Читать книгу Арина Великая - Владимир Александрович Бердников - Страница 4

Естественно, в тот вечер Быстров долго не мог уснуть, Карина Титаровская не отпускала его. Вспомнил, как впервые увидел её в сентябре 59-го. Это случилось на лекции по зоологии беспозвоночных. Карина, слегка опоздав, вбежала в аудиторию перед самым приходом лектора. Все места на нижних рядах были заняты, она пробежала вверх и бухнулась на первое свободное сидение у прохода. На соседнем месте сидел он. Вошёл пожилой профессор, поздравил студентов с новой жизнью и приступил к увлекательному рассказу об амёбах.

Быстрова сразу заинтересовала девушка, сидящая рядом, и не только своей великолепной внешностью, но и той, воспетой нашим народом ленинградской утончённостью. Она слушала лекцию с лёгкой улыбкой на бледных некрашеных губах. Это не была улыбка восторга, или презрения, или иронии, скорее, это была улыбка интереса к лектору – красивому, породистому барину, влюблённому в мир ничтожных, невидимых глазом существ. Девушка раскрыла тетрадь, но только слушала, будто в словах профессора не было ничего достойного фиксации на бумагу.

Прозвенел звонок на перерыв, они вместе вышли из аудитории, встали возле урны и закурили, она – дорогую американскую сигарету Честерфильд с длинным фильтром, он – дешёвую отечественную Аврору без фильтра.

– Может, познакомимся? – зазвучал её ангельский голос.

– Меня зовут Николаем, я собираюсь стать биохимиком, – с готовностью ответил Быстров.

– А меня родители почему-то назвали Кариной, и я тоже не прочь заняться биохимией.

После лекции они зашли в буфет, выпили дешёвенького суррогатного кофе и обменялись сведениями друг о друге. Он сказал, что приехал из Луги – маленького городка под Ленинградом – и живёт в общежитии в районе Гавани. Она же, как Быстров и предполагал, была коренной ленинградкой и жила с родителями в просторной квартире на Литейном.

Следующей лекцией была История КПСС, но, оказалось, Карина не собиралась её слушать.

– Николай, я должна бежать домой, сегодня у отца день рождения. Может, запишешь эту муру, чтобы и я могла воспользоваться твоим конспектом? – она одарила его ласковым взглядом своих темно-карих, почти чёрных очей.

– О чём разговор, Карина? Ведь биохимики, в отличие от жалких ботаников и зоологов, должны поддерживать друг друга, – весело ответил Быстров и добавил наигранно серьёзно: – Не правда ли?

Карина от души рассмеялась и побежала по самому прекрасному в мире коридору в сторону выхода на набережную Невы.

Потом они редко встречались с глазу на глаз. Быстров все перерывы проводил в мужской компании, и Карина нашла себе подруг. Он жил университетом и учёбой, много времени проводил в публичной библиотеке на Фонтанке. А полем деятельности Карины был весь Ленинград. И повсюду – в трущобах и в дворцах – у неё были знакомые и друзья.

После первой сессии стал ясным расклад сил в группе. Первую позицию среди юношей занял Валера Поздняков, сдавший экзамены на одни пятёрки, вторым шёл Макаров, Быстров был третьим. У девушек первое место с большим отрывом заняла Карина. Быстров вспомнил, как готовясь к экзаменам, он читал не только учебники, но и всё, к чему его тянуло. Тогда он ещё не умел концентрировать свои усилия на чём-то одном. Это хорошо чувствовала его мать, любившая повторять: «Николай, у тебя неплохие способности, но ты разбрасываешься. Учти, ты ничего не добьёшься, если не научишься управлять своим вниманием». Увы, мать была права. Только с годами, где-то к двадцати пяти, он овладел искусством сосредоточения.

Итак, наиболее успешным юношей в группе оказался Валера Поздняков, и неудивительно, что Карина заинтересовалась им. Вскоре у них закрутилась любовь. Быстрову же оставалось лишь локти кусать, досадуя, что упустил девушку, лучше которой не встречал и едва ли сможет когда-нибудь встретить.

Время шло, и в начале второго курса в жизни Быстрова случилось важное событие: в коридоре своего общежития он встретил поразительно красивую девушку. Высока, стройна, всё на месте, а лицом – чистая мадонна Боттичелли. Все иные девушки для него тотчас померкли, и даже образ Карины поблёк, будто подёрнулся поволокой. Оказалось, ангелоподобное созданье обитало в одной комнате с Нелькой – девушкой из его группы. Зайдя под пустяковым предлогом к Нельке, Быстров выяснил, что зовут мадонну Надеждой, что учится она на первом курсе биофака и приехала из далёкого Тобольска.

