Читать книгу Черный свет (сборник) - Анастасия Красичкова, Виталий Мелентьев - Страница 19

Они прошли по чистым коридорам и наконец попали в небольшой вал. От невысокой не то сцены, не то просто настила вверх полукругом уходили ряды полированных столиков. За ними уже сидели какие-то люди. Когда Вася и дедушка вошли в зал, люди эти примолкли и уставились на мальчика. Он слегка смутился, но, призвав на помощь всю свою выдержку, стал внимательно присматриваться к окружающему.

Над сценой-настилом висел экран. Возле него стояли какие-то странные машины, свешивались шланги и лампы. Окон в зале не было, а мягкий, приятный для зрения свет струился неизвестно откуда.

Васю медленно, но настойчиво окружал целый взвод седовласых, русых, лысых, черноволосых, худых и полных людей в белых, голубых и синих халатах с шелковистым отливом и разноцветных шапочках. Эти странные шапочки придавали людям очень ученый, пожалуй, даже несколько устрашающий, но в то же время и легкомысленный вид. Тем более что все эти люди улыбались – смущенно, доверительно, уверенно и даже извиняюще.

Ближе всех к Васе оказался веселый человек в голубом халате и розовой шапочке. Полный, лысый, с пронзительными черными глазами, он первым протянул мальчику руку и представился:

– Меня зовут Андрей Петрович. А тебя – Вася? Очень хорошо!

И тут по очереди стали подходить другие люди и, судя по тому, что почти каждый из них к своему имени еще прибавлял и титул – «профессор», «академик», – Вася понял, что он попал в очень серьезную компанию очень серьезных ученых. Он вежливо, стараясь не побеспокоить, пожимал мягкие руки ученых и говорил: «Очень приятно». Но запомнить всех имен, конечно, не мог. Тем более, что некоторые из них имели какие-то заграничные имена и по-русски говорили с трудом.

Но задуматься над этой странностью он не успел, потому что в зал вошли высокие смуглые люди в легких развевающихся одеждах. Вася без труда отгадал, что это пришли индусы. Их сейчас же окружили другие врачи, и они стали оправдываться:

– Пришлось делать крюк. Над Тибетом сильные магнитные бури. Кроме того, мы залетали за бирманскими товарищами.

– Да, что-то в этом году слишком много всяких бурь! – покачал головой Андрей Петрович. – Наши австралийские и американские коллеги задержались… Ну, я думаю, что мы не будем откладывать конференции? Я думаю, что можно организовать для них телепередачу.

Самый молодой из всех присутствующих на конференции – высокий, белокурый, подчеркнуто аккуратный и чистенький врач, – как бы в знак одобрения наклонил голову. В то же время в его глазах мелькнула искорка превосходства, точно он знал нечто такое, чего не знал никто. И эта чистоплотность, и это сознание собственного превосходства показались Васе странно знакомыми. Уже наученный горьким опытом, он подумал было, что перед ним еще один из его выросших соучеников, но потом отбросил такие мысли, аккуратный врач был слишком молод для того, чтобы учиться с Васей.

Молодой врач едва заметно улыбнулся и ответил Андрею Петровичу:

– Хорошо. Я организую специальную связь. Я думаю, что следует организовать обоюдную?

– Да-да, конечно! – поспешно и как будто виновато сказал Андрей Петрович.

– Хорошо. Я организую обоюдную, – сказал молодой врач.

Он собрался было уйти, потом озабоченно посмотрел на Васю, подумал и улыбнулся.

– А вам, наш юный гость, придется заняться делом: заполнять анкеты.

– Зачем анкеты? – поморщился Андрей Петрович. – Все записывается на ленту и передается в запоминающее устройство ЭВМ.

– ЭВМ – само собой, анкеты само собой, – непреклонно произнес молодой врач. – Анкеты нужны для архива. Для истории. Все пройдет, а анкета останется. – Молодой врач обратился к Васе: – Вы… Вы умеете писать?

Ну, всего ожидал Вася, только не такого по меньшей мере странного вопроса. Неужели этот белокурый красавчик думает, что полвека назад жили только дикари, которые даже писать не умели? Вася хотел было возмутиться, но потом подумал: заполнять анкеты – дело не очень интересное. Может быть, это лучше сделают другие?.. Но врать он не стал, а только скромно потупился. Врач кивнул головой, и на его красивом, тщательно выбритом лице опять мелькнула улыбка превосходства.

– Ну ничего, – сказал он, – это дело поправимое. Я сейчас организую заполнение анкет.

