Читать книгу Попробуй уснуть - Влад Райбер - Страница 3

Записывать всё, что меня беспокоит – это привычка ещё с детства. Моей мамы уже не было, а я писала ей письма, рассказывала о своих переживаниях, жаловалась на проблемы. Стоило поделиться, и появлялось ощущение контроля. Хочу и сейчас себя успокоить…

В прошлые выходные я ездила в село к бабушке. Меня встревожило её поведение. Она потом переубедила меня, сказала, что с ней всё в порядке, но я не могу перестать думать о ней. Поэтому решила всё записать – вдруг станет ясно, что волноваться не о чем.

Я часто приезжаю к бабушке в село – почти каждые выходные провожу у неё. Но весь прошлый месяц мы путешествовали с друзьями, и я давно её не навещала. Мы только созванивались.

Бабушка Надя живёт одна и всегда мне рада. Я приехала утром в субботу. Бабушка хлопнула себя ладонью по лбу – забыла, что хотела пожарить мне рыбки. Я напомнила, что не люблю рыбу.

Бабушка настояла:

– Ты, что? Сосед такого сазана дал! Подожди, сбегаю в «теремок».

«Теремком» она называла домик через улицу, что остался от дедушки. У того дома крыша прогнулась как седло, сам он страшный, только портит своим видом весь пейзаж, и навевает ужасные воспоминания.

Участок, на котором стоит «теремок», записан на меня. Однажды я хотела продать землю за небольшую сумму, чтобы оплатить учёбу, но бабушка Надя попросила меня этого не делать. Она помогает мне с оплатой каждого курса, а «теремок» использует для хранения старых вещей, закруток и продуктов. У неё там полки и морозильный ларь.

Бабушка вернулась, нажарила рыбы, я только поковыряла вилкой, чтобы не обижать старушку. Мы посидели, поговорили. Днём я погуляла по берегу реки, а потом до вечера валялась в своей любимой комнате без всякого дела и угрызений совести. Ведь я приезжаю в село, чтобы разгрузить мозг.

Моя комната в бабушкином доме – самое уютное место на свете. Там широкая мягкая кровать, куча подушек. Окна выходят на восток и утром, комнату заполоняет оранжевый свет. Приятно проснуться на рассвете и лежать, зная, что спешить некуда.

Но в то утро ко мне зашла бабушка и сказала:

– Маша, хватит ночевать, пошли со мной на похороны.

Я спросила: а кто умер? Бабушка ответила: «Да женщина одна».

– А мы зачем пойдём? – не поняла я. – Мы же не родственники.

– Жили в одном селе, как одна семья, как община, – объяснила бабушка. – И провожать надо всем вместе. Мне одной неудобно. Что я там буду стоять с краю? А так приду с тобой. Ну, если совсем не хочешь, то не ходи, ладно.

У бабушки Нади хорошо получалось внушать вину. Если ей отказывали, она не скрывала, что расстроилась. Мне сразу вспомнилось, как много она для меня делает, а я неблагодарная даже не могу составить ей компанию.

Я передумала, собралась и мы пошли на кладбище. Бабушка у меня хоть и в годах, но сил не растеряла. Она так торопилась, что я едва поспевала.

Хоронили женщину лет пятидесяти. Людей собралось немного. Скорее всего, одни родственники и близкие знакомые. Это не было похоже на «проводы всем селом» и никакого духа общинности там и в помине не было. Со мной то и дело пытался заговорить мужик и выведать: кем я прихожусь усопшей.

И моя бабушка вела себя подозрительно. Никто из присутствующих так не рассматривал покойницу, как она. Бабушка оглядывала её с ног до головы. И мне показалось, что она пробормотала: «Надолго должно хватить», а когда могилу засыпали землёй, моя старушка спросила саму себя: «И зачем так глубоко закапывать?».

– Баб Надь, ты что? – спросила я.

– Маш, это я так, – сказала бабушка.

Я выразила всем свои соболезнования. Взяла свою пожилую родственницу под руку и повела домой.

С той минуты я следила за ней и за каждым её словом. Старушка прибиралась, гладила бельё, пекла блины, разговаривала со мной на обычные темы. Ничего «такого»!

Меня смутило, что вечером она долго не ложилась спать и несколько раз спрашивала, почему это я не ложусь, не отсыпаюсь. Мне почему-то хотелось, чтобы бабушка Надя легла первая.

В конце концов, я сдалась – приготовилась ко сну. И только я легла, только притворилась спящей, как дверь хлопнула.

Я ноги в тапки, накинула на себя плед и за порог, кричу: «Ты куда собралась ночью?!».

Бабушка Надя держала в руках лопату. Ох, что я подумала!

