Читать книгу Пролетариат - Влад Ридош - Страница 6

Кузя был заместителем начальника цеха почти два десятка лет. И кто бы ни был при нем начальником, все знали – все вопросы решает он, Кузя. О повышении или об отпуске, об отгуле или о подмене, по любому поводу шли к нему. Как он скажет, так и будет. А говорил он обычно тихо, вкрадчиво и один раз. И этого было более чем достаточно, и человек уже шёл, да какой там шёл, бежал выполнять. Нельзя сказать, любили ли Кузю подчинённые или уважали, но точно испытывали трепет, когда он звонил и просил кого-то зайти в свой кабинет. И вот, этот человек, Кузя, человек, который навёл в цехе идеальный порядок, пожалуй, впервые, не знал, что ему делать и какие слова подобрать в предстоящем разговоре. Он сидел за своим столом и думал о том, что собирался сказать, но никак не мог сформулировать свою мысль. В дверь постучали.

– Войдите, – сказал он и даже как будто заволновался.

Дверь открылась. Заглянула женщина средних лет:

– Можно?

– Да, да, – сказал Кузя и жестом указал ей на стул.

Она вошла. Среднего роста, без особых примет, лет чуть за тридцать, короткая стрижка под мальчика и деланно жёсткое выражение лица подростка. Женщина прошла и села у стола, напротив Кузи. Кузя сидел положив руки на стол и смотрел на женщину, не зная, как начать разговор. Наконец он собрался с мыслями:

– Антонина, я, честно говоря, не знаю даже, как начинать этот разговор… Впервые такое у меня за всю мою жизнь… В общем, жалуются на тебя коллеги…

Антонина сидела молча и смотрела вроде бы на Кузю, но как будто сквозь него.

– Жалуются, в общем, на тебя коллеги… Говорят, что ты к ним… Я даже не знаю, как тут сказать… В общем, что ты к ним пристаёшь.

Антонина сфокусировала взгляд на Кузе, но ничего не сказала.

– Говорят, проходу не даёшь. Наедине боятся оставаться. Пойми меня правильно, я не хочу осуждать или что-то ещё. Я даже не знаю, что тут думать, я правда с этим впервые сталкиваюсь. Но, послушай, так же нельзя. Ты порождаешь нездоровую обстановку в коллективе. Твои предпочтения – это твоё личное дело… Но это всё не должно сказываться на работе.

Антонина сидела и слушала. Она то смотрела на Кузю, то куда-то сквозь него. Кузя ждал какой-то реакции, ждал, что Антонина по крайней мере покраснеет. Но не было ничего. Будто бы он говорил не о ней. Вся эта ситуация начинала выводить его из терпения, но он старался держать себя в руках.

– В общем, я не хочу во всё это вникать, но чтобы я больше ничего подобного не слышал.

– Или что? Уволите меня? – наконец спросила Антонина.

Кузя словно ждал этого вопроса, но, как на него ответить, он так и не придумал.

– А ты бы как поступила на моем месте? Мне жалуются аппаратчицы, что ты к ним пристаёшь, лезешь целоваться, обнимаешь, караулишь в душе.

Они боятся с тобой мыться, видя, как ты на них смотришь. Мне даже говорить всё это странно. Неужели ты не понимаешь?

– Да кто они-то? Одна она… – не выдержала Антонина. – Нравится она мне, понимаете?

Кузя оторопел от такого признания:

– Антонина! Ты что несёшь, – не выдержал он, – она женщина! И ты женщина… Ты с ума, что ли, сошла? У неё муж, семья, дети. Что значит, она тебе нравится? Тебе мужиков, что ли, мало?

Антонина даже не дёрнулась, с каким-то упрямым выражением лица она продолжала сидеть и смотреть на Кузю.

– Не нужны мне мужики. Она нужна.

– Слушай, избавь меня, пожалуйста, от этого. Хватит! Я тебя сюда позвал не признания твои слушать. Ты знаешь, я два раза не повторяю. Не хватало ещё, чтобы это до мужа её дошло. Ты понимаешь, что будет? Там я уже тебе ничем помочь не смогу. В общем, чтоб больше я всего этого не слышал. Либо держи себя в руках, либо переводись в другой цех. Разговор окончен.

Кузя перевёл взгляд на монитор компьютера и, взяв мышку, стал нервно возить её по столу. Антонина какое-то время сидела и смотрела на Кузю. Она как будто хотела что-то сказать, но не знала, как это выразить. Наконец она встала, буркнула:

«До свидания», – и уже на пороге, взявшись за ручку двери, сказала:

– Я её люблю.

Быстро открыв дверь, она скрылась в коридоре. Когда дверь захлопнулась, Кузя в сердцах хватил мышкой, которую держал в руке, по столу.

– Да ёб твою мать! – только и смог сказать он.