Читать книгу Вечный хранитель - Виталий Гладкий - Страница 3

Кто в Париже не знает дядюшку Мало? Его постоялый двор «Ржавый якорь» в Сен-Клу с весьма неплохой гостиницей и таверной посещали даже принцы и другие высокопоставленные господа. Дядюшка Мало был невысокого роста, крепко сбит, краснолиц, с головой, лысой как колено, и обладал зычным боцманским голосом. Поговаривали, что он сколотил свой капитал, на который приобрел и перестроил постоялый двор, не совсем честным путем. Будто бы в молодости дядюшка Мало был корсаром[24] и даже участвовал в нападении на Картахену.

Когда его об этом спрашивали, дядюшка Мало весело смеялся и говорил: «Что вы, мсье, как можно? Я законопослушный подданный нашего пресветлого короля и просто не способен на такие подвиги. Из оружия я предпочитаю вертел для жарки дичи и сковородку. Пираты и корсары – смелые люди, а моей храбрости не хватает даже на то, чтобы вечером прогуляться по Парижу. Не угодно ли отведать каплуна, мсье? Я подам к нему такой потрясающий соус, что пальчики оближете…»

И тем не менее обитатели Дома Чудес[25] – воры, бандиты и мошенники – не осмеливались даже близко подойти к «Ржавому якорю». Веселый и улыбчивый дядюшка Мало вычислял их на раз и был с ними крут и скор на расправу. В его руках острый вертел мог оказаться не менее опасным оружием, нежели шпага королевского мушкетера.

Кроме того, у него под рукой всегда был небольшой отряд слуг из отставных матросов; они тоже не очень церемонились с мазуриками. Просоленные насквозь морские волки в свое время принадлежали к вольному братству пиратов, а потому не боялись даже самого черта-дьявола, не говоря уже о бандитах и ворах, обычно избегавших честного боя лицом к лицу и нападавших в основном исподтишка.

В отличие от многих других постоялых дворов, заведение дядюшки Мало было чистым и ухоженным. В нем имелся даже крохотный зеленый дворик с прудом, в котором плавали золотые карпы. В этот дворик-сад допускались лишь близкие друзья дядюшки Мало и высокородные дворяне. Обслуга постоялого двора в разговорах намекала, что на оборудование такой диковинки (в каменных трущобах Парижа трудно было встретить даже кусочек зелени) их хозяина подвигли ностальгические воспоминания о молодости, которую он провел в путешествиях.

Теплым весенним утром 1740 года к постоялому двору «Ржавый якорь» подъехала запыленная карета. Судя по изрядно уставшим лошадям, господин, который выбрался из кареты, проделал длинный путь. На вид ему можно было дать лет сорок-сорок пять. Несмотря на усталость и достаточно зрелые годы, его одухотворенное смуглое лицо с правильными чертами излучало молодую энергию, глаза смотрели остро, проницательно, а длинных черных волос еще не коснулась седина.

Одет он был просто, по-дорожному, но очень дорогие перстни с бриллиантами на его холеных руках и золотые пряжки туфель подсказывали искушенному наблюдателю, что господин богат и знатен. А длинная шпага у пояса, узкая талия и широкие плечи намекали на то, что путешественник, несмотря на свое знатное происхождение, вполне может принадлежать к буйному братству бретёров[26]. Подтверждением этого вывода могли служить его удивительно точные, легкие и хорошо координированные движения.

Дядюшка Мало словно почувствовал, что за гость пожаловал на его постоялый двор. Он выбежал за ворота и, увидев знатного путешественника, восхищенно воскликнул:

– Граф Сен-Жермен![27] Святая пятница, какая радость! Милорд… – И он попытался поцеловать руку графа.

– Дядюшка Мало! – остановил его путешественник. – Что ты, друг мой. Старому вояке не пристало уподобляться изнеженным дворцовым фертам. Ты лучше прикажи побыстрее нагреть воды и приготовить баню, чтобы я мог побриться и смыть дорожную пыль.

– Сей момент, милорд! – и дядюшка Мало с несвойственной ему прытью побежал отдавать приказания слугам.

Спустя час граф Сен-Жермен уже нежился в широкой деревянной бочке, заменившей ему баню. Хозяин постоялого двора держал эту бочку для особых клиентов, среди которых числился и граф Сен-Жермен. Дядюшка Мало считал мытье в бочке забавой. Он смотрел на эту «забаву» графа весьма скептически.

