Читать книгу Вернись и покайся - Владимир Анатольевич Малёванный - Страница 2

Отец Никифор стоял у небольшого куста жасмина, пытаясь укрыться под его листвой от лучей палящего сентябрьского солнца. Погода была жаркая и сухая, характерная для этого времени года в южной столице. Зеленые мухи, особенно назойливые в начале осени, неприятно жужжа, кружили в воздухе, то и дело садясь на голову и лицо священника. Большой и кропотливый труд был проделан в архивах края комиссией по канонизации святых новомучеников юга России, председателем этой комиссии являлся отец Никифор. Скрупулёзно изучая документ за документом, члены комиссии по крупицам слагали жизненный подвиг новомученика Александра. Несколько часов отделяло всех участников раскопок от значимого события, которое и даст оценку всей проделанной работе. Под двухметровой толщей земли, согласно заключению комиссии, находились мощи святого угодника Божия. Рабочие лопатами аккуратно вынимали из могилы черные пласты земли, укладывая их подальше от захоронения, стараясь не перекрыть подход к могиле. Солнце подкатывало к зениту, припекая совсем не по-осеннему. Духота и влажность размаривали землекопов и препятствовали их тяжелой работе. Обстановка была тревожная. Что же там ждет в земле? Правильно ли определили место? В каком состоянии находится святыня? Все эти вопросы не выходили из головы председателя комиссии. И тут рабочие отложили лопаты, и в ход пошел более тонкие археологические инструменты. Присутствующие плотным кольцом обступили яму. В воздухе повисла тишина, было слышно, как на деревьях чирикали воробышки, за оградой кладбища, скрипя тормозами, проезжали машины. Из ямы начали подавать трухлые от времени, распадающиеся в руках доски – это были фрагменты крышки гроба. Под останками погребального покрывала явно вырисовывалась одежда священника. Вне сомнений – это был тот, кто причислен к сонму новомучеников юга России. Слезы умиления накатились на глаза, радость торжества наполнила сердца присутствующих…

Впоследствии при дальнейшем обследовании обретённых останков, находка превзошла все ожидания – большая часть фрагментов тела святого оказалась нетленной. Это и есть неоспоримое доказательство святости. «Дивен Бог во святых Своих» Пс. 67:36

Смахнув со лба капли пота и осенив себя крестным знамением, отец Никифор громко произнес: «Слава Тебе, Господи!» Облегченно вздохнув, он окинул взглядом огромную территорию городского кладбища. И тут на ум ему пришел фрагмент из книги Сергея Нилуса, высказывание всеми нами любимого преподобного Серафима Саровского –

«Ваше Боголюбие, – говорил некогда одному боголюбцу преподобный Серафим, – без праведников не стоять ни граду, ни веси. И если вы блазнитесь, что ныне плохо живут и монахи, и мирские, то знайте, что и между ними есть сокрытые от взоров ваших благоугождающие Господу. Скажу вам: если стоит кладбище, то стоянию его терпит Господь из-за святых мощей скрытых в нём угодников Божиих. Так и о градах и весях, и о монастырях, и о всей земле разумейте!»

– Наверняка здесь, на этом старом погосте есть еще те, которые угодили Господу, – продолжал рассуждать председатель комиссии. – И молитвами их стоит и кладбище, и град сей, и веси… И один из них – тот, чьи мощи мы сегодня обрели

Изнесение мощей святого угодника состоялось за вечерним Богослужением.