Красавица, слава богу, ещё не обзавелась свитой из воздыхателей, так что у Быстрова были неплохие шансы. Особенно удобно было встречаться с нею на танцах, которые регулярно устраивались в общежитии. Надо сказать, что, чаще общаясь с Надеждой, он стал привыкать к ней, и первое убойное впечатление от её внешности со временем притупилось. К тому же она оказалась далеко не самой быстрой в сообразительности, хотя окончила школу с золотой медалью. Да и специальность себе выбрала довольно скромную, считавшуюся в среде друзей Быстрова непрестижной, – физиологию растений.

Нелька, конечно, рассказала подружкам, что Николай приударяет за девушкой из Тобольска. Одной из первых об этом узнала Карина. И тут подтвердилась справедливость слов Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Карина была возмущена. Видимо, Быстров уже давно рассматривался ею как надёжный поклонник второго плана, а тут вышло, что верный раб восстал. Она специально сходила на какую-то лекцию первого курса и убедилась в исключительной красоте сибирячки.

Далее последовали события одно другого нелепее. Карина стала грубить Быстрову по малейшему поводу. Старалась высмеять его провинциальную неотёсанность и неумение точно выражать свои мысли. Он терпел, соблюдая неписаный закон позволять разъярённой красивой самке делать всё, что ей вздумается. Несправедливость её придирок была очевидной, и она сама это понимала. Надо сказать, Быстрову даже нравились взрывы её негодования. Девушка осыпала его градом язвительных слов, а он, не вникая в их смысл, наслаждался звучанием её напряжённого голоса, любовался полыханием гнева в агатовых очах, горением щёк и пляской негодующих губ. Наконец, произошёл кризис.

Однажды они случайно встретились в здании истфака. Там находилась лаборатория химии белка, и несколько человек из их группы хаживали туда для получения первого опыта практической биохимической работы. Дело было вечером, Быстров поднимался по безлюдной лестнице, а на площадке второго этажа стояла Карина и курила свою ароматную честерфильдину.

– Куда же, Николенька, ты путь держишь? – криво улыбаясь, процедила она. – Ботанички тут не водятся. Кафедра физиологии растений, между прочим, совсем в другой стороне!

Она уже готовилась продолжить свою язвительную брань, как вдруг он, ни слова не говоря, крепко обнял её и поцеловал в губы. И вместо того, чтобы вырываться из его объятий, рычать и бить по лицу, Карина прижалась к Быстрову всем телом, и он почувствовал, что и она целует его. Так, обнимаясь и целуясь, они простояли не менее двух минут. Наконец, Карина освободила свои губы и громко прошептала:

– Николай, что ты творишь со мной? Неужели ты не видишь, что я вконец изревновалась?

– Но ведь ты любишь Валеру. Он достойный человек, я уважаю твой выбор.

– Я разочаровалась в нём, Николенька. Валера зануда, у него всё по полочкам разложено. Он, между прочим, даже встречается со мной по графику. Два раза в неделю – во вторник и в пятницу.

– Ах вот как! Похоже, вы далеко зашли! Когда свадьба?

– Какая, к чёрту, свадьба? – возмутилась Карина. – Не ожидала, что ты мог подумать обо мне такое. «Встречи» с Валерой – это нечто из ряда вон. Мы сидим на укромной скамеечке и отчитываемся друг перед другом о содеянном за время, протекшее с момента последней «встречи», а потом, – девушка кисло усмехнулась – мы, представь себе, планируем дела на следующий отчётный период.

– Ладно, Кариночка, извини за резкость. Знала бы ты, что чувствует простой самец, проиграв бой за лучшую самку популяции.

Она засмеялась.

– Не издевайся. Какая я лучшая? Где мне до твоей сибирячки!

– Давай не будем перемывать косточки безвинной Надежды. Она прекрасна, как ангел небесный, но мне с нею скучно. Не знал, что красота может надоедать. Ум, сдаётся мне, надоесть не может.

– Ох, не говори, Николенька! Только после общения с Валерой я поняла, как скучно иметь дело с умным мужчиной, который каждый день составляет подробный план своих действий. Представь себе, он всю жизнь свою подчиняет плану: кого любить, с кем дружить, кого выбрать руководителем, какую книгу прочесть и прочее в том же роде. И что самое ужасное, он правильно всё оценивает и, фактически, всегда добивается своего.

– Постой, Карина! Может быть, так и нужно поступать. Наверное, для того и дарован нам интеллект.

– Я много думала об этом. Всё не так-то просто. Интеллект, конечно, дело важное, даже очень важное, но личность человека умом не исчерпывается.