– Что делает даже с умным человеком заграница, – чуть слышно бурчал себе под нос хозяин постоялого двора, добавляя в бочку горячей воды. – Насмотрятся чужих нравов и приносят всякое непотребство в Париж. Ведь давно известно, что вместе с водой, которую придется вылить, уходит от человека Божья благодать. И потом, это же сколько дров зря тратится… Плеснул в лицо холодной водой – и дело с концом.

– Дядюшка Мало, ты что там бормочешь? – улыбнувшись, спросил граф.

– Это я, милорд, о своем… – смутился дядюшка Мало. – Всякие глупости…

– Я все слышал. Баня, даже в виде бочки с горячей водой, чрезвычайно полезна для человеческого организма. Это знали еще древние римляне. Баня очищает человека, добавляет ему энергии, жизненных сил. Жаль, что тебе не довелось бывать в России. Чтобы ты тогда запел… Вот там настоящая баня. Русские могут выносить большой жар. От такого жара ты просто расплавился бы. В бане они ложатся на полки, поддают горячего пару и велят себя бить и тереть свое тело распаренными березовыми вениками. Когда от такого жару русские становятся красными и совсем изнемогут, они голыми выбегают из бани (как мужчины, так и женщины) и обливаются холодной водой. А зимой, выскочив из бани, валяются в снегу, трут им тело, будто мылом, и потом, остыв таким образом, снова возвращаются в жаркую баню.

– Варвары… – буркнул упрямый дядюшка Мало. – Что с них взять… Голым – и в снег. Бр-р!

– Что ж, останемся каждый при своем мнении. Вот что, дядюшка Мало, у меня есть к тебе просьба. Только сразу предупреждаю – она весьма конфиденциального характера.

– Милорд, вы же знаете, ради вас я готов на все. Вам я обязан жизнью.

– Пустяки, – отмахнулся граф. – Это была всего лишь небольшая дружеская услуга с моей стороны.

– Ах, милорд, как вы можете так говорить?! Когда стоишь на эшафоте и тебе на шею уже надели веревку, ничего так не хочется, как чуда. И оно явилось в вашем образе.

– Принадлежность к вольному братству изначально предполагает такой конец. Эшафот или плаха, выбор небольшой. И ты это знал, когда поднимал на мачте Веселого Роджера.

– Да, знал. Но ладно бы меня свои, французы, повесили на рее, или, на худой конец, испанцы, – у них много ко мне накопилось претензий – а то какие-то англичане… Обидно было.

– Уж как обидно… – Граф снова не удержался от смеха. – Но потом ты отплатил англичанам за все сполна. Так что вы теперь квиты.

– Э-э, нет, не скажите, милорд! – живо возразил дядюшка Мало. – Маленький должок все же остался. Только вот беда, боюсь, что мне не придется его отдать. Годы, милорд, годы…

– Могу помочь в этом вопросе. Ты только скажи. Насколько мне известно, маршал Морис Саксонский набирает добровольцев в свои войска. Намечается славная заварушка с Австрией – королева Венгрии Мария Терезия оспаривает права на австрийский престол. Англия готова ее поддержать, Франция выступает против. Так что тебе и карты в руки, а также семь футов под килем и кутласс из турской стали[28] за пояс. Мне думается, что эта война продлится не менее пяти лет. За это время можно отдать англичанам все долги с лихвой. Ну а насчет твоих лет… – Тут Сен-Жермен хитро ухмыльнулся. – Три года назад я имел возможность убедиться, что сила и сноровка у тебя остались прежними. Ну так как насчет помощи?

– Что вы, милорд! – испуганно воскликнул дядюшка Мало. – Нет, нет, в таких делах мне помогать не нужно. Для меня военные подвиги уже остались в прошлом. И потом – на кого я оставлю свой постоялый двор?

– Мне помнится, лет пять назад ты женился…

– У вас отменная память, милорд. Это был черный день в моей жизни…

– Как, неужто жена ушла от тебя?!

– Если бы… – Дядюшка Мало пригорюнился. – Она как рыба-прилипала, не оторвешь. Иногда мне хочется все бросить, наняться на какой-нибудь захудалый торговый бриг коком и уплыть куда подальше и от Парижа, и от Франции.

– Сочувствую… Но что поделаешь, женщина дана мужчине Богом для психологического равновесия.

– Простите, милорд, не понимаю…

– Все очень просто, дядюшка Мало. Если мужчине чересчур хорошо, он может в эйфории наделать много глупостей. Вот тут и появляется женщина, которая очень быстро опускает его с небес на грешную землю. А ежели ему плохо, если он ранен или заболел, то добрая, заботливая, ласковая женщина – лучшее в мире лекарство.

