Читать книгу Иван Грозный и Девлет-Гирей - Виталий Пенской - Страница 2

Пролог

Оглавление

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных…

Речи Высокого.

76 // Старшая Эдда

В истории русско-крымских отношений, насчитывающих не одно столетие, XVI в. занимает особенное место. Сложившийся в конце XV в. русско-крымский союз, острием своим направленный против Большой Орды, оказался, увы, слишком недолговечным, ибо он основывался на принципе «против кого дружить будем». И когда в 1502 г. государство Ахматовичей окончательно рассыпалось, когда общего могущественного врага, против которого объединились молодые Русь и Крым, не стало, переход от дружественных отношений к открытой враждебности был лишь вопросом времени. Конечно, причины, которые привели к распаду русско-крымского союза, весьма разнообразны, но две из них можно выделить в качестве основных. Прежде всего в Крыму не испытывали особого восторга, наблюдая за стремительным ростом могущества и влияния своего северного партнера, поскольку это мешало реализации той идеи, которую вынашивал в своем сердце «царь» (а именно так именовали на Руси крымских правителей) Менгли-Гирей I, фактический создатель крымской государственности. Суть ее заключалась, по словам А.Л. Хорошкевич, в создании «…огромного государства Золотой орды (Takht Memleketi в крымских документах) под эгидой Крыма, которое бы включало все территории кочевки ее бывшего главного соперника Большой орды…»1. Сильное Русское государство выступало препятствием на пути реализации этих далеко идущих планов по воссозданию татарской «империи» в ее прежних границах.

Другой, не менее веской причиной, по которой Крым и Русь не могли долго существовать в мире и согласии, был сам характер крымской государственности и его отношений с соседями. Основанное саблей, Крымское ханство поддерживало свое существование саблей же. Отмечаемая современниками воинственность крымцев не была, конечно, их врожденным качеством, но в определенной степени могла считаться необходимым условием существования татарского общества и государства? Интересные наблюдения, позволяющие дать ответ на этот вопрос, были сделаны отечественным историком Н.Н. Крадиным, который отмечал существование определенной зависимости кочевников от земледельцев. По его словам, «номады в принципе могли обходиться без земледельческих рынков и городов. Само по себе кочевое скотоводство является достаточно независимым и сбалансированным типом адаптации в аридных экологических зонах. Другое дело, что такая адаптация вынуждает от многого отказываться. Образ существования «чистых» кочевников всегда более скуден, чем быт номадов, использующих дополнительные источники существования»2. Таким образом, кочевники, их правящая элита прежде всего, оказывались перед дилеммой – или смириться с «чистым», но неизбежно бедным и скудным кочевничеством, или же искать способ взаимодействия с соседями-земледельцами. Между тем земледельческие общества, отличаясь от кочевых большей автаркичностью, самодостаточностью, не испытывали особого стремления вступать в экономические и иные контакты с миром номадов (во всяком случае, равноценные, взаимовыгодные). Последние же, нуждаясь в земледельцах, рассматривали их попытки отгородиться от кочевого мира как стремление посягнуть на свою независимость, этническую и культурную самобытность.

К этому стоит добавить и особенности политических отношений в кочевых сообществах. И снова обратимся к мнению авторитетного специалиста. «Если в оседлом земледельческом обществе основы власти покоились на управлении обществом, контроле и перераспределении прибавочного продукта, то в степном обществе данные факторы не могли обеспечить устойчивый фундамент власти. Прибавочный продукт скотоводческого хозяйства нельзя было эффективно концентрировать и накапливать…» – отмечал Н.Н. Крадин. Анализируя особенности функционирования властных механизмов в хуннском государстве, заложившем основы политической традиции, свойственной кочевым государственным образованиям эпохи Средневековья, он писал, что «…власть хуннских шаньюев, как и власть правителей других степных империй Евразии, основывалась на внешних источниках. Шаньюй являлся верховным военачальником Хуннской конфедерации и имел монополию на представление державы во внешнеполитических и иных связях с другими странами и народами. В этом плане он являлся посредником, который перераспределял «подарки», дань и полученную во время набегов добычу. В делах же внутренних он обладал гораздо меньшими полномочиями… Если в военное время могущество правителя Хуннской империи держалось на необходимости руководства военными действиями, то в мирное время его положение определялось его способностями перераспределять китайские подарки и товары…». Попытки же действовать в обход традиции, «…значительное притеснение мобильных скотоводов со стороны племенного вождя или другого лица, претендующего на личную власть, могли привести к массовой откочевке от него»3.

