Читать книгу Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Владимир Александрович Андриенко - Страница 3

Октябрь, 1762 года

.

***

Осень 1762 года была для Москвы особенной. В сентябре прибыла в первопрестольную сама императрица со своим двором для церемонии официальной коронации. Торжества были подготовлены невиданные по роскоши и блеску.

На эти дни о следствии все позабыли, ведь город шумно праздновал великое событие в истории Российской. Коронации происходили не каждый год. Екатерина не пожалела средств на праздники и для одного бросания в народ было выделено около 600 тысяч рублей серебром.

22 сентября Екатерина II была коронована в Успенском соборе в Кремле при громадном стечении народа. Все трактиры и кабаки были открыты и каждого там угощали бесплатно за царский счет. По Москве шатались толпы пьяных, гремели фейерверки, солдаты и штатские орали «виваты» новой императрице. Началась непрерывная череда балов, светских раутов, народных гуляний.

На Дворцовой, Сенатской и Ивановской площадях забили фонтаны и вместо воды в них струилось красное и белое вина. Но торжества кончились, и жизнь снова вернулась в прежнее русло. Вместе с царицей и двором укатило в Петербург и буйное веселье…

1

Питейный дом в городе Москве.

Коллежский регистратор Иванцов.

Октябрь, 1762 года.

Коллежский регистратор Иван Иванович Иванцов чин имел в канцелярии юстиц-коллегии самый малый. Чиновник 14-го класса – невелика птица. Но отец его был именитым купцом, торговлю вел не токмо на Москве, но и в самом Петербурге имел лавки, за которыми там его родной брат глядел, также купец. Потому к услугам Иванцова был экипаж, пара лошадей и кучер. Сего не было у Соколова, жившего только на жалование.

Иванцов имел агентов по всему городу. Быстро смекнул молодой чиновник, что сыскная работа на людишках держится, которые многое видеть и слышать могут по ту сторону закона. Кто мог беглого холопа сыскать лучше Иванцова? Кто мог краденое найти? Обнесли недавно лавку купца первой гильдии Лопырева, и знал купец, что полиция ничего не сделает. Пал в ноги Иванцову старшему – спаси! Тот сыну наказал купцу помочь. И что? Спустя два дня весь товар нашли помимо двух бочонков романеи.

Ныне молодой Иванцов действовал через знакомого трактирщика, что периодически давал ему важную информацию ибо имел многие дела с отцом чиновника.

Иван Иванович зашел в трактир под видом случайного посетителя и хозяин сразу же подсел к нему. Это был небольшого мужик с плоским лицом до самых глаз заросшим густой черной бородой.

– Чего изволите, барин? – спросил он.

– Узнал? – вопросом на вопрос ответил ему чиновник.

– Я знаю вам нужного человечка, барин. Сыскал такого. И то дело было не простым…

– Кто он? – прервал излияния хозяина трактира Иванцов.

– Да некий Мишка. Мужичок темный и никто не знает кто он доподлинно. Чем живет такоже неизвестно. Но частый гость в кабаках и трактирах. Он баит, что хорошо знает Ермолая-то Ильина. Они часто виделись в разных питейных домах, где оный Мишка неоднократно угощал вином Ермолая. А тот Ермолай приезжал в Москву как кучер у Дарьи Салтыковой. И пока барыня жила здесь, времени у него было много, вот и шатался мужик по кабакам.

– Где этот Мишка сейчас?

– Да здесь сидит, барин. Вот тот долговязый парень. Вишь в дальнем углу?

– Этот? Настоящий разбойник. Поди скажи ему чтобы немедля вышел на улицу и подошел к моему экипажу. Быстро. Скажи, что в накладе не останется и денег в карманах прибавится.

– Скажу, барин. А выпить не хош ли чего? Куда торопиться? Тебя здесь никто не обеспокоит.

– Недосуг. Нет ли у тебя каких просьб?

– Да нет. Пока слава богу. Опосля того, как ты, барин, околоточного приструнил все хорошо. А лихие люди мне не опасны. С лихими я нахожу, как говорить надо.

– Знаю я тебя. Ну да ладно. Сейчас не до этого. Пойду я. А вот это тебе за услугу, – Иванцов бросил на стол рубль серебром, поднялся и пошел к выходу.