– Мудрено вы говорите… Моя Кетти больше похожа не на лекарство, а на крысиный яд.

– Что ж, дядюшка Мало, будем считать, что это твой крест… во искупление грехов молодости. А теперь к делу. Возьми в моем камзоле конверт и доставь его на постоялый двор «Корона и петух». Только сделай это лично! Я могу довериться только тебе.

– Спасибо, милорд, за доверие. Понял. Доставлю. Прямо сейчас оденусь в выходное платье и побегу. Кому вручить?

– Спросишь сэра Артура Мюррея.

– Англичанин! – На круглой физиономии дядюшки Мало появилась гримаса отвращения.

– Будет тебе, дядюшка Мало. И среди англичан иногда случаются вполне приличные люди. Правда, редко. Он высокого роста… – Сен-Жермен в деталях описал внешность англичанина. – Постарайся вручить ему письмо так, чтобы никто этого не видел.

– Постараюсь, – хмуро ответил хозяин постоялого двора, поклонился графу и вышел.

 Граф задумчиво посмотрел ему вслед и хотел уже выбраться из бочки, как отворилась дверь и в помещение вошла прелестная юная служанка с щечками, похожими на наливные краснобокие яблоки. Смущаясь, она подошла к Сен-Жермену и сказала:

– Мсье, я принесла вам чем вытереться…

С этими словами девушка положила на табурет простыню, которая в те времена заменяла банное полотенце, и стала рядом, опустив глаза вниз. «Ну, старый пират, ну, пройдоха! – весело подумал граф. – Похоже, он научился читать мои мысли. Действительно, в пути мне было не до женщин…»

– Залезай ко мне, – приказал Сен-Жермен. – Вода еще теплая…

Девушка словно ждала, что он так скажет. Она шустро сбросила свою одежду, которой было совсем немного, и присоединилась к графу. Ее молодое и упругое тело вызвало у Сен-Жермена взрыв неистового желания. Но он медлил, наслаждаясь каждым мгновением близости со свежей юностью; дядюшка Мало и впрямь хорошо изучил характер и слабости своего знатного постояльца…

Граф и англичанин уединились в зеленом дворике. Это место во владениях дядюшки Мало было очень удобно с точки зрения конспирации. Дворик был огорожен высоким, густым и тщательно подстриженным декоративным кустарником, так что ни подсмотреть, кто там обедает в тени каштана, ни подслушать разговор было практически невозможно. Если только собеседники не начнут говорить на повышенных тонах.

Но те, кого дядюшка Мало допускал в свою святая святых, не отличались склочным характером и вели беседы тихо, иногда даже шепотом. Это были разные люди – от сиятельных вельмож до просоленных всеми океанскими ветрами матросов, своим видом и повадками очень смахивающих на разбойников или пиратов. Однако всех их объединяла одна особенность – они старались и прийти и уйти как можно незаметней.

Не стал исключением из общего правила и сэр Артур Мюррей. Он появился на постоялом дворе спустя три склянки[29] после возвращения дядюшки Мало. Нужно отметить, что хозяин постоялого двора несколько покривил против истины, сказав графу, что исполнять его просьбу он «побежит». Старый корсар терпеть не мог мерить грязные мостовые Парижа собственными ногами. Пока он переодевался, грум[30] запряг в двуколку прелестную молодую кобылку, и дядюшка Мало проделал весь путь – туда и обратно – с максимальным комфортом.

К приходу англичанина дядюшка Мало по требованию графа накрыл под старым каштаном богатый стол. В сервировке стола он превзошел сам себя, хотя в кубок для англичанина ему очень хотелось добавить несколько капель настойки цикуты[31].

Суп-буйабесс, «беатриче» – консоме из цыпленка, фазан под белым соусом, жареные куропатки с зеленью, яйца, начиненные трюфелями, лобстер, сваренный в сухом вине, баранина с чесноком, оленина, запеченная на вертеле, ветчина, глазированные пирожные «конде», засахаренные фрукты, несколько видов варенья, круассаны, запеченная в очаге рыба (перед тем, как поставить ее на огонь, рыбу обмазывали глиной, от чего появлялся удивительно аппетитный вкус), крокеты из щуки с соусом бешамель, лосось с соусом из устриц, апельсиновое суфле… Увидев все это кулинарное великолепие, Сен-Жермен сказал:

– Да это просто королевский стол! Дядюшка Мало, ты меня балуешь.

