Читать книгу Статус человека - Виталий Забирко - Страница 6

Часть первая
ВОЙНУХА
3

Оглавление

Сверху Деревня выглядела большой песчаной поляной в редколесье; хижины казались аккуратными стожками из тростника. По центральному проходу ветер заводил песчаные волчки, и они маленькими смерчиками мчались от хижины к хижине еле заметными сверху полутенями. Деревня была пуста. Ветер давно замёл все следы, насыпал песка на стены хижин, и его никто не убирал. Тростник местами разлезся, и хижины зияли чёрными прорехами.

Феликс медленно провёл «богомола» над крышами кампалл и завис над самым центром Деревни.

– Пусто. – Он посмотрел на Донована и отвёл взгляд.

Донован сидел, скрючившись в кресле, глаза его лихорадочно блестели из-под козырька шлема, желваки перекатывались по скулам.

– Здесь сядем? – неуверенно предложил Феликс.

– Что? – просипел Донован и прокашлялся. Он вытянул ноги, расслабился. Одёрнул куртку. Струсил с колен несуществующие крошки.

– Сядем? Да, да, сядем, – у него было что-то с горлом. В гортани застрял сухой, горький ком. Он мотнул головой, пытаясь проглотить его.

– Давай на том конце Деревни, – указал он рукой.

Феликс кивнул, развернул «богомола» и, проведя его на окраину Деревни, опустил на песок. Донован неподвижно застыл, только тик дёргал правую щёку.

– Пойдём? – предложил Ратмир.

Донован ничего не ответил. Вскочил с кресла и, выпрыгнув из машины, зашагал к ближайшей хижине, оставляя на сухом сером песке бугристые воронки следов.

Он дошёл до хижины и бессильно уцепился за косяк. Сердце бешено колотилось.

Айя, с болью подумал он. Где ты сейчас, Айя?

Хижину бросили. Не так давно – месяца два назад, – но запах жилья уже успел выветриться, стены обветшали, на циновках лежал ровный слой песка и пыли, со стоек свешивались обрывки гамаков. Веяло безлюдьем и запустением.

Донован потоптался на пороге, отвернулся и поплёлся назад. Километрах в пятнадцати к юго-востоку что-то урчало, стрекотало, бухало, изредка, сопровождаемая громовыми раскатами, над горизонтом среди бела дня мигала зарница. А сзади, в чёрном провале хижины, шепеляво насвистывал сквозняк и раскачивались огрызки верёвок…

Донован подошёл к «богомолу», сорвал с головы шлем и бросил на дно машины. Лицо у него осунулось и потемнело, будто он успел загореть за эти несколько минут.

– Пошли купаться, – хрипло, ни на кого не глядя, сказал он и, не ожидая согласия, пошёл сквозь рощу к Лагуне. На ходу расстёгивая куртку.

Феликс встревоженно глянул на Берзена.

– Иди тоже искупайся, – сказал Ратмир. – И заодно присмотри за ним. А я пока переговорю с Нордвиком.

– Хорошо, – кивнул Феликс. Он спрыгнул на песок и зашагал вслед за Донованом.

Донован разбросал одежду по всей роще, с отвращением сдирая её с себя и швыряя на кусты, на песок, себе под ноги, вышел на пляж уже в одних плавках и забрёл в воду. Вода в Лагуне была тёплой, парной, вечерней. Не то. Сейчас бы холодную, ледяную, отрезвляющую, чтобы встряхнуться, промёрзнуть до костей, поработать как следует – взмах-гребок, взмах-гребок, голову под волну, – сбить дыхание, устать, безмерно физически устать… Нет, не получится так. Не хочется.

Донован остановился, перевернулся на спину. Сзади, ужом скользя по воде, догонял Феликс. Он подплыл поближе, фыркнул, тоже лёг на спину и затих. Вода была туманно-зеркальной и почти неощутимой. Она легонько баюкала, усыпляла, чувствовалось, что она куда-то ненавязчиво тянет, уносит от берега, и это было приятно, и противиться ей не хотелось.

Их снесло на песчаную косу. Донован задел затылком дно, поначалу не понял, что это так назойливо трёт голову, удивился, затем перевернулся и встал на ноги. Воды было по колено. Над тихим гладким океаном за косой висел сиренево-зелёный мягкий закат – будто свежая, ещё мокрая акварель, – а на песке, буквально в двух шагах от Донована, спиной к нему, сидел, словно вырезанный из чёрной бумаги, человечек и строил вокруг себя песочный городок.

Донован остолбенел. Сзади шумно забарахтался в воде Феликс, выскочил на берег и тоже застыл от неожиданности.

Человечек обернулся.

– Дылда, – удивился он. – Ты вернулся? Здравствуй. Я всегда знал, что ты вернёшься…

Он отвернулся и снова принялся что-то сооружать из песка.

– Иди сюда, – позвал он, – помоги. У меня что-то не получается.