Большое количество людей переполнило огромное по своим размерам помещение собора. Как принято говорить в народе, «яблоку негде было упасть». Священнослужители в праздничных облачениях располагали к торжественности данного события. На клиросе обосновался хор семинаристов, чудесно доносивший Божественное молящимся прихожанам. Во всём чувствовался праздник – духовный праздник обретения мощей Священномученика. Обстановка в соборе была необычная, казалось, будто в воздухе невидимым облаком парила любовь и покрывала всех присутствующих, и это отражалось на их лицах. Несмотря на тесноту в храме, раздражительности и толчеи не было. Прихожане с уважением относились друг к другу, смиренно уступая дорогу идущим к подсвечникам. Временные рамки словно раздвинулись, открывая путь к вечности. Телесно ощущалась лёгкость, настрой был радостный, все находились в предвкушении чего-то долгожданного и неизведанного. И вот это произошло – открылись Царские Врата и церемониально из алтаря изнесли раку со Святыми Мощами. Словно духовный импульс вспыхнул в подсознании, под куполом собора повис молитвенный посыл: «Священномученик Александре, моли Бога о нас». Духовное состояние молящихся в храме людей достигло апогея, раку с мощами установили у амвона для общего поклонения. В первую очередь к святыне приложились священники, затем допустили семинаристов и вместе с ними прессу, затем приступили прихожане. Всё происходило, как в замедленном кадре. Очередь сплошным потоком двигалась мимо раки с мощами к миропомазанию, которое совершал сам Владыка. До поздней ночи тянулись вереницей люди почтить целованием мощи священномученика. С первого же дня прославления угодника Божия у раки были зафиксированы факты чудесного исцеления.

Отец Никифор с благоговением приложился к мощам, отошёл и остановился у иконы князя Владимира, повернувшись к раке, он стал наблюдать за людьми, целовавшими святыню. На душе было хорошо и спокойно, прикрыв глаза, он стал читать «Иисусову молитву». Мысли о священномученике полностью захватили его сознание, и он окунулся в раздумья…

***

Сизые струйки дыма поднимались над приваленными толщей снега избами и, словно змейки на песке, извивались в холодном ночном небе. От сильного мороза воздух становился звонким и прозрачным. Тусклые звёзды мерцали на небосводе, напоминая догорающие угли в русской печи. Над вершинами стройных корабельных сосен повис золотой месяц, как в «Сказке о мёртвой царевне и семи богатырях» А. С. Пушкина. Пушистый снежок белым покрывалом застлал всю округу. В воздухе царила гробовая тишина, животные от лютого мороза попрятались в укрытия. Лишь изредка из леса доносилось протяжное завывание волчьей стаи, да треск размерзшихся берёз. Хруст снега под подошвами старых истоптанных валенок мерно бредущего путника тут же у ног и терялся, словно раздавленный холодом. Вид странствующего в ночи человека вызывал сочувствие: обледенелая, длинная борода, на голове потрепанная шапка-ушанка. Одет он был в видавший виды белый овчинный тулуп. Из-под тулупа выглядывал серый подрясник, в правой руке был старый затасканный чемоданчик (балетка). Мороз заставил путника ссутулиться, но он не торопился, спокойно шагал по краю проселка. Острые невидимые иголки покалывали ему нос, проникнув в рукавицы, они добрались до кончиков пальцев и вонзились в них.

– Да, если с вечера такой холод, то что будет под утро? А спозаранку идти на раннюю Литургию, – раздумывал он, перекладывая балетку в левую руку.

Отец Григорий в Тамбовской губернии недавно, хоть родом он и был из этих мест. Вся его жизнь – промысел Божий (так он считал) – прошла вдали от родины. И вот сейчас, когда ему под шестьдесят, десница Творца возвратила его в родные края. За селом на холме стояла чудом уцелевшая церквушка, состояние её было плачевное, в ней ему и предстояло служить. Много лет назад именно в этой церкви состоялось его первое знакомство с Богом. – Да, когда-то здесь по воскресеньям собиралось много Богомольцев, а в нынешнее время маловато – пяток старушек, да сторож колхозный (когда бывает трезвый) захаживают на утреннюю Литургию. Молодёжь, возможно, и потянулась бы к Богу, но уж больно рьяно взялся за них комсомол – агитация, стенгазеты, угрозы.