Он ушел, и вскоре в зал вошла регистраторша в белом халате. Поджав тонкие губы, она так сердито посмотрела на ученых-докторов, точно они уже мешали ей работать. Она села за стол, подозвала Васю и громко, как учительница, которая спрашивает правило у неуспевающего ученика, окликнула Васю:

– Мальчик, как твоя фамилия? Имя? Отчество? Национальность? Место рождения?..

Вася Голубев терпеливо и довольно вежливо отвечал на эти привычные вопросы, и регистраторша, не глядя на него, строчила «вечной» ручкой по бумаге. Все шло как по маслу. Но вот регистраторша задала новый вопрос:

– Год твоего рождения?

Вася несколько помедлил, и она подсказала:

– Ну, возраст? Сколько тебе лет?

– Год моего рождения тысяча девятьсот пятьдесят седьмой. Мне… тринадцать лет… – голос у Васи чуть дрогнул.

Регистраторша сначала написала ответ, потом задумалась, недоверчиво покосилась на анкету, потом на Васю, потом снова на анкету. Наконец она убрала одну из многих прядок седеющих волос под белый колпачок и сердито сказала:

– Нужно отвечать точно: не 1957 год, а 2007. Не маленький.

– Видите ли… я действительно родился в 1957 году, – как можно спокойней и вежливей ответил Вася.

– Послушай, Василий Голубев, я работаю, а не разгадываю вопросы из школьной математической викторины. Если тебе тринадцать лет, то ты мог родиться только в 2007 году.

– Но, видите ли…

– Не морочь мне голову, я все вижу отлично!

– Да я вовсе не морочу! – обиделся Вася. – Если в вашей анкете нужно писать правду, тогда вы запишите, что я родился в 1957 году. А если в анкету все равно, что записывать, – тогда пишите какой сами хотите. Мне все равно. Я от этого не помолодею.

– Ты просто невоспитанный мальчишка, который не уважает старших! А еще, наверно, пионер! – сердито сказала регистраторша.

«Ну что ж… – подумал Вася, услышав знакомую присказку. – Ведь многие взрослые, когда они не хотят понять ребят, обязательно обвиняют их во всех смертных грехах и прежде всего в невоспитанности, причем обязательно прибавляют: „А еще пионер!“»

И возмущенный Вася ответил:

– Вот потому, что я пионер, я и говорю правду!

Регистраторша стала багроветь, и, вероятно, Васе пришлось бы туго, но ему на помощь пришел дедушка.

– Он действительно родился в 1957 году, – сказал он регистраторше.

– Послушайте, гражданин, не морочьте мне голову! Если вы знаете арифметику, так вы сами поймете, что если он действительно родился в 1957 году, то, значит, сейчас ему шестьдесят три года. А вы посмотрите на него: разве ему можно дать шестьдесят три года?! Ведь каждый скажет, что Вася Голубев – ребенок! Да он и сам не отрицает этого. Он же сам говорит, что ему тринадцать лет.

Дедушка потер лысину, покачал головой и на всякий случай осмотрел Васю. Нет, никто бы не сказал, что мальчику уже идет седьмой десяток.

– Все это верно, конечно, – протянул Маслов. – Но вы понимаете, что случилось…

Дедушка вкратце попытался рассказать Васину историю. Но она не взволновала регистраторшу. Она думала не о Васиной судьбе, а о правильном ответе на анкетный вопрос. Поэтому она сказала:

– Ну и что же? Все правильно. Даже если он и не жил пятьдесят лет, так ему все равно тринадцать лет. Так мы и запишем, тринадцать! Но… но, позвольте… тогда, как же быть все-таки с годом его рождения?

Регистраторша первый раз растерялась и почти с ужасом посмотрела на Васю. Смотрели на него и многие ученые, которых невольно привлек громкий и строгий голос регистраторши. Она сказала:

– Я действительно ничего не понимаю… Ведь если он родился в 1957 году, значит, по всем правилам ему шестьдесят три года. Но ему тринадцать. Значит, он родился в 2007, но в этом году он даже не жил. Ничего не понимаю!..

– Позвольте, – вмешался один из ученых-врачей. – Здесь, видимо, нужно применить не арифметику, а алгебру… Я, правда, не занимался ею уже лет сорок, но все-таки попробуем. Запишем условия задачи. Вася Голубев прожил тринадцать лет. Так. Это, значит, его актив. Плюс тринадцать. Положительное, так сказать, число. Потом он не жил целых пятьдесят лет. Поскольку он не жил эти годы, то логически это будет отрицательное число: минус пятьдесят. Понимаете? Теперь мы складываем, сколько он жил и сколько он не жил… Та-ак… Плюс тринадцать плюс минус пятьдесят… Итого получается… – Ученый-врач вдруг покраснел, побледнел и почти закричал: – Так ведь получается нечто необыкновенное – человек с отрицательным возрастом! Оказывается, Васе Голубеву в данный момент минус тридцать семь лет! Но ведь этого не может быть!