Хозяин схватил монету и по привычке попробовал её на зуб. Много в последнее время было недельного серебра на Москве. Рубль был настоящий….

***

Через минуту худой мужичек к красным носом истинного пьяницы по имени Мишка вывалился из трактира и запахнул худой поношенный армяк. Он осмотрелся и, увидев экипаж, пошел к нему.

– Ты, барин, видеть меня хотел, что ли? – его левый глаз хитро прищурился.

Иванцов еще раз отметил про себя, что рожа-то у Мишки истинно разбойничья. Такой мать родную зарежет и не поморщиться. Но вслух он только спросил:

– Мишка? Так тебя кличут?

– Он самый. Мишка я.

– Дело есть до тебя. Ты мне поможешь, а я помогу тебе, и обоим нам будет хорошо.

– Так говори чего надобно?

– Если скажешь все что знаешь о крестьянине Ермолае Ильине, то получишь от меня лично десять рублев серебром. А если чего важного вспомнишь, то и поболее отвалю.

– Не врешь?

– Мое слово крепко. Итак, ты можешь мне что-то об этом рассказать?

– Много чего могу. Где изволишь слушать, барин?

– Садись в карету. Поедем со мной и приказ. Там все и расскажешь. Да ты не бойся, ничего тебе не грозит. И деньги получишь. Мое слово крепко.

Мишка почесал голову и сел в экипаж. Ехать ему никуда не хотелось, но уж больно хорошие денежки посулил барин, а у него в кармане были лишь две полушки.

– Не поехал бы с тобой ни в жизнь, но верный человек на тебя указал. А мне через него еще никакой пакости не было. Я, барин, много чего про Ермолайку знаю. Пить больно здоров, и под энто дело много чего порассказал мне. Вишь, он при барыньке Салтычихе в конюхах состоял.

– Он говорил тебе о том, что собирается в бега? – спросил Иванцов.

– Говорил и не раз. Допекла его помещица-то. Вот он и собрался в бега. А страсти-то какие рассказывал! Жуть! Про подвалы пыточные салтыковские. Не приведи господь.

– А из-за чего он в бега собирался? – продолжал допытываться Иванцов.

– Я ж тебе говорю, барыня допекла его. Женку он схоронил. Барыня повела её бить нещадно батогами што-ли. Как доподлинно неизвестно мне. Не любил Еромлайка про то много говорить. Но померла женка его, вот он и затаил обиду. Сговорился он с другим мужиком с деревеньки то салтыковской убечь. И убег. Хитрый шельма. Хитрый. Такого на большую дорогу, атаманом бы стал.

– А ты сам-то чего про большую дорогу вспомнил? Сам с ножиком и кистенем зипуна добывал?

– А про то тебе, барин знать не надо. Ты же не про меня хотел узнать? Так?

– Ладно, Мишка. Сейчас на место приедем, и все покажешь без утайки господину коллежскому секретарю Соколову.

– Это который по сыскному-то делу? Да ты чего, барин. Я не согласный до него ехать. Вели остановить кучеру. Вели! Не то так спрыгну! Слышь?

– Тихо! Сиди смирно, – Иванцов схватил мужика за рукав.

– Отпусти, барин! Отпусти! Вот холера!

– Сиди тихо, Мишка. Соколов не тронет тебя. Я слово даю тебе в том. Расскажешь все чего знаешь, и катись с деньгами восвояси.

– А не обманешь? – снова спросил Мишка. – Пытать не учнешь ли в сыскной части?

– Сказал, что не будет пытки и ничего плохого не будет. Нам дела до тебя нет никакого. Нам про Ермолая Ильина знать все надо.

– Да ты чего, барин? Я ничего! Я со всем доверием. Все скажу как надо. Отпусти только.

– Вот так-то лучше….

2

Москва.

Канцелярия Юстиц-коллегии.

Октябрь, 1762 года.

Ровно через час Иванцов втолкнул Мишку в кабинет, где сидели Соколов и Цицианов, занимаясь чтением бумаг.

– Вот вам, господа хорошие, презент.

Те подняли головы и с недоумением стали разглядывать мужика.