Донован проковылял к нему на негнущихся ногах и пал на колени прямо на песочные постройки.

– Ты что?! – Человечек вскочил. – Не видишь, что ли? Ты…

– Обожди, – поймал его за руки Донован и усадил на песок.

Человечек дрожал от обиды и негодования.

– Извини, Райн, – сказал Донован. Губы его прыгали. – Ну, извини. Сегодня сумасшедший день… Где вы все? Куда, почему ушли из Деревни?

– А-а… – скривился человечек. – Все ушли в Войнуху играть. – Он махнул рукой в сторону развалин.

Феликс подошёл ближе.

– Что он говорит? – спросил он.

Донован досадливо отмахнулся.

– Что это такое? Что у вас тут вообще твориться?!..

– Войнуха? – удивился Райн. – Это игра такая. Только шумная и длинная очень… Мне она не понравилась, и я ушёл.

Он стал поправлять растоптанные домики.

– Её Кирш придумал, – сказал он.

Донован зажмурился. Кирш, подумал он. Всё-таки это ты, Кирш. Что же ты тут натворил…

– А ты надолго вернулся? – спросил Райн, прихорашивая песочную пирамидку. – Мы вас ждали: и тебя, и Алёшу… и Айя тебя ждала… – Он разгладил песок. – Скажи, что бы мне в центре соорудить?

Донован не слышал. Внутри всё оледенело. В висках стучала кровь: ждала… Она его ждала! Горло перехватило стальным обручем. Только почему – ждала? Почему – ждала, а не ждёт!?

– Что с ней? – прохрипел он.

– С кем? – Райн удивился. – С Айей? А ты разве не видел её? Она в Деревне…

Донован обомлел. Он вскочил, засуетился, но сразу же сник, обмяк.

– Неправда, – с болью сказал он. – Неправда это. Зачем ты врёшь, Райн?

– Вру? – обиделся Райн. – Я не вру…

– Её нет в Деревне. Я был там – кампалла её пуста. Давно пуста.

– А-а… Вот ты о чём. – Райн начал лепить песочную башню. – Она сейчас живёт в кампалле Йио. Как вернулась из Города, так перебралась туда и живет.

Донован непонимающе уставился на него.

– Ты… Это правда?

– Правда? А почему нет?

Донован рванулся к Лагуне, прыгнул и, бешено взбивая в пену воду, поплыл к берегу. Феликс недоумённо посмотрел на Райна, затем вслед Доновану и, поминутно оглядываясь, тоже вошёл в воду.

– Ну вот, – сказал Райн. – пришли, напакостили…

Он отвернулся и принялся поправлять разрушенный песочный городок.

Донован выбрался на берег. Сзади, где-то посередине Лагуны, безнадежно отстал Феликс, но Донован забыл о нём и, не оглядываясь, побежал в Деревню. Быстрее, быстрее, подгонял он себя, не замечая, что ветки кустов хлещут по голому телу. Остановился он только у кампаллы Йио. Перевёл дух, вытер локтем лицо и только тогда отважился заглянуть внутрь хижины.

В кампалле было чисто прибрано, тихо и уютно. Пахло морем и листьями тмитянного дерева. На потолке уже начинал светиться большой оранжевый светляк, а стены мерцали голубыми искрами. Кампалла была жилой.

Донован свыкся с полумраком и увидел, что в углу, закуклившись в паутину гамака, как в кокон, чуть слышно посапывает Айя. Сплюх ты мой милый, по-детски умилённо подумал он и тихонько позвал:

– Айя… Айюшка!

Айя сладко чмокнула, потянулась и открыла глаза.

– Доновен, – удивилась она ему как видению и встала, закачавшись в гамаке.

Он шагнул к ней.

– Дылда… – всё ещё не веря, прошептала Айя и кончиками пальцев коснулась его мокрой груди. Поверила.

– Дылда, – сказала она счастливо, – ты мне сегодня снился… – И она, обхватив его шею тоненькими прутиками рук, уткнулась носом в солёное плечо.

Милая ты моя, подумал Донован. Хорошая ты моя, Золушка, принцесса с льняными волосами… Как я тебя нашёл… Нет, как я тебя искал, боже, как я тебя искал… Чего я не передумал, как я за тебя боялся…

Она легонько оттолкнула его, отстранилась.

– Доновен, – сказала она по-своему, чуть искажая его имя. – Ну, здравствуй, Доновен. Как я по тебе соскучилась… Ты купался в Лагуне? Мокрый весь…

Она провела ладонью по его щеке. Донован снова привлёк её и поцеловал в висок возле левого глаза.

– Здравствуй, Айя…

– И всё? – лукаво спросила она.

Он поцеловал её в правый висок.

– И всё? – Она сделала вид, что обиделась, надула губы. – А дырку?

– Что – дырку?

– В пузе! – звонко крикнула она, цыкнула сквозь зубы и неумело, по-детски, провертела пальцем ему живот.

– Ах ты проказница! – Он подхватил её на руки и закружил по кампалле.

