Читать книгу Отличники от других… Вторая четверть - Влад Бобровский - Страница 4

Интересная штука – мозг. Говорят, редко у какого человека он задействован больше, чем на двадцать процентов, к тому же, никогда не отдыхает. Проверено на собственном опыте. Как только какая-то ситуация, занимающая мысли в последнее время, разрешается или подходит к логическому завершению, в голове, откуда ни возьмись, возникает толпа новых идей и планов, причем настолько актуальных, что недоумеваешь, как мог раньше о них не подумать. Начались каникулы, и, следовательно, отпала необходимость заботиться об уроках. Маша уехала, к сожалению. Значит, совместные планы наших встреч с ней не получится строить почти десять дней. Зато, (и почему все самые интересные новости я узнаю последним?) родители к моему совершеннолетию подготовили сюрприз – поездку на экскурсию по Украинской ССР на целых пять дней. В группу «счастливчиков» попали шестнадцать учеников из нашей школы и столько же из соседней, которую мы иногда посещали для участия в спортивных соревнования и олимпиадах по физике. Поездка начиналась утром во вторник. Но самое главное, я должен взять с собой паспорт, которого ещё до сих пор не имел. Строго говоря, я уже все сроки пропустил, чтобы получить свою первую, своеобразно воспетую когда-то Владимиром Маяковским «краснокожую паспортину». Поэтому, сегодня же мой путь лежит в отдел милиции. Показанные в агитационных роликах про торжественную выдачу главного в жизни советского школьника документа обряды с красными флагами, торжественными линейками, официальными представителями Городского Совета, выдающими организованно радующимся комсомольцам красные книжечки, имели мало общего с действительностью. В этом я убедился, зайдя в паспортный стол и попробовав получить свой документ без церемоний. Первый вывод, который пришёл в голову: мне здесь не рады. Ну, это – пусть. В конце концов, я не вождь на «червонце» и не дальний родственник этих серьёзных тётенек в милицейской форме, приехавший к ним в гости из Жмеринки. Следующий: я пришёл не вовремя. Похоже, все эти чиновницы-паспортистки в тайне надеялись на то, что прошедший передо мной в кабинет посетитель окажется последним в этот тяжёлый для работы день. А тут явился я, достигший-таки совершеннолетия очередной «строитель коммунизма» с характерной для его пубертатного возраста нагловатой улыбочкой. На все мои вопросы консультативного характера они отвечали отработанным жестом рукой, направляя меня из кабинета обратно в коридор к информационным доскам. Тогда я просто вывалил на стол все заготовленные документы, фотографии, справки и присел на свободный стул в ожидании реакции сотрудников на подвалившую работу. Осчастливленная «занимательница» стола, на котором всё это так неожиданно оказалось, с грустным видом начала зачем-то раскладывать документы в стопочки, уделив особое внимание моему свидетельству о рождении, на котором мама когда-то карандашом записала номера телефонов и расписание работы одного из врачей. Я понял, что милиционерша уже начала формулировать причину, по которой не сможет сейчас принять в работу такой «испорченный» документ, выхватил у неё из рук свидетельство, как мог вежливо попросил о возможности воспользоваться резинкой, лежавшей на столе, и стёр все следы противозаконного действия по порче советских документов государственного образца. Не считая испепеляющего взгляда уставшей сотрудницы, я добился продолжения аудиенции, покорно выполнив ещё один приказ, и написал на обороте каждой фотографии свою фамилию, имя и отчество. В обмен на документы я получил картонный, пожелтевший от времени бланк, изготовленный «Гознаком»5 лет за двадцать до дня моего рождения. В нём я настоящей перьевой (!) ручкой, кончик пера которой макал в стеклянную чернильницу – «непроливайку» с чёрной тушью (!), как мог аккуратно начал заполнять свои анкетные данные из серии: фамилия, имя, отчество, дата рождения, место рождения, национальность. Перейдя к развороту этого «манускрипта», столкнулся с вопросами, на которые обычно отвечают: «не был, не участвовал, не привлекался». Отрицательно ответив также на интересующие Анкету подробности о нахождении меня в плену и на оккупированных территориях во время Великой Отечественной войны, с некоторым сожалением поставил «нет» также в графе об участии в партизанских формированиях. Перейдя к разделу о партийной принадлежности, тщательно переписал в документ номер и дату выдачи со своего комсомольского билета. Значительную часть времени заняло описание всех моих родственников по той же схеме с учетом того, что сведения о месте и времени их рождения я черпал из выполненных на ризографе6 копий карточек о прописке, которыми меня предусмотрительно снабдила мама, добыв из домоуправления. На всякий случай я всем поставил «нет» в графах про оккупированные территории, хотя не имел точной информации о том, где и когда кто из них был тридцать пять лет назад. Осилив, наконец, анкету, я поставил дату и аккуратно расписался внизу новой специально для паспорта изобретённой подписью. Внимательно прочитав рукопись, сотрудница паспортного стола пристально посмотрела на меня, потом выписала квитанцию типа тех, что я уже неоднократно вытаскивал из почтового ящика, с датой получения нового документа через день. Итак, если всё «срастётся», я успею получить паспорт за пятнадцать часов до начала путешествия. Это одновременно и успокаивало, и добавляло адреналина.

Дома я взял тетрадку и составил список вещей, которые нужно взять в поездку. В реестр попали, прежде всего, блокнот, ручка, карандаш, ножик перочинный, фотоаппарат и фотоплёнки (нужно купить штук пять в ЦУМе), книжка Маши, кошелёк с моими сбережениями. Ну, и от мамы приписка: рубашки, свитер, брюки, носки, бельё и проч. полезные и тёплые вещи. Я еще не знал тогда, что бабушкин список съестных припасов окажется хоть и лаконичным, но самым веским, ну в смысле, тяжёлым. Сашка, внимательно изучив мою тетрадку, взяла ручку и учредила в ней графу «Заказы», в которой за номером один, два, три… шесть записала латиницей какие-то замысловатые названия губной помады, туши для ресниц (Guerlain или L ́origan – не помню), а также медовые акварельные краски. Потом она тщательно проинструктировала меня, в каких отделах магазинов это нужно искать. Напоследок, она с заговорщицким видом сунула мне несколько денежных знаков и, посчитав свою миссию выполненной, убежала к подруге. Справедливости ради, нужно отметить, что и мама, и бабушка тоже компенсировали «свои» вклады в мой багаж щедрыми инвестициями, которые вместе с моими скромными сбережениями позволяли питаться, ни в чём себе не отказывая, все пять дней хоть в ресторанах, покупать сувениры и кататься время от времени на такси. Ещё раз, насладившись суммой ИТОГО, я без сожаления выделил три рубля на фотоплёнки, оделся и вышел на улицу. Мне хотелось пропитаться этим состоянием первого дня каникул, когда не надо думать о каких-то уроках и прочих заданиях, которые нужно сделать в срок. Я проехал на трамвае к Центральному рынку и пошёл дальше к Ворошиловскому проспекту, по которому не торопясь достиг места, где мы с Машей гуляли ещё несколько дней назад. До встреч с ней я не представлял, что мне может быть интересным вглядываться в лица людей, угадывать их профессию, увлечения, настроение. Играя с ней «в Холмса и Ватсона», я учился акцентировать внимание на мелких признаках, запоминая лица, детали одежды и внешности, свидетельствующие о предпочтениях их владельцев и особенностях их жизнедеятельности. Я заметил, что на улице чаще рассматриваю лица встречных, не боясь при этом встретиться с ними взглядом. Такая тренировка уверенности здорово помогала мне в ситуациях, в которых я, не имея опыта, ранее по-детски старался отстраниться в тень, предпочитая издали наблюдать за развитием событий. Вот и сейчас я шёл по длинному коридору подземного перехода, стены которого украшали красивые мозаичные коллажи из истории Донского края, и автоматически выделял из потока встречных лица, о которых мог бы что-либо рассказать. Молодой обладатель шапки густых черных как смоль волос и разреза глаз, как у потомка Темучина7, кутаясь в короткую чёрную куртку, обогнал меня, энергично лавируя между встречными пешеходами. Наверное, опаздывал на лекцию в расположенный неподалеку от западного выхода из перехода РИНХ8. Курс второй или третий.