Если заменить в этой длинной цитате шаньюя на хана, а хунну на татар, и совпадение основных позиций будет едва ли не на все 100 %! Внешнеполитическая активность, успешные набеги и регулярное, постоянное поступление извне «поминков» были залогом политической и социально-экономической стабильности в татарском обществе.

Не стоит забывать и еще об одном важном обстоятельстве. Татарам, как и многим другим народам, находившимся на аналогичной стадии развития, был присущ характерный «варварский» этос. Характеризуя его, римский историк Корнелий Тацит, говоря о нравах германцев, писал, что их воинственность подпитывалась представлением, что «потом добывать то, что может быть приобретено кровью, – леность и малодушие». Одним словом, набеги на соседей обеспечивали татар тем, чего им недоставало, давали дополнительный доход, удовлетворяли их страсть к «хищничеству» и способствовали их выживанию в случае хозяйственного кризиса. Не случайно крымский хан Девлет-Гирей I в своем послании Ивану Грозному, предлагая русскому царю мир и союз, писал, что «…только царь даст мне Астрахань, и я до смерти на его земли ходить не стану: а голоден я не буду: с левой стороны у меня литовцы, а с правой – черкесы, стану их воевать и от них еще сытей буду (выделено мной. – П.В.) …»4

Наконец, вспомним, что на отношения Крыма с Россией, Литвой или Польшей накладывал свой отпечаток и религиозный фактор – татары были мусульманами, тогда как их северные соседи – христианами. Между тем, как отмечал русский военный теоретик и историк Н.П. Михневич, «…войны однокультурных народов всегда более или менее нерешительны; войны разнокультурных – всегда роковые…»5

Исходя из всего этого, предугадать поведение татар по отношению к соседям, учитывая милитаризованный характер кочевых обществ, нетрудно. Неизбежно, рано или поздно, но союз между Москвой и Крымом должен был прекратиться, а отношения дружбы и добрососедства смениться враждой. И как только исчезли факторы, заставлявшие крымских Гиреев искать сближения с московскими Рюриковичами, как только пролилась первая кровь, так отношения между Кыркором, столицей Крымского ханства в конце XV – начале XVI в., и Москвой стали стремительно охлаждаться. Как отмечал отечественный историк В.П. Загоровский, «…в 1504–1506 гг. наметилось, а с 1507 г. определилось принципиальное изменение политического курса Крымского ханства. С этого времени на долгие годы Крым стал врагом России…»6 Точкой отсчета, от которой можно вести историю русско-крымского противостояния, растянувшегося почти на три столетия, до 1783 г., когда Крым был включен в состав Российской империи, можно считать 1506 г. В этом году крымский хан Менгли-Гирей I, друг и союзник Ивана III, выдал по старой ордынской традиции (как «царь») ярлык на княжение, и среди прочих городов, пожалованных крымским «царем» великому литовскому князю, были Тула, Брянск, Стародуб, Путивль, Рязань и даже Псков с Новгородом с «люди, тмы, городы и села, и дани и выходы, и з землями и з водами и з потоками»!7 Конечно, вслед за С.М. Соловьевым можно назвать эту заявку на великодержавие смешной и нелепой, но это ошибка – такими претензии хана смотрятся только для нас, обладающих послезнанием. Василий же III и его советники пусть и не сразу, но отнеслись к этому ханскому демаршу вполне серьезно. И было почему – ведь после этого заявления дальнейшее развитие событий предугадать было не так уж и сложно. Молодому Русскому государству теперь предстояла долгая борьба с Крымом, борьба «не на живот, а на смерть». И это не преувеличение, не литературная метафора, поскольку никуда не делся старый противник Москвы – Великое княжество Литовское, да и в Казани образовалась сильная прокрымская «партия», настроенная против Москвы. В результате и Казань порвала вассальные отношения с Россией. В итоге Василию III, а потом и Ивану IV пришлось бороться на два, а то и на три фронта сразу, а выиграть такую войну, как показывает исторический опыт, не было суждено никому, даже самому могучему и сильному государству. И Смута начала XVII в. не в последнюю очередь была вызвана тем, что Русское государство надорвалось в этой тяжелейшей борьбе.

