Читать книгу Электрические сны - Виталий Вавикин - Страница 8

Захария Ривкес. Ему было шестьдесят три, когда его друг Хорас Клейн встретился с зеленоглазой женщиной по имени Джейн в подпространстве. С того дня прошло чуть больше года, но Ривкес все еще помнил ту запись, словно посмотрел только вчера. Запись, поставившая крест на карьере молодого друга. Сначала началось внутреннее расследование, подняли материалы записей проекта «Амок». Десятки мелких правонарушений, на которые никто прежде не обращал внимания.

– Должно быть что-то еще, – сказал Ривкесу агент внутренних расследований. – Что-то важное. Я знаю. Наблюдатели часто покрывают подопечных, но сейчас вы должны отдать нам все, что у вас есть.

Потом был десяток угроз. От прозрачных намеков до обещаний, что агентство возьмется следом за Хорасом Клейном и за самого Захарию Ривкеса.

– Все дело в той зеленоглазой ведьме, которую Хорас встретил в подпространстве, да? – спросил Ривкес.

Никто не дал ему конкретного ответа, но он знал, что прав. Двадцатая – так, кажется, она сказала, что ее зовут, – предупреждала Клейна, что все закончится именно так, если он покинет тот странный, окутанный вечной ночью город. И почему он тогда посчитал это пустой угрозой? Ривкес думал, что будет винить себя в этом всю оставшуюся жизнь. «Еще одна сумасшедшая», – так он тогда решил. Возможно, это какая-то новая религиозная организация фанатиков. Их просто выгонят из подпространства, а вход в тот город запечатают. Такое иногда случается.

Но вместо выселения религиозных фанатиков отдел внутренних расследований взялся за Хораса Клейна. Десятки мелких правонарушений, зафиксированных имплантатом в его голове, были собраны в общее дело и переданы в суд. Процесс не был показательным. Наоборот, огласка была минимальной. Как и приговор. Потом все стихло. Хорас Клейн уехал из города. Захария Ривкес пытался встретиться с ним, но Клейн по телефону предупредил его, что если он не хочет неприятностей, то лучше им не видеться.

– Да и не изменит это уже ничего, – добавил Клейн и повесил трубку.

Больше Ривкес ничего не слышал о нем. Клейн уехал куда-то на север, затерялся в глуши. И Захария Ривкес сейчас почему-то думал, что это не самое страшное из того, что могло случиться с его другом. Думал, просматривая запись задержания Дэйвида Лейбовича – безумца, кричавшего, что система забрала у него сестру и рассудок.

«Система». В последнее время Ривкес стал относиться к подобному намного серьезней, чем прежде. Тем более что на допросе, запись которого у Ривкеса тоже была, Дэйвид Лейбович успокоился и рассказал много странных вещей. Особенно о своих записях, оставленных в квартале «Гоморра» у старого тек-инженера. Бывшие коллеги Хораса Клейна, проводившие допрос, не относились серьезно к словам Дэйвида Лейбовича, но они не знали того, что знал Захария Ривкес. Для них Дэйвид был просто сумасшедшим, а то, о чем он рассказывает, – безумием.

Ривкес просмотрел запись этого допроса дважды, а затем отправился в участок, чтобы встретиться с задержанным. Утром Дэйвида должны были отвезти в клинику для психиатрического освидетельствования. Ривкес не сомневался, что там Дэйвида накачают препаратами и больше из него будет не вытащить ни слова. Но пока он был в камере. Пока он был в тюрьме участка…

– Я видел сны, – сказал Дэйвид Лейбович, прижимаясь к тюремной решетке так сильно, словно собирался выбраться на свободу, раздавив себе голову. – Сны о подпространстве, – безумные глаза вылезли из орбит, уставились на Захарию Ривкеса. – И я все записал. Все до последнего символа. Каждую формулу… Это двери. Двери в безграничность… В тек-безграничность… В тек-ад! К тек-богу!

Громкий истеричный смех прорезал тишину.

