Читать книгу Шут императрицы: Дело государево - Владимир Александрович Андриенко - Страница 2

Год 1735, март, 21-го дня,

Санкт-Петербург. Либман и Пьетро Мира.

Дом банкира.

Обер-гофкомиссар её величества Лейба Либман вызвал к себе придворного шута Пьетро Миру и имел с ним серьезный и конфиденциальный разговор.

Вызвал он его тайно, дабы никто про то проведать не смог из партий враждующих. Привезли Миру в дом Либмана вечером в экипаже закрытом.

– Вы меня еще не знаете, герре Петер, – заговорил Либман по-немецки. – Но пришло время для нас познакомиться ближе. Ибо вы стали товарищем моему доброму другу Эрнесту Иоганну Бирену. Хотя я могу общаться вами и на вашем родном итальянском языке. Не угодно ли?

– Не стоит, я хорошо владею немецким.

– Вы, Петер, пришлись ко двору нашей государыни. А я знаю Анну еще по Митаве, когда она была только герцогиней Курляндии и Семигалии и о короне российской и не мечтала. И в России, получив корону, она не забыла старых друзей. И часто русские обвиняют в этом государыню. Не могу понять за что. Дядюшка Анны император Петр Великий выдал её в молодости замуж против её воли. Муж её умер в тот же год от пьянства. И жила она с тех пор в Митаве и друзей себе там завела. И понятно, что вместе с друзьями и приехала Россией править. А как же иначе? Ежели в России у неё друзей не было. Да и престол Анне предложили не просто так, а при условии подписания ею «кондиций», по которым господа некие власть монархическую ограничить пожелали. Они лишили императрицу права учинать войны и заключать мир, распоряжаться финансами империи, вводить новые налоги, жаловать чины выше полковника и прочее. Но ничего у них не вышло.

–Я уже слышал про это. Императрица, опираясь на гвардию, те «кондиции» разорвала и провозгласила себя самодержавной государыней.

–Оно так. В России без этого нельзя. Это вам не Италия, где в Венеции республика имеется. Но можно ли сравнить размеры России и Венеции? Только самодержавие пригодно для управления такой страной как Россия. Но власть самодержавная одну особенность имеет. Около престола монарха может любимец появиться. Он фаворитом прозывается, или фавориткой. И через близость свою к особе царственной может на политику государственную влиять.

–Про то мне известно! Граф Бирен и есть такая особа. И в Европе это известно. При дворе версальском фавориты не единожды многие дела решали.

–Это так. Но вы знаете, что если вы друг Бирену, то у вас здесь будет немало врагов?

–Уже успел это узнать. Вчера камергер Бестужев-Рюмин хотел побить меня палкой и назвал «холуем безродным», и еще …, – Мира не смог вспомнить русские слова, высказанные камергером.

–И еще он назвал вас «псом курляндским», хоть вы вовсе и не курляндец, – договорил за него Лейба. – Я знаю про это происшествие, Петер. И знаю, что вы побить себя не дали. И камергер пока отступил. Но это пока. Молодой Бестужев-Рюмин мстителен.

–Я схватился, было за шпагу, но Бестужев-Рюмин сказал, что клинка своего дворянского марать о колотушку шутовскую не намерен. Тогда я высказался по правде, гере Либман.

– А что вы сказали? – заинтересовался банкир. – Про это мне не доложили. Не досмотрели соглядатаи. А ведь я советовал им быть внимательными и ничего не упускать.

– Тесть Бестужева-Рюмина, отец его жены, князь Никита Волконский, также при дворе в шутах служит. И я сказал, что «отец вашей жены шут похлеще моего и честь его дворянская давно и без моей колотушки замарана!».

– Молодец! Ловко отбрил, этого павлина надутого. Но теперь у вас есть не просто враг, а страшный враг. Берегись его. Бестужев-Рюмин хитер. И, как я уже сказал, мстителен.

– Но графа Бирена, моего покровителя, он боится.

– До времени. Вот отчего я желаю вас познакомить с коньюктурами придворными, Петер. Сам Бирен этого не сделает, ибо весьма простодушен. Эрнест не понимает много. Он не жесток, а здесь жестоким быть следует. Вы уже поняли, кто интригует против Бирена?

– Не совсем. Но слышал о бароне фон Левенвольде.