Русско-крымское противостояние продолжалось до самого конца XVIII в., пока в 1783 г. Крымское ханство не было включено в состав Российской империи и перестало существовать как независимое государство. К тому времени оно уже пережило само себя и выглядело пережитком глубокой старины, но в XVI в. об этом ничто не говорило. Крымское царство находилось на вершине своей мощи и оказывало самое серьезное воздействие на расстановку сил в Восточной Европе. Конечно, его экономический, людской и военный потенциал не мог сравниться с силой и мощью Московского государства или Великого княжества Литовского, но умело играя на их противоречиях, Крым надолго обеспечил себе место «третьей силы», с мнением которой не могли не считаться и в Москве, и в Вильно. Отнюдь не случайно хан Сахиб-Гирей I, недовольный промедлением «московского» в сношениях с ним, «Великие орды великим царем силы находцем и победителем», писал юному Ивану IV в мае 1538 г., что он вот-вот выступит из Крыма с войском в поход на Москву, и если великий князь хочет спасти себя и свою страну от разорения, пускай немедленно «…своего большего посла с своею казною наборзе бы еси его к Путивлю послал. А перед ним бы еси часа того послал к нам сказати, чтоб в малых днех у нас были». «И будеш по моему слову, – продолжал хан, – ино вельми добро, и мы с тобою, по тебе посмотря, мир учиним». Ну а если Иван, не прислушавшись к голосу разума, по-прежнему будет упорствовать, то тогда, грозил Сахиб-Гирей, «…и ты посмотрит, что мы тебе учиним… более ста тысяч рати у меня есть и возму, шед, из твоей земли по одной голове, сколько твоей земле убытка будет и сколько моей казне прибытка будет, и сколько мне поминков посылаешь, смети того, убыток свои которой более будет, то ли что своею волею пошлеш казну и что сколько войною такою возмут, гораздо собе о том помысли. И только твою землю и твое государство возму, ино все мои люди сыти будут»8.

И эта угроза вовсе не была пустым звуком – в Москве хорошо запомнили «Крымский смерч» 1521 г., когда неожиданно объявившийся на Оке крымский «царь» Мухаммед-Гирей I разбил под Коломной русские полки и опустошил окрестности русской столицы. Отдельные татарские разъезды подошли к самой Москве и «…в Воробьеве (а село Воробьево находилось всего лишь в 7 км от Кремля, на Воробьевых горах, в районе нынешнего МГУ. – П.В.), в великого князя селе, были и мед на погребех великого князя пили».9 Растерявшийся и упавший духом Василий III (точнее, замещавший бежавшего из столицы великого князя крещеный татарский царевич Петр) был вынужден дать Мухаммед-Гирею грамоту, согласно которой он, московский государь, обязывался стать данником крымского «царя».

Об этом успехе никогда не забывали и в Крыму, и преемники Мухаммед-Гирея на крымском троне не раз пытались повторить его. Ближе всего к этой цели подобрался и едва не превзошел воинственного «Магмет-Кирея царя» его племянник, Девлет-Гирей I, о борьбе с которым и пойдет речь на страницах этой книги. Но прежде чем перейти к описанию событий, более чем 400‑летней давности, несколько слов о причинах, обусловивших наше обращение к этой теме. Нет никаких сомнений, что долгое русско-татарское противостояние наложило неизгладимый отпечаток и на русскую государственность, и на русское общество той эпохи. Ведь во многом благодаря этой непрерывной борьбе Российское государство сложилось, по меткому замечанию отечественного историка А. Смирнова, как «государство сражающейся нации»! Естественным было бы предположить, что история Крымского ханства должна была стать объектом пристального внимания и предметом изучения отечественных историков, однако, увы, этого не случилось. Нет, конечно, сказать, что история Крымского ханства, в особенности его взаимоотношений с соседями, с той же Москвой в первую очередь, отечественных (да и зарубежных) историков не интересовала совсем, было бы большой ошибкой. Напротив, на протяжении двух столетий российские историки, несмотря на сложные условия, в которых они работали, создали немало работ, посвященных истории Крымского ханства и русско-крымских отношений, в том числе и в XVI в.10. Но вместе с тем стоит отметить, что если в общем и целом история русско-крымских отношений может считаться очерченной довольно полно и точно, то этого нельзя сказать об отдельных ее эпизодах, в особенности тех, что связаны с военным противостоянием России и Крыма.