– Ой-ей! Бешеный, бешеный! – счастливо захлёбывалась она смехом, а он кружил её по кампалле, закрыв глаза, зарывшись лицом в её волосы.

– Обожди, – вдруг затеребила она его. – Остановись…

Донован перестал кружить и открыл глаза. В дверях чёрным силуэтом стоял Ратмир. Донован смутился и опустил Айю на пол.

– Возьми одежду, – протянул Ратмир узел. – Разбросал по всему берегу.

Донован машинально взял узел.

– Это Ратмир, – сказал он Айе. – Познакомься.

– Он вместо Алёши?

– Нет, – усмехнулся Ратмир. – Я сам по себе. Не помешаю?

– Ты можешь говорить? – удивилась Айя. – Доновен как прилетел, так сразу не мог…

Ратмир пожал плечами и прошёл в кампаллу.

– Можно я сяду?

– Пожалуйста…

Айя вдруг стала тихой какой-то, собранной, будто сразу подросла. Как-будто она могла подрасти…

Ратмир осмотрелся. Сесть, собственно, было не на что. Пол был аккуратно застелен серыми квадратами циновок, и хоть на нём и стояли четыре махоньких детских пуфика, пушистых, как одуванчики, но уж настолько миниатюрных, что садиться на них было боязно, а сидеть и того более – неудобно. И тогда он сел просто на пол, на тонкий, как бумага, коврик.

Спрашивать будешь, тоскливо подумал Донован. Неужели ты ничего не понял, тебе ничего не ясно? Впрочем, конечно ничего…

Айя оглянулась на Донована, пододвинула ногой пуфик и села.

– Ты говорить пришёл? – спросила она Ратмира. – Ведь видно, что не просто так, не играть, не сказки сказывать, а расспросить, узнать что-то. По делу. Да?

Ратмир пожевал губами, вздохнул.

– Да, – кивнул он. – Айя… – Он запнулся и отвёл глаза в сторону. – Нам нужна твоя помощь.

Айя от неожиданности смутилась, опустила голову.

– Что у вас тут происходит? – спросил Ратмир. – Откуда эти развалины, пулевое оружие, интеграторы, термические и лучевые бомбы – вся эта архаика, все эти отбросы, исчезнувшие на Земле два века назад? Кто вам всё это дал, кто надоумил, кто научил? Кирш? Зачем вам всё это, что вы не поделили, что вы этим самым приобрели?! Деревню бросили… Купол исчез куда-то…

Он глянул на Айю и осёкся. По её лицу было видно, что она ровным счётом ничего не понимает.

– Что он говорит? – недоумённо обратилась она к Доновану.

Донован молчал, судорожно сцепив зубы.

– Кирш, – выдохнул Ратмир. – Где Кирш?

– В Городе… – робко сказала Айя. – Кирш в Городе. Вы были там?

– Были, – сказал Ратмир и умолк.

– Кирш там. Он в лабиринте под Куполом. Правда, Купол разрушили, когда началась Войнуха, но если вам очень нужно, я вас туда проведу…

– Н-да… – протянул Ратмир. Его передёрнуло. – Вы даже ещё больше дети, чем я о вас думал…

И застыл.

Понял, подумал Донован. Наконец, ты тоже понял.

Айя растерялась. Ей было непонятно, неясно, она не воспринимала эту чужую, тяжёлую тревогу, не чувствовала её, хотя она относилась прямо к ней, ко всем человечкам, ко всему Сказочному Королевству.

– Это… игра, – тихо сказала она и растерянно повернулась к Доновану, ища поддержки.


…Они поставили Купол километрах в пятнадцати от Деревни. Это был обыкновенный стандартный Купол, каким снабжают каждую исследовательскую группу для работы на безатмосферных планетоидах, но они его расширили и приспособили под информаторий. Затем переправили туда библиотеку и фильмотеку, в подвале установили большой синтезатор, сделали с его помощью массу псевдоэкспонатов, заставили ими все залы и комнаты, навели в них стереоэффекты, контуры псевдообоняния, псевдоосязания и псевдоприсутствия, и в Куполе ожил уголок Земли.

Восторг, с которым человечки приняли Купол, превзошёл все ожидания. В зале с экспозицией лесного озера они в мгновение ока разогнали всех ящериц и черепах, с диким гвалтом и ужасной «кучей-малой» переловили всех бабочек и жуков, хотя и были затем несколько ошарашены их таинственным исчезновением из накрепко зажатых кулачков. А Айе так понравились черепахи, что она, вцепившись в рукав Донована, долго канючила: – Ну Доновен, ну, пожалуйста, поймай мне черепашку… Я тебя очень прошу, поймай черепашку! Я хочу черепашку! – И не успокоилась до тех пор, пока Донован клятвенно не пообещал ей привезти с Земли настоящую живую черепаху, которая не исчезает без следа из её рук.

Айя долго с сомнением смотрела на воду озера, а затем спросила:

– А эти черепашки – хуже?