– Не иначе разбойника поймал наш Иван Иванович, – произнес князь. – Такого человечишку за одну рожу в остроге держать.

– Сие завсегдатай трактиров Мишка, – представил гостя Иванцов, – личность темная и с законом состоящая не в ладах.

Мужик сорвал жалкую шапченку с головы и низко поклонился.

– И к чему нам сия парсуна? – спросил Цицианов. – Мы не разбойниками сейчас занимаемся, Иван Иванович.

– А сия парсуна, ваше сиятельство, нашего Ермолая Ильина хорошо знает. Того самого что кучером при Салтыковой состоял. И много чего ценного имеет нам рассказать про него.

– Вот как? – Соколов оживился. – Знаешь Ильина Ермолая, холопа барыни Дарьи Салтыковой?

– Знаю, ваше высокоблагородие. Как истин бог знаю. Знаю, барин милостивый.

И Мишка стал рассказывать, как познакомился с Ермолаем Ильиным и как пил с ним в трактире.

– А про хозяйку свою, что он тебе говорил? – спросил князь. – Про помещицу Салтыкову?

– Про душегубицу-то? Да много чего баил. Про то, как она девок молодых мучит, много говорил. И про то, как женку его замучила.

– Женку? – переспросил Соколов.

– Да, его Еромолаеву женку.

– Одну? – снова спросил надворный советник.

– Чего? – не понял Мишка.

– Я спрашиваю, про одну свою женку он тебе рассказывал?

– Про одну, а чего? Рази у него не одна женка была? Он чать не басурманин какой, а наш православный. Хотя по девкам и был ходок…

– Ладно, далее говори, что знаешь.

– Вот я и говорю. Ермолай-то давно задумал в Питенбурх бегти да челобитную царю в руки всучить. Да и слух прошел будто царя-то батюшку свергли и на престоле стала женка евоная Катька.

– Но, ты! Думай, что млеешь! – вскричал Цицианов. – В застенок захотел, холоп! Как смеешь так говорить про государыню?

– Да я чего? – испугался гнева князя Мишка. – Вы говорить приказали, а теперь чего?

– Оставьте его, князь. Что он понимает в политесах? Пусть говорит по делу. Этот мужик что-то знает. Продолжай, – Соколов успокоил Мишку и тот снова заговорил.

– Ермолка долго бежать не решался. Денег то в столицу ехать надо было раздобыть. Да и подорожную справить. А то как без документов-то? На первой рогатке схватят. Сам знаешь как с беглыми-то. И вот после того как Кать… царицу поставили, у него деньги то и появились. Он тогда меня угостил знатно и баил9, что ему по всей форме бумаги справят. И назовется он по ним купцом, и в Питенбурх с ветерком домчит. Во как!

Цицианов с Соколовым переглянулись.

– А откуда у Ермолая появились деньги? – спросил Соколов.

– Дак он говорил, что дали ему денег.

– Кто дал? – Цицианов стал терять терпение.

– Да я имени то его не знаю, но Ермолай мне того человека показывал. Он в трактир заходил, когда мы были уже сильно выпимши. И он стукнул меня по плечу и прошептал, смотри мол, вот моя жила золотая.

– А что это был за человек? – просил Иванцов. – Ты его раньше в трактире видел ли?

– Да нет. Не видал. Но одет он был как купчишка средней руки, хотя не купец. По повадке из благородных он. Я-то купцов в своей жизни немало повидал.

– Странно все это. Весьма странно, – задумчиво пробормотал Соколов. – А ты мил человек, пока останешься у нас. Я вызову стражу и отправлю тебя в приказ Разбойный или как они сейчас это называют Тайная экспедиция10! Но ты не бойся, через день два полетишь оттуда куда глаза глядят и наградой. Никто пальцем тебя не тронет.

–Но зачем это? – спросил Мишка. – Мне слово вот сей господин дал, что не учнут меня мытарить! А про Разбойный и вовсе разговора не было!

– Да ничего тебе не грозит! Посидишь немного и все. А харчь будет для тебя особый из трактира закажем, и штоф вина найдется. И вот тебе рубль для начала.

– Показания дашь по всей форме, и писарь составит с твоих слов бумагу. И, может, еще чего вспомнишь сидючи. И, главное, того человека нам укажешь, что деньги Ермолаю дал. А затем все обещанное получишь и полетишь вольной птицей на все четыре стороны.

