подвешенную к поясу.

– Удовлетворен? – полюбопытствовал все еще улыбающийся посол.

– Вполне, – ответил Туберон, рассеянно приглаживая короткие седые волосы.

– Я могу на тебя рассчитывать? Ответь мне на этот вопрос не как посланцу Сената, а как старому боевому товарищу.

– Как товарищу скажу прямо – не нравится мне эта затея. От добра добра не ищут. Царь Митридат весьма благосклонно относится к Риму, и стоит ли терять те прочные позиции, которые за последние годы отвоевали мирным путем наши дипломаты…

– И ты в том числе… – не преминул вставить не без ехидства Скавр.

…А также ростовщики и купцы, – невозмутимо продолжал Туберон, пропустив мимо ушей намек на свою примиренческую позицию в отношении Понта. – Понтийская знать – по крайней мере, большинство – видят в Риме союзника. Колеблющиеся по уши в долгах у наших ростовщиков. Стоит им только намекнуть, что на определенных условиях ссуды могут быть погашены, как они немедля примкнут к лагерю наших сторонников. Звон золота в кошельке подчас звучит громче лязга мечей на поле брани. А ведь нам нужен – и ты, надеюсь, не будешь отрицать – сильный и верный союзник на варварском Востоке. Пусть до поры до времени, пока мы не управимся с внутренней смутой и раздорами, с легкой руки Гая Гракха* воцарившимся среди римлян. Не стоит искать лишних забот и трудностей там, где их пока и в помине нет. Неразумно и небезопасно.

– Гай Гракх… – полное, слегка обрюзгшее лицо посла исказила гримаса ненависти. – Пусть гнев богов упадет на голову этого отступника и смутьяна!

– Гнев богов может запоздать, – с удовлетворением прищурил и без того узкие темные глаза Авл Порций, – наконец ему удалось вывести из себя чересчур самонадеянного Марка Эмилия – реформы Гракха больно ударили по состоятельной семье Скавров, и его приятель ненавидел бывшего трибуна*, как никого другого. – К счастью, боги наградили человека даром предвосхищать намерения божественных небожителей… Но пока не про то разговор. Где уверенность, что наши действия в конечном итоге принесут желанный результат? У меня ее нет. Впрочем… – Авл Порций правильно истолковал нетерпеливый жест посла. – Возможно, я ошибаюсь. Сенату видней. И мой долг повиноваться его распоряжениям.

Нахмурившийся Скавр повеселел, опять позвал раба и приказал принести вина.

Либурны римского посольства, перестроившись, нацелили свои форштевни в сторону разноцветных значков на копьях гоплитов, пока молча наблюдавших за их маневрами. Позади строя воинов волновалась толпа жителей Синопы, собравшихся не столько поглазеть на римлян, сколько в надежде на дармовое угощение по случаю этого визита, о чем до хрипоты кричали царские глашатаи на городской агоре*.