– Барон Карл Густав фон Левенвольде прибыл с нами в Россию из Митавы. Недавно его в графы пожаловала государыня. Он также курляндец и также претендует на сердце государыни. И мечтает вытеснить оттуда нашего друга Эрнеста и вышвырнуть его из Петербурга. Но сам по себе Карл Густав нам мало опасен.

–Но вы сказали…

–Сам Карл Густав и его брат обер-гофмаршал Рейнгольд фон Левенвольде люди посредственные. Да можно сказать больше – глупые они люди. Но за Левенвольде стоят влиятельные круги при дворе. За ним стоит сам Остерман, вице-канцлер империи Российской, который и делает сейчас всю политику внешнюю и внутреннюю. Он фактически и правит Россией. Он берет взятки от двора венского и политику империи в угоду их интересам поворачивает. Остерману Бирен не нужен. Они соперники. Вот он и держит руку фон Левенвольде. Враг нашему Бирену и фельдмаршал Миних, еще один немец при дворе.

– Миних? А что они с Биреном не поделили?

– Миних честолюбец. И честолюбец каких мало. А я знавал всяких честолюбцев на своем веку. Он желает преклонения перед своей личностью и своим военным гением. Но фельдмаршал пока не так опасен как Остерман и Левенвольде. Миних скоро уедет на войну, когда Россия сцепиться с Турцией и Крымом, и, надеюсь, обломает там себе рога. Но в будущем они столкнуться. Наш Эрнест и Христофор Бурхард Миних. И многие русские враги нашему Бирену.

–Трудно мне во всем этом разобраться. Я ведь не политик.

–Как не политик? Вы меня не поняли, Петер.

–Но я в кувыр коллегии состою. Не в коллегии дел иностранных, не в военной коллегии.

–Шуты придворные большое касательство до «политик» российский имеют. Именно шуты иногда и делают сей «высокий политик». Братья Левенвольде обхаживают Юшкову. Баба она тупая и вздорная, но на государыню громадное влияние имеет.

–Это та, что ногти государыне стрижет? – Пьетро наблюдал эту сцену постоянно во время утренних приемов в спальне у государыни.

–Именно. Они её лейб-стригунья прозвали. Но звезда Бужениновой взошла еще выше, чем звезда Юшковой. Правда Буженинова ни на кого не работает. Слишком независима и строптива. Мечтает про одно – выйти замуж. А иные шуты на придворные группировки работают. Лакоста, например, король самоедский, с которым вы едва на дуэли не сразились, на кабинет-министра князя Алексея Черкасского работает и на братьев Лвенвольде. В зависимости от того, кто заплатит больше. Балакирев Иван золотом от Левенвольде и от Остермана иногда не гнушается. А иногда и от меня берет. А вы говорите, Петер, что к политике касательства не имеете. Имеете и еще какое. Ибо шутки ваши государыне по сердцу. И завтра может статься, что вы станете «политик» определять!

Мира поклонился.

–А историю московского нищего Тимофея Архипыча слыхали?

–Нет.

–Он в Москве проживал и в юродивых числился. Есть у русских такая категория почитаемых нищих. Сей Архипыч у них громадное влияние на «политик» имел. Предсказателем себя мнил. Вроде бы волю господа вещал. Но ту волю ему в старобоярских домах Москвы диктовали. А он отговаривал царицу в Петербург переезжать из Москвы.

–Про такое я также не слышал.

–Он уже умер. И это я к слову про него вспомнил. И вы, Петер, большую пользу вашему другу Бирену принести можете.

–Мое влияние при дворе пока ничтожно, герре Либман. И не думаю, что смогу многим помочь. Хотя готов всей душой. Эрнест действительно не только мой покровитель, но и мой друг. Он помог мне, и я помню добро. В жизни своей не так много я его видел.

–Влияние дело наживное. Вам только стоит чем-то отличиться. Кстати, какое у вас жалование?

–Сто рублей в год.

–А не хотите получать больше?

–Кто не хочет больше. А сколько, например?

–Скажем 200 рублей и не в год…в месяц? – Либман хитро улыбнулся.

В то время сумма в 200 рублей была сказочной. И годовое жалование в 200 рублей было у чиновника довольно высокого ранга. Мира подумал, что Либман шутит.

–Я не оговорился. В ближайшее время, когда будете при дворе, в шутливой форме попросите такие деньги и вам их станут давать! Берите пример с Бужениновой, Петер.

–Но как мне такое просить?

–С остроумием, друг мой. Вы же умный человек. Или дурнее камчадалки грязной?

–Нет.