3

Москва.

Квартира Степана Соколова.

На следующее утро Иванцов прибыл прямо домой к Соколову. Он выдернул Степана из постели и тот едва надел халат, как к нему ворвался Иван Иванович.

На лице коллежского регистратора была растерянность.

–Что случилось, Иван Иванович? С чего такая спешка? Уж не пожар ли на Москве?

–Хуже! – выдохнул Иванцов. – Мишка в узилище убит нынешней ночью!

–Что?! Как это убит? Что значит убит?! Его вчера за строгий караул посадили не где-нибудь – в Тайной экспедиции!

–А то и значит, что убили его. Я приехал за ним и подьячего привел сказку с его слов составлять. Зашли в камеру, а он лежит с распухшей рожей уже неживой.

–Убийство?

–Точно так, Степан Елисеевич.

–Вот же не повезло, так не повезло! – вскричал Соколов. – Ты Иван Иванович, сторожей-то допросил? Кто в камеру заходил?

– Они божатся что никто. Говорят не иначе нечистая сила.

– Нет, это не нечистая сила. Кое-кто обрезал ниточку.

– Салтычиха! – вскричал Иванцов. – У неё везде свои люди! Вот и донесли про Мишку.

Соколов не согласился:

– С чего Салтичихе убирать Мишку? Он ничего противу неё не сказал бы ибо не знает ничего про дом Дарьи Николаевны. Нет! Его смерть Салтыковой не нужна.

– Но он говорил, что она душегубица! Он говорил, что девок она мучит. Али вы позабыли, ваше благородие?

–Да это пол Москвы говорит, Иван Иванович. Да и кто поверил бы словам какого-то Мишки, личности темной, с законом не в ладах состоящей? Кто осмелился был на основе его показаний открыто обвинить знатную дворянку Дарью Салтыкову, что с царями в родстве состоит? Нет! Дело в ином.

–В чем же, Степан Елисеевич?

Соколов ответил:

– Кто-то не хотел, чтобы мы узнали о том, кто дал деньги Ермолаю Ильину! Ибо если мы узнаем, кто это сделал, то узнаем и то, кто стоял за жалобой императрице. Иван Иванович, давай ноги в руки, и туда где сидел Мишка.

– В Тайную экспедицию? Да я только оттуда, Степан Елисеевич!

– Еще раз поезжай, друг. Вытряси из тех, кто был ночью на страже, все. И мне не нужны россказни о нечистой силе. Они знают, кто его убил. За взятку пустили к нему убийцу. Я в этом уверен. Делай что хочешь, если надо применяй пытку, но добудь мне истину!

– Понял, Степан Елисеевич. Все исполню.

– Кто там ныне в начальниках?

– Гусев, – ответил Иванцов.

– Гусев? Знаю такого. Человек хороший и по-своему честный. Потому странно все это, ну да разберемся. А я к Цицианову поеду. Нужно не медлить с допросом самой Салтыковой.

– А куда она денется. Под домашним арестом сидит сердешная.

– Плохо ты знаешь Москву, Иван Иванович. Скоро распоряжение о домашнем аресте будет отменено.

– Как так? Но распоряжение пришло из Петербурга! – искренне удивился коллежский регистратор.

– Я знаю что говорю. Не первый год по сыскному ведомству служу…..

4

Москва.

Канцелярия Юстиц-коллегии.

В здании юстиц-коллегии Соколов сразу же натолкнулся на Цицианова. Тот был в бешенстве.

– Степан Елисеевич, не для того меня прислали из Петербурга! У вас на Москве всегда так следственные дела ведутся?

– Что, князь, неужто Салтычиху от домашнего ареста освободили? – улыбнулся Соколов.

– Уже знаешь? Откуда?

– Догадался. Вот и Иванцову я это недавно сказал. Он соврать не даст. Чей приказ?

– Прокурора Сыскного приказа Федора Хвощинского и начальника полицмейстерской канцелярии Андрея Молчанова. Приказали от всех неудобств почтенную госпожу Салтыкову освободить. Вот как! А мы тогда на что? Мы в игрушки играем? Так получается? Позавчера заключили под домашний арест, а нынче уже сняли его.