– В общем-то нет. Но эти черепашки живут только здесь, а ту, земную, ты можешь взять даже к себе в кампаллу.

Айя с недоверием посмотрела на Донована, затем снова перевела взгляд на озеро.

– Да? А играть с ней можно будет?

Донован улыбнулся.

– Ну конечно.

– Тогда я согласна, – неуверенно прошептала Айя, всё с тем же сомнением глядя на воду.

В зале с псевдоокеанарием человечки вели себя несколько поспокойней. То ли оттого, что с океаном они были знакомы, – сами жили на берегу океана, то ли потому, что здесь не был установлен контур псевдоприсутствия, и они не могли ни погладить осьминога, ни поиграть с акулами в пятнашки. Скорее всего было верно второе, так как в зале с экспозицией саванны они устроили такой бедлам, что семейство львов, устроившееся неподалеку на лежбище, оглядываясь, с опаской ретировалось в кусты, а смешанное стадо зебр и антилоп гну, пасшихся здесь же, порывом ветра унеслось за линию горизонта.

А потом Кирш собрал всех человечков в просмотровом зале и стал знакомить с историей человечества. Человечки смотрели, затаив дыхание и раскрыв рты. Особенно сильное впечатление на них производили военные баталии – тогда они начинали восторженно галдеть, топать ногами и стучать кулаками по подлокотникам кресел. Возбуждение от этого зрелища, было настолько сильным, что вечером в Деревне они устроили грандиозную возню, подражая войнам всех времён и народов Земли, и в азарте завалили две или три кампаллы.

С пригорка, на котором Алёша, Кирш и Донован поставили палатку, была видна вся панорама этого «побоища». Донован всё порывался спуститься вниз, чтобы усмирить разбушевавшиеся страсти, но Кирш его удержал.

– Нечего тебе там делать, – сказал он. – Прекратить потасовку ты всё равно не сможешь. Никто тебя не послушается. Да ничего страшного и не произойдёт, разве что обзаведутся по паре синяков. Садись.

Донован неуверенно опустился на песок. Подошёл Алёша и сел рядом.

– Н-да, – сказал он, глядя на Деревню. Затем повернулся к Киршу. – Это полностью твоя заслуга. Не могу понять, зачем ты акцентировал внимание человечков на войнах? Боюсь, что у них может сложится несколько превратное впечатление о нас – будто на Земле только этим и занимаются.

– Я не о впечатлениях заботился.

– И напрасно. Именно произвести хорошее впечатление – наша первейшая задача.

Кирш промолчал.

– А вы знаете, о чём я подумал, глядя на человечков во время сеанса? – спросил Донован. – Сейчас бы каждому из них по порции мороженого… А что, ребята, давайте завтра и в самом деле угостим их мороженым?

– И огромным кремовым тортом с орехами и цукатами, – иронично поддержал Кирш. – На этой стороне Деревни мы насыплем им громадную кучу игрушек, на той – погремушек. А посередине воздвигнем пирамиду из халвы, мармелада и шоколада. Пусть резвятся и наслаждаются! – Он поморщился и с горечью добавил: – Тогда уж лучше сразу сбросить на это болото аннигиляционную бомбу локального действия…

Донован опешил.

– Зачем?

– О, святая душа! – взорвался Кирш. – Тебе бы только чтоб они все были чистенькими и здоровенькими! Да кашу бы ели хорошо, да носы у всех были вытерты… А ты заметил, что они больше ничего не делают, как только спят, едят и резвятся? А тебе известно, что если цивилизация не движется вперёд, топчется на месте и этим вполне довольна, то это называется одним словом – регресс? А понимаешь ли ты, что именно поэтому Сказочное Королевство обречено на вы-ми-ра-ние?.. Молчишь? Не согласен? Тогда, может быть, ты объяснишь, почему на всей планете Деревня – единственное местообитание человечков?

– Тпр-р! Понёс, поехал! – осадил его Алёша. – У тебя что… э-э… есть какая-то программа, ты что-то предлагаешь, чтобы изменить этот, как ты его называешь, регресс? Чтобы всколыхнуть это «болото?»

– Кажется, да. Во всяком случае то, что они сегодня увидели, может оказаться именно тем фактором, который необходим народцу, чтобы прервать их застоявшееся бездумное существование и вывести из тупика.

– Ты имеешь в виду войны?

– Не обязательно. Сильную встряску. Впрочем, возможно, и войны.

Алёша присвистнул.

– Оригинально. Это что, раздать каждому человечку по ружьишку – и пуляйте друг в друга? Но ведь из твоих рассуждений и так выходит, что они вымирают!.. А потом, откуда у тебя такая уверенность, что эта цивилизация дряхла?

– О дряхлости я не говорил. Скорее наоборот – цивилизация на Сказочном Королевстве молода. Но она зациклилась, ей ничего не надо. У неё ничего нет позади, но ничего нет и впереди, потому что её будущее не строится на фундаменте прошлого. Мы сейчас ценим наше настоящее только потому, что у нас есть выстраданное прошлое, с его преступлениями, войнами и жертвами. А что есть у человечков?