–Вот и докажите это. Сие будет испытание для вас лично. А наш разговор мы еще продолжим.

***

Год 1735, март, 25-го дня, Санкт-Петербург.

При дворе. Утренний выход императрицы.

Пьетро много думал ночью о том, как сделать то, что советовал Либман. А ночевал он в спальне певицы Марии Дорио. Мария специально поссорилась с сеньором Франческо Арайя, дабы тот на ночь оставил её в покое.

Так они и ночевали рядом. Пьетро Мира в спальне Марии, а сеньор Арайя в комнате рядом. Дюжие же лакеи дежурили под окнами, дабы сеньор Пьетро в них не пролез.

Дорио и дала ему дельный совет в благодарность за ночь бурную и страстную.

Во время утреннего приема у императрицы Пьетро решил испытать судьбу. Просыпалась Анна обычно в 11 часов и в спальне, когда царицу одевали в халат и приносили ей кофе, начинался утренний прием, на котором присутствовали избранные придворные, шуты, карлы, карлицы, арапчата государыни.

Бирен стоял у самого кресла императрицы и что-то шептал ей на ухо.

Шуты Лакоста, Кульковский и Балакирев тузили друг друга, и вызывали тем смешки фрейлин государыни.

Фигуры для партии расставлены. И Пьетро Мира пошел в «атаку». Он приблизился к креслу государыни, хотя сие запрещено было. Никто вторгаться в разговор Бирена и Анны не имел права.

Он поклонился и едва не толкнул графа Бирена плечом.

– Позвольте, Ваше величество, обратиться к обер-камергеру вашему его светлости графу Бирену.

– Ты чего это с утра поганых грибков поел? – строго спросила императрица. – Как смеешь мой разговор с графом прерывать?

Придворные услышав «раскаты грома», затихли. Притихли и шуты.

– Если бы поел, Ваше величество, – продолжил Мира смело. – Но, увы, у меня нет и поганых грибков. Мне совершенно нечего есть.

– И чего же ты хочешь, наглец? – спросила Анна.

Мира снова низко поклонился:

–Прошу выделить мне на прокорм 200 рублей в месяц!

Снова поклон.

Услышав такое императрица опешила, но затем залилась громким смехом. Вслед за ней стали смеяться и придворные.

–А не много тебе будет 200 рублей в месяц? На такие деньги полк солдат можно прокормить.

–Но даже целая армия не сможет вас так насмешить государыня! И потому шут стоит этих денег!

–А не лопнешь от такого? – снова спросила императрица.

–Не лопну, государыня милостивая. Не лопнул же Балакирев от того перстня, что вы ему подарили неделю назад. Стоил он не менее 5 тысяч рублей. А Балакирев сказал, что пропил его в трактире и ни копейки более от того подарка у него нет. И не лопнул!

Бирен оценил шутку и сказал:

–Станешь получать от меня по 200 рублей ежемесячно сверх жалования тебе положенного и содержания твоего при дворе!

Всем было известно, что шуты государыни получали помимо жалования и столовые припасы мясом, рыбою, хлебом, солью, икрой и т.д.

***

Год 1735, март, 26 дня, Санкт-Петербург.

Дворец императрицы. Вопрос о питье.

Дом банкира Либмана.

На следующее утро ситуация повторилась. Пьетро Мира решил идти даже дальше чем ему советовал Лейба Либман.

Он снова приблизился к императрице и Бирену и снова попросил денег. Еще 200 рублей в месяц и не больше того.

– А ты разве не дал ему вчера денег, друг мой? – императрица посмотрела на Бирена с улыбкой. – Слово моего обер-камергера дорогого стоит.

– Он получил от моего поверенного Либмана ровно 200 рублей серебром! Мне то точно ведомо.

– Али мало тебе, плут? – Анна обратил свой взор к шуту.

–Но его сиятельство пожаловали мне 200 рублей, ибо мне нечего было есть, – высказался он.

– И что? – императрицу уже стал разбирать смех.

– Но теперь мне совершенно нечего пить, ваше величество.

Смех мог бы сокрушить стены дворца. И Пьетро Мира получил еще 200 рублей ежемесячно. Либман понял, что не ошибся в этом человеке. Он был умен, и с таким можно будет делать дела. Теперь у них с Биреном был свой человек в кувыр коллегии!

Банкир приблизился к Пьетро в темном коридоре дворцового перехода, чтобы никто не мог их увидеть.

– Сеньор, – тихо позвал он. – Вы, сеньор.

