Читать книгу Цунами. Дневник офицера внешней разведки - Владилен Елеонский - Страница 7

В тысяча девятьсот семьдесят третьем году после окончания училища меня направили на Балтийский флот в ракетный полк берегового базирования – посёлок Донское Калининградской области, мыс Таран, самая западная точка Советского Союза. Полк дислоцировался в парке, где ранее размещалась танковая дивизия вермахта Мёртвая голова. Первое жильё я получил в доме, где раньше жили немецкие офицеры, эти дома стоят и сейчас, там по-прежнему живут офицеры полка, однако теперь другой армии.

Всё шло хорошо, служба нравилась, мне досрочно присвоили звание старшего лейтенанта за отличное выполнение манёвров с пятисоткилометровым марш-броском и успешными запусками ракет «земля – море», однако вдруг сменилось командование и поставило вместо старого кадровика – настоящего профессионала, своего человека, который затеял мышиную возню. Опытные офицеры постепенно выдавливались, им на смену всё чаще стали приходить молодые, дерзкие и амбициозные, умом они не блистали, зато знали, как стремительно сделать карьеру и перебраться в Москву. Таких, как генералы Трофимов и Варавва – героев культового в тот период фильма «Офицеры», в действительности в командовании, кажется, оставалось всё меньше и меньше.

В один прекрасный день после очередных учений пришёл документ, в котором чёрным по белому была указана цифра, всерьёз обеспокоившая меня, – количество выпущенных на стрельбах патронов было завышено на порядок. Вначале мне подумалось, что произошла ошибка, однако непосредственный начальник дал понять, что требование исходит с самого верха и негоже нижестоящим офицерам проявлять детское упрямство, однако дело было вовсе не в детском упрямстве, я прекрасно понимал, кто окажется крайним в случае проверки.

Патроны к пулемётам и автоматам Калашникова – не канцелярские скрепки, они стоят дорого, в тех документах, которые мне следовало подписать, речь шла о многих тысячах советских рублей, что по тем временам было огромной суммой. Я буду приписками заниматься, а кто-то наверху на этих ложных цифрах выгадает государственные средства. Ниточка, скорее всего, тянется на склады. Хорошенькое дело! Они рисуют в документах цифры, списывают свои огрехи или, того хуже, наживают дивиденды, воруя народные средства, пущенные на вооружение, а я прикрываю своей подписью их дряблые зады. Нет, участвовать в таких делах я не желал. Чутьё меня никогда не подводило, и криминал я чувствовал кожей за три морские мили. Командиры других дивизионов, видимо, не поняли, в чём суть, ничего такого не увидели и подмахнули документ, а я отказался. С этого момента радость службы улетучилась как дым.

Все мои успехи стали неудачами, а обычные недоразумения, неизбежные на любой службе и в любом деле, превратились в непростительные дисциплинарные проступки. Такого-то числа я пропустил политинформацию, тогда-то вовремя не явился на доклад, в прошлом месяце без уважительной причины отсутствовал на офицерском собрании, а на прошлой неделе нагрубил подчинённому. Формально эти факты можно было интерпретировать как угодно. Кадровика нисколько не интересовало, что на политинформации я не был, потому что находился у зубного врача, на доклад задержался, так как непосредственный начальник вызвал, а подчинённому сделал суровое замечание, поскольку его несуразные привычки обязательно приведут когда-нибудь к порче дорогого оборудования.

Вряд ли было необходимо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, куда плывёт дело. Кадровик подводил под неполное служебное соответствие, а следующим этапом планировалось моё увольнение из рядов военно-морского флота. Мало бывших морских офицеров трудится в нашем доблестном народном хозяйстве?

Поразительно, однако, мой непосредственный начальник не мог противостоять явно тенденциозной компании по моей дискредитации. Кадровик продолжал рыть катакомбы под меня и без устали расставлял мины-ловушки, а что бы я ни делал, всё оказывалось не в мою пользу. При этом он постоянно намекал, что я сам во всём виноват. По тому, как у него загорелись глаза, стало понятно, что мне удалось, того, конечно, не желая, привнести необычайное оживление в его безрадостное канцелярское существование, и теперь каждое утро он шагал на работу, как на праздник.

Нервы натянулись до предела, и у меня, в самом деле, начались проблемы с подчинёнными, начальниками и в семье. Видимо, на том и строился незамысловатый психологический расчёт. Теперь кадровик фиксировал вполне очевидные факты, к тому же появились довольно странные ранее не имевшие место поводы для выпивки, причём отказаться было нельзя, – тогда друзья-сослуживцы просто прекращали со мной разговаривать, и нервы, в конце концов, не выдержали.

Я послал в задницу всех махинаторов, карьеристов и интриганов, причудливо смешавшихся в моём воображении в одном флаконе, и накатал рапорт на увольнение по собственному желанию. Начальник отдела кадров пригладил тонкие волосики на лысине, его чёрные усики довольно встопорщились, он посмотрел на меня как удав на кролика, тихонько взял документ и, не произнеся ни слова, бережно положил его в несгораемый шкаф.