Ученые-доктора, конечно, поняли, что человека с минусовым возрастом быть не может. Таким образом, не только арифметика, но и алгебра спасовала перед задачей, которую невольно задал Вася ученым.

Доктора некоторое время глубокомысленно молчали, потом вдруг зашумели. Случай этот непосредственно не касался их специальностей, но он все-таки заинтересовал их. Одни рассуждали так:

– Голубев родился в 1957 году. Значит, арифметически ему шестьдесят три года. Но мы все видим, что ему тринадцать лет. Арифметика зачеркивается. Алгебра результата не дает. Значит, на помощь нам может прийти только логика…

Другие возражали:

– Какая же здесь может быть логика? Раз он жил на земле, значит, ему шестьдесят три года. Это же очень просто.

– Нет, не так просто. Жить – это значит расти, стариться– словом, жизнь – это движение. А Вася Голубев не рос, не старился, не двигался. Значит, он не жил. Ведь так, если рассуждать логически? А если это так, то нужно признать, что алгебра права. Но та же логика не позволит нам признать возможным появление человека с минусовым возрастом. Так что и логика отказывает.

Ученые-доктора думали. Вася молчал. Дедушка краснел так, словно он был виноват в том, что Вася невольно задал всем такую невероятную задачу. Не растерялась только регистраторша.

– В конце концов, меня это не касается, – решительно сказала она. – Раз он действительно родился в 1957 году, так мы и запишем. А потом кому нужно – разберутся.

Мудрое решение пришлось всем по нраву. Ученые-врачи облегченно вздохнули:

– Ив самом деле. Нам ведь важно выяснить не его возраст, а установить те изменения в его организме, которые могли возникнуть в результате длительного пребывания в условиях минусовых температур в течение длительного периода времени, а также установить, по возможности точно, причины его… ну… так сказать, оживления, или, точнее, возвращения в нормальное состояние…

Вася упрямо молчал. Он еще не мог понять: с каких пор относительные числа перенесены в алгебру? Может быть, так требует новая программа? А может быть, настоящая алгебра поможет ему установить собственный возраст? И он, кажется, в первый – но, как потом выяснилось, не в последний – раз пожалел о том, что так мало и так поверхностно знает математику.

О логике он почему-то не вспомнил…

Вопрос как-то сам по себе несколько отодвинулся, и Вася подумал:

«Поскольку я отстал от этих людей на полвека не по моей вине, я обязан учиться, чтобы догнать их. А для того, чтобы учиться, нужно спрашивать…»

Однако ему показалось не совсем удобным задавать вопросы таким серьезным и таким ученым людям. Трудно сказать, как они посмотрят на это. Ведь врачи никогда не отвечают на вопросы. Они всегда только сами вас спрашивают:

«Не болит ли горло? Покажите язык. Вдохните, выдохните. Здесь болит?.. А здесь?.. А вот так больно?»

И на все нужно отвечать. Но когда врачу задаешь совершенно ясные вопросы: «А когда я выздоровею?» или «Когда мне можно будет выйти на улицу?» – следует покровительственный ответ: «Все в свое время. Полечитесь, молодой человек, полежите, а там будет видно. И зачем вам спешить? Разве дома плохо? Книги есть, чего вам еще нужно?»

Попробуй растолкуй, чего еще нужно! И сразу станет понятным, что только глупый человек может задавать такие дурацкие вопросы.

А перед Васей сидели не какие-нибудь, а ученые-врачи. В такой обстановке, прежде чем задать вопрос, подумаешь и подумаешь…

В за л вошли новые люди. Они вкатили сложные на вид приборы с широкими раструбами и блестящими юпитерами, от которых тянулись провода. Закончив подключение, они зажгли юпитеры, покрутили какие-то ручки на приборах и бодро доложили:

– Двусторонняя спецсвязь установлена!

Молодой врач, который тоже пришел с радиотехниками, предложил:

– Давайте начнем конференцию!

Начались скучные разговоры. Васю крутили во все стороны, выслушивали, выстукивали, и он, ошеломленный новыми и, пожалуй, самыми сложными передрягами за все последнее время, покорно вздыхал, ложился, вставал, показывал язык и говорил «а», попутно отвечая на десятки самых невероятных и, с его точки зрения, пустых, порой даже и неприличных вопросов. Дедушка – Женька Маслов мужественно отражал натиск ученых, добросовестно рассказывал всю прошлую жизнь Васи, хвалил его за то, что он был самым лучшим конструктором в школьном кружке «Умелые руки» и даже отлично учился.