Мира оглянулся, и его рука легла на рукоять шпаги.

– Кто здесь? – спросил он.

– Уберите руку с эфеса. Я – друг.

– Либман? – Пьетро узнал того, кто стоял в темноте по голосу.

– Тише. Подойдите ко мне и никогда не произносите имен. Здесь могут везде быть уши.

– Запомню на будущее. Но сейчас вокруг нас нет никого.

–Думаю что это так. Вы отлично справились со своим заданием, Петер. И сейчас я дам поручение посложнее.

– Поручение?

– Вы же говорили, что Эрнест ваш друг?

– Да. И сейчас скажу тоже самое.

– При дворе нужно все тщательно взвешивать и предугадывать поступки своих врагов. Бирен этим не занимается, потому что этим занимаюсь я. И сейчас против него может возникнуть альянс опасный. Это нужно предотвратить. Готовы ли вы мне помочь?

– Если это в моих силах.

– Будь все иначе, я бы не предложил это вам, Петер. Слушайте внимательно. Рейнгольд фон Левенвольде, обер-шталмейстер двора, готовиться жениться на княжне Варваре Черкасской, дочери кабинет-министра князя Алексея Черкасского. Если это произойдет, то против Бирена возникнет альянс опасный. Ибо брат Рейнгольда Карл фон Левенфольде метит на место Бирена в спальне императрицы. Понимаете про что я?

– Понимаю, но что я могу сделать?

– Стоит расстроить этот брак. Не допустить его.

– Но я только шут. Как же я это сделаю?

– А только шуту это и под силу. Но действуйте не сами, а используйте иного шута. Например, Ивана Балакирева.

– Но он работает на Левенвольде.

– Иногда. Но вы плохо следите за шутовскими баталиями при дворе. Он нынче зол на Левенвольде. Тот с ним недавно дурно обошелся.

– Но мы с Балакиревым не в дружбе.

– Так подружитесь с ним. Сейчас самое время…..

***

Либман покинул дворец и отправился к себе домой. Там его ждал приезжий из Курляндии. Старый знакомый банкира с которым они часто обделывали разные прибыльные дела.

***

Либман был умным человеком. Еврею было трудно прожить без ума и хитрости, а у Лейбы их хватило бы на десять человек. Он был из тех, кто чувствует золото словно волшебник, и оно само тянулось к нему и оседало в его сундуках.

«Деньги сделали евреев сильными, но они и предмет нашей слабости, – размышлял он. – Мы евреи с древних времен знаем, как заработать и как накопить. И именно за это нас так ненавидят. А русские живут в такой богатой стране и не видят своего богатства. Ведь в той же Германии нет и одной десятой тех богатств, что есть в России. И если бы они смогли только осознать свою силу. Если бы они стряхнули со своих плеч своих продажных правителей – они бы стали самым сильным народом Европы. Самым сильным и богатым. Но, пока они пребывают во тьме. Здесь сочетаются уникальные богатства и уникальная же бедность. И то и это в Европе невиданны».

Либман прибыл в свой дом и в кабинете увидел того, кого ждал. Старый товарищ Георг фон Штемберг, чем-то похожий на самого Либмана, низкорослый и узкоплечий. Вся его сила была в его уме. С ним можно было делать дела.

– Георг!

– Лейба! Рад тебя видеть, друг!

– И я рад.

Друзья обнялись. Затем они уселись у камина в креслах.

– Страшная страна, Лейба. Здесь холодно даже в марте. А морозы в этой стране какие! Говорят можно себе нос отморозить. Хорошо хоть я приехал весной, а не зимой. Как тебе здесь понравилось, не могу понять.

– Морозы проходят, Георг. А это страна сказочных богатств. И ты мне нужен.

– Зачем? Твой Бирен не помогает тебе?

– Помогает. И я беру взятки вместо него. Сам Бирен денег не берет и ничего в денежных делах не понимает. Мараться не желает. Не понимает, что не возьмем мы, возьмут другие.

– И зачем я тебе, Лейба?

– Взятки это унизительно для меня, Георг. Да и что такое взятки, если я могу заработать здесь в сто раз больше! Я здесь немного разобрался в экономике России, и скажу тебе – какие деньги здесь можно зарабатывать, а не воровать. Я обер-гофкомиссар двора её императорского величества и многое могу понять.

– Но зачем тебе я? – настаивал на воем фон Штемберг.

– Ты знаток горного дела.

