Читать книгу Медаль за отвагу. Том первый. В тени сомнения - Виталий Михайлович Иванов - Страница 4

Сквозь ровный глубокий сон, сквозь беспамятную дымку житейских забот и забытья реальностью, издали, едва уловимо, стал доходить до слуха протяжный ноющий вой. Вой нарастал подобно волне и уже не позволял себя игнорировать, он стал громче, отчетливее, а затем пошел на убыль, но, до конца не умолкнув, начал накатывать вновь, вероломно вторгаясь в сознание. Первому вою стал вторить еще один, такой же жуткий и пронзительный. Теперь они вдвоем быстро набирали громкость, захватывая все пространство, каждый дюйм комнаты и, звуком как копьем, пронзили сознание. Мария неясно, в дремоте подумала: «Это наяву или снится?» – предпочтя второй вариант, повернулась на другой бок. Не раз она слышала этот ноющий вой в голове, когда на самом деле он не звучал. От него у девушки бежали мурашки, а иной раз – и холодок по спине.

Под окнами квартир, проехал автомобиль, непрерывно сигналя клаксоном, затем чуть дальше по улице раздался скрип его тормозов и хлопки дверей.

Лицом зарываясь в подушку от шума, Мария не желала оставить постель. Перспектива этого казалась самым худшим, что может произойти. Мысли бунтовали против желания спать. «Суета… Что за суета… Зачем?» И через момент слух пронзил короткий, еще более резкий гудок так же где-то вдали, но достаточно громкий, чтобы огорошить реальностью. В одночасье смысл происходившего рухнул на девушку, полностью вытряхнув из сна. Короткий, резкий – это фабричный гудок, а жуткий, протяжный – это сирены из репродукторов вопили уже в полную мощь.

Мария вздрогнула. О налете сирены оповещают незадолго до него, а сейчас времени и того осталось в обрез. Она, откинув одеяло, вскочила с постели в нижнем белье. Откуда в квартире взялся пес, Мария после тревожного пробуждения вспомнила сразу и подумала о том, что совершила глупость, но не ругала себя. Ретривер бегал по квартире, пугаясь громких незнакомых звуков. Он то суетно ходил по комнате, скуля, то вставал и лаял на окно с того самого момента, как сирены начали выть. До этого он тоже спал на коврике прихожей.

Мария подбежала к окну, оно было не зашторено. То, что открылось ее взору, было и пугающим, и завораживающим: за городом в устье реки, подобно люминесцентным лампам, вспыхивали белые лучи прожекторов. Разрезая ночную тьму и вонзаясь в небо, лучи плавно скользили по нему, собираясь в широкий пучок света. Затем словно отпрыгивали в разные стороны, тут же вновь собирались вместе, пересекая и скрещивая друг друга, освещали уже другой участок, не затянутый облаками. Кое-где довольно смутно, почти что призрачно, можно было выхватить взглядом очертания заградительных аэростатов, силуэтом похожих на зависшую в воздухе толстую рыбу. В большей степени своей обтекаемой формой с одной стороны, трехконусным хвостом – с другой, аэростаты напоминали Марии фугасную бомбу, точь-в-точь повторяя контуры. Низ всего вида, словно ожившего полотна сюрреалистической картины, загораживали здания города, местами разрушенного прежними бомбежками. На все на это Мария смотрела, пока надевала брюки и рубашку, висевшие на спинке стула. Ретривер быстро глядел то на нее, то на окно, не зная, что делать и как себя вести, он столкнулся впервые с такой ситуацией. Глядя, как девушка ведет себя – спешно и суетливо, он тоже суетился и лаял, а то смиренно ждал, переминаясь.

На одной ноге, Мария в спешке утеряла баланс, опустила кончики пальцев на пол, возвращаясь в равновесие, и после продела во вторую штанину. Сирены начали смолкать, позволив услышать более тихие звуки улицы: голоса, шарканье, возню и стук каблуков. Неугомонно заливался свисток. Мария выбежала из комнаты в прихожую, на бегу застегивая пуговицы брюк и рубашки.

С лестницы послышался топот двух человек, они быстро спускались.