Я вышел на тротуар улицы Фридриха, направляясь к Проспекту, когда моё внимание привлекло лицо девушки. Этот гордо поднятый подбородок, прямые длинные золотистые волосы мне были откуда-то знакомы. Она остановилась перед стеклянной дверью магазина «Оптика», поправляя высокий воротник свитера толстой вязки, выглядывающий из-под наглухо застёгнутого кашемирового пальто, подчёркивающего стройность фигуры его обладательницы. Я, набравшись смелости, подошел вплотную и приоткрыл тугую дверь, пропуская девушку внутрь. Она обернулась. Внимательные серо-голубые глаза взглянули на меня из-за толстых линз очков в роговой оправе, холодно, сверху вниз. Слабая улыбка тронула плотно сжатые губы.

– Спасибо! – скорее догадался, чем услышал я её слова. Затем, громче, и с явно твёрдыми согласными, которые должны быть смягчёнными. – Далше, я сама.

– Пожалуйста! – ответил я, приветливо улыбнувшись. – Меня Влад зовут. А Вас… тебя, если не ошибаюсь, Илона. Ведь так?

Девушка на мгновение остановилась в дверях и снова внимательно посмотрела мне в лицо. Затем вошла в магазин. Я за ней. В просторном зале женщина с первоклассником в школьной форме были заняты с сотрудницей подбором ему очков. Девушка прошла к витрине и обернулась, наблюдая за мной.

– Мы с Вами… с тобой знакомы? – спросила она неуверенно, когда я подошёл ближе.

– Да…, на самом деле – нет! Но, Маша о тебе рассказывала так подробно и образно, как только она может.

Взгляд девушки потеплел при упоминании имени моей подруги.

– Очен приятно познакомится, Влад! – Тепло улыбнувшись, ответила она с акцентом уроженки Прибалтики. – Это так неожиданно. А Вы… ты, знакомый Мариши?

– Да, мы с ней дружим. Давно. Уже три месяца. Давай на «ты»? Я ведь, такой же школьник. Вот, послезавтра паспорт получаю, – зачем-то добавил я.

– Хорошо, – легко согласилась Илона. И для чего-то уточнила, тщательно выдерживая в темпе разговора ритм метронома и дополнительные смысловые паузы в предложениях. – Я тоже получат должна. Толко, мне за паспортом в Вилнюс нужно ехат, по прописке. В понеделник, самолётом.

– Ты сама полетишь?

– С мамой.

– А я на Украину во вторник еду, на экскурсию, – похвастался я.

– Везёт тебе. Я на экскурсиях с детства не была, – грустно отозвалась девушка, но тут же оживилась, продолжив разговор.

Вскоре, я почувствовал, как легко наша с ней беседа стала напоминать разговор старых знакомых.

– Маша говорила, что с тобой приятно общаться. Это правда.

– К сожалению, о тебе ничего кроме имени я не знаю. Мариша не рассказывала. Впрочем, не имеет значения. Разберусь. Могу, к примеру, отметить, что ты внимательный и интеллигентный парень. Умеешь не наговорить банальностей при знакомстве. Скорее всего, у тебя не так много знакомых девушек, и Маша – счастливое исключение, с которым… с которой получилос подружиться. Есть признаки работы над собой в последнее время. Имею в виду, рассудителност. Не сбиваешься на детские суждения, но мыслиш отделными фактами, а не образами. Оно и понятно. Ты же – малчик, юноша. Качаешь руки, возможно, начал заниматься каким-то спортом, но не футболом. Не так давно лечил повреждённый глаз. Очки носишь тоже недавно. Что, знакомая игра? Мы с Маришей пробовали угадыват о других людях. Скажи, у меня получилос? С тобой… о тебе, сейчас?

– Да. Более чем…, – осторожно ответил я, ошарашенный наблюдательностью и логикой новой знакомой. – Я даже подумал о мистике.

– Не беспокойся, просто наблюдение и анализ. Ты ведь тоже меня так вычислил. Разве нет?

Пришлось признаться, что так и было. Я внимательно посмотрел ей в глаза.

– Да, Маша говорила, насколько ты проницательная, Илона.

– Спасибо, Влад. Над текстами комплиментов стоит ещё поработать. Но мне всё равно приятно. Я же – девушка.

И она улыбнулась очаровательной улыбкой, снова преобразившей холодноватое выражение её лица. Пока я соображал, что ответить, она подошла к окошку и подала освободившейся женщине – консультанту квитанцию. Та через минуту принесла ей очки в пакете, исписанном данными из рецепта. Протёрла стекла салфеткой и предложила примерить. Илона осторожно сняла свои роговые очки и надела новые, обернулась, ища меня взглядом. Я подошел ближе, отметив элегантную строгость новой оправы, о чём не преминул сообщить шёпотом, наклонившись к уху девушки, согласно кивнувшей в ответ на мой комплимент. Пока она рассматривала проверочную таблицу и, поворачиваясь всем корпусом, смотрела в окно, чтобы убедиться, что линзы подобраны верно, копалась в сумочке в поисках кошелька, я рассматривал новую знакомую, отметив трогательную беззащитность её растерянного взгляда, когда она на минуту сняла очки. Захотелось с ней ещё поговорить, и я стал соображать, что предложить девушке, как ещё я смогу её заинтересовать, прежде чем она снова спрячется под своей маской холодной надменности. Не успел. Едва мы вышли из «Оптики», Илона прервала мои размышления:

– Каникулы уже началис. Мои дела на сегодня окончены. Если ест у тебя, Влад, свободное время, я не отказалас бы от кофе. Холодно на улице.

– Конечно! – С готовностью согласился я, мигом подсчитав бюджет и решив, что мне на поездку вполне хватит и двух фотоплёнок. – Предлагаю в «Шоколадницу» – напротив. Или, может «Плевен» в двух кварталах?

– «Шоколадница» лучше. Мне срочно нужно согрется.

Мы спустились в подземный переход и вышли на противоположный тротуар улицы Фридриха. Ёжась от пронизывающего ветра, проскочили мимо заполненных гигантскими треугольными пакетами молока, сливок и кефира в витринах гастронома «Маслопром», узкого трёхэтажного здания технической библиотеки и зашли в уже знакомое мне предприятие Общепита, где я уверенно повёл озябшую девушку сразу на второй этаж.

– А почему, на балкон? – спросила она, с видимым трудом поднимаясь по лестнице и одновременно стараясь оценить интерьер помещения.

– Во-первых, по закону физики, тёплый воздух поднимается вверх, под потолок. Во-вторых, на балконе есть уютные диваны. А внизу, только жёсткие столовские стулья. Следовательно, наверху у нас есть шанс согреться быстрее.

– Убедил. Доверюс твоему опыту.– Согласилась она, пока мы располагались на одном из мягких кожаных диванов. – Заказ тоже сам сделаешь? Мне – кофе чёрный без сахара.

Девушка сняла пальто, аккуратно положила его на спинку дивана и осторожно, словно держала на голове вазу с фруктами, присела на его край.

– Это корсет? – Спросил я, нивелируя интонацию вопроса ровно настолько, чтобы собеседница не подумала, что я бестактен или равнодушен.– Неудобно, наверное, тебе в нём?

– Да, – негромко ответила Илона, оставив мне возможность догадываться, на какой из вопросов прозвучал ответ.

– Мне Маша говорила, что у тебя была травма позвоночника. И сейчас такое лечение для тебя – необходимость, – поспешил разрядить я неловкую паузу.

– Ну вот, она и об этом успела рассказат. Впрочем, не важно. Это мои личные трудности, – с грустью констатировала она. – Давай лучше о другом поговорим. Я хотела спросит, ты не знаешь, как Маша добралась? Всё в порядке? Я так привыкла, что мы с ней часто общаемся, что уже беспокоюс, если не слышу от неё новостей несколко дней.

– Да, всё в порядке,… думаю…, хотя она и не звонила. Сам немного волнуюсь.

– Так позвони её родителям? Или ты с ними не знаком?