– Ах, милорд! Надеюсь, вы не шутите. Если бы вы известили меня, когда вас ждать, то поверьте, я действительно мог угостить вас по-королевски. У меня служит повар-мальтиец, великий мастер своего дела.

– Думаю, что ему самое место на кухне какого-нибудь принца. Странно, что он устроился на постоялый двор…

– Ничего странного в этом нет. Как бы вам сказать… в общем, у него есть некоторые трения с законом…

– А, тогда понятно. Похоже, эти «трения» как-то связанные с вендеттой. Не так ли?

– Вы, как всегда, прозорливы, милорд. Ну нельзя же такого искусного повара гноить в тюрьме всего лишь за один удар навахой.

– Согласен. У всех нас много недостатков… – Граф многозначительно улыбнулся.

– Зато я угощу вас «вином любви».

– Даже так? – удивился Сен-Жермен. – Это просто здорово.

– Что такое «вино любви»? – поинтересовался сэр Мюррей, когда дядюшка Мало принес несколько запыленных бутылок и удалился.

– О, это целая история… Рецептуру «вина любви» разработал Жан-Поль Шене, любимый винодел Людовика XIV, для фаворитки короля – прекрасной Франсуазы-Атенаис де Монтеспан. С этой целью тогда уже пожилой винодел ездил в провинцию Шампань, где приблизительно в это же время монах Периньон заставил белое виноградное вино «заиграть». Первая партия игристого «вина любви» была отправлена фаворитке с запиской: «Маркизе – с любовью. Король-солнце». Это вино никогда не поступало в продажу. Его вкус знали только сам Король-солнце и маркиза де Монтеспан. В 1687 году, когда связь Людовика XIV и маркизы де Монтеспан прервалась, прекратилось и производство «вина любви». Опечаленный король наложил трехвековой запрет на его производство со словами: «Три столетия скроют печаль этой любви, оставив только ее сладость». Но в этом мире нет ничего тайного, чтобы оно не стало явным. Похоже, Жан-Поль Шене страдал манией величия и передал рецепт «вина любви» кому-то из своих наследников. Но каков дядюшка Мало… Хитрец. Не ожидал от него такой предприимчивости. Он здорово рискует.

– Я тоже сильно рискую. За мной следят. Мне пришлось пойти на хитрость, чтобы добраться сюда без соглядатаев.

– Со мной вы в полной безопасности. Но долго задерживаться в Париже я вам не рекомендую. Между Англией и Францией снова начались трения, которые приведут к войне. Это несомненно. И тогда вас могут арестовать как английского шпиона.

– Я последую вашему совету…

И они принялись за еду, потому что вид богато накрытого стола начал вызывать у собеседников повышенное слюноотделение.

Сен-Жермен время от времени бросал испытующие взгляды на сэра Мюррея. Граф не очень верил этому человеку, хотя он и был тайным агентом Братства франкмасонов уже много лет. В принципе, Сен-Жермен не верил никому. Ну разве что дядюшке Мало, но тот был слеплен совсем из другого теста.

Когда корсара схватили англичане, он и под пытками не выдал своих товарищей. Хорошо, что его недолго мучили, иначе он стал бы калекой. А несколько лишних шрамов на теле дядюшки Мало – вдобавок к тем, что были получены им во время абордажных боев, – не в счет.

Англичанин производил мрачное впечатление. Он был высок, неестественно худ, а его оловянные, ничего не выражающие глаза казались стеклянными. Сэр Мюррей смотрел на собеседника не мигая, отчего даже видавшему виды графу становилось немного жутко. Но он, как ни в чем не бывало, шутил и рассказывал много разных историй, на которые был мастак.

Сэр Мюррей внимательно слушал графа, кивал, где нужно, но каменное выражение его длинного «лошадиного» лица не менялось. Создавалось впечатление, что он просто отбывал скучную повинность. В конце концов пыл Сен-Жермена иссяк, несмотря на восхитительный вкус «вина любви» и его хмельные качества, и он, мгновенно став суровым и даже где-то надменным, спросил:

– Наши братья из Великой Ложи требуют от вас отчет. Мне приказали встретиться с вами и узнать, как обстоит дело с поиском Десницы Господней.

– Мне нечем их порадовать… – В неподвижном лице сэра Мюррея что-то изменилось; оно словно размякло и начало оплывать, мгновенно потеряв жесткость черт; похоже, агент франкмасонов чувствовал за собой какую-то вину. – След Десницы Господней теряется в Московии…

– Но вы нашли хотя бы кончик ниточки, за который можно ухватиться?

– Да. Но увы – он оказался оборванным.