Свет Мария нигде не зажигала, она хорошо знала, что этого делать нельзя, и довольствовалась тем тусклы отдаленным отблеском, который попадал через окно от лучей прожекторов. Видя в темноте очертания мебели, она безошибочно определяла свое положение, успокаивая пса короткими фразами и никак к нему не обращаясь, так как снова забыла его кличку. Схватив со стола ключ, она подбежала к вешалкам, сняла с одной из них темно-синий пиджак и, надавив ручку, рывком распахнула дверь. Тут же опомнилась, кинула пиджак на трюмо, стала надевать носки. Ретривер выбежал из квартиры, спасаясь от ощущения клетки, запертого тесного помещении, и, уже стоя на лестнице, звонко гавкнул на Марию. Паники в ее действиях не было, но девушка чувствовала, что затянула подъем. Затем, когда с носками было покончено, она, прижимая низ брюк, обула сапоги.

Сирены умолкли, наступила тишина и после такого шума непривычно молчаливая. Казалось, мир вокруг вообще перестал издавать звуки. Через миг тишину нарушил мужской громоподобный голос, он требовательно спрашивал, все ли покинули здание. Мужчина слышал, как лаял пес. Девушка, закончив с одеванием, вышла уже в открытую дверь, прихватив пиджак, держа его на изгибе руки. На лестнице оказалось темнее, чем в квартире, и она не сразу попала ключом в замок, затем ощупала внутренний карман, чтобы убедиться – на месте ли документы. Карман был пуст, она вспомнила, что документы остались в ящике стола.

– Давайте живее на выход! – раскатился голос мужчины, будто со дна колодца, сразу после того, как он услышал чье-то движение.

– Кто здесь остался?

Девушка мгновенно ответила:

– Я, сэр.

– Кто это – я?

– Лайтоллер.

– Это мне ни о чем не говорит. Давайте скорей, а то я уже слышу гул самолетов, поглоти их небеса! Это месть нам за бомбежки их столицы.

Девушка, перебирая ступени, быстро достигла первого этажа. Ретривер следовал за ней, не обгонял. Мужчина держал дверь на улицу открытой, но это не добавляло света. Его задранная вверх голова в каске, в потемках походила на идеально ровный круг.

– Что же вы так долго медлите? – спросил он.

– Уснула крепче, чем обычно.

– Вы всё с собой взяли?

– О, не волнуйтесь! Не думаю, что придется ночевать в убежище. Такого давно уже не было. К тому же наверняка они летят бомбить аэродромы, поэтому я решила спуститься лишь для осторожности.

– Не знаю, не знаю. Эти прощелыги коварнее картежников будут. Давайте быстрее. Куда идти, знаете? Не теряйте времени. Поторопитесь.

Девушка безмятежно остановилась возле мужчины, словно у кинотеатра в ожидании сеанса. Она теперь увидела, что это молодой парень лет двадцати, хотя голос его принадлежал человеку постарше.

– А маску вы все же зря с собой не носите. Даже если после налета надеть, то уже не воняет мерзким кордитом, гарь не душит. И все эти едкие испарения…

Опустив взгляд, девушка увидела на его бедре сумку, в которой носят противогаз.

– Оставила на работе, в машине забыла, наверное. Ну все, мы пошли.

– Давайте-давайте, давно пора.

Он слегка коснулся ее плеча, прогоняя наружу:

– Никого не осталось?

Девушка, выйдя на улицу и надевая пиджак, сказала через плечо:

– Верхний этаж спускался, я слышала.

Парень кивнул и, чтобы не нарушать строгих правил затемнения, сделал шаг в глубину дома и закурил.

Мария этого уже не видела. Как только она ступила с маленького крыльца на тротуар, сразу устремила взор к горизонту, услышав неимоверный рокот моторов, сливающихся в один сплошной гул, от которого, казалось, вибрировал воздух. На подлете к городу самолеты уже были совсем близко, батареи зениток дубасили трассирующими снаряда, пытаясь в них попасть. Оглушительная канонада из свиста и грохота. Пес немного привык уже к шуму и остро не реагировал. Он просто держался Марии, уверенный в безопасности рядом с ней.

С неба медленно спускался шар осветительной ракеты, но это все происходило не над самой головой, а пока где-то там, в сравнительной дали. Улица протяженная, прямая, вела до самой набережной, открывая лишь небольшую часть панорамы, но этого хватило, чтобы ужаснуться и в то же время стоять, замерев на месте, наблюдая. Самолеты летели высоко, их скрывали облака, и всю армаду нельзя было увидеть полностью. Но тучи покрывали небо неплотно, кое-где проскальзывал крошечный силуэт одного из них. Тут же на маленькую темную фигурку нападали прожектора, и в небо летели снаряды, разрываясь в нем искрами. Затем с небольшой задержкой доносился грохот отбойного молотка.