– Нет, почему? Знаком. – Ответил я, удивившись, как эта простая мысль не пришла мне в голову раньше. – Спасибо за идею, Илона! Я обязательно позвоню вечером. В любом случае у Анны Петровны будут новости о дочери.

– О, Влад. Можно попрошу тебя? Позвони мне, если что узнаешь о Маше. Я сейчас напишу мой телефон. Звони вечером. Пусть поздно. Я не сплю, читаю до часу ночи, двух. Тем более, сейчас каникулы.

Девушка извлекла из сумки небольшой блокнот, вырвала из него лист и написала карандашом несколько цифр. Прочитав, я сразу же их запомнил, как детское стихотворение, короткое и немного навязчивое.

– Интересный номер. Даже если ничего не смогу выяснить у родителей Маришки, всё равно позвоню, чтобы убедиться, что ты не шутишь, и это не телефон какой-нибудь спецслужбы.

Взгляд девушки на мгновение царапнул меня, но снова стал надменным, и даже промелькнувшая было, слабая усмешка не смягчила холодноватое выражение её лица.

– Спасибо! Я буду ждат.

В этот момент нам принесли кофе. Какое-то время за столиком воцарилась тишина. Она имела запах – терпковатый аромат свежемолотой «арабики», который я очень любил. Вспомнились наши вечера с Машенькой в уютном кабинете, освещённом мягким зеленоватым светом настольной лампы. Мы зачитывались старинными книжками или, затаив дыхание, слушали чудесные мелодии, льющиеся из полированного чрева такого же старинного, как и книжки, рояля «J.Becker». Вернее, это я затаивал дыхание, а она, казалось, играла моим настроением, исполняя композиции, то романтичные и немного грустные, то мажорные, ритмичные, заставляющие сердце биться чаще, а ноги притопывать в такт. Мне дико захотелось её услышать, увидеть, обнять…

– Влад! Владик! Ты чего? – услышал я, будто сквозь сон, полный тревоги голос с акцентом.

Глаза Илоны, увеличенные толстыми стёклами очков, испуганно смотрели на меня.

– Ничего, – ответил я, жалея, что приходится возвращаться в этот реальный мир с гигантскими расстояниями, отделяющими меня от близкого человека. – Кофе хороший.

– У тебя были такие глаза, как будто сейчас заплачешь. Это аллергия на кофе?

– Нет. – Задумчиво улыбнулся я, глядя куда-то за спину девушки. – Не бери в голову. Просто расслабился, пригрелся и… задумался.

– Думаешь о Маше? Скучаешь по ней, да? Или что-то ещё случилос?

– Да. – Коротко ответил я, заставив девушку в свою очередь гадать, на какой из её вопросов прозвучал ответ.

– Со мной тоже так бывает, когда уютно, тихо, тепло, в голову приходят воспоминания о похожих моментах прежней жизни. Что их провоцирует? Может запах, или какие-то физические ощущения, которые испытывает организм, вспомнив, что с ним уже так было когда-то давно.

Я снова удивился тому, как быстро моя собеседница выбралась из-под маски холодной надменности, согрев меня своим трогательным соучастием. Правда, быстро взяла себя в руки, вернув лицу выражение и взгляд снежной королевы. Я не стал затрагивать в разговоре тему перемен её настроения, опасаясь ненароком обидеть Илону.

– Расскажи о своей родине, – попросил я вместо этого. – Я никогда не был в Прибалтике, да и вообще за границей.

– Какая же Литва «заграница»? – искренне рассмеялась собеседница. – Такой же Советский Союз, как и Ростов. Толко, суеты у нас менше. На улицах тихо, особенно ранней осенъю, когда слышно шуршание падающих листъев. Красиво! В этом городе шумно, транспорт, их невозможно услышать. Красиво и шумно! На набережной – очен красиво и очен шумно, особенно когда по мосту проходит поезд.

– О, любишь гулять по набережной? А где ты живёшь? Ну, здесь, в каком районе Ростова?

– Селмаш9. А в Вилнюсе – Пашилайчяй. Это северо-западная окраина города. Толко там удалось купить дешёвую квартиру, когда мы продали свой дом в Клайпеде и переехали в столицу. Недалеко от нас в Каролинишкесе10 построили телевышку. Самое высокое сооружение в республике, 325 метров, представляешь! А посередине, ресторан вращается как в Останкинской телебашне в Москве.

– Ого, больше ста этажей! Это выше ростовской вышки на сто метров, – не смог сдержать я удивлённого возгласа.

– Она красивая, не такая ажурная квадратная мачта, как ростовская. Круглый бетонный шпиль напоминает Berliner Fernsehturm11, – пояснила Илона, бегло проговорив немецкое название. – Я на открытках столицы ГДР видела. Правда, нашу ещё не достроили, когда мы уехали. Уже по телевизору с мамой смотрели, как вертолётами поднимали и устанавливали верхний металлический шпиль над рестораном. Когда приеду, хочу подняться наверх, посмотреть оттуда на наш город.

– Ух, ты-ы! Я бы тоже хотел в высотный вертящийся ресторан попасть.

– У тебя всё впереди. Если по-настоящему хочешь, обязателно попадёшь. А то, приезжай в Вилнюс. Я с удоволствием покажу нашу столицу. Начну, пожалуй, с площади Гедеминаса в Старом городе. Рядом Кафедралный собор, построен на месте древнего языческого храма, в котором, представляешь, всегда горел жертвенный огонь. А около него, высокая белокаменная колоколня с кованой железной крышей, напоминающей шлем рыцаря. Очень красивый костёл Святой Анны. Старый, в готическом стиле с узкими высокими башнями, построен из 33-х видов красного кирпича. Иногда в нём устраивают концерты органной музыки. Говорят, настолко понравился Наполеону, что тот захотел разобрать и перевезти его в Париж. Но не успел. Русские его прогнали. У нас есть на высоком берегу реки башня Гедеминаса. Это част крепости, которая раньше окружала наш город. Говорят, что её ворота ни разу не открывались для прохода врагов и захватчиков. Такими храбрыми были её защитники. Я люблю…, любила редкие прогулки по старинным узким мощёным булыжником улочкам Старого города. Площадь городской ратуши…

Слушая рассказ девушки, я как будто впервые, увидел её воодушевлённое лицо. Казалось, передо мной другая Илона, увлечённая, полная энтузиазма заразить собеседника любовью к её родине. Не осталось и следа былой холодности и надменности, как если бы она сняла маску. Я слушал и представлял, что вижу описываемые места, слышу тишину, гулкие шаги редких туристов по булыжнику и запах реки, и шорох падающих жёлтых листьев, ковром усыпавших траву старого парка. Что-то необъяснимое, романтическое открылось мне в эту минуту, и я боялся неосторожно отвлечься и стереть это ощущение. Девушка замолчала, внимательно наблюдая за мной. Кажется, она прервала свой рассказ о Тракайском замке и его привидениях.

– Неинтересно, да? – озабоченно поинтересовалась она.

– Ты что, Илона? Очень интересно! – поспешил заверить я её. – Я очень люблю рассказы о местах, где ещё не бывал. Просто, ты так красочно, в подробностях описываешь свой город, что я представил себя, путешествующим по осеннему Вильнюсу пешком. Нереальное ощущение, как будто кино посмотрел.

– Из чего я могу сделать вывод, что ты много читаешь и обладаешь хорошим воображением, – отметила она, снова согрев меня улыбкой.

– А почему ты сказала «редкие прогулки»? – поинтересовался я. – Свой город я давно исходил вдоль и поперёк, но и сейчас с удовольствием гуляю по любимым местам.

– Да, и слушать умеешь внимательно, – добавила «девушка – Шерлок Холмс» штрих к твоей характеристике. – Всё дело в том, что на период моего знакомства со столицей пришлось интенсивное восстановителное лечение после операции. Для меня и сейчас проблема – долго ходить. А тогда, года два назад я вообще рада была уже тому, что мелкими шажками, держась за перила, могу выходить на улицу из надоевшей палаты болницы. И все мои впечатления, такие яркие и живые сформировались из трёх-четырёх прогулок с отцом и мамой в те редкие погожие дни, когда они приезжали за мной на выходные.

