Читать книгу Хроники Эрматра - Виталий Орехов - Страница 13

Душно. Отчаянно душно в кабинете профессора Валдиса Спогуриса в старом дубовом здании Высшей школы Риги. Латышский университет находился в самом центре города, а июль 1924 года выдался невероятно жарким. Университет со всех сторон опекался летним солнцем, и стены его таяли под желтыми лучами. Профессор Спогурис сидел за большим дубовым столом и что-то писал на бумаге, которая, кажется, тоже потела в этой духоте. Грозовой фронт на востоке уже гремел раскатами грома, но из-за того, что над Ригой почти не было ветра, жители были уверены, что гроза их не застанет. Никто даже не брал с собой зонтик. В субботу из домов тоже не особенно выходили.

Профессор Валдис Спогурис жил один – снимал небольшой домик на окраине с видом на Даугаву. Сейчас же только зной разливался по-над рекою. Старая латышка убиралась раз в неделю в доме профессора и готовила еду на выходные. В будни он обедал в столовой университета, в субботу столовая не работала, он ужинал в небольшом немецком ресторане на окраине Векриги, а в воскресенье гулял в Верманском парке или читал. После того как он переехал в Латвию, всю его жизнь можно было описать одним словом. Душно.

Тук-тук-тук, профессор.

Постучали. Он оторвал голову от бумаг и посмотрел на старинную дубовую дверь.

– Войдите!

Дверь отворилась, и в проем вошел незнакомый ему человек. Возможно, он видел его когда-то, но давно, очень давно, как в прошлой жизни, в эфирном полузабытом сне. Он не помнил.

– Очень хочется пить, профессор.

– Это не кафетерий. – Спогурис не любил, когда его отвлекают от занятий. Особенно по пустякам. Он решил, что это кто-то из его студентов, хотя на вид человеку было около двадцати пяти.

– Как это вы… жестко, профессор. Зачем вы так?

– Как вы сказали?

– Жестко, а что, разве нет?

Спогурис приподнял брови и внимательнее посмотрел на молодого человека. Он снял здоровой рукой тяжелые очки с переносицы и спокойно спросил у гостя:

– Чем могу быть полезен?

– Я, собственно, по поводу математики, профессор. Хотя не совсем, но все же.

– Тогда могу посоветовать зайти вам в учебную часть. Я не занимаюсь программами.

– Но вы же ведете лекции в университете!

Это было правдой: профессор действительно раз в месяц читал лекции по статистике, теории вероятности и высшей математике студентам старших курсов. Но студенты его не любили, он читал лекции тихо, как будто для себя, и, случалось, иногда говорил про себя, а не вслух. Некоторые из слушателей – из тех, кто сидел на первой парте, – смотрели за мелом, строчащим формулы на коричневой доске, с нескрываемым любопытством. Людям редко доводится видеть профессионала, так любящего свое дело, как профессор.

– Ну и что? Я сюда пришел лекции по биологии читать. Мне математика просто интереснее оказалась, и ректор Рубертс меня просил читать им математику, потому что биолог у них уже был. Университет новый, так мне сказали.

– Вы человек больших талантов, профессор. Вы же еще и врач, верно?

Спогурис отложил бумаги и тяжело вздохнул. Он достал сигарету, зажег спичку одной рукой, как ему пришлось научиться за последние десять лет, медленно затянулся и спросил по-русски:

– Вы из ОГПУ?

– Нет, Вадим. Не поделитесь огоньком? – Гость указал взглядом на сигарету.

Профессор Спогурис достал портсигар еще раз, вынул сигарету, зажег и отдал незнакомцу.

– Это, – незнакомец показал на протез кисти, – не мешает?

– Ничуть, даже помогает сосредоточиться. Знаете, какие я блины готовлю?

– Интересное у вас хобби. Для профессора математики.

– Вы не представились, – профессор говорил серьезно и сухо.

– И не собираюсь. Пока. Кстати, что это за марка? Отдает махоркой дешевой.

– Она и есть. Привычка – вторая натура. Я так понимаю, Вы не из Советов. Тогда что же вам нужно?

Незнакомец посмотрел в окно.

– Вы бы хоть окно открыли, что ли, тут неимоверно душно, профессор.

– Не стоит, скоро польет дождь, и, если я открою окно, дождь замочит бюст Лейбница. Видите там? Вон стоит на подоконнике. – Спогурис был раздражен.

Незнакомец улыбнулся:

– Откуда вы знаете, что через сорок минут пойдет дождь?

Профессор смутился.

– Я читал метеопрогноз с утра… в газетах.

Тогда собеседник профессора отогнул полу светлого пиджака и достал оттуда субботние выпуски Latvijas Avïze, Rïgas Balss и Telegräfs. Газеты стопкой легли на стол.

– Сегодняшние, профессор. В них во всех написано, что дождя не будет до середины следующей недели. А знаете почему? Потому что у них у всех один источник информации – Рижский метеоцентр. И он еще вчера вечером передал во все редакции, что дождей не будет.

– Вы следили за мной?

– Нет, профессор. Вы разве следили за дождем?

– Тогда… Я не понимаю…

– Вадим, послушай меня. Я знаю, что вы меня старше, но я хотел бы, чтобы между нами установились доверительные отношения. Скажи мне, тебе не одиноко?

– Я не собираюсь с вами говорить в такой манере. – Профессор погасил окурок в пепельнице. Едкий дым рассеялся по большому и душному дубовому кабинету.