– И что с того?

– Берг-коллегия большие прибыли приносить может. Самому мне некогда вмешиваться в эти дела, но ты это сможешь.

– Что это значит, Лейба?

– Я добьюсь того, чтобы тебя назначат генерал-берг-директором всех казенных заводов России. И главная твоя цель – Урал! Горы каменные и богатства несметные! Там сейчас властвуют Демидовы, Турчаниновы и еще несколько смей. А отчего мы с тобой не можем зачерпнуть оттуда? Там хватит на всех, Георг.

– И какую сумму можно заработать? – спросил Штемберг.

– Там, на Урале, 18 казенных заводов! Понимаешь, Георг? И столько же частных. Это, как я тебе сказал, заводы Демидовых и Турчаниновых. И только Демидов дает около двух миллионов пудов чугуна в год!

– Сколько? – изумился Штемберг.

– Два миллионов пудов!

– А казенные заводы?

– Не дают и одной десятой. Но дело не в этом. Мне нужен толковый знаток горного дела. И деньги потекут в наш с тобой карман.

– Я могу возглавить дело, но не станут ли мне мешать?

– У нас есть Бирен! Он обеспечит для нас поддержку при дворе.

– Его доля?

– Бирен не интересуется деньгами. Потому какая там доля. С этого будем иметь только мы с тобой.

– И императрица согласится на это? Не могу поверить, Лейба!

– Императрице сейчас требуются деньги. Она готовиться воевать с турками. И тот, кто ей их даст, получит все что пожелает. И тогда мы с тобой займемся горными делами.

– И ты хочешь сказать, Лейба, что найдешь деньги для императрицы? – спросил Штемберг.

– Найду. Вернее уже нашел. Я ведь банкир и у меня связи по всей Европе.

– И они дадут русской царице в долг?

– Зачем в долг? Эти деньги нам отдадут безвозмездно.

– Что? Банкиры? Ты шутишь, Лейба?

– Я не люблю шутить, Георг, когда говорю о делах. Совсем недавно я сумел принести русской казне немалую экономию.

– Экономию?

– Я стал закупать свинец для военного ведомства по 1 рублю 10 копеек за пуд. Идет он из Европы, и на том я имею лично для себя около 40 тысяч рублей.

– Неплохой барыш, Лейба. Но что имеет с того русская казна? – спросил Штемберг.

– До того свинец шел из Неречинска из восточной Сибири. И обходился тот свинец казне государыни нашей по 3 рубли 60 копеек за пуд. И получается, что прибыль идет казне, моим поставщикам в Европе и лично мне.

–А кто страдает от этой твоей сделки, Лейба? – с улыбкой спросил Штемберг.

–Воры-чиновники, что руки свои на том свинце грели. И все они природные русские. И зашипят они, что от немцев де житья не стало русскому народу. Можно подумать что народ от их воровства богател.

–Так деньги на войну пойдут от сих сделок?

–Нет. Тех денег будет мало для войны, Георг. И я нашел еще один источник.

–И где он?

–Я узнал, что в Лондоне, хранятся денежки покойного светлейшего князя Александра Даниловича Меньшикова. Все что у него было в России, у него изъяли еще при императоре Петре II. А был Меньшиков генерал-губернатором Ингрии, Карелии и Эстляндии, губернатором Шлиссельбурга, губернатором Санкт-Петербурга, герцогом Ижорским, светлейшим князем, герцогом Ингерманландским, первым статс-министром и первым генерал-фельдмаршалом армии. Но делом его занимались крайне безалаберно. Тогда все средства князя прикарманил князь Алексей Долгорукий. Но его помощники много чего упустили. Если бы я вел дело, то докопался бы до всего. Тогда у Меньшикова изъяли собственности на 15 миллионов. Но я проштудировал его документы и могу сказать, что у светлейшего было не менее 25 миллионов, а то и поболее! Спрашивается где остальные? И я выяснил где – в Лондоне. Меньшиков опасался царя Петра I. Он боялся, что государь прознает про его воровство, и часть денег вывез из России тайно.

–И что с того, что они в Лондоне? Меньшиков то умер.

–Но его сын жив. И проживает он сейчас в ссылке в Березове. И наверняка, отец, рассказал сыну о том, как взять эти 10 миллионов в лондонском банке.

–И что с того?

–Я отдам эту информацию Бирону, он императрице, и они получал деньги Меньшикова. Вот и средства для войны с турками. А ты получишь пост генерал-берг-директора. И потому при твоей помощи и мы с тобой заработаем миллионы.