За пару лет, проведённых в Нечаево (так называлось его родное село), местное население понемногу привыкло к отцу Григорию. Поначалу, кроме, как «поп» к нему никто не обращался. Со временем отношение к священнику изменилось. Достаточно было кому-нибудь всего один раз пообщаться с ним, и уже при следующей встрече его приветствовали ласково «батюшка». Настолько он был любвеобильный, что у тех, кто был с ним знаком, язык не поворачивался называть его по-другому. Много пришлось ему потрудиться для восстановления храма. С тех пор, как из-за прохудившейся крыши церковь перестали использовать для хранения сельхозпродукции, здание простояло ещё несколько лет. Сырость сильно повлияла на техническое состояние строения. Отец Григорий, засучив рукава, с любовью принялся приводить церковь в порядок. Местные, видя усердие, проявленное батюшкой в работе, начали помогать ему кто чем мог – кто гвоздём, кто доской. Так с Божией помощью церковное здание привели в надлежащий вид. А по осени после освящения храма начались в нем Богослужения…

Завтра – Николка зимний, так называют на Руси этот особо почитаемый в народе праздник. «Нужно с утра пораньше прийти в храм, протопить печь и подготовиться к Литургии», – раздумывал священник. До его приезда в Нечаево в селе бесчинствовал местный колдун Кузьма, который держал в страхе всё население. Односельчане, стараясь не попадаться ему на глаза, обходили его дом стороной. Рассказывали, что если ему кто не понравится или станет «поперёк дороги», он мог наслать «килу». Это что-то вроде шишки или нароста на голове, вследствие этого недуга бывали даже летальные исходы. Долгое время пути отца Григория и Кузьмы не пересекались. И вот однажды у колодца, набрав воды, батюшка собрался было уже идти в обратный путь. Развернувшись, он увидел колдуна – тот стоял в паре метров от колодца и пристально смотрел в его сторону.

– Ну, что ж, давай поговорим, – опуская ведро с водой на притоптанный снег, обратился к нему священник. Колдун стоял молча и с ненавистью смотрел на батюшку, что-то бормоча себе под нос.

– Я вижу, ты не словоохотлив. Ну так знай – именем Господа нашего Иисуса Христа я запрещаю тебе делать людям зло.

Кузьма стал как-то по-звериному фыркать и плевать в сторону отца Григория.

Иерей вынул из-под тулупа наперсный крест и, держа его на уровне глаз, стал читать молитву «Кресту Господню». Колдун взвизгнул и, развернувшись, вприпрыжку побежал наутёк. При этом налетел на двух старушек, идущих к колодцу за водой, те в свою очередь побросали вёдра, схватившись за головы, с визгом побежали в разные стороны…

Время шло, настало лето, батюшка уже и забыл про этот случай. Однажды вечером, сидя за столом у окна, отец Григорий услышал тихий стук по стеклу. Приподнявшись со стула и дотянувшись до створки, он отворил её. Во дворе стоял Кузьма, батюшка не успел сообразить что к чему, как тот заговорил:

– Забери свои заклятья назад, я дам тебе денег – много денег. Отец Григорий молчал, в недоумении глядя на Кузьму и ожидая, что же будет дальше. Деревенский волхв снял картуз, и батюшка увидел на его голове шишку размером с небольшое яблоко.

– Что ж, это закономерно – зло имеет свойство возвращаться к тому, кто его делает. Никаких заклинаний я на тебя не насылал – это всё чудодейственная сила Креста Господня, которая бумерангом вернула твою килу обратно тебе. Хочешь исцелиться? Ступай, проси прощения у тех, кому ты причинил зло и кайся. Потянувшись к створке, он попытался закрыть окно. Колдуна затрясло, как в лихорадке, в последний момент он ухватил руку священника и впился в неё зубами. С трудом батюшке удалось вырвать руку из скверной «пасти» разъярённого старикашки и захлопнуть окно. Кузьма, как ошпаренный кипятком, побежал прочь со двора, выкрикивая на бегу матерную брань и проклятья в адрес священника. Больше они не встречались…

