Читать книгу Синтез - Виталий Курамшин - Страница 29

– Белоснежка о тебе позаботится.

– Я тебе уже говорил, что ты похожа на Холли Берри?

– На одну из самых красивых женщин, которая опустилась на строчку ниже?

– Я не шучу. Почему мне так плохо? Я же ведь не такой урод?

– Ну что ты, конечно нет. Ты просто устал и запутался. Заблудился.

– Извини, Макс, но Купер вчера выступил гораздо круче тебя. Он вчера перебрал колес так, что у него был передоз, это раз, и ещё он пытался поджечь клуб, это два. Ха-ха-ха! – как лошадь заржал Волк.

– А где он?

– У себя отмокает.

– А я где? – Максим осмотрелся и увидел, что сидит на диване в клубе Купера.

– Мы тебя вовремя увезли вчера, а то бы ты затмил всех звезд в их клубе. Ты уже лез на сцену, когда я тебя увидел. «Вы все уроды! Всем уродам смерть! Слабо умереть! Я тоже урод! Хотите, я умру у вас на глазах!» Ха-ха, повеселил. Но, это нормально, мы и не такое выкидывали.

Максим давно потерял счёт времени. Иногда он вспоминал Маргариту, и ему становилось нестерпимо стыдно. Он каждый день вспоминал о встрече на Триумфальной площади, но эта загульная жизнь так затянула его, что он никак не мог собрать себя.

– Джон, какой сегодня день?

– Плевать. После вчерашнего мне уже плевать. Завяжу я с колесами. К черту. Буду вести здоровый образ жизнь. Только «бухло» и немного травы, проверенной. Ты молодец, что не употребляешь.

– Я и без этого на пределе. Мне кажется, я скоро умру.

– Я могу сразу угадать, тебе это кажется каждое утро. Да, Макс?

– Я серьезно. Когда не можешь определиться с целью, смысл существования сводится к нулю. К пустоте, то есть, к остановке всякого движения. Поскольку не ясно куда двигаться, то и двигаться незачем. Все замирает, отмирает, умирает. Наливай. Остается только уходить от реальности, то есть показывать всем свою слабость. Причем не только слабость саму по себе, но и слабость, заключающуюся в неспособности определить свое назначение. Ведь, столько энергии внутри! Ещё немного и разорвет! Но для чего она?.. Вот и гасишь её, чтоб не разорвало. Хотя, может, всё дело в другом…

– У тебя глобальный «стрём».

Этот мир с тобой не дружен

В этом мире ты не нужен.

– Ты ничего не должен этому миру, да и он тебе, в общем-то, тоже. Однако если хочешь, можешь взять у него, что хочешь. Иначе, он возьмёт у тебя всё.

– Зачем?

– Ну, что значит зачем? Нет, не нравится жить – не живи. Боишься жить – не живи. Боишься умирать?

– А есть третий путь?

– Сколько можно сопли распускать?

– Я просто ушел от реальности.

– Это ответ?

– Да здравствует революция! Свобода! Равенство! Братство! Родина или смерть!

– Может, скорую вызвать?

– Насмешка убивает всё, даже красоту. Одна половина человечества всё время хихикает над другой, а та, в свою очередь, над первой. Люди только и делают, что убивают друг друга. Будучи детьми, мы, начиная осознавать окружающий мир, понимаем, что взрослые не принимают нас всерьёз. Мы так привыкаем к этому что, входя во взрослый мир, ведём себя как дети, не ожидая понимания со стороны. Нам становится жалко себя, но, поскольку, все живут также, мы начинаем смеяться. Как-то глупо, верно? Как заставить кого-то понять тебя?

– Ты сам-то себя понимаешь? И зачем тебе нужно, чтобы кто-то тебя понимал? Макс, твоя проблема в том, что ты слишком много думаешь. Особенно, когда выпьешь. Толку-то что? Занимательная философия – ходить от абсурда к абсурду!

– Знаешь, Брат, где истина…?