–Ты умнейший еврей в мире, Лейба! И я готов мириться с холодом этой страны….

***

Год 1735, май, 16 дня, Санкт-Петербург.

При дворе. Бирон и Шут.

Эрнест Иоганн Бирен вышел из покоев императрицы, держа под руку своего нового протеже Пьетро Миру которого при дворе по должности его шутовской стали называть Адамка, или Адам Иваныч.

На графе был великолепный парчовый камзол и голубой кафтан с золотыми позументами. На его туфлях блистали драгоценные камни на пряжках.

Одежда шута императрицы также была не менее роскошна. Красный кафтан с золотом, камзол с позументами, и только одно отличало его от придворного – полосатые чулки. Эта особенность мужского туалета показывала, какую должность при дворе исполняет её носитель.

–Императрица была тобой довольна! – проговорил Бирен. – А ты говорил, что должность не для тебя.

–Я представлял себе шутовскую службу иначе, Эрнест. В России даже шутовство не такое как везде.

–Я недаром просто так не давал тебе денег, Петер. Хотя мог бы. Но ты сам заработал сумму большую, чем платят русскому генералу! И все благодаря своим шуткам и своему уму. Недаром Лейба тебя так ценит. Либман же умнейший человек в Европе. Но по твоему виду я вижу, что ты желаешь что-то попросить?

– Не попросить, а спросить, Эрнест.

– Давай, спрашивай.

– А скажи мне, граф, не ты ли вчера, отобрал кнут у своего старшего сына в присутствии всего двора?

– Об этом уже говорят? – с удивлением спроси Бирен.

– Еще как. Но я так и не понял, что случилось. Я не был свидетелем этой сцены.

– Мой старший сын Петр рожден от моей жены Бенингны. Ты знаешь её?

Еще бы не знать. Все знали отвратительную и скандальную горбунью – жену графа. Но Мира скромно промолчал.

– Что? Не по нраву тебе, Петер, моя жена? – Бирен усмехнулся горько. – Мне самому она не по нраву. Но тогда в 1718 году, когда я стал камергером двора Анны герцогини Курляндии и Семигалии, мне срочно потребовалось жениться.

– Ты не знатного рода, Эрнест. И рыцари и бароны Курляндии потребовали…

– Да, да. Я вынужден был жениться на девице Бенингне Трота фон Тройден, из знатного рода. И мое место при дворе герцогини стало закреплено. Но девица эта – горбунья. И Анна взяла её к своему двору в качестве статс-дамы. Но теперь она не просто статс-дама, но первая статс-дама императрицы всероссийской. И одних бриллиантов на её платье на 2 миллиона французских экю. И мой первый сын, и моя дочь, также горбунья, от неё.

– Ты выполнял супружеские обязанности? – Мира был удивлен.

– Пришлось.

– Тогда ты не просто мужчина, ты Голиаф! Прости, что говорю так о твоей жене.

– Ничего.

– Твоя дочь также горбата, Эрнест? Прости, но ты сказал…

– Да. Она горбунья. Сын, же мой от Бенингны, нормальный внешне, но характер у него под стать характеру его мамаши. Вчера он стал лупить кнутом придворных по ногам. Барон Рейнгольд фон Левенвольде успел подпрыгнуть, молодой и верткий. А вот старый князь Волконский, тот который шут, не успел. Я увидел это, и мне стало жаль старика. Вот я и вырвал кнут у Петра.

– А при дворе говорят иное. Говорят, что это ты все устроил, дабы князя унизить.

– Вот так всегда. Сделаешь что-то хорошее, а они все переврут. Не я сделал старого Волконского шутом, Петер. Это воля самой императрицы. Анна пожелала так, и старик согласился.

– Он древнего рода? – спросил Пьетро.

– Очень древнего. Аристократ.

– Но почему тогда императрица пожелала его в шуты определить?

– Все из-за его жены. Жена Волконского в молодости была крайне на язык несдержанна. И до сих пор тем же страдает. Она постоянно издевалась над Анной, когда та еще молодой принцессой была. И вот Анна стала императрицей и все ей припомнила. Таковы эти русские. Они мстительны. И даже в нашей государыне это есть.

–Не могу понять одного. Как аристократ древнего рода мог стать шутом? При французском дворе король никогда не унизил бы так дворянского достоинства. Король мог бы казнить дворянина, но не унизить его. Ведь унижая дворянское достоинство, король, первый дворянин государства, унижает и самого себя.