– Вы жесткий человек, Вадим Михайлович, очень к себе жесткий, – сказал как-то тише незнакомец и посмотрел профессору в глаза.

– Кто вы такой?! – Валдис встал, но споткнулся о стул и едва сохранил равновесие, упершись левой рукой в спинку стула.

– Вы еще больше удивитесь, когда я покажу вам это, – при этих словах незнакомец полез в портмоне в другой карман пиджака и достал оттуда золотую монету, испещренную фиолетовыми крапинками. – Вы знаете, что это такое?

– Это эрматрский дин. Они запрещены.

Незнакомец улыбнулся.

– Ну, дорогой мой профессор, тогда и я запрещен, и вы скоро будете.

– Вы из Эрматра?

– Да.

– Как вы сюда попали?! У нас карантин по всей Балтике!

Это тоже была правда. Весь берег Балтийского моря, в особенности литовские прибрежные зоны, был во время войны бомбардирован с воздуха снарядами, начиненными эфирным диэтил-арценином, более известным как газ «Кашляющая смерть». Считалось, что способ его добычи в промышленных масштабах и тактика боевого применения были разработаны в стронциевых рудниках и лабораториях Эрматра, а затем проданы военпромышленникам Второго рейха за обязательство сохранить нейтралитет Эрматра во время войны. После Версальских договоренностей никто не испытывал желания вновь марать руки об этот вопрос, и, поскольку Эрматр не вошел в Лигу Наций, дело забылось. Единственной, кто не забыл об этом и постоянно напоминал, была Литва, которая ввела «карантин» – запрет на посещение страны людьми, хоть как-то связанными с Эрматром. Латвия и Эстония последовали примеру соседа. Все это произошло еще до того, как Женевский протокол и Листский дополнительный протокол вступили в силу.

– И что?

– Как что? Я вызову полицию, вы!..

– Профессор, успокойтесь, сядьте.

Вадим сел на стул, не сводя глаз с незнакомца. Тот же взял со стола карандаш и, не смотря на профессора, что-то написал в его в рукописи.

– Посмотрите.

Спогурис бросил взгляд в рукопись, все зачеркнул и выбросил бумагу.

– Профессор, в каком году начнется война?

– Какая война?

Незнакомец свел брови, посмотрел внимательно на профессора, затем из-за ремня брюк достал маузер.

– В каком году, профессор, начнется война?

– Стреляйте.

Незнакомец взвел курок.

– Я выстрелю. Не мягче вас.

– В 1938-м, – Спогурис ответил на выдохе, – согласно моим подсчетам.

– В каком году в Латвии произойдет переворот?

– За четыре года до этого, в 1934-м. Май, середина.

– В каком году Латвию оккупируют?

– 40-й.

– Два из трех, профессор. Я не стану задавать вам вопрос, которого вы так боитесь, – незнакомец убрал маузер назад, заткнул за пояс.

– Какой же?

– Когда вы умрете.

Профессор сидел и смотрел на незнакомца в светлом костюме и пытался сообразить, как ему теперь поступать. Он был уверен, что он один научился сплетать «арабески времени», как он их называл, в единую картину. Сейчас ему было очевидно, что это не так.

– Ваша мать умерла от тифа, профессор. Отец расстрелян.

– Я не знал этого. А Маша?

– В Латинской Америке. Пока еще. С ней все хорошо. Если вы соберетесь ей написать, я смогу помочь. Она носит сейчас имя Марлен. Как и вы, она больше не Зеркалова. Профессор, вы бы не хотели слетать в Эрматр?

– Нет, ночь Эрматра – это непросчитываемая вероятность. Абсолютно не упрощаемое будущее событие.

– Ваша ошибка в том, что вы работаете с вероятностью. Хи-квадрат, гамма-распределение. Вы же знаете, что есть уровень выше?

– Знаю, он недостижим.

– Тогда почему я здесь, профессор?

Вадим посмотрел на портрет Лейбница и на окно.

– Что вам терять здесь, в Риге? Будете скучать по Илзе? Она найдет себе другого жильца.

– А мои студенты?

– Скажите мне честно, профессор. Они вам нужны?

Профессор ничего не ответил.

– Пойдемте со мной. Я обещаю, что хуже вам не будет. А статистик вашего уровня рождается раз в столетие. Допустить, чтобы вы сгнили в этом мерзком дубовом кабинете или заняли пост министра по науке в Латвии Советов, – значит дать свершиться преступлению не против закона, но против истины. Я не хочу быть преступником. Я и так уже упустил двоих. Вы всегда хотели взглянуть за горизонт. Я дам вам секстант, профессор.

– У меня есть выбор? – спросил Спогурис.

– Только у вас он и есть. И вы знаете это.

– Знаю.

Профессор встал, подошел к незнакомцу вплотную, почти приобнял – при этом человек в белом костюме даже не шелохнулся, – достал из-за его ремня маузер. Он так же, как и несколько минут назад его собеседник, взвел курок, прицелился и выстрелил левой рукой в защелку на окне. Оно отворилось, и свежий ветер подул в кабинет.

– Хотел проверить, не потерял ли сноровку. – Профессор вернул маузер хозяину.

– У вас мозг математика и руки хирурга. Вы – бриллиант, профессор.

Они вместе вышли из душного дубового кабинета в тот момент, когда первые капли падали на белый мраморный парик Лейбница на подоконнике.