Алёша снисходительно улыбался.

– А что есть у тебя? Может быть, образование коммуникатора и многолетняя практика? И ты знаешь, что необходимо народцу для его движения по пути прогресса?

Кирш на мгновение запнулся.

– Нет, диплома коммуникатора у меня нет, – спокойно заметил он. – Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы видеть, чего нет у человечков. Прошлого. Крови, пота, ошибок, на которых учатся. Войн, которые в этом смысле слова являются двигателем прогресса.

– Докатился… – покачал головой Алёша. – Давай оставим наш дилетантский спор. Фундамент цивилизации строится на её достижениях, а не на крови. А твои сентенции напоминают мне бредовые теории крайне левых идеологов ХХ века, что после третьей мировой войны по всей Земле установится социалистическая система. Война – двигатель прогресса… Откуда у тебя только мысли такие?

– Оттуда, – скривился Кирш. – Пока вы все прилежно штудировали учебную программу третьей ступени, я изучал историю по первоисточникам. И знаком с идеологией не только крайне левых, как ты говоришь, но и крайне правых.

Брови Алёши поползли вверх.

– На третьей ступени? Кто же тебя допустил к таким документам в четырнадцать лет?

– Неважно! Главное, что я знакомился с другими идеологиями без комментариев, и смог составить о них своё мнение!

Алёша сокрушённо покачал головой.

– Шопенгауэр, Ницше… Психология «сильного человека»… Может быть, даже «Майн кампф»… Представляю, что у тебя за каша в голове. Теперь ясно, откуда у тебя этот лозунг: война – двигатель прогресса.

Донован изумлённо переводил взгляд с одного на другого.

– При чём здесь война? – спросил он.

– Обожди, – отмахнулся Кирш и снова повернулся к Алёше. – Ладно, давай оставим идеологию в покое. Но ты ведь и сам видишь, что их ничего не интересует, кроме игр и забав! Им, повторяю, нужна сильная, как пощёчина, встряска!

– Детей тоже ничего не интересует, кроме игр.

– Но это – не дети.

– Но это и не люди. У них своя логика, своя мораль, свои жизненные принципы… Ты знаешь их жизненные принципы?

Алёша приподнялся на локте и, повернувшись лицом к Деревне, прислушался.

– Вот и всё, – улыбнувшись, сказал он. – Вот и конец твоей концепции о «встряске». Прислушайтесь!

Донован поднял голову. Со стороны моря тянул вечерний ветерок, неся с собой солоноватый запах морской воды и водорослей, и в воздухе как-то ощутимо чувствовалась тишина. И он понял: в Деревне прекратилась потасовка. Весь народец, наверное, устремился купаться, чтобы смыть с себя пот, пыль и грязь импровизированной битвы.

– Жизненные принципы, – пробурчал Кирш, – Вырождение – вот их жизненный принцип…

Алёша вытянулся на песке.

– Перестань, – устало сказал он. – В конце концов, это не наше дело. Вернёмся на Землю, доложим куда следует, получим нахлобучку за то, что сами установили контакт, а затем дяди из КВВЦ разберутся во всём, в том числе и в жизненных принципах на Сказочном Королевстве, гораздо лучше нас с тобой. Да, кстати, о войнах. Давным-давно был принят закон, запрещающий пропаганду войны. И до сих пор по этой статье никто не привлекался. Не старайся меня уверить, что ты хочешь быть первым.

Некоторое время Кирш молчал.

– Ладно, – наконец сказал он и встал. – Пойду, соберу хворост для костра.

Он ушёл, и вскоре из рощи послышался треск ломаемых сучьев.

Донован хотел лечь на уже остывший песок как и Алеша, но вдруг насторожился. Из-за темнеющих силуэтов деревьев вынырнула чья-то тень и стала неслышно подкрадываться к ним.

– Айя, – негромко окликнул он.

Она засмеялась, перестала прятаться и уже открыто подошла.

– Ты меня узнал? – спросила она и принялась выжимать мокрые волосы. – А я так старалась… А почему вы не купаетесь? Вода такая хорошая!

Из темноты появился Кирш и вывалил перед ними охапку хвороста. Айя радостно запрыгала, захлопала в ладоши.

– Костёрчик, костёрчик! У нас будет костёр! – Она велела Киршу нагнуться и поцеловала его. – Какой ты молодец, Кирш!

Кирш хмыкнул и стал ломать хворост, готовя его для костра.

Айя подскочила к Доновану сзади, обняла за шею мокрыми руками и прошептала в самое ухо: – Знаешь, я ведь страшно люблю костры… – и исчезла в темноте, оставив на шее влажный след рук. Через минуту, когда Алёша начал раздувать огонь, щуря от дыма глаза, она вернулась, неся старую, видавшую виды, гитару Кирша.