– Что же может быть важнее ума? – искренне удивился Быстров.

Глаза Карины настроились на бесконечность:

– Не менее важна спонтанность, искромётность. Интеллект, сдаётся мне, не творит, он лишь оценивает и отбирает сотворённое. Валера же сух, он не фонтанирует.

– Ну, если судить людей по их фонтану, то посмотри на Борьку Остроумова из биофизиков. У него каждый день новая идея. Борька живёт в моём общежитии и почти каждый день заставляет меня выслушивать его очередное озарение. И мне приходится каждый раз разрушать возведённый им карточный домик. Дошло до того, что я боюсь встречаться с ним.

– Вот, Николенька, мы и договорились, – весело защебетала Карина. – Нужны и фонтан и ум. Если силён фонтан, а ума не хватает, то, на мой взгляд, человек – трепло. Если нет фонтана, а есть ум, то человек – зануда.

– А кто я, по-твоему? – спросил Быстров и приготовился к жёсткому разбору.

– А у тебя, Николенька, удачный баланс, – проворковала Карина и наградила Быстрова долгим поцелуем.

С того разговора на лестнице и завязалась их то ли дружба, то ли любовь. Они жили мечтами о будущем, прекрасном и безумно интересном, планировали вместе решать великие проблемы… и всё-таки разошлись.

Однажды (уже на четвёртом курсе) Карина подговорила Быстрова сходить в Мариинку на дневной воскресный спектакль. Давали «Евгения Онегина». Быстров был в восторге, а Карина посмеивалась: «Завидую тебе, сколько радости ты получишь от ещё непрослушанных опер и непросмотренных балетов». Она была права, у провинциала есть этот запас нереализованного удовольствия от контакта с прекрасным.

После спектакля они пошли, беззаботно болтая, куда глаза глядят, и вскоре оказались возле изумительного по красоте Никольского морского собора. «Зайдём?» – Карина бросила на Быстрова просящий взгляд. «Зайдём», – согласился он. Ему давно хотелось побывать в церкви, но было как-то неудобно стоять среди молящихся, не молясь.

Они подошли ко входу в собор, и вдруг Карина вытащила из сумочки лёгкую косынку и накинула её на голову. Сказала: «Ты, конечно, знаешь, что женщинам не положено находиться в церкви с непокрытой головой».

В огромном храме было малолюдно – не более двадцати прихожан, в основном пожилые женщины. В полумраке сверкало золото икон и утвари. Пахло воском горящих свечей. Карина купила свечку, подошла к иконе Распятия и дважды перекрестилась. На мраморном столике под иконой уже горело несколько свечей, Карина зажгла от их пламени свою и вставила её в свободный подсвечник. Губы девушки что-то шептали. Она снова перекрестилась, смиренно склонилась и, пятясь, отошла от иконы.

Когда вышли из собора, Карина сняла косынку и, глядя на удивлённое лицо Быстрова, сказала:

– Эту свечку я поставила на помин души моей бабушки. Она умерла в прошлом году.

– Ты веришь в Бога? – не сдержался он от банального вопроса.

Скривив рот, Карина гневно отпарировала:

– А ты, конечно, доказал его отсутствие?

– А это и не нужно доказывать.

– Почему?

– Потому что для применения данной гипотезы уже давно нет ни малейших оснований.

Вспышка гнева исказила лицо Карины; Быстров уже приготовился к жёсткой отповеди, как вдруг лицо девушки разгладилось, её глаза перестали метаться и застыли, будто остекленев. Этот невидящий, обращённый в себя странный взгляд Быстров замечал у Карины и раньше, когда она пыталась решить какой-нибудь очень сложный вопрос. Через полминуты она очнулась: «Возможно, Николенька, ты и прав, но я любила и люблю свою бабушку, и мне приятно делать то, что ей бы понравилось».

С тех пор между ними, будто кошка пробежала. «Как? – недоумевал юный Быстров. – Как может такая умная, тонкая, такая образованная женщина допускать существование Бога, прекрасно понимая, что эта вера противоречит гигантскому пласту знаний, добытых естественными науками?» Страдая тяжёлой формой юношеского максимализма, он не мог простить Карине её неидеальность.

Они разошлись тихо, без ссор и сцен. Просто поняли, что разные.

Тот эпизод в Никольском соборе заставил Быстрова задуматься над повышенной религиозностью женщин. Если в старые времена всё можно было списать на ущербность женского образования, то в наши дни этот аргумент не проходит, а женщины по-прежнему составляют большинство посетителей церквей. Может быть, это связано с какими-то анатомическими особенностями женского мозга? – подумал он и тут же усомнился.