Дальше дорога пошла под уклон, и вскоре появился домишко, в котором батюшка квартировал. Его хозяйка – пожилая вдова Елена Афанасьевна в прошлом учительница химии. Высокая худощавая женщина со следами былой красоты на лице. Война отняла у неё не только мужа, но и трёх сыновей. Добрейшей души человек, изливающая любовь на всех её окружающих. Плату за проживание с отца Григория она не брала, говорила: «Достаточно, что вы делаете всю мужскую работу по дому». В большую часть дома она заселила своего квартиранта, сама же довольствовалась маленькой спаленкой. В хозяйстве у неё была коза Бруня и несколько курочек, а также дворовый пёс Полкан и чёрная кошка Лапка. По утрам хозяйка частенько готовила постояльцу свой традиционный омлет. Батюшка недовольно ворчал: – Мне-то и отплатить нечем. – Ешьте, – отвечала Елена Афанасьевна, – мне ведь кроме вас кормить некого. Часто по вечерам, сидя у горящей печи, они делились воспоминаниями о прошлой жизни. До прихода батюшки в её доме не было ни одной иконы и никакой религиозной литературы. Разговоров о религии она старалась избегать. Как-то однажды отец Григорий попытался заговорить о Боге, хозяйка откланялась и ушла на свою половину, больше на эту тему разговоров не было. Очевидно, у неё была своя история, что-то личное касательно Бога, и батюшка к ней в душу не лез…

Услышав урчание мотора, отец Григорий взглянул вперед и увидел, как по заснеженной улице ему навстречу ехала чёрная «Победа». Поравнявшись с домом Елены Афанасьевны, машина пересекла улицу, развернувшись, остановилась у калитки. Открылись дверцы и на снег ступили три человека в чёрных кожаных пальто. Сердце защемило, батюшка поубавил шаг, метров сто отделяло его от «чёрной троицы». Он прекрасно понимал, кто эти люди, но что им от него нужно не догадывался. Сомнений не было – приехали за ним. Перебирая в уме все варианты данного визита, незаметно для самого себя он остановился. Поймав себя на мысли, что ему стало страшно, батюшка пристыдил себя: «Что же ты про Бога-то забыл?» Перекрестившись, отец Григорий зашагал к дому. Подойдя к калитке, он обнаружил, что «бойцы невидимого фронта» уже вошли в дом, и последовал за ними.

– Григорий Андреевич вы будете? – не успев переступить порог, услышал он. – Он самый. – Вы – сельский священник? – Да. – Возьмите всё необходимое, что нужно для исповедования, вам придется поехать с нами. – У меня всё с собой, – протоиерей поднял свою «балетку», показывая её визитёрам. В разговор вмешалась хозяйка: – Может быть вы разрешите ему поужинать? Он весь день не ел. – Время не терпит, потом поест. Двое мужчин, взяв священника под руки, повели его к выходу. Уже через минуту все четверо мчали в машине по заснеженному Нечаеву. За окном появилось старое здание почты. «Пожалуй, это единственная в селе дореволюционная постройка», – подумал отец Григорий и под мерное покачивание машины погрузился в воспоминания…

***

Сознательно он помнит себя лет с четырёх. В память врезались картинки, когда мальчик с отцом, который был церковным старостой, смазывали замки в храме. Андрей Афанасьевич из медной маслёнки заливал масло в замочные скважины. Родитель маленького Гриши был потомственным кузнецом. Мужчина выше среднего роста, широкой кости, жилистый с могучими плечами. Лицо его было выразительное, глаза большие, карие под правильными овалами чёрных бровей, нос прямой с небольшой горбинкой, уголки губ слегка приподняты, на округлом подбородке – небольшая ямочка. Характер у него был спокойный, уравновешенный. По натуре своей Андрей Афанасьевич слыл добрым и отзывчивым человеком, любил уединение и молитву. В тот день на нём был длинный брезентовый фартук, на кончике носа маленькие круглые очки. Мальчику с ним было хорошо и спокойно, он «хвостиком» ходил за отцом и внимательно следил за всем, что тот делал. А потом они ели в церковной трапезной, им подавали щи и рыбный пирог…

