Читать книгу Бумажный посох. Буквоводство по эксплуатации судьбы - Виталий Сундаков - Страница 6

Зря бессилья злая сила не насильно возносила непорочный мой порок, не сокрытья этих строк…

Однажды, решив записать свой внутренний монолог показавшийся мне того заслуживающим, я вдруг понял, что я не один! Сколько говорящих было на этот раз, о чём они беседовали и когда это случилось, – не важно вовсе. Важнее другое: я учился слушать в себе всех…

– Ты опять собрался в путь?

– Да, я собрал всех живущих во мне, для того, чтобы познакомить их друг с другом.

Ну а затем, я намерен впервые отправиться в путешествие, наконец, остановившись.

– Тогда это будет непростой путь.

– Я знаю. Но, не пройдя его именно таким образом, бессмысленно вглядываться в горизонт.

– Чего ты ждёшь от этого путешествия?

– Ну, например, я хочу понять, кем я должен не стать сегодня, чтобы знать, кем я стану вчера?

– Ты когда-то был охотником за орхидеями в Ангкоре и пастухом на склонах Геликона, ремесленником в Хорезме и Тартарийским воином, странствующим проповедником чувств, коллекционером разновеликих смыслов мечтающим стать повелителем собственной жизни…

Вскоре ты овладел десятком вовсе неназванных профессий и стяжал множество экзотических имён, ставших впоследствии эпитетами твоей фамилии. И вот однажды ты стал «Неназываемым». А это значит, что тебя одного безвозвратно не стало.

– Что, значит, не стало? Ведь я есть и теперь.

– Тогда скажи, кто ты: воин или проповедник, учёный или варвар, сказочник или поэт, учитель или ученик?.. В каком из миров живут сегодня твоя голова, душа и сердце, научившиеся существовать порознь? Куда приведут тебя завтра твои нестомчивые ноги? Чьи Боги благословляют звёзды над твоим шатром?..

– Кем же я должен теперь стать, чтобы стать тем, кем должен?

– Теперь тебе должно, пройдя по своему следу, стать своим последным описателем, освободив из плена своих и многих чужих узников.

– Из плена чего?

– Одних – из плена спекулятивного ума. Других – от сутолоки мира, сотканного толпою… Третьих – от беды сверхбезбедности, или свалки взаимоистребляющих смыслов…

– Но я думаю, что…

– Ты давно знаешь, что прибежище домысла, – ненадёжное и опасное убежище. Это место неизбежного боя, поле необратимых бед, размноженье хищной пустоты…

– Но что или кто может разорвать могущественный плен этой ослепляющей темницы и освободиться от произвола ума, не став при этом безумным?

– Все те, кто живут в тебе твоей нынешней жизнью.

– И как же осуществить это?

– Так, как это происходит теперь. Дай им возможность высказаться и запиши ваши беседы, доверив это бумаге последний раз впервые.

Ты уже знаешь, что быть первым в себе, – делая что-либо впервые, легко и радостно. Так же легко и радостно (вопреки распространённому мнению) быть в чём-то первым среди всех. Труднее всего – всё последнее. Так вот, – я предлагаю тебе стать первым последним писателем.

– Почему последним?

– Все пишущие, пока они писали, были последними.

– А кто же тогда были первыми писателями? Может сказочники?

– Нет. Сказки жили не на бумаге, они передавались изустно. На то они и сказки что их не читать, а сказывать да казать (показывать) потребно.

– Значит, писателями становились люди, слушавшие сказочников?

– Нет, – слушавшие сказочников, становятся поэтами. Писателями, скорее, становились путешественники, ибо не все преодоления вмещала память, и приходилось брать перо, чтобы писать… про войну.

– Почему про войну?

– Потому что первыми путешественниками были воины.

– ?!

– Я сказал воины, а не солдаты!

– Не спорь, всякий путешественник, по возвращению из путешествия, становится сказочником, а всякий писатель, взявшись за перо, становится путешественником по человеческим судьбам.

– Может быть путешествие, как и писательство – это лишь способ прожить несколько жизней? Или стремление изведать новые законы. А может, неуёмная власть горизонта, – это болезнь? Или свойственное всем желание заглянуть за грань?