Парень вышел из дома и увидел Марию на тротуаре в футах ста от себя, с заложенными в карманы пиджака руками. Она наблюдала беспечно, как казалось ему со спины.

– Эй! – окликнул парень. – Уходите с улицы, немедленно!

– Да-да, сейчас, – без заминки ответила Мария, не повернув головы.

– Вы слышите?! Я же вам говорю!

– Вы ведь тоже здесь находитесь.

– Я имею на это право, а вы должны с улицы уйти!

Мария не сдвинулась, лишь перенесла вес на другую ногу и осталась стоять на том же месте. Издалека доносились глухие разрывы фугасных бомб. Зенитки продолжали обстрел.

– Я тоже имею на это право, сэр.

Парень сощурил глаза, впиваясь ими в силуэт несогласия и, сделав несколько шагов, приблизился.

– Не, так не пойдет, – решительно сказал он. – Нельзя вам оставаться здесь, об этом я вас уверяю! Случись чего… нельзя.

– С вами может ровно также что-нибудь случиться, как и со мной, – Мария отступила на пару шагов назад и обернулась.

Глухие разрывы приближались, гул нарастал, оглушая. Спорящие на расстоянии, которое их разделяло, перестали друг друга слышать. Пес часто смотрел на Марию и лаял на самолеты. Их траектория шла наискось, имея точку встречи с близостью от парня из гражданской обороны, Марии и пса. Улица перед ними была длинная, прямая. В конце нее со свистом упала фугаска в устье реки и как только достигла дна, из реки вырос подобно гейзеру высокий столп воды.

– Нет, это уже не весело. И собаку угомоните!

Парень размашистым шагом приблизился, но девушка, не видя этого, уже была и сама не против покинуть темную пустынную улицу, в одночасье вселившую осторожность. Оторвав взгляд от неба, словно от гипноза танцующей змеи, Мария обернулась из-за того, что кто-то схватил ее за плечи.

– Давайте, уходим, уходим.

Лицо парня, не паническое, но напряженное, оказалось прямо перед ней. Он схватил девушку за руку и стал увлекать за собой. В ожидании падения бомб парень вжал голову в плечи так, будто над ним замахнулись палкой, и он вот-вот ждет удара, но его все нет.

Самолеты уходили в сторону, а Мария и парень завернули за угол дома и прижались к стене, с опаской задрав головы. Разрывов бомб не последовало, самолеты с низким гулким жужжанием пролетели высоко над городом подобно рою злых пчел.

– Ну вот, что я и говорила, они летят куда-то в другое место.

Сотрудник гражданской обороны, молодой парень с широким лбом и большими от природы глазами, нахмурив брови, посмотрел на нее:

– Не был бы я так уверен, они пошли на разворот, говорю вам. От укрытия вам не отвертеться. Мисс?

– Лайтоллер.

– Лайтоллер. А имя?

– Мария.

– Я – Пит. И я должен вам сказать, что нельзя себя так вести. Вы подвергаете опасности себя и животное, идемте, провожу вас. Доверия к вам нет, теперь я должен лично убедиться, что вы дойдете до убежища.

– О, не беспокойтесь за нас, – Мария посмотрела на пса. Тот уже не гавкал, а вольно перемещался по улице и обнюхивал.

– И все же, – настоял парень. – Пройдемте, мисс Лайтоллер со мной.

Он снова настойчиво потянул девушку за руку с деловым, обязывающим выражением лица, без намека на флирт.

– Ладно, приставучий, идем.

Мария поддалась, не пытаясь освободить руку, последовала за ним. Она знала, где находится бомбоубежище, за углом параллельной улицы, и совсем не нуждалась в проводнике, но спорить уже не хотела.

– Это вам не шутки, знаете, сколько людей погибло.

– Об этом можете не рассказывать, Пит, – серьезно сказала Мария. – Мне пришлось насмотреться… в пожарной службе. Кажется, уже на пару жизней вперед.

