Читать книгу Вообрази свой мир! Из жизни гениев и психов - Владимир Алексеевич Колганов - Страница 3

Каковы истоки творчества? Почему одни люди пишут книги, делают научные открытия, а другим всё это словно бы в диковинку? И впрямь, зачем что-то создавать, придумывать, изобретать, если готовую вещь можно купить, не сейчас, так позже, были б только деньги. Как мы убедились, одним из стимулов творчества может быть желание прославиться, однако, если человек бездарен, никакой покровитель не поможет. Гораздо интереснее понять, почему человек отказывается от карьеры чиновника, научного работника или офицера и берётся за перо.

Вот запись, сделанная Львом Толстым 17 марта 1847 года в палате клиники при Казанском университете:

«Вот уже шесть дней, как я поступил в клинику, и вот шесть дней, как я почти доволен собою. Les petites causes produisent de grands effets [маленькие причины приводят к серьёзным последствиям]. Я получил Гаонарею [гонорею] <…> от того, от чего она обыкновенно получается; и это пустое обстоятельство дало мне толчок, от которого я стал на ту ступень, на которой я уже давно поставил ногу».

Да это даже не толчок – это удар, от которого не всякий юноша оправится. Сведущие люди утверждают, что с этой болезнью имели несчастье познакомиться и другие литераторы, в частности, Антон Чехов и Владимир Маяковский. Однако с ними это случилось уже в зрелом возрасте, а тут восемнадцатилетний юнец оказывается в столь неприятной ситуации. Надо избавиться от тяжких мыслей, но как? Чтение тут не поможет, поскольку трудно найти книгу, которая бы настолько увлекла, что позволит забыть обо всём на свете. Здесь нужно что-то другое, и вот Лёва, сам ли или с чьей-то помощью, нашёл – он стал описывать в дневнике свои переживания и в скором времени почувствовал, что боль куда-то уходит. И чем больше он писал, тем легче становилось на душе – словно бы он перекладывал свою боль на плечи другого человека. Но это случилось уже после того, как он увлёкся беллетристикой и продолжал писать, поскольку стоило остановиться, и возвращалось чувство вины за то, что успел когда-то натворить:

«Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах. Я убивал людей на войне, вызывал на дуэль, чтоб убить; проигрывал в карты, проедал труды мужиков; казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяние всех родов, пьянство, насилие, убийство… Не было преступления, которого бы я не совершал».

Сознание порочности своей натуры побудило Толстого к поиску причин – он «препарировал» свой характер, пытаясь разложить его на составляющие и понять, чем вызваны те или иные поступки. Кто знает, может быть, так и не смог в этом разобраться, но опыт самоанализа позволил ему, когда потребовалось, описать художественными средствами характеры героев своих произведений. Толстой продолжал писать, пока хватало сил, и только это помогло спастись от угрызений совести и желания покончить с жизнью.

Всеволод Гаршин тоже мог кое в чём себя винить, а началось с того, что в его жизни случилось событие, которое поделило жизнь на «до» и «после» – разрыв родителей тяжко отразился на здоровье Севы. Но только к тридцати годам у Гаршина, в то время уже популярного писателя, появились явные признаки психического заболевания – в таких случаях обычно говорят, мол, нервы у него ни к чёрту. Однако это ещё полбеды, а вот когда читаешь строки из письма Гаршина другу, возникает подозрение, что дело тут значительно серьёзнее:

«Более всего угнетает меня безобразные мучительные воспоминания последних двух лет. Господи, как извращает человека болезнь! Чего я только не наделал в своём безумстве. Хотя и существует мнение, что человек с больным мозгом не ответствен за свои поступки, но я по себе вижу, что это не так».

Казалось бы, больного человека трудно в чём-то обвинять, но несомненно, что в минуты просветления Гаршин чувствовал, будто стал обузой для родных. Проблема ещё и в том, что, находясь в неадекватном состоянии, он не мог писать, и потому единственным спасением стал бы уход из жизни. И вот однажды он вышел из своей квартиры и бросился в лестничный пролёт. Судя по всему, причина самоубийства в том, что из-за болезни он уже не мог жить в том мире, который попытался создать своим пером, а другой мир его нисколько не устраивал. В отличие от Льва Толстого, у Всеволода Гаршина не было сил бороться за его переустройство.