– Это так, Петер. Так для Франции, для Испании, для Австрии. Но не для России. Дворяне здесь именуют себя холопами в обращении к царям. Генерал-прокурор империи граф Павел Иванович Ягужинский, в обращении к Анне говорил «холопь твой Пашка». А «холопь» это раб! Вот и подумай, Петер. Дворяне Франции себя рабами не называют. Даже рабами короля. Они слуги короля, но не рабы.

– Но как объяснить такое?

– Не могу тебе сказать. Спроси у Лейбы Либмана. Придешь сегодня ко мне? Там будет и он.

– Сегодня не могу, Эрнест. У меня визит к Ивану Балакиреву запланирован. Немного поупражняюсь в русском языке. Да и обговорить многое стоит с ним.

– Балакирев отлично говорит и по-немецки. А ночью ты снова у Марии Дорио?

– Да. Она пожелала меня сегодня удивить.

– Смотри, как бы Франческо Арайя тебя не удивил. Палочными ударами своих лакеев.

– Это мы еще посмотрим.

– Найди себе русскую девушку, Петер.

– Нет. Пока Дорио ко мне благосклонна я её раб, Эрнест…

***

Год 1735, май, 16 дня, Санкт-Петербург.

Дом Ивана Балакирева.

Шут Иван Балакирев жил в Петербурге на широкую ногу. Дом его за Литейным двором был роскошен и хорошо известен. И был он роду знатного и даже знаменитого. Фамилия Бала-Кире в Рязани была известна еще с XV века. В XVII веке стали они именоваться Балакиревыми на русский манер. При царе Алексее Михайловиче, отце Петра Великого, один из рода Балакиревых числился стольником царским.

Сам Иван Алексеевич Балакирев службу начал в 1715 году и определен был в полк Преображенский. Но склонности к службе воинской не имел и потому в 1719 году его перевели в ездовые при жене Петра Екатерине Алексеевне.

И попал Ванька Балакирев в самую круговерть интриги любовной между императрицей Екатериной и молодым Виллимом Монсом, камергером двора императрицы. Он часто ввозил письма любовников и был свидетелем их свиданий.

И все складывалось для Балакирева хорошо, но он, однажды по пьяному делу, наболтал в трактире лишнего. И послухи6 настрочили на него донос самому императору Петру Алексеевичу. Было сие в лето 1724-е.

Петр был взбешен изменой жены и приказал Балакирева арестовать. Дело было поручено молодому капитану Андрею Ушакову, и тот под пыткой вырвал у Балакирева признание.

Все дела Виллима Монса вскрылись. И он был казнен. А самого Ивана Балакирева приговорили к битью батогами и к ссылке в Рогервик на три года.

Но Петр Великий вскоре умер, и на престол взошла Екатерина I. Балакирева вернули из ссылки ко двору новой императрицы.

Но самый восход его карьеры пришелся на царствование Анны Ивановны….

***

Вот к этому человеку и отправился Пьетро Мира тем вечером. Шут принял его и усадил за роскошный стол, на котором было обилие вин и яств. Так в Италии и владетельные князья не каждый день едали.

Балакирев был высокого роста, как в России говорили, статей гвардейских, широкоплечий, могучий богатырь. В этом они с Мира были похожи. Они не были карлами или уродцами. Это были шуты особого рода.

– Садись и угощайся, Петро! Водку пьешь ли?

– Мошно, – по-русски произнес Мира.

– Можно, можно. А то вино какое питие? Государь Петр Великий токмо водку жаловал. И говори по-немецки.

– Но мне нушен практик!

– Ничего, язык русский, хотя и сложен, но со временем освоишь его. Давай по первой.

Они выпили по чарке водки.

– Видал тебя в деле, молодец. Видал. Далеко пойдешь при нашем дворе. Это я, Балакирев, говорю тебе. А я знаю, что говорю.

– У вас у русских странные обычаи, так не похожие на наши. И мне трудно вас понять, – по-немецки ответил Мира.

–Да все ты понял, парень. Не прибедняйся. Вон как карьера твоя при дворе поперла. И покровителя ты себе хорошего подобрал. Граф Бирен большую силу при дворе императрицы имеет. Но многие его падения жаждут. Слишком многие.

Они снова выпили.

– А кто твой покровитель при дворе? – напрямик спросил Мира.