– Ты, князь, на Москве недавно и многое для тебя еще тайна в наших делах.

– Начальник канцелярии Бергоф мне ничем не помог. Только руками развел.

– Это Иван Александрович-то наш? Так что ты от него ждал? Он дело со своих рук спихнул, и ничего знать не знает. Зачем ему с салтыковской родней ссориться попусту. Помогать он нам не станет. А если и станет, то только когда поймет что это ему выгодно. У нас на Руси все решает родня, князь. Пора это запомнить.

– Но есть повеление государыни императрицы сие дело расследовать скорейшим образом!

– Идем ко мне и там поговорим. А то здесь уши лишние повсюду.

Соколов потянул Цицианова за собой.

В кабинете коллежского секретаря они заперли двери на ключ и уселись в кресла.

– Ты говорил о том, что есть указ императрицы, князь, дело сие расследовать быстро и без проволочек. Так?

– Именно так, Степан Елисеевич.

– А скажи, у императрицы нет иных дел, кроме дела Салтычихи? Она что денно и нощно сидит и думает, как Салтыкову наказать?

– Ты о чем это, Степан Елисеевич? Понятно, что у императрицы и других дел полно. Особенно сейчас. Когда раскрыт в Петербурге заговор против неё.

– Вот! Вот! Они здесь на Москве не знают, вспомнит ли государыня вообще об этом деле. И вроде следствие назначили и на Салтыкову арест наложили. Все честь по чести. А потом все и отменили. Чиновники свое дело сделали. У вас в Петербурге в Сенате дела по стольку лежат, разбирательства дожидаючись?

– Да многие почитай по полвека, – честно признался Цицианов. – Я сие понимаю, Степан Елисеевич. Но если Салтыкову не отстранить от управления имением, то она сможет наказывать свою дворню и далее! Конечно, домашний арест еще не ущемление её в правах хозяйки, но все же для дворни и такое бы сгодилось. Все же они бы видели, что закон сильнее их барыни и управу на неё найдет. А так как же нам следствие вести? Они же нам ничего не скажут!

– Ты еще не знаешь, князь, что Мишку убили. Вот беда так беда.

– Что? Как убили? Он же в узилище был запрятан? – глаза Цицианова полезли на лоб.

– Вот там и достали его сердешного. Я послал туда Иванцова, дабы разобрался во всем.

– Да кто его убить то мог? Что происходит у вас на Москве? Как могли вот так запросто убить свидетеля в каземате приказном? Кто?

– Вот и мне это интересно. И этот кто-то не хотел, чтобы Мишка опознал того, кто деньги для Ермолая Ильина достал. Ниточку нам начисто обрезали. И это были не люди Салтыковой. Мишка не был для её дела опасен. Скорее наоборот.

– Так ты считаешь, Степан Елисеевич, что кроме тех, кто работает на Салтыкову, есть и те, кто работает против неё?

– Трудно пока выводы делать, князь. Трудно. На Мишку-то этого мы случайно напали. Если бы не Иванцов мы бы о его существовании и не подозревали.

– Да кто кроме нас троих знал про Мишку-то, Степан Елисеевич? Ты, я да Иванцов.

– А разве никто не видал, как Иванцов его сюда доставил? Десяток людей видали из канцелярии. Да и подслушивать у нас любят. Особенно слуги. Ой, как любят! Сам не раз тех людишек ловил, и рожи им бил. Да мало сие помогает, князь.

– А если допросить всех сторожей, что Мишку стерегли?

– Уже дал я такое задание Иванцову. А нам стоит о другом пока подумать. Нужно начать собирать свидетельства очевидцев по делу. И начнем мы с самой Салтыковой.

– Много она тебе расскажет, держи карман шире, – саркастически ухмыльнулся Цицианов.

– Но познакомиться с ней поближе стоит, князь. Посмотрим, что она собой представляет. И позволение для допроса дворни у неё нужно получить. Поедем к ней сейчас же. Твой княжеский титул нам здесь поможет. А то я сам понимаешь человек не особо знатный. Мои отец и дед хоть и служили, но как у нас говориться «щи лаптем хлебали». А Салтыкова столбовая дворянка. Но тебя она уважит.