Читать книгу 7 хвостов одиночества - Влад Костромин - Страница 4

Наш генеральный директор, в простонародье Барин, Галимзянов Абдурахман Юакирзянович, несмотря на ФИО выглядит как чистокровный русак, но вот поведение… Выдумщик, самодур и сумасброд, если не сказать больше. Недавно решил возродить пионерские традиции и еще не успел наиграться с этой блажью. Поэтому на утренней «линейке», на которую с недавнего времени в длинном коридоре выстраивались все сотрудники фирмы, я с чистой совестью дремал. И, как оказалось, совершенно напрасно.

– Лавр, – окликнул меня Барин, одетый в алый пионерский галстук поверх строгого костюма и алую пионерскую пилотку.

– Здесь, – автоматически отозвался я, думая, что Барин вновь затеял перекличку. – Всегда готов!

– Что здесь? – Барин остановился напротив, вперившись мне в глаза злым взглядом поросячьих белесых глазок. – К чему готов?

– А что Лавр?

– Так-так-так, – Барин отступил на пару шагов, чтобы обозреть меня всего и сразу и задумчиво постучал палочками по болтавшемуся у живота барабану: тук-тук-тук. – Значит, для товарища Лавра мои слова все равно что собачий лай, который носит ветер. Так-так-так, – и палочки предательски поддержали: тук-тук-тук, – не слушаем руководителя.

– Почему же? Все я слушаю…

– И что я сказал?

– Лавр, вы сказали Лавр.

– А перед Лавром?

Я растерянно молчал, с тоской понимая, что сегодня оказался жертвой очередного заскока Барина.

– А сказал я, товарищ Лавр, – торжественная барабанная дробь, – что всех завтра ожидает тестирование методами триголологии.

– Чего? – я с трудом удержал челюсть, позорно норовившую упасть к груди.

– Того, товарищ Лавр. Новейший метод, – обернулся к стоящему позади своему заму Евгению Леонидовичу Скабинцу, по виду вылитому монголоиду, одетому в галстук, пилотку и пионерским горном в руке.

– Триголология посредством голограммы, возникающей при облучении объемной многофакторной фигуры УФ-лучом, – торжественным голосом отчеканил Скабинец, – позволяет вскрыть скрытые мысли и способности.

Про мысли зама мы все знали и без триголологии – он отправил в декрет уже третью секретаршу и не пропускал ни одной юбки в компании.

– Понятно, Лавр? – прищурился Барин.

– Понятно.

– А если понятно, то с тебя завтра и начнем. Готовься. Твоя тема теста – творчество художника Василия Понуждевского. Будь готов! – вскинул руку в пионерском салюте.

– Всегда готов, – уныло ответил я, вскидывая руку в ответном салюте.

– И учтите, это всем говорю, по результатам тестирования будут сделаны выводы о соответствии занимаемым должностям и уровню оплаты труда.

Барин, стуча в барабан, удалился в свой кабинет. Следом шел Скабинец гугниво мучая ни в чем не повинный горн и наши уши. Сотрудники, возбужденно гудя, будто пчелы в разоренном пьяными ворами улье, разбрелись по рабочим местам. Перспектива непонятного триголологического тестирования оптимизма не внушала никому. Мне тем более. Усевшись за рабочий стол, первым делом запустил браузер и забил в поисковую строку «художник Понуждевский». Неожиданностью стало сообщение: «По вашему запросу ничего не обнаружено». Это оно как? Это как же получается, простите-извините? В мировой паутине нет этого художника? Что же мне теперь делать? Как сдавать злосчастный тест? Не в библиотеку же идти?

Всплыв на экране, угрожающе-багрово запульсировало новое сообщение: «Согласно распоряжения Генерального директора – Старшего вожатого доступ к информации по темам триголологического теста запрещен. За разъяснениями Вы можете обратиться в дирекцию по безопасности». Я в досаде плюнул под ноги и свернул бесполезный браузер. Судя по эмоциональным возгласам коллег по офису, подобное сообщение адресовалось не мне одному. Да, дела… Захотелось сходить в курилку и покурить, но до ближайшего регламентированного перекура было еще полтора часа, точнее, час сорок семь минут. Я с тоской принялся за работу.