Она посмотрела на меня с удивлением:

– Внучка, да ты что? Я никуда! Не спится мне, решила инструменты убрать в сарай на зиму. Копать и полоть уже нечего. Зачем ты выбежала с голыми ногами? Иди в дом! Продует!

Я согласилась вернуться домой только с ней вместе, и сказала ей всё, что думаю. Призналась, что считаю странным наш поход на похороны незнакомой женщины. Напомнила ей, что она бормотала: «Надолго должно хватить», «Зачем так глубоко закапывать?». От этого мне стало не по себе, а как увидела её с лопатой, так у меня и сердце зашлось.

– Бедная ты моя, – бабушка уронила слезу. – Думаешь я, как твой дед, с ума сошла. Ты не беспокойся, у меня пока голова работает… Та женщина, которую сегодня хоронили училась с твоей мамой в одной школе. Они были подругами. Я хотела с ней попрощаться. А что там себе под нос говорила уже сама не помню. Я старуха, думаю себе чего-то и бубню. Ты всё деда вспоминаешь, но ты меня с ним не сравнивай.

Чтобы окончательно развеять мои сомнения, бабушка попросила одеться и выйти с ней в огород. Мы вместе собрали лопаты и мотыги, отнесли в сарай и заперли.

Потом согрелись чаем, и бабушка легла спать. Она убедила меня, что с её рассудком всё в порядке, но я испытала такой стресс, что все ещё было трудно успокоиться.

Мои опасения появились не на пустом месте. Однажды мне уже пришлось видеть, как человек сходит с ума. Это был мой дед. Они с бабушкой пережили всех своих детей: мой дядя погиб на работе от удара током, тётя умерла молодой из-за слабых почек, и моя мама скончалась после нескольких лет тяжёлой болезни.

Потеряв последнюю дочь, бабушка старалась справиться с горем, а дедушка поверил в чёрную магию. Он заперся один в своём доме, перевернул все иконы лицами к стенам. Чертил мелом знаки на полу, скупал книжонки с заговорами, читал заклиная и кланялся до пола. Говорил, что вернёт своих детей с того света.

Его лечили в психиатрической клинике, но это не помогло. На следующий день, как он вернулся в свой дом, его нашли в погребе мёртвым. Дедушка вскрыл себе горло бритвой.

Мне было тринадцать лет, я осталась жить с отцом. Было тяжело, но хотя бы не в одиночку. Как бабушка пережила всё это и сохранила здоровый ум – не знаю.

Возможно, это мне надо сходить к психологу с моей паранойей. До сих пор думаю о похороненной женщине и о лопате в сарае.

***

Прошлые субботу и воскресенье я снова была у бабушки. Хотела провести обычные ленивые выходные и окончательно распрощаться со своими домыслами. Однако всё стало только хуже. Я до боли впиваюсь ногтями в ладони, когда вспоминаю о том, что видела и слышала.

Я приехала утром. Мы с бабушкой попили чаю. Она интересовалась моей учёбой, отношениями с друзьями. Ничего странного.

Тёплая погода звала меня на улицу. Я отправилась на прогулку вдоль реки, чтобы вдоволь надышаться чистым воздухом. По берегу разбрелось стадо коров, пастух пытался согнать их поближе друг к другу.

Бородатый старик в серой фуфайке. Таких в селе называли «бичами». Говорили, что они бездомные и делают пастушью работу за еду, сигареты и проживание в комнатах.

Я дошла до каменистого пляжа и вернулась обратно. У дома на берегу стояла моя бабушка и разговаривала с пастухом. Она ему что-то объясняла и активно жестикулировала: указывая то вправо, то влево, а он ей кивал.

Заметив меня, бабушка раскланялась, развернулась и пошла в сторону дома. Я её догнала, спросила о чём она разговаривала со стариком.

– Да узнавала, как здоровье, откуда у нас взялся, – мне показалось, что бабушка врёт, причём врёт бессовестно, не моргнув глазом. – Он, бедняга, даже имени своего настоящего не помнит, и не знает откуда приблудился.

Она мне так и не призналась, что ему объясняла. Сказала: просто разговаривали.

Когда стемнело, бабушка Надя куда-то пропала. Ни дома, ни в огороде её не было. Ушла, не сказав куда, и телефон с собой не взяла.

Я заглянула в сарай. Замок был открыт. Лопата, которую я специально ставила подальше, валялась у самого входа. Вся в глине…

Моя старушка вернулась домой к полуночи. Я спросила где она пропадала. Бабушка не без раздражения ответила, что была в гостях и что не за чем её стеречь, она не малое дитё.

Я засыпала с комом в горле и проснулась с тревогой в груди. Пошла на речку развеяться и снова увидела коров. Только пас их не старик, а молодой мужчина. Кажется, это был хозяин стада.

Мимо проходил человек и крикнул ему с усмешкой: «Опять сам пасёшь? Ещё один бич от тебя убежал?». Мужчина ему ответил: «Да иди ты в жопу!».