– Ты просто безумец, – сказал Захария Ривкес.

Он вернулся домой, убеждая себя забыть об этом, но стоило ему заснуть, как пришли странные сны, о которых рассказывал Дэйвид Лейбович. В них Ривкес спускался на дно бесконечной могилы. Это действовало как зараза, передающаяся по воздуху. И теперь Ривкес тоже был болен. Знал, что болен, чувствовал это. Чувствовал во сне. При пробуждении он попытался убедить себя в обратном. Приготовил завтрак, заварил кофе, оделся, собрался на работу, но вместо участка отправился в тек-квартал «Гоморры».

«Я всего лишь взгляну на эти записи безумца – и все», – говорил себе Ривкес. Он шел по враждебным улицам, и ему казалось, что все люди вокруг сверлят его колючими взглядами, словно у него на лбу написано, что он – законник, что он чужак, которому не место здесь. Ривкес вспотел от этих взглядов.

– Мне не нужны неприятности, – сказал седовласый тек-инженер, владеющий конторой, где был арестован безумный Дэйвид Лейбович, который – в последнем Ривкес не сомневался – заразил и его своим безумием.

– Недавно здесь арестовали одного человека… – начал Ривкес, обливаясь потом и стараясь не смотреть в глаз-камеру старого тек-инженера. – Мне нужны бумаги, которые он принес вам.

– Бумаги? – глаз-камера зажужжала, фокусируясь на лице гостя.

Ривкес не знал почему, но решил, что показать старику свое удостоверение будет не лишним.

– Записи, которые делал тот парень, – где они?

– Только бумаги? – настороженно спросил тек-инженер.

– Разве было что-то еще?

– Нет.

Ривкес кивнул. Крупная капля пота скатилась у него по высокому лбу, попала в правый глаз.

– Вы неважно выглядите, – подметил тек-инженер.

– Работы много, – соврал Ривкес.

– Тот парень, бумаги которого вы ищете, тоже неважно выглядел, – старик, казалось, издевается над гостем. Особенно его камера-глаз, громко жужжавшая, постоянно на чем-то фокусируясь.

– Бумаги, – хрипло сказал Ривкес, проклиная жару.

– Боюсь, бумаги уже отправились в мусоропровод.

– Официальный или один из тех мусоропроводов подпространства, коими кишит этот район?

– Не понимаю, о чем вы. Мы пользуемся только официальными…

– Хватит, старик! – взревел Ривкес. – Просто верни те чертовы бумаги, не заставляй меня приходить с группой законников, которые перевернут твою крысиную нору!

– Что такого особенного в этих бумагах?

– Эти бумаги могут доставить тебе кучу неприятностей, если ты, конечно, не поможешь мне найти их… – Ривкес хотел смотреть ему в глаза, но вместо этого смотрел лишь в красный глаз-камеру.

«Он чокнутый, – подумал седовласый тек-инженер. – Такой же чокнутый, как тот парень, который запихивал себе в голову воспоминания мертвой сестры».

– Если зайти со двора, то увидишь дверь… – сказал старик, надеясь, что законник оставит его в покое. – Я выбросил те бумаги туда вместе с остальным мусором. Это подпространство закроют через пару дней, так что у тебя есть время, чтобы найти то, что тебе нужно.

Ривкес кивнул. Пот струйками катился у него по лицу.

Выйти на улицу, обогнуть здание, найти дверь. Теперь оглядеться. Нет, никто не следит за ним, хотя наблюдение здесь ведется всегда – сотни камер, тысячи микрофонов, сканеров эмпатии… И не только здесь. Ривкес никогда не слышал, но сейчас был уверен, что сканеры эмпатии интегрируют в камеры законников. Может быть, где-то сидит еще один человек и как он, Ривкес, проверяет видеозаписи и показания сканеров эмпатии. Может быть, такой сканер стоит в его, Ривкеса, кабинете и наблюдает за ним, в то время как он наблюдает за другими. Да. Вполне возможно. В этом искрящемся технологиями мире ничему нельзя верить.