Фридрих Ницше тоже не преуспел в этой борьбе, но вот что удивительно: как смог человек, страдающий сильнейшими головными болями, критически переосмыслить то, что происходит в мире, и своими философскими идеями хотя бы попытаться что-то изменить? Возможно, в этом помогли опиаты, которые он принимал, – тогда не стоит удивляться его работоспособности и обилию выдвинутых им метафизических идей, положенных в основу философских произведений. Сам он описывал это время следующим образом:

«Среди пытки трёхдневных непрерывных головных болей, сопровождавшихся мучительной рвотой со слизью, я обладал ясностью диалектика par exellence, очень хладнокровно размышлял о вещах, для которых в более здоровых условиях не нашёл бы в себе достаточно утончённости и спокойствия».

Выходит так, что лишь болезнь заставила Ницше задуматься о том, как несовершенен этот мир, как слаб человек, вынужденный жить по законам общепринятой морали и навязываемых ему духовных ценностей. Вот что он писал в книге «Утренняя заря, или мысли о моральных предрассудках»:

«Вопрос о добре и зле разрешался до сих пор самым неудовлетворительным образом: решать его было слишком опасное дело. Привычка, доброе имя, ад не позволяли быть беспристрастным: в присутствии морали нельзя мыслить, ещё менее можно говорить: здесь должно – повиноваться».

Ницше считал способность преодолеть себя и свои болезни, превратив страдание в силу, признаком «высших натур», но так и не преуспел ни в борьбе с болезнью, ни в попытках заставить людей взять за основу его собственное понимание духовных ценностей.

Для Франца Кафки литературное творчество стало способом спастись от опостылевшей реальности – от «любящих родителей», от принуждения, на котором основано существование любого государства, от подруг, в общении с которыми он так и не обрёл душевного покоя. Своё критическое отношение к этому миру он выразил в своих произведениях, но в результате создал нечто, захватившее его в свои объятья, из которых он вырваться не смог. Вот строки из его «Дневников»:

«Я не могу спать. Только видения, никакого сна. Странная неустойчивость всего моего внутреннего существа. Чудовищный мир, который я ношу в голове. Как мне от него освободиться и освободить его, не разрушив?»

Попытки в одиночку переустроить мир, направив людей на путь истинный, не доводят до добра. Вот и Жан-Жак Руссо в результате конфликта с властью после выхода в свет его книги «Эмиль, или О воспитании» стал ощущать себя одиноким воином, противостоящим невежественной толпе. Ему всюду мерещились заговоры, ему казалось, что коллеги и друзья что-то злоумышляют против него либо подозревают в совершении мерзких поступков. Увы, образование и интеллект не гарантируют защиты от психических расстройств, особенно если этому способствуют определённые черты характера.

Среди тех, кто пытается если не переустроить мир, то хотя бы разобраться в том, как устроена его материальная основа, особое место принадлежит физикам. Человечество должно снять шляпу перед Исааком Ньютоном и основателями квантовой механики. Но какие же муки пришлось испытать первопроходцам в попытке доказать собственную правоту! К счастью, рациональный ум редко подвержен психическим заболеваниям – он в состоянии разобраться в том, что происходит с ним, и избежать печального конца. Однако бывают исключения из правила.

Американский математик Джон Форбс Нэш-младший, закончив Принстонский университет, увлёкся теорией игр, дифференциальной геометрией и уравнениями в частных производных, сделав немалый вклад в развитие математики. Но к тридцати годам у Нэша начали проявляться признаки психического заболевания – судя по всему, его мозг не выдержал непомерной нагрузки. Нэш провёл несколько лет в психиатрических больницах, проходя лечение от параноидной шизофрении, и только через десять лет его состояние стало постепенно улучшаться вопреки предсказаниям лечащих врачей. Как ни странно, Нэшу помогло возвращение к занятию математикой – он вырвался из замкнутого круга мыслей о своей болезни, о семейных проблемах и занялся любимым делом. В середине 1980-х годов Нэш вернулся к полноценной работе, а в 1994 году стал лауреатом Нобелевской премии по экономике – её присудили ему и двум экономистам «за анализ равновесия в теории некооперативных игр».

Есть версия, будто люди с нестабильной психикой ещё в юности выбирают математику как убежище от трудного и непонятного им внешнего мира, то есть используют мир абстракций как защиту от реальности. Иначе говоря, не математики сходят с ума, а наоборот, потенциальные психи выбирают математику как область своей профессиональной деятельности. На самом деле всё не так – есть более глубокие причины, хотя куда уж глубже, если залезли в самый мозг. Развитое ассоциативное мышление, вызванное особенностями строения мозга, чревато тем, что некие защитные механизмы не срабатывают под влиянием большой нагрузки. Тут важно вовремя остановиться, дать отдых своим мозговым извилинам, да где там – увлечённый возможностью раскрыть некую тайну, сделать научное открытие, учёный уже не может контролировать себя, и тогда остаток жизни придётся провести в психиатрической лечебнице.