Я сопоставила факты: моя бабушка разговаривала с пастухом, пропадала допоздна, а на утро пастух исчез.

Не трудно было догадаться, где она могла быть – в «теремке». Бабушка то и дело туда ходит.

Я знала, где спрятан ключ, и пошла туда в надежде не найти ничего необычного и успокоиться. Увы, мои надежды не оправдались. В домике покойного дедушки было всё не так!

Первое, что мне не понравилось – это запах. Воняло старым и порченым. Бабушка, видимо, тоже не смогла привыкнуть к этому смраду и пыталась его перекрыть, увесив стены автомобильными ёлочками. От химических примесей воздух был только хуже.

Проветривать комнаты она и не пыталась. Окна были заделаны фанерой или обиты тканью.

Мой взгляд упал на люк в полу перед входом в комнату. Он был заперт на два замка. Я сразу вспомнила о дедушке. Его нашли в том погребе. Он окоченел, сидя на коленях. На горле щерилась глубокая рана, в руке была опасная бритва. Старик сидел в кругу собственной крови, присох коленями к полу.

Ещё в погребе нашли три куклы, сшитые из старой одежды. В селе болтали, что внутрь были зашиты человеческие останки, которые обезумевший старик добыл на кладбище. Бабушка мне тогда говорила: «Не верь – брешут!».

Но как теперь я могу верить бабушке?

Я зашла в комнату. Там к застарелой вони примешивался другой запах: как в мясной лавке. В комнате стояла колода, знавшая много туш. Рядом топор, заточенный до блеска. На полу ни капли крови, ни ошмётка. Чисто прибрано… У стены гудел морозильный ларь.

Мне нужно было докопаться до истины. Затаив дыхание, я подняла крышку. На дне, в клубах морозного пара лежали крупные куски, замотанные в чёрные пакеты. Их положили туда недавно, они лишь слегка покрылись инеем.

Один длинный кусок мог быть человеческой ногой, тот что покороче – рукой. Я хотела развернуть пакет или ощупать, но не смогла. Побоялась узнать наверняка.

Когда я вернулась, бабушка радостно сказала: «Нагулялась!». Она готовила обед.

Я спросила:

– Бабушка, а что ты готовишь?

– Картошку с луком жарю, – ответила она.

– Без мяса? – я заглянула в сковороду.

– Без мяса. Я его сейчас и есть не могу. Воротит! – бабушка сморщилась.

«Переела», – мелькнуло у меня в голове.

Я, не предупредив её, собрала сумку и заявила, что собираюсь вернуться в город, когда уже стояла на пороге. Бабушка Надя была ошарашена моим внезапным отъездом, но мне не казалось важным перед ней оправдываться и выдумывать причины.

Что ещё я должна думать о том, что видела? Моя бабушка сошла с ума. Она рубит людей на мясо. Я бы рада не думать так, но мне кажется, что всё так и есть. Теперь мне страшно к ней приезжать.

***

Мне наконец открылась страшная правда.

Я не приезжала к бабушке две недели. Сначала выдумала одну, а потом другую причину. Бабушка Надя заметила перемену во мне, почувствовала нежелание долго разговаривать по телефону и вдруг извинилась. Она сама не знала за что просит прощения.

Это было так трогательно…

К тому времени я успела переосмыслить свои прошлые догадки, и они показались мне абсурдными. Вот ещё: бросила любимую бабушку из-за своих несуществующих страхов. Никаких отрубленных рук и ног я не видела – только длинные свёртки. Это могла быть и рыба.

В те же выходные поехала к ней, провела в деревне все выходные и старалась не замечать ничего странного. Мне было стыдно за то, что я «себе напридумывала».

Я собиралась, как и раньше регулярно приезжать к бабушке Наде. И всё же было трудно не брать во внимание, что она иногда уходит из дома, ничего не объясняя. Чаще всего в сумерках.

Я догадывалась, что бабушка пропадает в «теремке». Но что она там делала?

Меня замучила паранойя, поэтому я решилась на слежку. Бабушка Надя отлучилась. Я подождала немного, а потом прокралась к «теремку», затаилась в саду, стала слушать, что происходит в домике.

Сквозь заколоченные окна пробивался, едва заметный свет, но было тихо.

И вдруг у забора послышался пьяный мужской голос: «Хозяйка!». Там стоял, вроде бы, молодой мужчина, но, судя по виду, с приличным стажем беспробудного пьянства.

У калитки появилась моя бабушка. И я подслушала их разговор:

– Бабка, сразу скажи, чтобы потом без сюрпризов: ты меня просто выпить позвала?

– Просто выпить. Ничего мне от тебя не надо.

– А то, знаешь, я могу!

– Заходи давай, не ори тут.