Ничего не изменилось. Увольнять меня, оказывается, никто не собирался, а служба с каждым днём всё больше и больше стала напоминать настоящий ад. Дальше так продолжаться не могло, однако что делать, я не знал. Денно и нощно перед глазами проносилась моя жизнь, вспоминались разные острые эпизоды, иногда всплывало встревоженное лицо отца. Интересно, а как он поступил бы на моём месте?

Я стал вскакивать с постели по ночам, пугая жену, и вдруг в одно такое кошмарное раннее утро мне привиделся сон, который в действительности был воспоминанием. Я снова увидел себя на пляже рядом с неистово бушующим морем, отец держит меня на руках, и я словно с небес слышу его голос.

– Стихия любит, когда с ней разговаривают, Саша.

Очнувшись в холодном липком поту, заснуть я больше не смог, и в тот же день двинулся в отдел кадров к моему мучителю. Усевшись прямо перед ним, я стал рассказывать свою биографию, однако так, чтобы он понял, почему я стал морским офицером.

История моего отца, фронтового разведчика, прошедшего всю Великую отечественную войну с самого первого дня и не получившего ни одной царапины, даже контузии не было, а когда хоронили, люди, которые несли его боевые награды, выстроились в длинную колонну, кадровика, кажется, нисколько не впечатлила. Роль сыграл совершенно неожиданный момент.

Я вспомнил, как мы с товарищем детства спасли из Аджимушкайских катакомб девочку, при этом наши мальчишки-проводники погибли от взрыва коварной фашисткой мины-ловушки, и вдруг на глазах моего неприступного слушателя выступили мутные слёзы. Оказалось, что ему вовсе не пацанов жалко, – просто его дядька, которого очень любила его мама, был пограничником и погиб в сорок втором году в этих каменоломнях.

Наш поначалу сухой, строгий и достаточно официальный разговор, начатый в кабинете, закончился тёплой и задушевной беседой у него на кухне за рюмкой чаю. Загадочная улыбка вдруг тронула его сиреневые губы.

– Хороший ты парень, Александр Васильевич, однако пойми меня правильно, отстать от тебя я не могу. Система! Она, как чудовищный кит, съест любого, не знаю, понимаешь ли ты, о чём я говорю. Мы для неё планктон, улавливаешь? Пока что могу отправить тебя во внеочередной отпуск, это я организую, однако после отпуска готовься к увольнению. Хочешь, сделаем по состоянию здоровья, а? Будешь упрямиться, получишь волчий билет – с ним тебя нигде на работу не возьмут.

По пути в Палангу с её замечательными сосновыми лесами, белоснежными пляжами и изумрудным Балтийским морем мы с женой заехали в Калининград и на первом этаже Дома культуры моряков в ресторане «Бригантина», который в народе именовали «Бригадой», совершенно случайно встретились с Серёжей Спицыным. Я чуть под стол не свалился, увидев своего друга детства, шагавшего прямо ко мне с широкой белозубой улыбкой!

Мы долго трясли друг друга в объятиях, точь-в-точь как герои фильма «Офицеры». Оказалось, что Спицын – моряк заграничного плавания и сейчас как раз сохнет на берегу.

– Сергей, мне сказали, что ты погиб!

– А я, как видишь, жив.

– Выжил после дорожно-транспортного происшествия?

– Можно и так сказать.

Его туманные ответы насторожили, однако я не успел толком ничего расспросить, – вся в слезах прибежала бывшая одноклассница моей жены, она как раз была в Калининграде проездом, и мы договорились встретиться.

– Саша, Ирина погибла!

Ирина была их общей подругой с детства, не так давно она переехала в Калининград, успешно трудилась в бухгалтерии ремонтно-строительного управления, и вот такое несчастье!

У моей Татьяны слёзы навернулись на глаза.

– Как погибла?

– Вчера пошла на обед, её машина сбила насмерть, водитель скрылся.

Моя жена, а вместе с ней и я со Спицыным буквально онемели.

– Какой мерзавец, мать вся почернела от горя, – продолжала быстро говорить подруга. – Я с ума схожу, надо найти этого подонка, ребята! Милиция ничего не делает, только изображает, что ищет.

– А вы знаете, где её сбила машина? – вдруг спросил Спицын, когда наступила зловещая тишина.

– Прямо у крыльца ремонтного управления, где она работает… работала, это напротив пельменной… О, я сейчас с ума сойду!

Мы со Спицыным кинулись в управление, однако опрос вахтёра и сотрудников ничего не дал. Тогда мы заглянули в пельменную, которая оказалась незамысловатой стекляшкой, работавшей только в летнее время.

Здесь наши вежливые и тактичные расспросы сразу принесли плоды. Женщина, мывшая посуду, запомнила Ирину – миниатюрную брюнетку с красивыми тёмными глазами. Она часто приходила сюда, брала свою порцию и скромно садилась в уголочек, опасаясь, кажется, лишний раз посмотреть в сторону.