Почему так получилось? Думается, что это связано с рядом объективных обстоятельств. Свою негативную роль, и немалую, сыграло утрата в предыдущие столетия значительной (если не большей) части документов, так или иначе связанных с историей Крымского ханства. Большие потери понесли и русские архивы. Особенно сильно пострадали документы, так или иначе связанные с историей развития военного дела Крыма и Русского государства в конце XV – начале XVII в. Между тем, как писали еще больше века назад два крупных французских историка, Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобос: «История пишется по документам… Ничто не может заменить документов: нет их, нет и истории»11. Затем, повторяя вслед за западноевропейской исторической наукой основные этапы ее развития, российская историки от создания монументальных исторических полотен (примером которых может служить, вне всякого сомнения, многотомный труд С.М. Соловьева «История России с древнейших времен») и публикации многотомных сборников старинных документов перешли в конце XIX в. к углубленному изучению частных проблем. Проблемы же военной истории России и Крыма среди них явно не были не первом месте. Вообще история военного дела в России в допетровское время (и тем более военного дела Крымского ханства), и в дореволюционное время, и в советское не пользовалась большой популярностью среди отечественных историков и занимались ею они лишь мимолетно, в связи с историей политической, дипломатической и экономической. Очевидно, на это повлияло своеобразное «разделение труда», когда негласно военная история была отдана на откуп историкам в погонах. Последние же в силу разных причин, недооценивали значимость изучения истории военного дела допетровской России и тем более Крымского ханства и, как следствие, не уделяли им сколько-нибудь серьезного внимания. Вот и получилось, что в истории многовекового противостояния России и Крыма осталось еще немало если не совсем «белых» пятен, то, во всяком случае, страниц, степень изученности которых не позволяет их перевернуть со спокойным сердцем хотя бы из чувства уважение к нашим предкам, своими трудами, потом и кровью создававшим государство, в котором мы сегодня живем.

Желание напомнить о славном ратном наших праотцов стало одной из причин, обусловивших наше обращение к этой теме. Другая же причина связана с тем, что за те сто с лишним лет, что прошли с тех пор, когда отечественные историки обратились к истории изучения русско-крымских отношений, история, ее методы не стояли на месте и непрерывно развивались и совершенствовались. Поиски в архивах и библиотеках позволили найти новые документы и материалы, да и сама методика работы с ними, извлечения из них информации стала намного совершенней, чем в те давние времена. Конечно, нельзя сказать, что все проблемы разрешены и на все вопросы сегодня можно дать вполне удовлетворительный ответ – полагать так было бы большой ошибкой. История, как, впрочем, и любая наука, устроена таким образом, что, чем глубже погружаешься в прошлое, тем больше возникает вопросов, тем больше осознаешь, что твои знания недостаточны для того, чтобы ответить на них. Но как не вспомнить здесь знаменитую фразу английского поэта А. Теннисона – «Бороться и искать, найти и не сдаваться»! И прежде чем снова двинуться по бесконечному пути познания, стоит остановиться, подвести некоторые итоги (предварительные, конечно), наметить новые цели. Эта небольшая книга и является таким предварительным итогом научного поиска, длившегося несколько предыдущих лет. Работая над ней, автор стремился составить для себя непротиворечивую картину событий, отдаленных от нас почти на четыре с половиной столетия, и, реконструировав по кусочкам эту историческую мозаику, представить ее на суд читателей – тех, кому небезынтересно прошлое России. Заранее прошу прощения читателей за то, что в тексте будут часто встречаться порой длинные цитаты из летописей, разрядных книг и других документов XVI столетия – они вставлены в текст в первозданном виде для того, чтобы можно было почувствовать «запах» эпохи, услышать язык, на котором говорили наши пращуры. И, прежде чем перейти к делу, хотелось бы выразить искреннюю признательность и благодарность Д.А. Селиверстову за оказанное содействие в поиске материалов для этого исследования и за пожелания и замечания, высказанные в процессе его обсуждения, а также моей супруге Татьяне, благодаря которой эта книга все-таки была завершена.

Иван Грозный и Девлет-Гирей

Подняться наверх