– Нет, ты просто имей в виду, бабка… я могу!

Бабушка Надя завела пьяного в дом. Я подкралась к окну, чтобы слышать, что там происходит.

– А у тебя тут и закусить есть, – это было последним, что сказал пьянчуга.

За этими словами последовал резкий, рубящий удар. Бабушкин гость не издал не единого стона.

Тело с грохотом шмякнулось на пол. И топор заработал. Металл звенел и сочно хрустела плоть. Старуха натужно вздыхала. Не по возрасту ей была такая работа…

Я хотела бежать оттуда, но не могла. Не хотела больше додумывать, мне важно было убедиться в реальности происходящего, чтобы потом не отрицать.

Я вбежала в дом.

– Маша, – бабушка остановилась у открытого погреба, она волокла к нему отрубленные ноги…

В комнате лицом вниз лежал тот самый парень с разбитым затылком.

Старуха успела отрубить ему не только ноги, но и руки.

– Бабушка, что же ты наделала, – я воочию наблюдала свой худший кошмар.

– Машенька, внученька, обманывала я тебя, но подожди: всё тебе объясню! – бабушка бросила отрубленные ноги. – Я не сумасшедшая! Из-за твоего деда грех на душу взяла. Ты помнишь, что он тут делал? Он хотел вернуть твою маму и дядю с тётей. Дед их выкопал на кладбище, сделал из них куклы и пытался воскрешать. У него ничего не получилось, но от его заклинаний какая-то дрянь завелась в погребе. Так она там и живёт, и хочет жрать! Мне приходится кормить!

– О какой дряни ты говоришь? – меня разрывали разные чувства: гнев, отчаяние и отвращение.

– Откуда мне знать, что оно такое? – бабушка развела руками. – Рогатое, зубастое и с длинной мордой. Ты меня разгадала: я свежих мертвецов ему притаскивала с кладбища. Но их не напасёшься. В селе не часто умирают. Оно выросло и стало жрать больше. Приходится приводить вот таких… Иначе его в погребе не удержать. Оно вылезет, будет убивать людей, деток есть. Уж лучше они, чем дети!

Бабушка махнула рукой на расчленённый труп.

– Да приди ты в себя! – кричала я. – Ты сбрендила! Нет никого в погребе! Там гниют трупы! Ты чувствуешь вонь?! Бабушка, ты больная на голову!

– Нет, я не больная! – старуха вся затряслась. – Не больная!

Я больше не хотела её убеждать и собиралась позвать на помощь. Бабушка подскочила ко мне только я сделала шаг к двери.

– Машка! Стой! Никому ничего не рассказывай! Всех загубишь! – старуха дёргала меня за куртку, мазала меня кровью.

Я закричала: «Отвали!» и оттолкнула её со всей силы и убежала из того смрадного места.

В доме старухи остались мои вещи, но я и не подумала их забирать, сразу побежала на дорогу, поймала попутку и уехала в город. Всю дорогу я смотрела на свои колени. Слезы катились градом, тело дёргало судорожными приступами. Водитель пытался узнать, что со мной случилось, я так и не рассказала ему.

***

Я знала, что должна была обратиться в полицию и всё рассказать. А ещё я знала, что, когда открывается правда, народная ненависть обрушивается не только на убийц, но и на их родственников. Им летят камни в окна, им приходится отчисляться из института, менять фамилии, переезжать в другой город.

Я была не готова к этому и ничего никому не сказала. Моя бабушка безуспешно звонила мне каждый день и один раз прислала сообщение: «Прости, Маша! Я больше этим не занимаюсь! Клянусь тебе». Я не ответила.

Бабушка стала звонить всё реже и наконец перестала.

Я решила поехать в село. Не заходя в дом, попросить вынести мне вещи. Попрощаться с бабушкой и посоветовать явиться с повинной.

Но бабушки не оказалось дома. Заснеженный двор и занесённый порог, говорили, что её уже давно здесь нет.

Все улицы в районе её участка завалило сугробами. Я не встретила ни одного человека в селе.

И «теремок» выглядел теперь не просто старым, а полуразваленным. Крыша совсем просела под тяжестью снежной шапки. Дверь держала только наледь. Я вылила весь чай из термоса на крыльцо, чтобы попасть внутрь.

Погреб был открыт. Замки и петли сорваны, а сломанная крышка люка валялась у стены. Одно из окон комнаты было выбито, а по всему полу валялись разодранные останки человеческого тела. Я подумала, что это очередная жертва моей бабушки, но это была она сама! Это её голова была приморожена к полу.

Какой зверь мог такое сделать?..

Она не сошла с ума. Что-то жило в погребе. Бабушка перестала его кормить и просто сидела здесь, пока оно не вырвалось наружу.

Вот почему в селе больше не чистят дороги…