Надо сказать, что здесь Маслов покривил душой: как известно, Вася Голубев имел и тройки и даже двойки, которые, правда, не определяли оценок в четвертях, но тем не менее в тетради попадали. Но дедушку можно было извинить: ведь каждому пятикласснику кажется, что в шестом классе все учатся замечательно и стоит ему самому перейти в шестой класс, как и он, конечно, станет отличником.

И еще нужно сказать: Васе Голубеву показалось, что дедушка употребил не вполне приличное слово – «фантазер». Ведь в переводе на язык нормального школьника оно звучит как «враль», или «врун», или (когда этого не слышит учительница русского языка) «трепач». Но ведь это могло и показаться…

Кажется, дело подходило к концу. Но молодой врач безжалостно предложил:

– Приступим к внутреннему осмотру!

«Как же это они начнут осматривать меня изнутри? – не без робости подумал Вася. – Ведь не вздумают же они меня резать?»

Но резать его никто не собирался. В комнате погас свет, и экран на стене вспыхнул мерцающим розовато-синим светом. Молодой врач навел на Васю один из шлангов. Из репродуктора вдруг раздался голос:

– Свейтить бронхи!

Вася вопросительно посмотрел на дедушку, и тот шепнул ему:

– Это, видно, американец просит. Он же по телеку все видит и слышит.

Васю попросили повернуться спиной. Перед его глазами оказался экран. Он посмотрел на него и обмер. На экране светились, дышали, бились, двигались все его внутренности. Он видел, как сжимается и разжимается его сердце, видел, как вздыхают сероватые легкие, как бежит в жилах ярко-красная кровь. Он видел все в красках, в цветах и не просто в натуральную величину, а в значительно увеличенном виде.

Так вот почему ученые даже не поднялись с мест! Они пользовались цветным, объемным рентгеновским аппаратом. Кто-то по радио попросил:

– Включите сердечные шумы.

О, это было что-то совершенно невероятное! Вася услышал, как стучит его сердце, стучит так, что его можно было услышать даже за сто метров.

Ученые в зале и ученые в далекой Индонезии изучали состояние Васиного организма с такой точностью, что ошибок в их оценке быть не могло. И все-таки, когда длительный внутренний и внешний осмотр окончился, ученые вдруг стали спорить. В спор вмешивались и те, что были за океаном, и, как потом оказалось, африканские ученые, которые просто не успели прилететь, но были извещены о конференции. Все забыли о Васе, и он примостился на диванчике. К нему подошел дедушка, крякнул и присел рядом. Прислушиваясь к спору ученых, он с уважением сказал:

– Вот, брат, как разговорились! И, понимаешь, всё по-латыни! Так и режут, так и режут! Да, на латынь надейся, а сам не плошай.

Вася следил за молодым врачом, который почти не участвовал в споре. Он стоял на сцене, заложив руки за спину, выпрямившись, и на его лице играла легкая улыбка собственного превосходства. Она почему-то показалась Васе такой неприятной, что он спросил:

– А кто этот задавака?

– Этот? А ты не знаешь? – хитро улыбнулся дедушка.

– Не-ет…

– Это, брат ты мой, сын Сашки Мыльникова. Да… Вот стал врачом.

– Сын… Сашки Мыльникова?.. Значит, он жив?!

– Ну как же! Известный поэт.

– Он и сейчас пишет?

– А как же?.. Товарищ Мыльников! – окликнул дедушка молодого врача. – А что пишет сейчас ваш отец?

Мыльников-младший выпрямился и с гордостью, отчеканивая слова, ответил:

– Мой отец пишет сейчас новую поэму! Называется она «Космос». В ней будет двести тысяч строк.

И Вася подумал, что этот Мыльников-младший не столько сам «воображает», сколько кичится своим папашей. Однако Вася невольно ощутил прилив уважения к поэту Александру Мыльникову. Подумать только – двести тысяч строк! Это ж надо высидеть!

Между тем ученые-врачи как будто окончили свой спор, и Мыльников-младший обратился к Васе очень официально:

– Мы вам очень благодарны, товарищ Голубев, но вам придется еще потрудиться. Нам нужно съездить с вами на то место, где вы замерзали и отмерзали.

Прежде чем Вася успел что-нибудь сказать, дедушка решительно запротестовал:

– Нет! Я не разрешу этого. Человеку нужно отдохнуть. У него и так слишком много впечатлений.

Андрей Петрович первый согласился с дедушкой, и все порешили, что экскурсию на место Васиного «воскрешения» нужно отложить до следующего дня.