Как в тумане еле дотянул до перекура. Воровато оглянувшись (многие на фоне новых правил курить на работе перестали, а не которые бросили вовсе), встал с кресла и вышел в коридор. Курилка была на седьмом этаже, наш офис – на восьмом. Спустился по лестнице. Поднес болтавшийся на синей ленте на шее электронный пропуск к электронному замку (время нахождения в курилке, как и в туалете, строго фиксировалось и при превышении оговоренного правилами внутреннего распорядка регламентированного порога начинались вычеты из зарплаты). Дернул за ручку – дверь осталась неподвижной. Что за дела? замок глючит? Провел пропуском по считывателю еще раз.

– Табак не дело для детских рук, – невольно заставив вздрогнуть, сообщил ехидный голос Барина из динамика системы противопожарного оповещения.

– Твою пионерию! – я со злостью пнул дверь.

– Стоимость ремонта, товарищ Лавр, вычтем из зарплаты, – злорадно оповестил динамик. – Иди лучше к тесту готовься, позор пионерии.

– Вот же урод!!! – с ненавистью прошептал я и пошел обратно в офис.

В голове кипел бурун из сумрачных мыслей. Вверх из мутного клубка всплывала мысль об убийстве Барина. Задрал, сцука!!! Возле двери офиса поджидали два хмурых здоровяка-«беза» в шортах, гетрах, светло-голубых рубашках, красных пилотках и галстуках. За ними прятался худолицый заместитель директора по безопасности по кличке Штирлиц.

– Ломаем народное добро? – тонко улыбнулся Штирлиц, приторно-участливо заглядывая мне в глаза.

В отличие от него здоровяки смотрели с какой-то просто зоологической ненавистью.

– Ничего я не ломал, – угрюмо пробурчал я, с трудом перебарывая желание зарядить Штирлицу с правой в челюсть.

– Ложь не к лицу пионеру! – патетически закричал Штирлиц, вскидывая руку в салюте.

Не выдержав, я рванулся к нему, но амбалы были наготове и, защищая шефа, перехватили мой порыв, скрутив, хотя и не без труда (одному я крепко зарядил в глаз).

– За такое и в юмористической газете «Ротозей» можно прописать, – Штирлиц вытер клетчатым платком со щеки мой плевок и озабоченно покачал головой. – Да что там «Ротозей». За такое недостойное поведение на совете отряда могут и галстук снять.

– Да пошел ты со своей пионерией!!! – сорвался я. – Я увольняюсь к чертям!!!

– Не выйдет, – Штирлиц спрятал платок в карман шортов. – От нас так просто не уходят.

– Вход рубль, выход – два, – подтвердил один из громил, затягивая на моих вывернутых за спину руках пластиковые наручники.

– Я бы его придушил бы нафиг! – злобно сказал второй, тот, которому досталось в глаз. – Подкулачника проклятого!

– Нельзя, Коля, – вздохнул Штирлиц, – нельзя без суда. Мы же советские пионеры, пример детям всего мира, а не какие-нибудь хунвейбины.

– И не чайнканшисты, – угодливо поддакнул второй громила.

– Верно, Петя. Правильно линию партии понимаешь, – одобрил Штирлиц. – Буду рекомендовать тебя в звеньевые.

– Вы тут все больные на голову, – выкрикнул я. – Вас же лечить надо!

– Смотри, а то самого вылечат, – Коля больно ткнул меня в ребра.

– Электричеством, – поддержал Петя, блеснув знанием классики и широкой белозубой улыбкой, и, сделав шаг мне за спину, почти нежно ударил меня по левой почке.

Я раздраженно лягнулся, угодив Пете по голени. Петя огорченно зашипел и врезал мне уже от души. Я едва не закричал от боли, кипятком обжегшей почку.

– Сильно не бейте, – нахмурился Штирлиц. – Нам его еще тестировать. Вот после теста от души оттянитесь.

– Я из него имена всей подпольной контрреволюционной террористической организации выбью, – Коля потряс у меня перед лицом увесистым кулаком с татуировкой «Коля» на костяшках.

– А я имена всех фашистов-сообщников, – мечтательно сказал Петя и отвесил мне не сильный, но обидный пендель.

– Не дергайся, контрик, – Коля толкнул меня в плечо, – успеешь еще в петле наплясаться.

Я видел по глазам безопасников, что они вовсе не шутили, а поддались всеобщему безумию, занесенному в коллектив Барином. Что же делать?

– Волоките его на тест, – будто отвечая на мой незаданный вопрос, распорядился Штирлиц.

