Читать книгу Склеп - Влад Каплан - Страница 4

Мы собрались сегодня по вполне определенному поводу – разобраться в одном довольно запутанном деле, в которое не по своей воле ввязался мой большой товарищ – Егор Волевич. Если с кем-нибудь происходит что-нибудь неординарное, прежде не зафиксированное ни в одном официальном документе, юристы обычно называют такое прецедент. Нашим юристом в тот вечер был мой школьный приятель, которого все называли Клерком. Он, конечно, не всю жизнь был настоящим клерком, зато с самого детства оставался большим поклонником британской культуры мо́дов и поэтому представить не мог своего отражения без рубашки и галстука. А поскольку в качестве платы Клерк согласился принять от меня только пиво – мы собрались в рюмочной. Причем не в самой, что называется «ламповой», как мы это обычно делаем, а как раз, наоборот – в одном злачном месте под названием «Башня с часами». Впрочем, это не слишком точно, поскольку из-за неудачного соседства с аппаратом правительства рюмочную то и дело закрывали, затем открывали снова уже под новым названием, поэтому мне, конечно, не вспомнить, как она тогда называлась. И тем более не сказать, как она зовется теперь. Но точно я помню одно. В тот день было холодно до усрачки, а в «Башне с часами» – контрастно: топили так сильно, что наши потные задницы в подштанниках оставляли на барных стульях влажные очертания.

Нам повезло. Пиво налили за полцены. Все потому, что Егор познакомился с официанткой, которая с новогодней ночи работала без выходных, а в новогоднюю ночь удачно потанцевала. К тому моменту с Нового года прошло уже две недели, а у нее никак не шли месячные, и поблизости не было ни одной аптеки (как, кстати, и ни одной башни с часами), так что девочке оставалось стучать по дереву и надеяться, что пронесло. Ну а Егор, как прирожденный джентльмен, пообещал ей, немного погодя, метнуться за тестом на материнство и, как прирожденный болтун, обещания не сдержал. Но не суть. Девочка (она, между прочим, выпила вместе с нами) так напилась, что напрочь забыла о том, что именно обещал Егор, но не забыла его донкихотских намерений и даже начала всерьез фантазировать о том, что, если родится мальчик – она назовет его Егором Волевичем. Мы посмеялись и подняли бокалы за моего хорошего друга, который стал главным действующим лицом того самого прецедента.

А суть прецедента Егора Волевича была в следующем. На вопрос «как можно так сильно ненавидеть собственную мать, ведь она дала тебе жизнь и бла-бла…» Егор отвечал всегда одинаково: «У меня на теле есть один шрам, напоминающий о том времени, когда мы с матерью были близки в самый последний раз». Затем он поднимал футболку, указывал на пупок и говорил: «Вот он». Мама Егора выросла в портовом городке и, еще будучи ученицей старших классов, проявляла большой интерес к фланирующим по свободному порту заезжим очаровательным пьяницам-морякам, которые, в свою очередь, были падки на красавиц любого возраста. Так и получился Егор Волевич – мой хороший друг. И то ли ей было нестерпимо трудно растить Егора одной, то ли она действительно была такой уж хреновой матерью, но к шестнадцати годам Егор Волевич принял решение самоэмансипироваться и сбежал из дома, не оставив даже записки. А мама Егора, в свою очередь, приняла решение объявить сына без вести пропавшим, что, по ее мнению, должно было помочь в трудных поисках, которые тем самым приобрели бы официальный статус. Но что-то пошло не так и спустя пять лет матери Егора вручили свидетельство о его смерти.

– Гражданин может быть объявлен умершим, если в месте его жительства нет сведений о месте его пребывания в течение пяти лет, – процитировал Клерк.