Изба у них была светлая и просторная. На окнах ажурные занавески, снаружи резные наличники. Мама у Гриши была искусной рукодельницей, она могла делать практически всё. Род её происходил от зажиточных крестьян, она слыла первой красавицей в селе. Желающих взять её в жёны было много. Андрею Афанасьевичу большого труда стоило завоевать сердце Наташи и расположить к себе её родителей. В доме у них в красном углу висели иконы Спасителя, Богородицы и Николая Чудотворца. Они были покрыты кружевным рушником. Перед иконами на цепочке, закреплённой к потолку, в потемневшей от старости бронзовой оправе свисала лампада из голубого стекла. Со временем у мальчика появились брат и сестричка – погодки, и всё внимание мамы перекочевало к ним. Тогда Грише шел девятый год, он все время проводил с отцом, у которого много чему научился. В конце лета они вдвоём часто ходили на болото собирать клюкву. Мальчику особенно нравились такие походы, в которых он обретал полезные навыки. Андрей Афанасьевич учил сына ориентироваться на местности, рассказывал о природных особенностях болот и как правильно передвигаться по ним, чтобы не угодить в трясину. Длинными зимними вечерами вся семья собиралась за круглым дубовым столом, и при свете керосиновой лампы отец вслух читал Святое писание. Потом была революция… Мальчик тогда не знал значения этого слова, но из разговоров родителей понимал – это что-то ужасное. В селе начали происходить какие-то непонятные для Гриши перемены…

Через дорогу от них жил дядя Никита, который постоянно пьянствовал и с чем придётся гонялся по улице за своей женой. Один раз мальчик даже видел у него в руках топор. У Никитки было много детей – то ли шесть, то ли семь душ. Они вечно ходили голодные и оборванные. Мама, бывало, по вечерам носила им что-нибудь поесть.

И вот теперь революция сделала Никитку начальником. Сразу, как только начались в селе волнения, он уехал в Тамбов и долгое время не возвращался. Когда он вновь появился в Нечаево, его не узнали – на нём была кожаная куртка, хромовые сапоги и форменная фуражка. Новая должность его «вдохновила», он часто кричал на сельчан «контра» и угрожал им револьвером. Вместе с вооружёнными людьми он занял усадьбу купца первой гильдии Прокофьева, а хозяина с семьёй вышвырнули на улицу. Закрепив над входом красный флаг, у двери поставили часового. В селе всё чаще стали появляться вооружённые отряды. Все помещичьи угодья объединили в коммуны, конезавод стал совхозом. Народ не хотел участвовать в коллективных преобразованиях и всячески бойкотировал указы новой власти. Большевики же со своей стороны ужесточили наказание за саботаж, к которому приравнивалась и неявка на работу…

На дворе стоял декабрь, особенно морозным выдался он в тот год. С утра Никита Егорович собрал в кабинете местного ВЧК, которое он возглавлял в Нечаево, экстренное совещание. На повестке дня стоял вопрос борьбы с контрреволюционерами, саботирующими явку на работу, с целью подрыва социалистической экономики.

– Товарищи, до нас дошли сведения о готовящейся диверсии со стороны контрреволюционного элемента. На 19 декабря запланирован массовый невыход на работу. Враги советской власти хотят прикрыться религиозным праздником, в данном случае они пойдут в церковь на «Николку». У меня на столе распоряжение председателя Тамбовской ГубЧК: пресечь заговор на корню, всех виновных расстрелять на месте, чтобы другим было неповадно. Операцию назначаю на 8 часов утра 19 декабря…

Андрей Афанасьевич проснулся рано, сегодня был необычный день – день празднования одного из почитаемых на Руси святых Николая Мир Ликийских Чудотворца. Нужно было прийти в храм пораньше, на его плечах лежало много обязанностей. Настроение было приподнятое, вычитав утреннее правило, одев полушубок и валенки, он с порога посмотрел на мирно спавшего Гришку. Ему почему-то захотелось дать сыну выспаться, что было несвойственно его принципам, обычно мальчик на все праздники помогал отцу в церкви. Осенив чадо крестным знамением, староста пошел к выходу. Когда он пришел в храм, то иерей отец Иоанн был уже в алтаре и готовился к Литургии. Андрей Афанасьевич, переодевшись, приступил к своим обязанностям. В этот день служба была особенно торжественная, радость переполняла всех присутствующих. Хор пел необычайно благолепно, отец Иоанн – старенький иерей, словно порхал на амвоне и в алтаре. Его седенькая голова, подсвеченная солнечными лучами через алтарное окно, светилась, словно белый, пушистый одуванчик…