– А почему так темно?

– Ночь уже.

– Мне тяжело идти. Зачем мы идем? Куда мы идем, вообще?

– Я такси вызвала.

– А куда мы… слушай, Белоснежка, а как тебя, всё-таки, зовут?

– Ты же сам сказал: «Пойдем к тебе, я больше не могу тут оставаться». Вернемся?

– Да? Ну, раз сказал… а у тебя есть чего дома выпить?

– Ха-ха, ты несешь полную бутылку виски, тебе мало?

– Что-то я совсем умер.

Глоток. Сигарета. Жжет. Дым. Запить бы. Глоток. Тепло. Туман. Легко. Сигарета. Много слов. Всё лишнее. Глоток. Абсурд. Абсурд. Абсурд. Тишина. Понять. Тишина.

– Я вот, никак не пойму, есть ли у меня Родина? Есть ли, вообще, Родина? Земля. И, если есть, то, как узнать, где она? А если нет, то, что вместо неё? И, может ли быть что-то вместо неё? И нужна ли она? И что это, вообще?..

– А какой сегодня день? – спросил Максим. Он лежал, закутанный в одеяло, с трудом ощущая своё тело. Впившись щекой в подушку, он никак не мог оторвать от неё голову, и заворожено смотрел на Белоснежку, причесывающую у зеркала волосы.

– Пятница, – ответила та участливым голосом.

– Пятница, тринадцатое?

– Десятое. Мне пора на работу. Извини, я уже опаздываю. Я не успела ничего приготовить. Захочешь позавтракать, холодильник в твоем распоряжении.

– А что это за картина? – не слушая, спросил Максим.

Белоснежка проследила за его взглядом.

– Я рисовала, – ответила она. – Увлекаюсь.

– Потрясающе. А у тебя есть, что выпить? А то боюсь…

– Рядом с тобой вчерашняя бутылка стоит. Эх, рыцарь… всё, я побежала.

Белоснежка сочувственно посмотрела на Максима, наклонилась и поцеловала его в щеку:

– Будешь уходить, просто захлопни дверь. Счастливо!

Двадцать минут понадобилось Максиму, чтобы принять сидячее положение, после чего он, взяв бутылку виски, сделал большой глоток.

– Всё. Больше не могу. Пора заканчивать.

Он оделся, без любопытства осмотрел однокомнатную квартиру, съемную, насколько он помнил, вспоминая рассказы Белоснежки. Рассказы. Ведь были какие-то рассказы. Ничего конкретного в его голове не всплывало. Пора заканчивать. Он подошёл к картине, о которой спрашивал. Это был пейзаж. Морской берег, синее небо, светит солнце, летают чайки. На переднем плане изображены качели, на них сидит маленькая девочка. Дальше, за ними симпатичный домик, у дверей которого стоят, держась за руки, мужчина и женщина. Они, улыбаясь, смотрят на девочку. Красота. Максим обратил внимание на подпись в нижнем правом углу: «Вот оно, счастье. Аманда».

– Ага, значит, Белоснежку, всё-таки, как-то зовут. Не забыть бы. – Он внимательно посмотрел на подпись, словно таким образом пытаясь лучше запомнить имя. – Вот оно глупое счастье, с белыми окнами в сад…

Максим сделал ещё пару глотков виски и сказал своему отражению в зеркале:

– Всё, пора заканчивать. Или, пожалуй, так. Пора уже что-то начинать.

Выйдя на улицу, Максим выяснил, где он сейчас находится, не обрадовавшись тому, что до его отеля ему придется добираться около часа, и отправился в дорогу. Преодолев половину пути на метро, он почувствовал, что организм его начинает сдаваться. С трудом дотерпев до своей остановки, он выбрался на поверхность и побрел к отелю. Бешено, как ему казалось, светило солнце. Он с трудом управлял своим телом. Проходя мимо продуктового магазина, он зашёл и купил большую бутылку воды, которую там же, в магазине, начал лихорадочно открывать, чем привел в изумление продавцов. Руки жутко дрожали. «Допился». Подходя к отелю, он почувствовал, как его тело пробивает дрожь. Войдя внутрь, он уже явственно ощущал судороги. Он никого и ничего не замечал.