Захария Ривкес открыл дверь в превращенное в незаконный мусоропровод подпространство. В нос ударил резкий запах гнили. Глаза заслезились, желудок сжался. Помещение было небольшим, но уже на половину заполнено мусором и отходами жизнедеятельности. Ривкес знал, что в подобных местах может находиться что угодно: от незаконных проектов и контрабанды до отходов, находящихся вне закона пластических хирургов и жертв гангстерских разборок. И это не были слухи. Общественные каналы утилизации всегда проводили тщательную фильтрацию отходов криминальных кварталов. Поэтому официальным мусоропроводом здесь пользовались крайне редко, разве что в общественных туалетах да столовых, хотя последние предпочитали держать продукты, которыми кормят посетителей, в секрете. Проще было создать мешок в подпространстве, наполнить его и закрыть. И сейчас в один из таких мусорных мешков, отстойников жизни, Ривкесу предстояло буквально нырнуть с головой.

Он снова огляделся и скользнул в приоткрытую дверь, стараясь не замечать букета удушающих запахов. Ноги утонули почти по колено. Ривкес почувствовал, как гнилостная жижа заполняет ботинки, струится по ногам. Он достал фонарик в тот самый момент, когда дверь, сквозь которую он вошел сюда, закрылась. Темнота. Белый луч фонарика прорезал мрак, показавшийся более густым, чем удушающий запах. Но зато здесь было не жарко.

«Лишь бы это подпространство не закрыли прежде, чем я выберусь отсюда», – подумал Ривкес, пытаясь решить, с чего будет лучше начать; увидел у дальней стены груду пропущенных через шрейдер бумаг и начал пробираться туда. Больше всего он боялся, что старый тек-инженер вместе со своими записями уничтожил формулы Дэйвида Лейбовича, которые сейчас почему-то казались настолько важными, что ради них стоило рискнуть всем – даже своим рассудком.

Ривкес нервно начал разгребать кипу разрезанных бумаг. «Ну пожалуйста, – думал он. – Мне нужны записи Лейбовича. Нужны!» Он качнулся и повалился назад. Холодная гнилостная масса под грудами мусора охладила разгоряченное тело и успокоила мысли. «Не торопиться», – сказал себе Ривкес.

Он провел в мусорном мешке подпространства почти шесть часов. Стопка бумаг с записями Дэйвида Лейбовича нашлась среди груды микросхем и устаревших систем слежения, имплантируемых в зубы. Последних было так много, что Ривкес вначале решил, что роется в отходах какой-то незаконной зубопротезной клиники, но именно под этими зубами и нашлись нужные бумаги – грязные листы, исписанные мелким почерком. Ривкес прижал их к груди, долго разглядывал, изучал, затем потратил еще почти два часа, желая убедиться, что ничего не оставил.

Когда он выбрался на свежий воздух, в квартале «Гоморра» уже зажглись фонари. Ривкес замер. Голова закружилась от свежего воздуха, заставив его прижаться спиной к холодной стене. Сумерки принесли крупный редкий снег, лениво падавший с неба – такой же нереальный для Ривкеса, как и последние часы его жизни. Он достал бумаги, пытаясь разобрать мелкий почерк Дэйвида Лейбовича. Что это? Для чего? Ривкес вздрогнул – казалось, что тайна, скрывавшаяся на этих пропитавшихся гнилостным запахом страницах, ожила и теперь перетекала тушью чернил ему в мозг, будоража его, волнуя. Нет, он не может отнести эти бумаги в участок. Они либо заразят своей тайной остальных законников, либо будут отправлены в архив, а оттуда, когда пройдет лет десять, в топку. И все закончится. Тайна сгорит, превратится в пепел.

– Нет! – Ривкес спрятал бумаги под рубашку, прижал их к телу, затравленно огляделся по сторонам.