– Я удивляюсь тебе, Илон! – восхищённо и абсолютно искренне проговорил я, обретя, наконец, дар речи, когда осмыслил и до явственной боли в мышцах представил, что могла чувствовать она тогда. – Ты, должно быть, очень сильная! Я думал, что это качество не характерно девушкам, пока не узнал поближе одну. Я не спал всю ночь после первой встречи с Машей, представлял, что она должна была ощущать и сколько силы воли иметь, чтобы научиться снова ходить и жить после того, что с ней случилось.

– Да, я знаю это чувство. Со мной так же было, когда я познакомилась с ней или с другими девушками из группы плавания. Вот Маша – есть настоящий герой. А что я? Руки, ноги при мне. Ну, проблемы со спиной, но не парализована же, не в коляске передвигаюс.

Тут она беспокойно оглянулась и суеверно постучала кулачком по деревянной столешнице. Потом, сняв очки, вытерла ладошками глаза, неуловимым жестом убрав свои длинные золотистые волосы с лица. Взглянув на меня тем же трогательно беспомощным взглядом, как тогда, в «Оптике», спросила:

– Влад, хотела спросить, вот ты, здоровый молодой парень, дружишь с Машей. Она – инвалид. Не жалеешь?

Я ответил не сразу. Вопрос был поставлен слишком прямо и требовал очень осторожной формулировки ответа чтобы, во-первых, ненароком не обидеть собеседницу, во-вторых, удержаться от хвастливых и самонадеянных напыщенных фраз и, в-третьих, не задеть наших с Машей отношений легкомысленными словами. Вспомнил взгляд пронзительно-зелёных глаз, проникающий в самую глубину моей души, словно предостерегая от ошибки.

– Если бы это был кто-то другой, может и пожалел бы. – Сказал я серьёзно. – Но, Машка – отличная девчонка, умная, красивая, добрая, внимательная. Она меня уважает, доверяет мне. Я готов на руках её носить, лишь бы она была счастлива. Но она и сама отлично справляется с любыми трудностями и очень не любит, когда её жалеют и стараются оказать помощь, намекая на инвалидность.

– Но ведь она отличается от других здоровых девушек даже внешне.

– Конечно, мы с ней и подружились потому, что она не стремилась быть на кого-то похожей. Она у меня уникальная. И её особенность, если ты об этом, только подчёркивает душевные качества: силу, выдержку, волю. И это тоже меня к ней влечёт.

– Мне сложно понять. Наверное, потому, что я выросла дома одна и общалась в болнице с такими же, как я детьми, у которых болезнь отнимает возможность нормално двигаться и дружить с другими, обычными малчиками и девочками. Я понимаю, что чувствуют инвалиды. Не толко физически. Помню, мне, как и им очен страшно было выходить на улицу и терпеть взгляды посторонних здоровых людей. Иногда я видела в них сочувствие, а чаще это было мимолётное равнодушие. Люди, как будто обжигаясь, отворачивались, не желая видеть меня в уродливом корсете среди них. Словно боялись, что я заражу их своей инвалидностью. Особенно сверстники, силные, спортивные, уверенные в себе, к которым «клеятся» и обычные, и даже очень красивые девушки. Забавно и грустно было, когда в школе, здесь в Ростове, многие опасались прикоснуться ко мне, упорно смотрели мимо, разговаривая со мной.

– И что, сейчас тоже так? – смог, наконец, вклиниться я в неторопливую речь собеседницы.

– По-разному. Болшинство привыкли. Кто-то до сих пор считает, что я – иностранка, – трогательно улыбнулась она. – Но есть и исключения. Они, кажется, не имеют «тормозов», стараяс показат своё превосходство, доказать, что они самые крутые и лучшие в классе.

– Да, легче показать, какой ты сильный и бравый на фоне слабых или больных. – Продолжил я мысль Илоны. – Но, это же подло?

– Верно. Такое слово тоже ест в моём лексиконе. Но я научилас доволно эффективно защищатся.

Немой вопрос на моём лице видимо позабавил девушку. Она откинула с лица волосы и в упор посмотрела на меня высокомерно и с таким холодом во взгляде, что я отвёл глаза, содрогнувшись.

– Скажи, Влад, тебе комфортно было заговорит со мной, когда мы встретилис? Если бы ты не знал меня заочно?

– Честно, не очень, – согласился я, поёжившись, хотя в кафе было так же тепло и уютно.

И тут меня осенило.

– Я понял. Твоя поза, положение головы, лицо, взгляд – это и есть защита, напускной холод, сквозь который не каждый решится пробиться, чтобы приблизиться к тебе?

– Верно! – Рассмеялась девушка. – И это работает здесь, в этом городе лучше, чем на моей родине. Там все так ходят. Что тут скажеш – националная особенност.

– Поразительно! – восхитился я её находчивости.

– Когда я это поняла, почувствовала себя увереннее среди людей. А самое главное – стала быстрее выздоравливать. Но я себя всё равно чувствую чужой, «алией» из другого параллельного мира. Мой мир здесь же, рядом. В нём немало таких же, как я людей с ограничениями возможностей, моих друзей и знакомых. Мы как бы под защитой своей брони живём. И крайне редко я пускаю в него кого-то из мира здоровых. Только тех, кому могу доверять.

Мне вдруг стало неуютно. Странное чувство чего-то непонятного, незнакомого, к чему я случайно прикоснулся, хоть и не должен был этого делать ни в коем случае, так как по понятиям девушки был чужаком. И это мне совсем не понравилось. Представительница «другого мира» мне вдруг показалась охлаждённой стальной статуэткой в масштабе 1:1. Справившись с ознобом, я без особой надежды спросил у девушки:

– И как ты поступишь в своём мире со мной, например?

– Поскольку ты – друг Маши, а она из моего мира, я верю тебе и поэтому, разговариваю с тобой, как с другом. Но защититься я смогу, если для этого возникнет необходимост.

Какая-то внутренняя сила исходила от неё. Как мощное электрическое поле, она трезвила и держала в напряжении, удерживая от возвращения в прежнее комфортное состояние, в котором я еще несколько минут назад пребывал.

– Послушай, Илона, – предпринял я ещё одну попытку вернуть нашу беседу в «мирное русло». – Мне кажется, что я понял тебя, твоё настроение и твою позицию. Я уважаю тебя такой, какая ты есть сейчас. Но можно спросить: Как долго ты собираешься продолжать жить в параллельном мире, лелеять в себе обиду, вызванную твоими физическими особенностями? Ведь, в том числе и из-за неё ты прячешься за бронёй отчуждённости и думаешь, что с твоей стороны стены собрались все люди, которые чаще других нуждаются в помощи. Ты выздоравливаешь и скоро почувствуешь себя полной сил девушкой, способной делать то же, что и все остальные. И тогда ты захочешь стать такой, как те, что за стеной. Чтобы подружиться с представителями «параллельной цивилизации», тебе придётся тоже принять их такими, какие они есть, привыкнуть к их психологии, стилю общения. Не помешает ли твоё ледяное стекло-броня этим контактам с ними?

– Оно растает, – просто сказала девушка, сняла очки и посмотрела на меня беспомощным взглядом своих больших серо-голубых глаз.

Её лицо озарила тёплая улыбка, а мне стало снова уютно и легко, как в детстве, когда я чувствовал, что опасность миновала. Я замолчал, надолго задумавшись, а она видимо решила, что мне надоело с ней разговаривать.

Девушка встала из-за стола и начала осторожно надевать пальто. Я запоздало подскочил, чтобы помочь ей одеться. Затем, рассчитавшись с незаметно материализовавшейся рядом официанткой, крепко взял Илону под локоть, помогая спуститься с лестницы. На первом этаже она обернулась, благодарно кивнула и первой вышла на улицу. Я поспешил за ней, еле успев придержать с силой закрывающуюся дверь. Мне показалось, что температура воздуха вне помещения подскочила градусов на десять, пока мы сидели в «Шоколаднице». Некоторое время мы шли по улице, не замечая людей вокруг, пока девушка неожиданно не остановилась.