Уполномоченный Нечаевского ВЧК Никита Егорович пришел в кабинет, как говориться, под завязку, до начала операции оставалось полчаса. Голова гудела после вчерашней попойки, он открыл дверцу тумбочки, в которой стояла бутыль с мутным самогоном. Взяв со стола оловянную кружку, он наполнил её наполовину и залпом выпил. Нашарив в кармане небольшую луковицу, чекист отгрыз от неё половину вместе с шелухой, запил водой из кувшина и направился к сейфу, где хранились патроны. И тут он к глубокому своему разочарованию обнаружил, что в кармане нет ключей. Мозги были парализованы алкогольным синдромом, голова раскалывалась, ему трудно было скоординировать свои действия. Свежая порция алкоголя немножко улучшила умственное состояние командира, он явно осознал, что без патронов операция не состоится.

Где же ключи? Наверное, они остались там, на полу дома, где он валялся вчера пьяный, не добравшись до лежанки. Выйдя на крылечко и вдохнув морозного свежего воздуха, он немного взбодрился. У входа его дожидался отряд красноармейцев – человек десять с винтовками через плечо.

После небольшой паузы Никита Егорович обратился к ним: «Слушай мою команду! Операция переносится на небольшое время. Будем брать «контру» во время службы, чтобы собрались наверняка все. Пройдите в помещение – там теплее, я скоро вернусь», – он браво прошагал к двуколке, сел в неё и помчал с ветерком. Дома много времени было потрачено на поиск ключей, но их нигде не было. Чекист в отчаянии выпил ещё самогона и пошел в отхожее место справить нужду, где на полу и обнаружил потерю. Ключи лежали, вмёрзшие в грязную жижу. Вернувшись в дом, он снял со стены саблю, которая у него осталась со времен Первой мировой войны, после службы в кавалерии. Вырубив ключи изо льда, он не стал возвращаться в дом и повесил клинок на портупею. Окинув себя взглядом насколько это было возможно, он остался доволен своим видом…

В тот день в церкви, как никогда было много причастников, в это политически нестабильное время люди хотели быть ближе к Богу. Причастие закончилось, отец Иоанн вышел на амвон с проповедью. Вдруг с шумом растворилась входная дверь, вместе с клубами холодного воздуха в храм ворвались красноармейцы. Никита Егорович взошел на амвон и стал рядом со священником, тот стоял в недоумении. Достав из полевой сумки список, написанный на грязном листе бумаги, стал его зачитывать. Прихожане, услышав свои фамилии, не понимая в чём дело, отзывались. Всех перечисленных пьяным командиром, солдаты вывели на улицу. Священник понял – дело неладное и пошел следом за арестованными, все присутствующие в храме потянулись за батюшкой. Того, что произошло дальше, никто не ожидал, люди стояли, не чувствуя холода, словно парализованные происходящим. Прихожан, которых они знали не один день, с которыми часто стояли в храме бок о бок, построили у стены. Их земляк Никитка зачитывал приговор, арестованных обвиняли в саботаже советской власти. Никто не мог до конца поверить в реальность происходящего. Прозвучала команда: «Целься!» Солдаты скинули с плеча винтовки и стали наизготовку. Отец Иоанн с криком: «Что же ты творишь, антихрист?» – бросился наперерез стреляющим палачам и грудью закрыл своих духовных чад. Осеняя крестом красноармейцев, он начал читать 90 псалом. Кровь и алкоголь ударили в голову главного чекиста, не помня себя от злости, он выхватил саблю и со всего маху отрубил священнику руку, держащую крест. Кровь из обрубленной руки хлынула на снег, лицо раненого священника стало бледным, как бумага. Собравшись с последними силами, оставшейся целой рукой он стал креститься, с трудом выговаривая: «Прости их, Господи, ибо не ведают, что творят».