– Кирш, ты нам что-нибудь сыграешь, хорошо?

Она протянула ему гитару. Кирш вытер руки и взял инструмент. Айя сразу же села на песок и, обхватив колени руками, приготовилась слушать.

Кирш усмехнулся и, легонько коснувшись Айиного носа пальцем, проговорил:

– Расскажу я вам сейчас удивительный рассказ. Как у Айи на носу ели черти колбасу!

Айя прыснула.

– Другого места не нашли, – буркнул Донован.

Кирш склонился над гитарой и начал её настраивать. Костёр слабо потрескивал, сипел сырыми ветками, стрелял искрами; запах дыма был знакомый и терпкий – будто жгли обыкновенные земные сосновые поленья.

– И что же тебе сыграть? – спросил Кирш, тихонько перебирая струны.

– Что-нибудь невесёлое, а? – несмело попросила Айя. Смысла песен она зачастую не понимала, зато медленные и певучие мелодии просто обожала.

– Грустное, – поправил Донован, и Айя, соглашаясь, быстро закивала.

Кирш задумался, по-прежнему перебирая струны. Алёша поворошил угли в костре, подбросил веток. Костёр чуть присел, задымил, но тут же оправился и взметнул вверх. Айя сидела притихшая, завороженная, и только в её огромных глазах отражались мерцающие языки пламени.

– Хорошо, пусть будет невесёлая, – согласился Кирш и начал:

Ещё Иуда продавать Христа

Не думает, а может – забывает,

Они в одних компаниях бывают,

И за столом их рядышком места;

Случается – друг к другу ходят в гости,

И уходя, бывало, из гостей,

Они ладони крепко жмут – и гвозди

Ещё не продырявили костей.

Ещё не обозначена вина,

Иуде невдомёк, что он Иуда,

Да и Христос – он не Христос покуда,

У них пока другие имена.[8]


Кирш замолчал, и звук последней струны эхом покатился по побережью.

«У них пока другие имена…»


Снова стало тихо, только сипел и потрескивал костёр.

– К чему это ты?.. – спросил Алёша.


Были уже густые сумерки. Ратмир ушёл, и Айя вызвалась его проводить. В хижине было темно, оранжевый светляк почти угас, и только россыпь голубых искр всё ещё колюче пялилась со стен.

Донован встал и, пригнувшись, вышел из хижины. Песок под ногами был холодным, остывшим; из пустыни дул слабый ветер и нёс с собой кислый запах жжёного железа. Душный запах, отвратительный запах, мерзкий запах… Запах смерти. Он растёр виски ладонями и сел на песок, прислонившись спиной к стене кампаллы.

Не надо об этом, подумал он. Отдохни, рассейся, не думай ни о чём. Он закрыл глаза и запрокинул голову.

«Не ходите дети в Африку гулять», – неожиданно всплыло в голове.

Он почувствовал, как рядом из темноты возникла Айя и прильнула к его плечу тёплым, маленьким, участливым комочком. Это сразу как-то успокоило. Стало тепло и уютно. Покойно.

Милая моя, подумал он. Как хорошо, что ты рядом. Спасибо. Айя шевельнулась, ласково провела пальцами по его щеке.

– Где ты сейчас? – еле слышно спросила она.

Он помолчал.

– На берегу, – наконец сказал он. – Ночью… Море такое тихое-тихое и спокойное… И луна. И лунная дорожка, широкая, яркая, почти не раздробленная…

– А я там есть?

– Да.

– Где я?

– Рядом.

Айя уткнулась носом в его плечо. Совсем недалеко, за рощей, спало море, из-за горизонта степенно выкатывалась луна и прокладывала в спокойной воде ровную золотистую дорожку.

– Ты устал сегодня, – сказала Айя. – Пойдём спать.

Донован закивал и открыл глаза.

– Да. Идём.


Ночь была тихая и светлая. В открытый проём хижины нахально заглядывала полная круглолицая луна, вырезая из циновок вытянутый золотистый овал. Донован лежал с открытыми глазами, никак не мог заснуть, и ему было хорошо видно, как со своего гамака в другом конце хижины тихонько встала Айя и на цыпочках, крадучись, подошла к нему. Сейчас, в темноте, когда не было видно её странных глаз, полуприкрытых нижними веками, и трепещущих клапанов носа, её фигура ничем не отличалась от фигуры земной девчонки.

– Ты спишь? – шёпотом спросила она и подёргала за сетку гамака.

– Нет.

Она перелезла через паутину нитей и забралась к нему в гамак.

– Расскажи что-нибудь, а? – спросила она, прильнув к нему. – Как тогда, помнишь? Сказочку-рассказочку…

Он погладил её по голове. Сказочку… До них ли вам теперь?