– Спасибо тебе, Влад! Я согрелась и телом, и душевно, – сказала она. – Рада, что тебя встретила. Ты, настоящий, умный, внимательный собеседник. Не теряйся, пожалуйста, и позвони вечером, хорошо?

– Хорошо, – растерянно пробормотал я, всё ещё не опомнившись от внезапного завершения нашего кофе-брейка. – Тебе пора, да?

– Да, домой нужно.

– Ну, ладно, пока. Мне тоже приятно было с тобой посидеть. Жаль, что уходишь.

Связные предложения почему-то не получались. Я с грустью взглянул в лицо девушки, ещё недавно мне совсем незнакомой. Она ободряюще улыбнулась и, развернувшись, быстро пошла к остановке троллейбуса. Я стоял некоторое время в «броуновском движении» молекул-пешеходов, пока откуда-то из-за спины не услышал голос, показавшийся мучительно знакомым.

– Влад, здравствуй! – Как ни в чём не бывало, поприветствовала меня одна из молекул радостным голосом Оксаны Чаренцевой. – Это твоя подруга? Ничего, эффектная блондинка, стильно одета. Хороший выбор. Ушла. Жаль, не познакомились. Но я рада встрече с тобой. Значит, на экскурсию вместе едем? Знаешь, удивилась, когда твою фамилию в списках увидела!

Одетая в облегающие синие джинсы, короткую ярко красную куртку с отороченным мехом капюшоном, коричневый мягкий вязаный шарф, новомодные яркие финские сапожки – «дутыши», одноклассница выглядела сногсшибательно. Она завладела моим вниманием, прекрасно это понимала и всячески усиливала такое влияние своей внешности неуловимыми движениями головы, взглядами, жестами рук, позой. Меня охватило странное чувство какой-то неизбежности дальнейшего развития событий, на которое я не мог повлиять. А внутри начало расти непонятное напряжение. С тоской я вспомнил, что совсем недавно, там на втором этаже «Шоколадницы» в комфорте и тепле спокойно беседовал с симпатичной мне девушкой. А ещё подумал, что сейчас позвоню вот с этого телефона-автомата маме и сообщу, что не хочу никуда ехать, а про Украину лучше почитаю в Энциклопедии. Всё ещё лелея эту ускользающую из сознания спасительную мысль, я повернулся к однокласснице и ответил, стараясь хоть как-то скрыть в словесном потоке рвущийся наружу сарказм:

– Здорово, Оксана! Думал, только на вокзале с тобой встречусь. А ты, тут как тут. Как представил, что все пять дней будем с тобой по неведомым краям разъезжать, решил запасы лекарств пополнить.

– Ты что, заболел? – встревожилась девушка.

– Пока нет, – ответил я, пояснив на полном серьёзе, – снотворное нужно, таблетки от укачивания, пилюли от желудка, капли от аллергии на людей, на всякий случай. Около ЦУМа аптека ещё работает. Пошли?

И я, бесцеремонно схватив за руку, потащил её в противоположную сторону, подальше от остановки троллейбуса, на которую Илона должна была, как я рассчитал, уже выйти из подземного перехода. А если обернётся и увидит меня с «очередной» подругой? Бог знает что подумает, а при случае, ещё и передаст Маше.

– Смешно, – холодно процедила одноклассница, поняв, наконец, что её разыгрывают. – Ладно, слушай. Я выяснила маршрут нашей поездки. Из Ростова мы едем в Днепропетровск автобусом, целый день, представляешь? Поздно вечером поездом – в Винницу. Спим в поезде. Утром приезжаем, и сразу – экскурсия.

– Не думал, что по деревням тоже экскурсии организуют, – съёрничал я.

– Будешь удивлён. Винница – вполне себе большой город. Экскурсия на целый день по монастырям, крепости, старому центру. Посетим мавзолей, где похоронен доктор Пирогов. Впрочем, поехали дальше, – с энтузиазмом продолжила она. – На следующее утро – экскурсия в ставку Гитлера, вернее то, что от неё осталось, а потом тем же автобусом поедем в Житомир.

– А это где? – почти успокоившись, не удержался я. – Ещё один «вполне себе» город?

– Ну, что-то типа того. Там даже аэропорт есть.

– Мы что, дальше самолётом полетим? – спросил, в тайне надеясь на положительный ответ.

– Не думаю. В программе – поездка на поезде в столицу Украины, город-герой Киев. Приезжаем вечером. Ужин. Снова ночь в гостинице, а с утра экскурсии по городу, в Киево-Печёрскую лавру, музеи, прогулки по Крещатику, набережной Днепра, представляешь? До полуночи. В половине первого поезд в Харьков. Спим, пока едем, а с утра экскурсия по городу и свободное время. Вечером – домой.

– Круто! – невольно восхитился я такой насыщенной программой.

Во мне начал разгораться огонёк любопытства, нетерпения в предвкушении новых впечатлений. Но я не знал, как себя вести. Стоит ли продолжать сердиться на одноклассницу только за то, что она искренне хочет со мной общаться? Ведь, я честно рассказал об Оксане Маше и выполнил её просьбу, показав девушку на портрете. Никаких обещаний с ней не общаться перед отъездом Морозова не требовала. Конечно, перспектива провести предстоящие дни с Оксаной практически вдвоём представляла некоторую угрозу моей верности любимой девушке. Обязательно произойдёт серия «случайностей», в результате которых мы будем всегда оказываться на соседних местах в автобусе, в одном купе поезда, и – не дай бог до этого дойдёт – в одном номере гостиницы. В том, что так и будет, я не сомневался, даже если все тридцать «соучастников» поездки будут с нами всё время рядом. Но, я подумал, что смогу вовремя остановить слишком интенсивные проявления симпатии Оксаны к моей персоне, как это уже случалось совсем недавно. Не хотелось её снова обижать. Хотелось мирно путешествовать, отдыхать от школы и правил, и не думать ни о чём, кроме новых впечатлений от посещаемых мест и городов.

– Прости, Оксан! – пробормотал я тихо. – Моя шутка про лекарства была глупостью.

– А! Не бери в голову. Проехали, – небрежно бросила девушка, даже не взглянув на меня.

Лишь подобие победной улыбки промелькнуло, как мне показалось, на её выразительном симпатичном лице. Мы шли быстрым шагом, причём она не отставала от меня, продолжая рассказывать. Заскочив в ЦУМ12 через узкую боковую дверь, я почувствовал, что вспотел. Оксана крепко держала меня за руку, словно боясь потеряться в толпах покупателей, осаждавших пропитанные тяжелым ароматом из смеси запахов одеколонов, духов, лосьонов прилавки с парфюмерией. Мы пробрались в центральный зал универмага, заставленный черно-белыми телевизорами на ножках, не менее громоздкими проигрывателями грампластинок, среди которых случайными айсбергами возвышались холодильники. Протиснувшись между штабелями громадных коробок с некогда дефицитными и дико дорогими цветными телевизорами «Электрон», мы выбрались к небольшой витрине у южного выхода с батарейками, фонариками, кассетами, портативными магнитофонами «Весна» и «Спутник», и автомагнитолами «Урал». Оксана заняла очередь в кассу, а я стал рассматривать большую рекламную фотографию, на которой женщина в белом теннисном костюме стоит у вишнёвой ВАЗовской «девятки» на фоне гор и держит на вытянутой руке живого сокола. Картинка притягивала взгляд. Но необычность её я понял не сразу. То, на что фотограф стремился обратить внимание зрителя – автомашина новой модели – выглядела диким, инородным пятном, закрывающим часть пейзажа нетронутой природы.

– Удивительно безвкусная реклама, – услышал я голос Оксаны.

Она стояла за моей спиной, рассматривая то же, что и я. В руке картонная коробка с дюжиной тонких батареек.

– Это на всю поездку. Для плеера, – словно оправдываясь, пояснила она.

– Отлично! – одобрил я, подумав, что вряд ли она успеет разрядить из этого запаса даже треть, ибо невозможно одновременно разговаривать и слушать музыку. – Давай зайдём в фотоотдел, я плёнки куплю.

– Хорошо, пошли. Я сама фотографировать не люблю, но с удовольствием посмотрю твои снимки, когда вернёмся.