– Объясните! – жестко потребовал граф Сен-Жермен, наливаясь желчью.

– Нас опередил русский дипломат, князь Сергей Долгоруков.

– Прошу вас рассказать все без вступления, – бесцеремонно перебил его граф, который по своему статусу в масонской ложе стоял гораздо выше сэра Мюррея.

– Как вам будет угодно… – Лицо англичанина снова стало непроницаемым. – Думаю, вам известно, что Руссия[32] препятствовала закреплению польского престола за Морицем Саксонским, сыном Августа II. В начале 1723 года король Август уехал из Варшавы в Дрезден. Князь Сергей Долгоруков отправился вслед за ним, и в Бреславле имел разговор с сыном бывшего короля Польши Яна Собесского, королевичем Константином. Он рассказал ему о желании императора российского Петра II (собственно говоря, даже не столько самого царя, сколько светлейшего князя Меншикова) видеть его на польском престоле. В знак признательности за поддержку королевич подарил князю Долгорукову булатную саблю в ножнах, украшенных драгоценными камнями, и передал в качестве аванса шкатулку с драгоценностями, а также эту реликвию, отвоеванную его отцом у турецкого визиря Кара Мустафы-паши под Веной в 1683 году. Константин понятия не имел, что она собой представляет. Королевич думал, что это всего лишь какой-то христианский фетиш.

– Вы хотите, сказать, что Десница Господняя находится в сокровищнице русских царей?! – обеспокоился граф. – Тогда нам ее не достать.

– Отнюдь. В сокровищницу русских царей Десница Господняя не попала. Князь Сергей Долгоруков – хитрая бестия. Он дипломат, и этим все сказано. Уж не знаю, что он подумал, заполучив реликвию в свои руки (думаю, о ее свойствах князь, как и польский королевич, вряд ли мог знать), но Десницу князь оставил себе. А императору Петру II передал лишь ларец с драгоценностями, чем очень обрадовал юного монарха, который постоянно испытывал недостаток в средствах.

– Ну тогда дело упрощается, – уверенно сказал граф. – Нужно всего лишь поехать в Московию и выкупить реликвию у князя Долгорукова. А если не согласится… что ж, на все воля Божья. Тогда мы не будем ограничивать себя только дипломатическими средствами…

– Туда, где сейчас находится князь Долгоруков, нам не добраться. В 1729 году он был вовлечен своим братом князем Алексеем Долгоруковым в заговор и явился одним из деятельных участников в составлении подложной духовной Петра II, по которой русский престол передавался от имени юного императора его обрученной невесте, княжне Екатерине Долгоруковой, дочери князя Алексея. В 1738 году императрица Анна Иоанновна назначила князя Сергея Долгорукова послом в Лондон, но туда он так и не уехал. Родной племянник князя, Иван Долгоруков, измученный тюрьмой и пытками, показал на допросе, что подложную духовную Петра II писал в январе 1730 года именно князь Сергей. Поэтому вместо Лондона он попал в Шлиссельбург и спустя девять месяцев (если я не ошибаюсь, 8 ноября 1739 года) был казнен близ Новгорода вместе с несколькими своими сородичами. Куда девалась реликвия, неизвестно.

– Дьявол! – вскричал раздосадованный граф Сен-Жермен. – Реликвия ускользнула от меня в очередной раз! Просто мистика какая-то. Придется мне ехать в Московию… или Руссию, как ее теперь называют. Не хотелось бы, но… что делать? Вы там не справитесь, потому что плохо знаете русский язык и обычаи московитов.

– Но я могу быть вам полезен в качестве, скажем, телохранителя…

– Нет уж, увольте. О своем теле я привык заботиться сам. У вас будет другое, тоже очень важное поручение. Слушайте внимательно…

Они заговорили шепотом, низко нагнувшись над столом. Грум дядюшки Мало, юркий и шустрый, как белка, мальчишка с лицом в россыпях мелких веснушек, разочарованно скривился. Он забрался на крышу таверны, которая тоже называлась «Ржавый якорь» и принадлежала его хозяину, и, скрытый от чужих глаз пышной и густой кронй дуба, достававшей почти до дымоходной трубы, внимательно слушал разговор графа и англичанина.

Его совершенно не смущало то обстоятельство, что собеседники жонглировали иностранными языками; большей частью они разговаривали на английском, но иногда переходили на голландский и немецкий. Наверное, и граф Сен-Жермен, и сэр Артур Мюррей очень удивились бы тому факту, что мальчишка знает несколько языков и может писать и читать.