– Я знаю, Доновен, я знаю, – говорила она, уткнувшись носом ему в грудь, – ты сейчас думаешь, тебе сейчас плохо, и я нехорошо делаю, что прошу тебя… Но Доновен, милый, хороший, Дылда…

Мне сейчас плохо, подумал он. Мне сейчас плохо? Это вам, вам всем сейчас плохо! Хотя вы все страшно веселы, жизнерадостны, как никогда в прошлом. И даже не замечаете за своей веселостью, что это «никогда» может стать вашим будущим…

Он вздохнул.

– Что тебе рассказать?

Она сильнее прижалась к нему, спрятала лицо на груди.

– Дылда, милый… Спасибо.

Он улыбнулся. Стало лучше, легче.

– О чём ты хочешь?

– О чём? – Она вскочила в гамаке на колени. – Обо всём! Всём, всё-ом!!! – радостно закричала она, раскачивая гамак.

Донован тихо рассмеялся.

– Знаешь что? – спросила она.

– Что?

– Расскажи… – Она задумалась. – Расскажи так, чтобы о нас, но и не о нас. О Других.

– Каких это – других?

– Ну… Других. Не понимаешь? – Она засмеялась. – Совсем не понимаешь?

Донован помотал головой.

– Ну что ты, Дылда! Ну, это… Ну… – Она сама запуталась, но всё же попыталась выбраться из этих дебрей. – Ну вот, как нашли вы нас, – растягивая слова начала объяснять она. – Ну… А то – Других. Понимаешь?

Донован кивнул.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал о человечках, живущих на других планетах?

Айя снова рассмеялась.

– Ну вот, Дылда, ты же всё понимаешь. Ты просто меня разыгрываешь! А может… А может вас тоже нашли? – Она засмеялась такой догадке и весело зашлёпала ладонями по его груди. – А, Дылда, а? А вас тоже нашли. Нашли! Да? Да, Дылда, да?

Он поймал её руки, прижал к себе.

– Не шлёпай так, в соседней кампалле всех разбудишь.

Она смеялась.

– А там никого нет. Все ушли в Войнуху играть. – Она высвободила руку и нажала пальцем ему на нос. – Вот так!

На Войнуху… Снова всё приблизилось, весь сегодняшний день. Донован судорожно вздохнул и отпустил Айю.

– А Доновена нашли! Нашли! Дылду тоже нашли!

– Нет, – сказал он вяло, – никто нас не посещал. И мы никого больше не нашли.

Она замолчала.

– Никто? – спросила она.

Он помотал головой.

– И никого?

– Нет.

Она снова затихла. Затем спросила:

– А мы?

– Я сказал неправду, – признался Донован. – Мы нашли многих… Но таких как вы – больше нет. Вы – первые.

Айя подумала.

– Тогда знаешь что?

– Что?

– Ты всё равно расскажи о Других. Ну, как-будто они есть. Как на самом деле. Хорошо?

Донован улыбнулся, погладил её по голове. Выдумщица…

Он кивнул, и тогда Айя села в гамаке, обхватила колени руками и, уткнув в них подбородок, приготовилась слушать.

Он подумал, закинул руки за голову. Что же тебе рассказать?

– Ну?

И тогда он начал:


«Жили-были на далёкой-далёкой планете люди. Были они весёлыми и дружными, добрыми и ласковыми. Они не знали ни зла, ни унижения; ни лжи, ни жадности; ни подлости, ни трусости. Планета не была сурова к ним: климат её был мягким, земля плодородной. Сами люди были трудолюбивы, и жили они счастливо».


Идиллия, подумал Донован. Боже мой, какую идиллию я нарисовал… Впрочем, там и на самом деле была идиллия.


«Но однажды на планету прилетел пришелец. Ему, как и полагается, как гостю, оказали высокие почести, устроили пир горой и поселили в лучшей, самой просторной хижине у резчика Аола. И он остался.

Ему всё было интересно, он обо всём расспрашивал, везде совал свой нос. Когда Аол вырезал какую-нибудь фигуру, он спрашивал:

– Зачем ты это делаешь?

– Мне нравится, – отвечал резчик.

– А для кого ты её делаешь? Тебе её кто-то заказал? – не унимался пришелец.

– Нет, мне её никто не заказывал, – отвечал резчик.

– Тогда зачем ты её делаешь? – снова спрашивал пришелец.

– Я делаю её для себя, – отвечал резчик. – Для себя и для людей.

– Как это? – не понимал пришелец.

– Для себя, – разъяснял Аол, – потому, что мне это нравится. Для людей – если понравится и им. Тогда я отдам свою работу людям.

– И ты что-нибудь за это получишь? – спрашивал пришелец.

– Да, – отвечал резчик.

– Что именно? – спрашивал пришелец.

– Уважение и одобрение, – отвечал резчик.

– Как это? – снова не понимал пришелец.

– Уважение, – терпеливо объяснял Аол, – если моя работа понравится, и они её оценят. Одобрение – если нет; за то, что не бездельничал.

Пришелец хмыкал и качал головой.

Когда Аол ловил рыбу или собирал плоды, он спрашивал:

– Зачем тебе так много?