Разгневанный до предела начальник в хмельном угаре размахивал саблей и орал: «Стреляйте! М… в…»

Прогремели разрозненные выстрелы, несколько человек повалились на снег. Командир в истерике продолжал орать, брызгая во все стороны слюной, словно цербер: «Перезаряжай! Пли-и…»

Второй залп прогремел более организованно, все пули достигли своей цели. Казненные люди хаотично лежали у стены, изрешечённой пулями. Перед ними на боку застыл отец Иоанн, в верхней части его груди зияло отверстие, из которого тонкой струйкой вытекла кровь, застывая на снегу. Рядом лежала его правая рука, так и не отпустившая крест. Глаза и рот иерея были приоткрыты, он так и замер на полуслове, не закончив свою последнюю проповедь. У храма стоял едкий запах пороха, женщины в праздничных платках плакали навзрыд. Почти все мужчины остались лежать у стены. Андрей Афанасьевич, опомнившись, подбежал к священнику, взял его на руки и понес в храм. У входа он встретился взглядом с Никиткой, который, построив солдат, собирался в обратный путь. Злобно зыркнув затуманенными от ненависти и алкоголя глазами в сторону старосты, Никитка прошипел: «Держись от меня подальше, благодетель ты наш…»

Спустя некоторое время Никитка стал ходить по дворам с двумя красноармейцами и что-то записывал в тетрадь. Затем появились телеги продразверстки, и солдаты стали забирать у жителей Нечаево зерно. Зима сельчанам далась особенно тяжело, люди жили впроголодь, зерно сохраняли для посевной. Но по весне вновь появился продотряд, вот с этого момента и начались в селе несчастья. У людей забирали всё, в том числе посевные запасы, обрекая целые семьи на голодную смерть. Хозяева стали оказывать сопротивление, и опять начались убийства. Убивали всех, кто препятствовал выполнению «программы». Церковное имущество тоже описали и вывезли. Костлявая рука красного террора плотно зажала глотку устоявшемуся крестьянскому быту. Люди, веками сеющие хлеб, не понимали, как дальше быть, и вообще, как выжить в условиях, когда отнимали буквально все. Телеги, появляющиеся на улицах, нагоняли на людей ужас. Крестьяне прятали всё, что могло представлять хоть какую-нибудь ценность.

По всей Тамбовской губернии начались народные бунты, люди объединялись в повстанческие отряды. Доведённые до отчаяния крестьяне объявили войну советской власти, вооружившись, они встали на защиту своих семей…

Церковь в Нечаево большевики превратили в склад и начали свозить в неё зерно, отобранное у крестьян. Андрей Афанасьевич остался не у дел. Отца Иоанна похоронили возле храма у алтарной стены, гроб и могильный крест староста сделал собственными руками. Много народа собралось, чтобы проститься с любимым батюшкой – многим он был дорог.

Все понимали, что начиналась новая эпоха – эпоха безбожников.

Никитка в последнее время особенно озлобился на людей, на всех, кто не был с большевиками, он ставил клеймо «контра». В один из весенних дней Гриша бегал по улице с соседским пацаном Илюшей, они состязались в умении, кто ловчее прыгнет через лужу. Мальчишки не хотели уступать друг другу, поэтому с ног до головы были забрызганы грязью. Мимо них проехала телега, впереди шел Никита Егорович, следом за ним пятеро солдат с винтовками. Поначалу ребята не обратили на них никакого внимания. Но когда телега въехала во двор, где проживал Илья, ребята, оставив свое занятие, пошли следом. Никитка дал команду красноармейцам, и три человека пошли в огород, прокалывая землю шомполами в поисках схрона с зерном.