– Но у нас только одна жизнь, – ответил парень с видом, будто вывел незримую истину.

– Мы можем общаться более свободно?

– Ладно, – он снова посмотрел в небо.

Самолеты летели своим курсом. По ту сторону города вспыхнули прожектора, и загрохотали орудия. Гул от моторов стих, и Пит решил, что можно не спешить, он сбавил шаг.

– Куда они летят? – Мария тоже перестала спешить. Идти в убежище не хотелось.

– Не знаю, – мрачно ответил парень, поправив каску. – А что же ты не на службе тогда?

– Я только сегодня вернулась в город, – Мария коротко свистнула псу, он далеко от них убежал. – Хотела несколько часов вздремнуть после дороги и надеялась, что сегодня обойдется без визга сирен. Мама еще в начале блица уехала в Уэльс – отец наказал. Я навещаю там ее и брата.

– А здесь, что же ты, одна живешь?

– В наш дом угодила фугаска еще в сороковом, и сейчас я живу в квартире Колдера. Она пустует, а родители его и сестра уехали в Ирландию. Замахнулись еще дальше, осели там, куда немцы вроде как неспособны долететь.

По лицу Пита Мария прочла, что он не имеет понятия, кто такой Колдер, но спрашивать он не стал.

– И ты все же ты возвращаешься в Лондон снова и снова? Но почему?

Мария пожала плечами и полностью остановилась.

– На службу. Да и за квартирой присматриваю. Возвращаюсь, и все тут. Уж если я над этим хорошенько задумаюсь, быть может, в следующий раз уже и не вернусь.

Парень согласно кивнул, в какой-то степени, найдя слова Марии резонными.

– А квартира твоя, ты говоришь, взлетела на воздух? Надеюсь, никто не погиб?

– Нет, к счастью, нет. Но этот день надолго врезался мне в память, и я часто слышу вой сирены, когда он не звучит. Понимаешь, о чем я? И вот сегодня сквозь сон я сначала решила, что это как раз один из таких случаев.

Воцарилась тишина: выстрелы зениток перестали грохотать, гул самолетов смолк, но отбой воздушной тревоги не звучал. Улицы оставались пустыми, погруженные во мрак. Точнее, силуэты других людей в темноте были не видны глазу, но стали слышны шарканье ног, покашливание и голоса. Пес скрылся из виду, и Мария предложила его поискать, на что Пит был согласен, желая подольше провести время в компании девушки.

– Он впервые в городе и первый день живет со мной. Привык не ограничивать себя стенами.

Вскоре пес сам выбежал на них, Мария попросила его держаться рядом. Не послушав, ретривер вновь скрылся за углом.

– Пусть гуляет, – сказала она. – Он не нападает на людей и полностью безобиден.

– Откуда он у тебя?

Мария рассказала, но, скрыв тот факт, что забрала ретривера без спроса, а также объяснила, что хочет использовать пса на службе. Пит спросил, почему Мария выбрала службу пожарным, и девушка рассказала ему все, как было, в этот раз ничего не утаив, не приукрасив. Она отвела пса в квартиру, дала еды и оставила мяч.

– Октябрьским днем сорокового года Брандмейстер был занят тем, что раздавал команды. В его жестах, словах и взгляде были заметны как серьезность намерений, готовность к действиям, так и сварливая издевка, присущая ему порой, и даже скептическая насмешка к моим стараниям. Но отчего тут же все это сменял заботливо-отцовский тон и добродушное выражение лица? Преследуя меня по пятам, он сыпал указаниями, он нависал надо мной, следил за каждым моим действием, приговаривая примерно так:

«Давай, Лайтоллер, быстрее его разматывай! Пламя не будет ждать, пока ты выспишься!»

Хоть мне и помогала Роялти Холлоуэй, девушка из вспомогательной службы, я тоже там была, пока не решила перейти в кадровую. Но то ли от пристального взгляда, то ли от того, что он стоял у меня над душой, у меня все валилось из рук. А Финли приговаривал, уперев руки в бока, и только в позе такой звезды шерифа ему не хватало: «Ты как сонная муха…», и все такое прочее. Реплики касались только меня, потому что Брандмейстер знал, что на карту поставлено многое, и от того, как я сейчас проявлю себя, зависит, останусь я на службе или нет. Но я глаз не сомкнула всю ночь. Как назло, меня валило с ног от усталости. В довесок ко всему резкий порыв ветра швырнул в лицо дым и мелкую пыль. Унимая слезы, поправляя вечно съезжающую на бок каску, я кричала про себя: «Какого черта!? И так сделаю все, что в моих силах!»