Фасад здания ЦУМа вдоль Проспекта как бы пропускал сквозь себя улицу Шаумяна. Ещё совсем недавно через арку здания проезжали машины. Но городские власти отремонтировали тротуар, положив вместо асфальта тротуарную плитку, и загородили выезд металлическим ограждением с узким проходом для пешеходов. Мы вышли на Проспект, чтобы перейти в южный зал универмага. Оксана по инерции поднялась по лестнице и обернулась лишь на верхней ступеньке в поисках меня или кого-то, кто открыл бы ей тугую стеклянную дверь. Я же невольно остановился на тротуаре. У стены в инвалидном кресле сидел молодой парень без ног. Рукава его камуфляжной куртки с гвардейским значком и скромной орденской планкой, были закатаны по локоть, обнажая внушительные мускулы и страшную, похожую на клешню раздвоенную культю левой руки, обтянутую красноватой кожей. Глаза прикрывали непроницаемо тёмные очки. Его губы тронула улыбка, когда, повернув голову, он увидел Оксану, растерянно стоявшую посреди толпы, стремящейся попасть в универмаг. Правой рукой с татуировкой эмблемы ВДВ парень поправил голубой берет, залихватски прикрывавший правое ухо и часть лица со следами ожогов. Девушка смотрела на него во все глаза. Инвалид снова посмотрел на меня.

– Иди к ней! – вдруг произнёс он. – А то, девушку уведу у тебя.

Голос его звучал глухо, как бы с присвистом из горла. Я смутился, не зная, что ответить. Почувствовал, что не могу пошевелиться, а внутри разливается мерзкий страх. В памяти всплыли обрывки разговоров о покалеченных солдатах, вернувшихся с войны в Афганистане и воспоминания из детства о встреченном у Центрального рынка инвалиде без ног, что передвигался на деревянной тележке, отталкиваясь от асфальта деревяшками, зажатыми в заскорузлых кулаках. Тот тоже был одет в выбеленную солнцем гимнастёрку времён Великой Отечественной войны, на которой при каждом движении позвякивали две потемневшие от времени медали.

– Вы… десантник? – наконец произнёс я дрогнувшим голосом.

– Не дрожи ты так, парень! – подбодрил он меня. – Сейчас уже не страшно. Война далеко. Да, десантник.

– Из Афгана? – еле изрёк я ещё один вопрос, стараясь неотрывно смотреть ему в стёкла очков, чтобы не видеть израненное тело.

– Угадал. А ты в школе учишься?

– Да, в восьмом классе, – ответил я, чувствуя, как проходит шок от первого впечатления.

– Я тоже учился… в восьмом. А, потом в военное училище поступил…. А как её зовут? – кивнул он в сторону спускающейся к нам Чаренцевой.

– Оксана, – снова односложно ответил я.

– Серьёзно? – как будто удивился он. – А тебя?

– Влад.

– А я, Толик, – громче, чем нужно представился парень, в расчёте на то, что услышит и спустившаяся с лестницы одноклассница.

Девушка действительно услышала, подошла вплотную, взяв меня за руку, и с опаской поглядывала то на меня, то на десантника.

– Здравствуйте! – Наконец вымолвила она, пристально рассматривая парня, и я почувствовал, как крепко сжала мне локоть, должно быть, увидев его руку.

Толик, тем временем, ловко всем телом развернулся в кресле, выудил из сумки, висящей за спинкой, гвоздику на длинной ножке и со всей возможной галантностью вручил растерявшейся Чаренцевой.

– Это тебе, Оксана! – улыбнулся он ей.

Улыбка получилась странной, кривой, потому что обожжённая часть лица при этом оставалась неподвижной.

Она неуверенно взяла цветок, автоматически поднесла его к носу и застенчиво улыбнулась.

– Спасибо! – Еле слышно поблагодарила всегда такая смелая, одноклассница, краснея от смущения.

– И вам спасибо, ребята!

– За что? – удивлённо спросили мы почти хором.

Десантник вместо ответа долго вглядывался в наши лица.

– Оксан, слушай, если вы с другом сейчас же не обниметесь, я уведу тебя у него, а потом женюсь, – подзадорил он её сипловатым голосом.

Фраза мне не понравилась своей фамильярностью, но я не мог сделать замечание старшему человеку, да ещё инвалиду. Стоял, как истукан, не зная, как реагировать. Девушка же, ни с того ни с сего, повернулась и, глядя мне в глаза, обхватила руками за шею и притянула к себе так, что наши лица соприкоснулись. Я автоматически шевельнул головой, поцеловав её в щёку, чтобы избежать поцелуя в губы. Манёвр удался, тем не менее, мозг пронзила досада на своё безволие, а тело охватило какое-то оцепенение, которое никак не удавалось с себя стряхнуть.

– Вот теперь молодцы, молодёжь! – обрадовался десантник. – Не зря воевал. Значит, жизнь продолжается. Мирного вам неба, ребята!

– Спасибо! – автоматически пробормотали мы снова хором.

– И Вам мира. Выздоравливайте! – Добавила Оксана и, словно спохватившись, суетливо вытащила из сумочки кошелёк и спросила. – Может нужно помочь? На продукты…

На мгновение лицо парня застыло, как маска. Но он быстро взял себя в руки.

– Оксана, ты явно смелее своего кавалера, – сказал он, серьёзным тоном. – Спасибо! Но у меня всё в порядке.

– Но ведь, Вы не можете работать, а пенсия…, – попробовала настоять одноклассница.

– Ошибаешься, – перебил её Анатолий, – я зарабатываю деньги, …на заводе.

– …?

– Да, на конвейере собираю электромоторы. Вот этими руками управляю станком-автоматом.

Тут он поднял культю и продемонстрировал, что может шевелить раздельно обтянутыми кожей лучевой и локтевой костями, как будто двумя пальцами. Комок подступил к горлу, когда я попробовал представить себе, как можно двигать лучевой или локтевой костью руки, даже если они обросли кожей, а Оксана вдруг наклонилась и, осторожно обхватив пальцами культю, легонько пожала её, улыбнувшись инвалиду. Изуродованное лицо Толика застыло, ещё больше напомнив гримасу, но почти сразу снова ожило.

– Не стоит! – сказал он тихо и опустил голову.

– Мне сейчас показалось, что я Вас давно знаю. Спасибо, Анатолий, – ответила девушка, – за Ваш подвиг на войне и за мир для всех нас!

Парень с минуту неподвижно сидел в своём кресле. Когда он снова посмотрел на нас, лицо его было спокойным, и улыбка играла на губах.

– Пора вам, ребята, – сказал он и добавил: – Смотри, парень, если будешь таким робким, уведу у тебя Оксанку и женюсь. Как пить дать, женюсь.

Поднимаясь по лестнице, девушка всё время оглядывалась. Перед дверью универмага мы ещё раз посмотрели вниз. Десантник поднял правую руку к берету и резко отвёл вперёд и вверх, салютуя нам. Некоторое время мы с одноклассницей молча пробирались к прилавку с фототоварами. Пока я покупал фотоплёнки и фотокассеты, чтобы дома подготовить всё для быстрой перезарядки фотоаппарата, девушка бродила между рядами пианино, рассеянно нажимая на клавиши и извлекая из инструментов грустные протяжные ноты. Продавщица, направившаяся было к ней, чтобы одёрнуть расшалившуюся школьницу, увидела что-то в её глазах, сменила траекторию, ретировавшись за прилавок. Разговаривать не хотелось. Мы поднялись на второй этаж на антикварном лифте с коваными раздвижными решетками вместо внутренних дверей, прошли через отделы с одеждой и спустились по широкой каменной лестнице, оказавшись снова в северном крыле универмага. Вышли из магазина и молча, побрели обратно по улице Фридриха, а я гадал, как долго Оксана сможет идти рядом, не произнося ни слова. Как ни странно, первым тишину прервал я сам:

– Оксан. Хочешь, провожу тебя домой? – задал вопрос только чтобы не молчать.

Девушка с досадой и недоумением посмотрела на меня, должно быть, гадая, какую ещё шутку я придумал. Ответила ещё через квартал.

– А, ведь он совсем молодой. И тут с ним такое…! Что…? А, да. Спасибо! Ты и так меня провожаешь.