Тайна не могла умереть. Только не так. Только не от его руки. Он не позволит. Она должна жить. Эти формулы… Кто-то должен прочитать их. Кто-то должен разобраться, понять, что все это значит. Тайна хочет открыться миру, готова открыться… Ривкес подумал, что может поговорить об этом со старым тек-инженером, рассказавшим ему, где найти эти бумаги, но тек-контора была закрыта…

Думать! Думать! Думать!

Ривкес снова начал потеть. Он крался по небезопасным улицам квартала «Гоморра», словно вор или убийца. И люди, проходившие мимо, предпочитали делать вид, что не замечают его.

Выбравшись из квартала, Ривкес поймал такси и долго сидел, не решаясь назвать адрес. Нет, он знал, куда лежит в эту ночь его путь. Знал, но не решался признаться себе. Тайна звала его. Он видел ее след, видел эту нить, по которой следовало ему идти. Идти сквозь ночь. К свету. К неизвестности.

– Отель «Омега», – наконец сказал Ривкес безразличному таксисту с парой имплантатов-камер вместо глаз.

Теперь не нервничать. Ждать. Готовиться. Рассчитывать.

– Хотите снять номер? – спросил Ривкеса консьерж отеля «Омега», не признав в нем законника.

Ривкес, стараясь держаться спокойно, достал удостоверение. Консьерж насторожился.

– Мне нужно попасть в номер 534, – сказал Ривкес.

Воспоминания Хораса Клейна, расследовавшего когда-то исчезновение мужчины в этом отеле, оживали, искрились перед глазами, словно Ривкес имплантировал их в свою голову. А может быть, так оно и было? Может быть, каждый наблюдатель как-то связан с теми, за кем наблюдает? В этом мире технологий ничему нельзя верить. Никому.

– Дай мне ключи от номера 534, – прорычал Ривкес, глядя на мониторы наблюдения за спиной консьержа. – Или ты хочешь, чтобы я устроил проверку законности установленных в отеле камер? Как ты думаешь, сколько мы найдем нелегальных записей? Какой срок ты получишь?

– Я просто хотел сказать, что номер 534 закрыт для проживания, – сказал побледневший консьерж.

– Я не хочу в нем жить. Я провожу расследование, – соврал Ривкес. Или не соврал? Отчасти он действительно проводил расследование. Изучал тайну, шел по ее следу. – Ключ! – прохрипел он, буквально прожигая консьержа взглядом.

Консьерж вздрогнул, сдался. Ривкес забрал связку ключей и пошел к лифту. Воспоминания Хораса Клейна все ярче и ярче светились перед глазами. Они, казалось, действительно стали его частью. Даже запахи, чувства, мысли.

Ривкес вызвал лифт. Двери открылись – беззубая пасть, которая глотает всех жителей и несет куда-то вверх, в небо. Ривкес достал платок, вытер покрытое потом лицо. Старый лифт вздрогнул, замедлил ход. Ривкес подумал, что сейчас изношенные тросы лопнут и кабина сорвется в бездну. Лифт замер. Двери открылись. Ривкес вышел в коридор. На двери в номер 534 стояли новые замки. Ривкес отметил слой пыли на пороге и дверной ручке – значит, сюда действительно очень давно никто не заходит. Дверь открылась. В нос ударил запах пыли – после вони мусорного мешка подпространства все чувства Ривкеса обострились. Россыпи звуков, запахов, яркость цветовых гамм.

Ривкес подошел к старому шкафу. Еще один ключ на связке, которую дал ему консьерж. Темнота. На мгновение ему показалось, что проход в подпространство закрыт. Тайна привела его к сплошной стене. Ривкес недоверчиво вытянул перед собой руку. Нет. Проход есть. Просто темнота по ту сторону кажется абсолютной. Ривкес достал карманный фонарик. Белый луч устремился в бесконечность. Точно так же здесь когда-то стоял Хорас Клейн – Ривкес видел эти воспоминания год назад и видел их сейчас – четкие и ясные. Двадцатая – Джейн, странные дети, странные люди, странный мир, способный многое прояснить. Мир, в который вела его найденная тайна. И Ривкес не мог противиться своему любопытству.