– Это для людей, – отвечал Аол. – Для людей и для себя.

– Как это? – не понимал пришелец.

– Я отдам всё людям, – разъяснял Аол, – а себе оставлю лишь необходимое.

Глядя на тростниковые хижины в деревне, пришелец удивлялся:

– Почему у вас нет дворцов?

– А зачем? – спрашивал Аол.

– Чтобы жить лучше! – восклицал пришелец.

– Мы живём хорошо, – отвечал Аол.

Глядя на пустую площадь в центре деревни, пришелец удивлялся:

– Почему у вас нет памятников?

– А зачем? – спрашивал Аол.

– Чтобы увековечить память ваших выдающихся людей! – восклицал пришелец.

– Память о людях должна храниться в сердце, – отвечал Аол.

– Но вы же можете многих забыть! – восклицал пришелец.

– Если они достойны – их не забудут, – отвечал Аол.»


– Это ты про нас, – задумчиво сказала Айя. – Про нас и про Кирша.

Донована охватила тихая ярость. Не ей я это рассказываю, подумал он. Это я им говорю. Это я ДОЛЖЕН им всем рассказать, а не ей одной.

– Нет, – сказал он вслух, – это не про вас. Это сказка.

И продолжил:


«И тогда пришелец спросил:

– Ты знаешь, что такое власть?

Аол удивлённо поднял брови.

– А хочешь её иметь?

– Я не знаю, что это такое, – отвечал Аол.

Пришелец загадочно улыбнулся.

– Я научу тебя, как её добыть, – предложил он.

И Аол согласился…

И тогда пришелец сказал Аолу:

– Видишь, идёт Мона?

– Да, – отвечал Аол.

– Побей её, – сказал пришелец.

– Зачем? – удивился Аол.

Пришелец загадочно улыбнулся.

– Ты побей – увидишь.

Аол долго не решался, но пришелец всё настаивал и настаивал, и тогда он, как-то у ручья, всё-таки отважился и толкнул её. Она отодвинулась, уступая ему место. Тогда Аол хлопнул её по щеке.

– Что тебе, Аол? – удивлённо спросила она.

И он ушёл.

– Избей её, – говорил пришелец. – Избей и возьми.

– Она невеста Эло, – отвечал Аол, но на следующий день он таки избил её, а потом сделал своей женой.

Он издевался над женой, рвал волосы, избивал до кровавых синяков, как советовал ему пришелец… И начал чувствовать от этого удовольствие.

Но пришелец сказал:

– Это ещё не власть.

И дал Аолу оружие.

– Убей Эло, – сказал он.

И тогда Аол на мгновенье проснулся.

– Вчера я отнял у него невесту, – сказал он.

– Да, – сказал пришелец, – это власть.

– Сегодня я хочу убить его самого.

– Да, – сказал пришелец, – это власть.

– А завтра кто-нибудь захочет мою жену.

– Нет, – сказал пришелец. – Ты не понял. Обожди.

– А послезавтра кто-нибудь захочет убить меня.

– Обожди, – сказал пришелец. – Ты не понял.

– Ты болен, – понял Аол.

– Обожди, – сказал пришелец.

– Ты заразен, – сказал Аол.

– Обожди, – сказал пришелец.

– Ты заразил меня, – сказал Аол.

– Обожди, – сказал пришелец.

Но Аол убил его.

Затем он убил Мону – она знала, что такое рабство.

Затем он убил себя. Он знал, что такое власть».


Айя сидела тихо-тихо, не шелохнувшись. Её большие, огромные глаза светились в темноте.

– Страшно, – наконец сказала она. – Ты рассказал плохую, страшную сказку. Да и не сказку вовсе…

Она зябко поёжилась и, вытянувшись, прильнула к его груди. Тело у неё было холодное, просто закоченевшее.

– Я сама виновата, – прошептала она, прижимаясь тесней. – Тебе было плохо, а я всё настаивала и настаивала… И ты взял и рассказал такую историю. Страшную.

Страшную, согласился Донован. Бедный Аол. Он совсем не знал, да ему и невдомёк было, что пришелец – это только разведчик, первая ласточка чужого мира, и что к ним скоро нагрянет целая орава пришельцев со специально разработанной и хорошо отрепетированной методикой обучения цивилизаций с более низкой ступенью развития, и начнёт обучать аборигенов, как нужно жить, как порвать с этой рутиной, с этим топтанием цивилизации на месте, с этим бесконечным, бесполезным бегом по кругу, чтобы двинуться вперёд, семимильными шагами к прогрессу… Беда только, что это будет чужой прогресс.

Айя успокоилась, согрелась.

– Ты мне не будешь больше рассказывать таких страшных историй? – попросила она. – Хорошо, обещаешь?

Донован сглотнул тугой ком слюны. Закрыл глаза.

– Обещаю, – сказал он. – Тебе – нет.

8

Стихи Виктории Гетьман.

Статус человека

Подняться наверх