– Прости, меня интуиция подводит. Не помню, где ты живёшь… – попробовал пошутить я.

– Пушкинская – Университетский, – бросила, словно адрес таксисту, одноклассница, снова замыкаясь.

– Почему-то, так и подумал…, – рассеянно пробормотал я. И добавил: – Но, мне кажется, этот парень в чём-то счастливый человек. Он стал героем на настоящей войне, возможно, кого-то спасал от смерти. Ему есть чем гордиться, что вспомнить в жизни.

– Он… мужественный. Улыбается, а ему больно! Всё время больно, представляешь? Больно и одиноко…! Я почувствовала, когда прикоснулась к его… руке.

Девушка остановила меня, упёршись двумя руками в плечи, и посмотрела в глаза. Холодок пробежал по спине, когда я увидел слёзы на глазах у всегда весёлой и слегка циничной Оксаны.

– Он терпел, но не отдёрнул руку потому, что нуждался в этом прикосновении. Все шарахаются от него, как от чудовища. А он ведь, такой же, как мы! Ты представляешь, как это – чувствовать себя изгоем среди своих, за которых он отдал здоровье и готов был отдать жизнь? – продолжала она, уже не стесняясь своих слёз. – Он уже никогда, слышишь – НИКОГДА не станет таким, как люди вокруг! Его никогда по-настоящему не полюбит девушка. Потому что, зачем ей такой муж, который не может не только её обнять, повести на дискотеку, работать, но даже сам за собой убрать. Разве что, из сострадания какая-нибудь бабушка станет за ним ухаживать, вспомнив свою военную юность, когда в госпиталях для инвалидов без рук, ног, глаз, которым не судьба уже никогда выйти оттуда, лечила их, мыла, кормила, читала им книжки вслух. А поцеловала тебя я только, чтобы ему сделать хоть что-то приятное. Не подумай, не клеюсь я к тебе. Стоял, как истукан. Хоть что-то бы сказал, чтобы как-то поддержать парня. И вообще, пошёл ты со своим… «провожу»!

Она резко развернулась и пошла прочь, резко вытирая лицо рукавом куртки. Я стоял, не пытаясь даже пошевелиться. Казалось, что вокруг образовался вакуум. Все мышцы свело от напряжения. Стоял, смотрел ей в след, автоматически отмечая, что, даже расстроившись, девушка не утратила своей грациозной как у гимнастки осанки и элегантности. Когда яркая курточка уже перестала мелькать между спинами спешащих по делам горожан, я снова начал слышать звуки и понимать, что мешаю другим людям идти. А также, что веду себя не по-мужски. Я побежал вперёд в надежде догнать одноклассницу. Свернув на проспект Соколова, я словно на зачёте по физкультуре преодолел триста метров до следующей улицы и вдруг увидел её, поднимающуюся по лестнице к входу расположенного в высоком цоколе кирпичного четырёхэтажного жилого дома «Протезно-ортопедического комбината». Перед дверью она остановилась, неуверенно оглянувшись. Увидев меня, махнула рукой, приглашая подойти. Красивое лицо светилось решимостью, а румянец от недавних слёз только подчёркивал самобытность девушки.

– Помоги открыть дверь, – попросила она, как ни в чём не бывало, когда я взлетел по лестнице, оказавшись рядом менее чем через секунду. – Идиоты! Хоть бы подумали, как инвалидам сюда заходить!

Действительно, местами осыпавшаяся кирпичная лестница с проржавевшими перилами оставляла немногим людям с ограниченными возможностями передвижения шанс попасть в учреждение, чтобы получить жизненно важное для них оборудование или протезы. Высокая двустворчатая деревянная дверь, покрытая старой, местами отшелушившейся краской, со скрипом распахнулась, выпуская пожилого гражданина на костылях. Мы с ним с трудом разминулись на узкой площадке, и я придержал перед девушкой готовую захлопнуться створку, снабжённую изнутри мощной пружиной. Зайдя в помещение, мало чем отличающееся от регистратуры обычной больницы, мы с Оксаной почувствовали острый запах медикаментов, кожи и хлорки. Женщина в синем халате возила шваброй по протёртому до дыр линолеуму на полу, едва не задевая тряпкой ноги стоящих и сидящих тут же на медицинских кушетках посетителей. Одноклассница остановилась, внимательно изучая висевшее на стене расписание работы кабинетов врачей-травматологов, хирургов и ортопедов. Я в некотором недоумении тоже стал рассматривать информацию на многочисленных досках и стендах, окружающих одинокое окошко регистратуры, перед которым стояли несколько человек. На всякий случай, тоже стал в очередь за женщиной в длинном плаще и вязаной шапочке. Из её сумочки торчала тетрадь внушительной толщины с пачкой рентгеновских снимков и кучей подклеенных закладок и пожелтевших листочков. Оксана подошла ко мне, когда женщина растерянно забирала свою тетрадку из узкого окошка, одновременно что-то объясняя санитарке про своего мужа, который сидит на улице в инвалидном кресле и не может подняться, чтобы сдать документы лично. Задав несколько вопросов в освободившееся окно, девушка потащила меня за собой в один из кабинетов и, проигнорировав недовольные возгласы сидящих в очереди, буквально влетела внутрь. Сидевшая за столом женщина в медицинском халате даже привстала со стула.

– Людмила Юрьевна, нам нужны протезы руки и ног для молодого человека, – без предисловий начала девушка.

Женщина недоумённо оглядела меня. На лице её застыл немой вопрос, а Оксана продолжила:

– Нет, моему родственнику. Он из Афганистана вернулся, ранен был, потерял кисть руки и ноги ниже колен. Он герой, орден имеет. Ему нужно работать.

– Конечно, девушка, не волнуйтесь вы так. Я сейчас же дам указание в регистратуру принять ваши документы. Мы поставим вас в льготную очередь для героев и участников боевых действий. Ваш родственник бесплатно получит протезирование конечностей после осмотра и консультации специалистов. На нашем заводе делают высококачественные прочные протезы, позволяющие людям передвигаться и восстановить косметический вид рук. Есть варианты подбора цвета под кожу, но за отдельную плату.

– Что для этого нужно? – с подозрением в голосе спросила девушка, проигнорировав рекламу.

– Справка о ранении из воинской части, история болезни с заключениями врачей госпиталя о результатах лечения, результаты анализов на гепатит, заключение ВТЭК о группе инвалидности…

Людмила Юрьевна с доброжелательной улыбкой продолжила перечислять длинный список документов до тех пор, пока одноклассница не сказала:

– Стоп! Хорошо, мы соберем документы. Дальше, что? Сколько времени займёт протезирование?

– О, конечно это зависит от высоты ампутаций, качества проведенных операций, степени заживления, отсутствия контрактур…. В общем, если сможем включить вашего родственника в очередь на обследование на февраль следующего года, то, думаю, на Парад Победы он сможет пойти на своих ногах… ну, имею ввиду на протезах.

– Но это же очень долго! Как ему жить всё это время? – возмущённо спросила Чаренцева.

– Ну, что вы, милочка. Это совсем недолго. Просто очередь на бесплатное протезирование очень сильно выросла за последнее время. Сами понимаете, сколько ребят возвращается оттуда (она пальцем показала куда-то на потолок за спиной), и скольким из них нужны протезы. А сколько несчастных случаев на производстве? Вы себе даже не представляете.

– Хорошо, а есть у вас платные услуги?

– Не поняла вас, извините…?

– Ну, за деньги, сможете изготовить протезы?

Улыбка и взгляд женщины, наконец, стали осмысленными, и она с сомнением в голосе продолжила:

– Конечно, наше производство загружено под завязку заказами ветеранов, и наше Правительство гарантирует всем инвалидам и участникам войн бесплатную помощь такого рода…

– Людмила Юрьевна, сколько это будет стоить? – резко оборвав словоизлияния заведующей, спросила Оксана.

Женщина обиженно глянула на неё, потом на меня.

– Ну, хорошо. Ознакомьтесь с нашим каталогом. Там указаны цены на разные модели протезов.

И она передала нам тонкую брошюру.