– Чёрт, лихорадка, что ли? Что со мной происходит? – попытался поговорить он, но заметил, что с трудом открывает рот. Челюсть свело.

Он остановился. Силы закончились. Поочередно, но очень быстро свело все части его тела. Он начал задыхаться. Опираясь о стену, он продолжил движение. Он с трудом добрался до «ресепшена», возле которого стояла Любовь Кузьминична. По его виду она всё поняла.

– Похоже, мне хана, – всё, что он мог проговорить, после чего свалился в кресло.

– Волков! Максим Сергеевич Волков!

Максим открыл глаза:

– Простите меня, господа, кажется, я вздремнул. – Максим зажмурился от света. По комнате разнесся дружный добрый смех.

– У вас, видать, крепкие нервы, поручик. Невзначай вздремнуть накануне, может быть, вашего последнего боя.

– Бог с вами, князь! Негоже так говорить, – послышался справа от Максима голос Сабурова. – Максим, рассказывай, что тебе приснилось.

– Увольте, господа, я сам толком не разобрал. Чепуха какая-то. – Максим помолчал мгновение. – Признаюсь, очень грустные вещи, навеянные избытком самогона. И всё благодаря вам, Воронцов. Я этого и вообразить не смог бы никогда, при всём желании и самом смелом полете мысли.

– Интригуете, Волков, интригуете. Раскройте ваши грезы, мы будем пытать вас до утра, – потребовал князь Рюмин.

– Так что же, вы поведаете нам о ваших сновидениях?

– Господа, – глухо отозвался Максим, – прошу не забывать, что это был всего лишь сон. И во сне я не мог найти свою землю.

– Простите? – не понял Рюмин.

– Я потерял её. Я сам себе не мог ответить на вопрос: что такое Родина? Я не знал, где её искать. Я не мог её выбрать.

– Что ж, поручик, – многозначительно сказал Воронцов, – смею вас уверить, что это совсем не сон. И вы далеко не один. Все мы последнее время задаемся этим вопросом. Что есть Родина? Давайте лучше выпьем, – предложил он.

– А может мы стали ей не нужны? – задумчиво произнес Максим.

– Волков, я всегда считал вас патриотом, каковым, я смею надеяться, вы и остаетесь, но это заявление, я расцениваю, как малодушие. Не сочтите за грубость, и тем паче, за оскорбление, – сказал Рюмин.

– Господа, прошу вас, – объявил Воронцов, – водка – чудодейственная сила, способная поднять дух, убив разум.

– За Россию, господа!

– А вам не приходило в голову, господа, – сказал Максим, – что мы, защищая Россию, воюем в то же время против неё?

– Вы испортили тост, Волков. Берите за это гитару. Спойте про вашу княжну, или про фею, или ещё про кого, про невесту вашего братца. Как они?

– Ольга в Париже. Володя где-то с нами. Я имею в виду, на фронте. С 1915 года. Пока я…

– Пока вы, милостивый государь, за казенный счет в ссылке прохлаждались.

– Панина потерял еще в девятнадцатом. Но, он, уверен, найдется.

– Вы незаметно ушли от рассказа о вашем сне, Максим Сергеевич.

– Мне больше нечего добавить.

Повисла тишина. Все обратили свой взор к Максиму

– Поднимем бокалы, – объявил он. – Тост, господа! За то, чтобы земли мы своей никогда не теряли, а если и случится такое несчастье, то чтобы в очень скором времени, мы смогли бы её найти!

– Здравствуй, земля! – заключил Воронцов. – В крайнем случае, найдем другую, пусть, чужую, и обоснуемся, не хуже здешнего.

Раздался веселый смех, и зазвенели бокалы.