– Волос у неё такой волнистый и чёрный, как смоль. Ах, как жалко девочку!

Вчера её сбил новенький вишнёвый легковой автомобиль и скрылся. В марках машин она не разбирается, однако то, что он был совершенно новый, это точно. За рулём сидел какой-то симпатичный молодой человек, наша свидетельница его не очень хорошо разглядела, однако то, что он был молод, а лицо без бороды и усов, в этом она ручалась. В салоне автомобиля рядом с ним сидела симпатичная юная спутница.

Это сейчас уйма машин различных марок и расцветок, а в те годы было несложно понять, что вишнёвый легковой автомобиль, – это либо Волга, либо Жигули. Вероятность того, что такую редкую по тем временам раскраску имели новые автомобили других моделей, стремилась к нулю.

С помощью Серёжиного знакомого сотрудника Госавтоинспекции мы без труда установили, что в городе имеется всего два недавно поставленных на учёт совершенно новых автомобиля вишнёвого цвета, все они модели ВАЗ-2101. Один принадлежит Иноземцеву Петру Ивановичу, второй – Балясову Геннадию Фёдоровичу.

Пётр Иванович с окладистой бородой бывалого моряка оказался одиноким пенсионером. Он напоил нас чаем с лимоном и охотно рассказал, что государство помогло ему, как ветерану, приобрести прекрасный легковой автомобиль, на котором он теперь без проблем ездит за продуктами и на дачу, и никто, кроме него, за руль не садится. Гостеприимный хозяин, конечно, поинтересовался о цели наших расспросов, и нам пришлось солгать. Мы сказали, что автомобиль с похожими приметами ударил наш автомобиль у трамвайной остановки на Московском проспекте и скрылся. Теперь мы его ищем, так как милиция не пожелала искать водителя, поскольку царапина на нашем бампере – не повод для привлечения к розыску дорогостоящих сил и средств. Мы считаем, что, несмотря на незначительность происшествия этого человечка надо бы найти, таким людям нельзя управлять транспортными средствами. Если мы найдём его, то подадим на него в суд, пусть возмещает причинённый нам не только материальный, но и моральный ущерб.

– Даю вам слово офицера, что я там не был!..

Да и по приметам он был не похож. А вот Геннадий Фёдорович, плотный щекастый мужчина в солидном, однако далеко не пенсионном возрасте, встретил нас совсем по-другому. Услышав наш вопрос, а мы спросили, ездит ли он на своём вишнёвом Жигули, он захлопнул дверь перед самым нашим носом, не желая разговаривать, и вдобавок крикнул, чтобы мы немедленно убирались, иначе сейчас он вызовет милицию.

Я был в форме морского офицера, которая всегда вызывала доверие у наших граждан, поэтому его агрессивное поведение выглядело, по меньшей мере, странным. Пенсионерки на лавочке у подъезда охотно поведали нам, что у Балясова машины нет, однако пару раз видели, как какой-то чисто выбритый молодой человек на эффектной вишнёвой машинке-конфетке подкатывал к подъезду. Он, кажется, племянник Геннадия и живёт в многоэтажном доме новой планировки на Советском проспекте.

Мы поспешили на такси по указанному адресу, и без труда нашли нужный нам дом. Теперь оставалось ждать, сгущались сумерки, однако, к счастью, наше бдение оказалось недолгим. Едва мы засели в импровизированную засаду на лавочку у одного из подъездов, а всего их было два, как вишнёвый ВАЗ-2101 лихо подкатил к соседнему крыльцу, и из автомобиля выскочил с аккуратной стрижкой спортивной комплекции чисто выбритый парень, вроде бы приятный с виду, однако с достаточно заметными нагловатыми манерами хозяина жизни. В руке у него красовался великолепный букет белых роз, такие цветы в то время достать было очень непросто, наши грузовые самолёты в Голландию ещё не летали, а под мышкой он нёс туго набитый портфель.

Следом за ним из машины не вышла, а выпорхнула грациозная стройная девушка в полупрозрачном платье, сквозь которое просвечивало гибкое натренированное тело гимнастки или балерины. Бросив цепкий взгляд по сторонам, парень вместе со своей спутницей быстро прошёл по асфальтовой дорожке через палисад, взбежал по ступеням и скрылся в проёме распахнутой входной двери.

Мы кинулись за ним. Спицын вдруг выхватил из кармана куртки блокнот.

– Саша, не дай ему зайти в квартиру, задержи на минуту, а я быстро осмотрю машину!

Такой завидный профессионализм снова насторожил меня, однако думать было некогда. Сергей встал на колени и заглянул под бампер, а я ринулся за нашим парнем. Пропустив свою очаровательную спутницу вперёд, он успел подняться на второй этаж, достать ключ, и я настиг его у двери в тот самый момент, когда он вставлял его в прорезь замка.

– Одну минуточку, молодой человек!