Пока меня тащили в кабинет психолога, меня просто трясло от бессильной злобы. Будь моя воля, я бы всех этих пионеров к стенке поставил! Вместе с коммунистами и комсомольцами! Психи проклятые!

Занесли в кабинет, швырнули на кресло: некий гибрид зубоврачебного и гинекологического. Сноровисто прикрутили ноги и руки толстыми кожаными ремнями. Сняли с шеи пропуск без которого ни одну дверь в здании не откроешь. Забрали очки. Голову закрепили каким-то металлическим обручем и ушли. Я огляделся: стол, кресло, кушетка. Одну стену почти целиком занимало огромное зеркало – судя по западным фильмам, за ним прятались наблюдатели. Рядом с зеркалом скромно притулилась белая дверь. Открылась белая дверь, в кабинет вошел обаятельный мужчина в белоснежном медицинском халате. На нагрудном кармане сиреневыми нитками было вышито «Айболит».

– Ну-с, на что жалуемся? – улыбнулся доктор.

– На пионеров, мать вашу!!!

– Ничего страшного, это лечится. Не волнуйтесь.

– Тебе тоже в дурке место!!!

– Не волнуйтесь, медицина разберется. И меня вылечат и вас вылечат.

Достал из стола пробковый планшет и лазерную указку. Держа горизонтально, приблизил планшет к моему лицу. Посветил на него указкой.

– Что видите, пациент?

– Сам ты пациент! – огрызнулся я.

И невольно замолк, пораженный открывшейся картиной. Под действием зеленого лазерного луча над доской всплывали объемные разноцветные голограммы: какие-то структурные формы, похожие то ли на далекие египетские пирамиды, то ли на близкий мавзолей Ленина. Какие-то смутно знакомые лица вставали передо мной. Мчались по степи тачанки, плыли по рекам пароходы и баржи, бороздили моря корабли, а небо – аэропланы и дирижабли. По стальной паутине рельсов шли поезда. Танки пересекали минные поля и линии окопов. Пухли от голода люди с почерневшими лицами. Одетые в шинели и кожанки ладно люди стреляли в затылки из наганов людям, стоящим у ряда продырявленных пулями деревянных дверей. Трубили горны и стучали барабаны. Взмывали руки в пионерских салютах и самолеты Осоавиахима, заполненные парашютистами. Бурлил ДнепроГЭС.

За односторонним зеркалом стояло трое мужчин, смотревших то на обездвиженного в кресле, то на графики показателей, выводимых со сканирующего мозг испытуемого обруча на большой монитор над зеркалом.

– Что думаете, Петр Сергеевич? – сняв очки, спросил пожилой мужчина с явно африканскими чертами лошадиного лица и роскошными бакенбардами, одетый в полосатый костюм.

– Пациент просто чудесный, Сергей Викторович, – отозвался мужчина одетый в белый халат с вышитой на нагрудном кармане золотой надписью «Профессор». – Все остальные молча смирились с явно бредовыми требованиями директора, а этот Лаврентий просто какой-то патологической ненавистью воспылал к Советскому строю.

– Думаете, получится? – нервно спросил третий, относительно молодой, с бледным плохо выбритым овальным лицом и с нервным тиком левого глаза, одетый на манер министра средней руки.

– Все получится, Антон Германович, – заверил Петр Сергеевич. – Забросим его, ну… – задумался ненадолго, – скажем в 1938-й годик, к Ежову. Представим будто он, ну, скажем…

– Из Тифлиса, – нервно вскинулся Антон Германович.

– Почему из Тифлиса? Хотя, – профессор благодушно махнул рукой, – пусть будет из Тифлиса. Тифлис, Закавказье. Какая разница? Главное, что подберется к самому и…

– И хана! – Антон Германович ударил кулаком в раскрытую ладонь. – Гений, Вождь, Отец, Творец, Вдохновитель, Организатор, Лучший друг Советских семей, детей и физкультурников, Корифей и прочая и прочая и прочая. Нет ничего!!! И не будет никакого проклятого советского строя! И никто больше не обзовет меня либералом!!!

– Спокойнее, Антоша, – закуривая, остудил коллегу Сергей Викторович. – Все будет хорошо. Исторической персоной станет этот ваш, – выдохнул струю дыма в зеркало, посмотрел на монитор, – Лаврентий Павлович. Дал же бог фамилию, – усмехнулся.

– Фамилия, как фамилия, – равнодушно отозвался профессор. – Нормальная фамилия – Берия. Мне и смешней встречались.