Мы пролистали все восемь страничек тетрадки, ознакомившись с почти чёрными копиями фотографий образцов продукции ПОК13. На последних двух листах рядом с нарисованными художником-примитивистом либо дебилом эскизами людей, лишённых частично или полностью конечностей, имелись таблицы. В них около обозначения длины протеза стояли цены. Многие из них значительно превышали месячную зарплату моих родителей.

– Не слабо! – невольно впечатлился я.

– Поймите, это ручное производство по индивидуальным заказам. И для человека, которому эти изделия жизненно необходимы, поверьте, цены имеют второстепенное значение.

– Понятно. Хорошо, когда мы можем привести парня?

– Ну, оплатите консультацию и приводите, хоть завтра. – Без промедления ответила женщина.

– А сколько займёт изготовление протезов?

– После оплаты – дней десять.

– Спасибо, мы зайдём на неделе. До свидания! – резко завершила разговор Оксана, встала и потащила меня прочь из кабинета.

Выйдя на улицу, мы с минуту стояли, вдыхая свежий, лишённый хлорки воздух города.

– Оксан, ты что задумала? – нетерпеливо спросил я.

– Хочу помочь одному человеку, – таинственно улыбнувшись, ответила одноклассница.

– Толику?

– Ага.

– Но ведь это дорого! И как ты его уговоришь?

Вместо ответа, девушка почти бегом потащила меня в сторону улицы Фридриха. Мы дошли быстрым шагом до остановки и заскочили в троллейбус, идущий на вокзал.

– Он должен быть ещё там, – проговорила запыхавшаяся и румяная от быстрой ходьбы Оксана, сверкая глазами. – Я попробую с ним поговорить, а ты молчи, не вмешивайся.

Я пожал плечами. Выйдя из троллейбуса на остановке у Дома Книги, мы забежали в подземный переход и выскочили у недавно посещённого северного крыла ЦУМа. Пробежав вдоль фасада до улицы Шаумяна, остановились перед лестницей, где меньше часа назад беседовали с десантником. Оксана разочаровано оглядывалась по сторонам в надежде увидеть удаляющуюся инвалидную коляску. Она даже затянула меня в переулок, всегда отличавшийся своим запустением и зловонными трущобами, но скоро вернулась. Я прошёл быстрым шагом ещё квартал в сторону Центрального рынка, но также не обнаружил Толика. Не очень трезвый гражданин стоял, подпирая стену дома на углу Проспекта и улицы Социалистической, видимо не доверяя своему чувству равновесия.

– Дядя, – обратился я к нему, – не знаешь, тут инвалид на коляске, без ног, с изувеченными руками. Ну, в форме десантника…. Видел?

– …Ну…? – сфокусировав на мне взгляд, при этом, опасно покачнувшись, ответил тот.

– Куда он поехал?

– Т-туда… – неопределённо обведя город рукой с севера на запад, ответил мужик.

– Он здесь часто бывает?

– Е… жжед… днев-но, – с трудом выговорил он непростое слово.

– Зачем он приезжает?

– Баб… бб… – начал он, но увидев удивление в моих глазах, быстро закончил, – бабки стр-р-релять.

– Где он живёт, знаешь?

– Да… То есть, нн..нет. А, ты чегой-то спрашиваешь всё, аки следователь какой? Ничего т… тебе больш..ше ни… и… ии скажу. Ну, вот ни словечка больше… Ни буковки…, и д… дажжж..жж…

Я не стал дослушивать окончание тирады пьяного и поспешил к Оксане поделиться полученной информацией. Она с недоверием выслушала её и с ещё большей озабоченностью в голосе заключила:

– Так! Он попал в беду. Я как почувствовала, когда он про завод сказал. Враньё – это. Не может инвалид с такими увечьями на заводе работать. Гордый, не хотел, чтобы мы, по сути – подростки ещё, прониклись его проблемами. Слушай, Влад. Предлагаю завтра у универмага немного подежурить в это же время. Может, встретим его снова?

– Ну, хорошо, встретим, а дальше. Оксан, подумай, чем ты или я можем ему помочь? Твоего «трояка» хватит ему только на водку. А оплатить ему протезы мы не можем. Сами ещё на шее у родителей сидим. Ты видела цены?

– Видела. Это можно решить. Я свой «видик14» продать могу. Как раз хватит на два протеза ног. Подумай, если Толику дать шанс поверить в себя, в то, что он сможет самостоятельно ходить…. Первый толчок, понимаешь? А дальше он «выплывет», я уверена. Был бы он слабым, не начал строить из себя стахановца. Взял бы деньги, да напился «в стельку».

– Откуда ты знаешь, что он так не сделал? Тот «колдырь» под стенкой сказал, что Толик побираться сюда ходит, – заметил я.

– Не говори так о нём! Он герой. И не «побираться»…. Слово-то, какое дебильное! Если ему на лекарства не хватает денег с пенсии или на еду? А вдруг у него семья есть? – кипятилась Оксана.

– Да, наверное… мать или отец могут быть.

– Ладно, пустой базар. Я здесь завтра буду. Хочешь, подходи к двум часам. Попробуем вместе решить, как помочь парню. А, не хочешь, я сама справлюсь. И поможет мне Людмила Юрьевна.

Энтузиазм Чаренцевой захватывал меня всё больше и больше. Глаза её сверкали решительным блеском, и улыбка играла на губах. Оксана меня заводила, увлекала, не давая опомниться и привести какие-то, как мне казалось, логичные аргументы против этой авантюры. Я согласился почти автоматически, засунув подальше свои «разумные» доводы, чтобы она опять не подумала, что я пассивен и робок. Мы снова были с ней на одной волне, и это мне нравилось!

Расстались мы почти друзьями. Девушка спешила, опаздывала к зубному врачу. А я пошёл домой собирать в кучу расползшиеся мысли. Уже стемнело, и я сел на конечной остановке в холодный троллейбус, только-только поднявший к проводам штанги токоприёмников после перерыва. Остывший салон был почти пустым. Пока транспорт летел по опустевшему проспекту Восстания15, я задумчиво рисовал человечков на запотевшем стекле. Их получилось много, почти столько же, сколько моих одноклассников. Мысленно я каждого из них назвал соответствующим именем и подумал, что встречаю каждый день столько людей, и все они разные, не похожие друг на друга. Иногда, настолько, что поражаешься, как вообще возможно такое многообразие личностей. А сегодня было такое чувство, как будто, прикоснулся к знаменитости, к кумиру всех мальчишек и девчонок Владимиру Высоцкому, например, или к путешественнику Туру Хейердалу.

Вечером после программы «Время» я вдруг услышал трель своего антикварного телефона. Сняв трубку, сквозь треск помех с удивлением услышал Машин голос. Немного тревожный, но такой звонкий, близкий и тёплый, что я сразу успокоился, с растущим интересом слушая скороговорку описания сегодняшних её приключений. Через слово, разбирая услышанное, я всё-таки смог понять, что обстоятельства круто поменялись, заставив мою подругу срочно корректировать план своего путешествия. Несмотря на неопределённость и неожиданное препятствие, она сумела не упасть духом и с энтузиазмом начала сама с помощью какого-то иностранного справочника исследовать альтернативные возможности получения нового протеза. «Завтра прилетает папа, и я хочу с ним посоветоваться, как лучше решить вопрос с моей ногой. Он обязательно поможет и что-нибудь придумает», – сказала она голосом, полным уверенности. Я постарался её поддержать, а как только закончил разговор, сразу позвонил Илоне и поделился с ней полученными от Морозовой новостями. В репликах литовской девушки звучал неподдельный интерес. Я еле унял волнение в голосе, когда рассказал, что её подруга не сможет попасть в клинику и получить новый протез, как планировала. Но она что-нибудь обязательно придумает. Поделившись уверенностью, с какой Маша мне говорила, что не всё потеряно, и нельзя сдаваться, я почувствовал, что моя собеседница к концу разговора успокоилась, а её скандинавский холод в голосе куда-то исчез. Она даже пошутила, пожелав мне забавных снов. «А ведь, общение здо́рово лечит душу!» – подумал я, засыпая и приготовившись запоминать забавные сны.