И хотя Егор, конечно, был живее всех живых, незнание закона, как нам объяснил Клерк, не освобождает от ответственности. И в данном случае мерой ответственности для моего хорошего друга был отказ официальных властей в признании его собственного существования. Однажды вернувшись в родной городок, Егор, уходивший налегке, решил возвратить себе утраченную коллекцию пластинок и с этим отправился к матери, которую, конечно, хватил удар, ведь она даже организовала кукольные похороны с пустым гробом и всякими разными почестями, как полагается. Оправившись от удара, минут через пять она вручила ему ламинированный листок бумаги, свидетельствующий о том, что Егор Волевич, который и на тот момент был живее всех живых, разве что с небольшого похмелья, был признан умершим три года назад. Так и получилось, что передо мной находилось свидетельство о рождении человека, свидетельство о его смерти и сам человек. В этом был прецедент.

Получив известие о своей смерти, Егор Волевич несколько месяцев пребывал в благоговейном запое, который не прекратился и к моменту нашей встречи с Клерком. Официантка Маша, с которой мы так подружились, продолжала подливать пиво, играла группа, названия которой никто не знал. Все знали только одно. Что за порог «Башни с часами» никто не выйдет до тех пор, пока не кончится вьюга.

– Юридически тебя нет, – говорил Клерк, и мы кивали, а ударная установка расставляла акценты, предвосхищая падения и взлеты в его интонации. – Это значит, что ты не являешься субъектом какой бы то ни было правовой системы. Тебя нельзя наказать, нельзя привлечь к любому виду ответственности, – Клерк говорил, и перманентно мученическое выражение лица Егора Волевича сменялось хищной улыбкой. Как будто единственное, что может сделать человека счастливым – это его смерть. – С тебя нельзя взыскать налоги, штрафы и алименты, – загибал пальцы Клерк, – нельзя призвать в армию и так далее. Конечно, до тех пор, пока судом не будет установлен факт ошибки, а это вызовет такую волокиту, что какое-то время тебе все же придется побыть на том свете. В то же время ты не сможешь заключить никакой сделки, разве что купить пива и сигарет.

– Звучит не так уж и плохо, – добавил я от себя.

– Ну да, – продолжал Клерк. – Не сможешь, например, зарегистрировать брак, покинуть страну или отдать голос на выборах. Короче, Егор, тебе решать – жить или умереть.

Клерк ухмыльнулся и поправил галстук, а я подумал, что этому моднику до мозга костей жутко повезло найти в жизни такое дело, которое ему по душе, а Егор вдруг стал каким-то задумчивым, но это быстро прошло, и мы пошли танцевать.

Группа без названия оказалась не так уж плоха, и либо так подействовала бесплатная выпивка и избыточное отопление, но всем было спокойно и весело. И вроде ясно было, что нужно делать, но зеленая и красная гербовые бумажки остались лежать подставками под пивные кружки, как синяя и красная капсулы в ладонях Морфеуса. И меня не покидало странное ощущение, что если есть две эти бумажки, то должно быть и что-то еще.

Я танцевал с красивой брюнеткой, Клерк с хорошенькой блондинкой, а Егор с девчонкой с бело-черными волосами, красиво разделенными вдоль пробора. По-моему, такая прическа называется сплит. С нами действительно все было ясно. Клерк в конце концов укатит в свой юридический департамент на пижонском скутере «Веспа». Я, похоже, скоро женюсь, может быть даже на этой самой брюнетке, потому что, кажется, ни для чего другого я не гожусь. Ну и мы встретимся еще много раз, конечно, чтобы обмозговать все происходящее, и, конечно, произойдет еще много чего другого, мы это тоже знаем и отдельно встретимся, чтобы обсудить и это. Но вот что будет с Егором Волевичем, известно, похоже, только Егору Волевичу, потому что пока выбор не сделан – возможно все.

– Куда подевался ваш друг Егор? А, неважно. Увидите его – передайте, что я не беременна, у меня пошли месячные. Выпьете со мной?

И мы, конечно, выпили. Метель прекратилась, и на улицу, разделявшую аппарат правительства и «Башню с часами», опустилось ясное морозное утро. Егора мы так и не увидели. Вышел покурить и не вернулся, в точности как и его отец. А два свидетельства – о рождении и о смерти Егора Волевича – я оставил себе как свидетельство его жизни. Может быть, когда-нибудь он вернется за ними, как когда-то вернулся за своими пластинками, и я передам ему от Маши привет. Я прямо так ей и пообещал: «Может быть, передам».