– Много знать хочешь. Не такой пьяный Ванька Балакирев чтобы с двух чарок проболтаться. Да и перепить меня тебе не под силу. Или думаешь, что я тебе все свои тайны выскажу вот так просто?

– Нет. Я знаю, что дело имею с умным человеком. Да и не выведать тайны я пришел. Мне нужен союзник при кувыр коллегии. И я выбрал тебя.

– Меня? – усмехнулся Балкирев. – И кто тебе сказал, что я стану таким союзником?

– Да ведь я одинок при дворе среди шутов и группировок придворных. А граф Бирен, хоть и могучий покровитель, но окружение шутовское мне знать надлежит.

– Ты уже понял, что такое кувыр коллегия при дворе нашем, Петер? – спросил Балакирев, снова разливая водку. – Поняли ли, какая сила в ней?

– Немного понял. Влияние на императрицу шуты большое имеют.

– Вот именно. При государе Петре Великом такого не было. Тот также шутовство любил, но не так как нынешняя государыня.

– А тебя, Иван, недавно палкой Рейнгольд Левенвольде побил. Так ли это?

– Побил. Меня многие бьют. На язык я не воздержан. Но Левенвольде я трепал и трепать своим языком буду. А спина моя крепкая и многое выдержит. Да и платил мне этот самый Рейнгольд чаще чем бил меня.

– Много ли чести языком его трепать? – усмехнулся Мира.

Они снова выпили. Балакирев понял, что этот новый шут пришел с чем-то конкретным.

– Неужели у тебя что-то иное на думке есть? Ты, я слыхал, кинжалом владеешь? И хорошо владеешь.

– Да. И не только кинжалом, но и шпагой. Однако, сейчас мы своими шутовскими методами станем действовать.

– Говори, что задумал.

– Рейнгольд Левенвольде, обер-шталмейтер двора её императорского величества, жениться надумал. Знаешь ли про то?

– А как не знать. Про это все при дворе знают. Варьку Черкасскую он себе приглядел. Знатная невеста. Одна у папаши своего кабинет-министра князя Черкасского одна. А он богатейший человек в России.

– И породнившись с Черкасским Левенвольде усилятся при дворе русском. А мне этого не нужно. Мне и графу Бирену. Понимаешь меня, Иван?

– А ты, шельма, умен! – вскричал Балакирев. – Умнее чем я думал. Карл Густав фон Левенвольде старший брат Рейнгольда царице близок и Бирена от её спальни отлучить желает. И Бирену тот брак не нужен.

– Не нужен. Верно. И нам свадьбу расстроить надобно. С тем и пришел к тебе.

– И как же ты желаешь свадьбу Рейнгольда и Варьки расстроить? Сама императрица в роли свахи выступила. Ведь до этого Черкасский дочку за князя Антиоха Кантемира прочил, того, что теперь послом России в Лондоне служит. Но императрица Черкасскому тогда молвила (сам слышал): «Придет к тебе, князь Алексей, наш обер-шталмейстер Ренгольд Левенвольде сегодня. И просьбу его я одобряю. Чуешь ли, князь?» Черкасский тогда кланяться стал и ответствовал: «Чую, матушка государыня. Все по воле твоей свершиться». И князь Антиошке Кантемиру отказал, и про обручение Варьки с Рейнгольдом объявлено было.

– Но они пока жених и невеста, но не муж и жена.

– И что с того? Коли императрица Анна за него хлопочет. Что может Рейнгольду помешать жениться на Варьке?

– Скандал, – произнес Мира. – Большой скандал при дворе.

– И как его устроить?

– А вот здесь нам с тобой подумать стоит. Как княжну Черкасскую с женихом её крепко поссорить.

– Давай выпьем еще. Водка она мозги прочищает. Может чего и придумаем.

Балакирев снова наполнил чарки….

***

Год 1735, май, 30-го дня, Санкт-Петербург.

Императрица и Бирен.

Эрнест Иоганн Бирен провел ночь в спальне императрицы Анны. И уже под утро решился предложить государыне свой план. Вернее план Либмана. Но начал он издалека.

– Анхен, Остерман уже придумал, где достать денег?

– Андрей Иваныч умный человек. Его мой дядюшка Петр Великий жаловал. А чего ты, друг мой, про деньги вспомнил? Или снова породистого жеребца для своей конюшни присмотрел?

– Для моей конюшни я сам купил бы лошадь, государыня. Я про деньги для нужд государственных тебя спросил.