Но руки сами все делали словно без моего участия. Гул сверху заставил меня вскинуть голову. То же самое сделали Роялти и Брандмейстер. Небо было непонятно какого цвета, заходящее солнце, столпы черного дыма и сама синева небосвода придали ему такой оттенок, будто кисточки с краской разных цветов смешали в одном стакане. В лучах низкого осеннего солнца засверкала сталь, а жженые листья газет да искры пожаров не успели опуститься на землю еще с предыдущей бомбежки. Тут Брандмейстера словно бес подменил. Лицо его стало пунцовым от злости: «Что!? Вы совсем рехнулись!? Средь белого дня!?»

И вслед за его словами через два дома от нас фугаской оторвало от дома половину стены. Роялти ахнула, увидев, как градом посыпались зажигалки. Слышно было, как они, брякая, скатывались по пологим крышам на тротуар, как злобно шипели, готовясь излить из себя расплавленный термит. Мы стояли в тени больших самолетов, а Брандмейстер поносил их самыми бранными словами, которые только приходили ему на ум, позабыв о моем тактическом экзамене и шансе остаться в кадрах.

– Ох уж эти зажигалки, – согласился парень. – Сыпятся дождем, как конфетти из хлопушки. А кто такой Брандмейстер? – уточнил он, не желая перебивать Марию до этого.

– О-о, это мой шеф, начальник всей нашей четырнадцатой пожарной части – Финли Аддингтон. Такое стереотипное прозвище дали ему давно, задолго до меня, – тут Мария улыбнулась. – Но называть его так при нем, лучше не стоит! Он старался подвести меня к увольнению, за это я его на дух не терпела. Он не хотел, чтобы в его части служила юная, неопытная пигалица. Уж не знаю, чем я ему насолила, может, он так вел себя, думая, что женщина неспособна выполнять такую работу.

– И он хотел от тебя избавиться?

– Дело было не только в его желании. Письменные тесты, теория, правила эксплуатации давались мне хорошо, а вот на учениях часть упражнений я провалила. А ответственность за опытные кадры лежит полностью на Финли. Это добровольная служба ему не подчиняется, потому что идет как помощь.

– И что же ты провалила?

Мария слегка замялась, не желая рассказывать, но через пару мгновений, после выдоха решилась.

– Во-первых, мне не по себе на складной лестнице, когда она поднята и вытянута на всю длину. Я хватаюсь обеими руками за перекладину и молю, чтобы меня спустили.

«Да брось, Лайтоллер…» – слышу в ответ. В этих голосах нет сочувствия, а только полное непонимание, что в этом может быть страшного. «Давай, не дури!» – громыхал Брандмейстер. А я не могу шевелиться: мне жутко и страшно. Не ору, не плачу, а просто каменею, не в силах двинуть и пальцем. Заставить себя посмотреть вниз тоже не могу, замираю, будто вросла в эту лестницу, стала частью ее.

Парень посмотрел на Марию задумчиво и проницательно, как врач, который выслушал симптомы, но, помотав головой, не смог вынести диагноз.

– А затем стало и того хуже. Моей задачей было выпрыгнуть в окно четвертого этажа на натянутый внизу тент. Передо мной десяток коллег проделали этот трюк. В нем нужно встать на самый край, руки прижать к бокам, затем сделать шаг из проема. И это был мой бледный ужас. Наверное, битый час я стояла в окне, неспособная сделать один маленький шаг. Выставляла ногу, держа на весу, но вторая не отрывалась никак. Возвращалась в исходное, так много-много раз. Кто-то из ребят меня подбадривал, кто-то молчаливо терпел, кто-то злился, стоя за спиной, ожидая своей очереди. Те, кто держал тент, начали шутить, что пойдут пока попьют чаю, в то время как я буду собираться с мыслями. Смеялись, чтобы я дождалась и не прыгала без них, а Брандмейстер, начиная злиться не на шутку, крикнул, что когда вернется, я должна буду быть внизу, но именно прыжком. А если я сойду по лестнице, то сразу могу идти домой заниматься вязанием.