– Есть, нашел! – радостно крикнул боец и помахал Никите Егоровичу. Командир, взяв под уздцы лошадь, повел её к указанному месту. Через полчаса, сняв лопатами слой земли с тайника, солдаты принялись загружать мешки с зерном на телегу. Из дома выбежала взволнованная мать Ильи, на ходу запинаясь платком, побежала по улице. Ребята стояли и смотрели, не понимая, что же будет дальше. Когда загрузка была окончена, телега тронулась к выходу. И тут во двор вбежал отец Илюши, он был весь мокрый, с раскрасневшимся от бега лицом. На мгновение мужчина остановился, соображая, что же предпринять. Тем временем подвода поравнялась с ним, мужчина в отчаянии взобрался в неё и стал стаскивать мешки с зерном.

– Не отдам, никому не отдам, – в исступлении орал он, бросая мешки на землю. Начальника ВЧК это взбесило, он выхватил у бойца винтовку и с криком: «Ах ты, контра!» – воткнул штык в грудь обезумевшему от горя крестьянину. От боли несчастный, выпучив глаза, ухватился за ствол трехлинейки, Никитка с силой выдернул винтовку из его рук. Раненый хозяин потерял равновесие и упал с телеги вниз головой. Илюша, видевший всю эту картину, вскрикнул и убежал в дом. Тут во двор вбежала хозяйка, она бросилась к лежащему на земле мужу и заголосила, припав к его окровавленной груди. Экспроприаторы, загрузив назад мешки, сброшенные на землю, направились восвояси. Гриша стоял, словно вкопанный, потрясённый происшедшим, его детская психика блокировалась и парализовала все конечности. Мальчик стоял с открытым ртом и не мог сдвинуться с места, к несчастью он оказался на пути идущего с винтовкой чекиста.

– А ты тут чего уставился, поповский прихвостень? Сбив мальчика с ног прикладом по голове, нелюдь переступил через него и покинул двор.

Андрей Афанасьевич, услышав крики у соседей, поспешил туда. Заметив посреди двора соседку, склонившуюся над своим мужем, он хотел кинуться к ней, но тут его взгляд пал на паренька с окровавленной головой, лежащего у забора. У старосты потемнело в глазах: «Это же его Гришка – сынок! Боженька, что же такое творится?» Подняв мальчика с земли, он быстро зашагал в дом. Наталья, увидев в дверях мужа, держащего на руках бесчувственное тело сына, медленно осела на пол. Андрей Афанасьевич молился в уме, машинально выполняя все необходимое для спасения раненого ребёнка. Примерно через час мальчик вернулся в сознание, взгляд у него был затуманенный, его сильно рвало, было понятно, что у него сотрясение головного мозга. Лоб у Гриши был сильно рассечён, рану староста обработал и зашил, пока мальчик был в бессознательном состоянии (этому он научился на фронте). Ко лбу постоянно прикладывали холодные компрессы. Ночи напролет мать дежурила у кровати больного, а отец в соседней комнате молился пред образами Богу. Спустя неделю мальчик начал вставать и самостоятельно кушать. Он мало, что помнил из происшедшего, а родители всячески отвлекали его от воспоминаний. Когда здоровье окончательно восстановилось, Гриша сам начал разговор: – Папа, а правда, что дядя Никита на самом деле не такой плохой, как о нём думают? Я видел, когда он начинает кричать, в него как будто кто-то входит, и он становится похожим на лающую собаку. Но если бы эта «собака» не входила в него, он был бы хороший? – Да, сынок, все люди рождаются хорошими, Бог дал им право выбора, и когда они взрослеют, то сами решают с кем им быть – с Богом творить добро, или же с дьяволом чинить людям зло.

– А Бог пошлёт Никитку в ад?

– Я думаю, да, если он не покается.

– Папа, а можно я буду за него молиться, чтобы он покаялся?

– Конечно можно, мой золотой, даже нужно…

Андрей Афанасьевич прочитал с сыном молитвы «На сон Грядущим», уложил его в кровать и, рассказав сказку, вышел в горницу. Через минуту к нему подошла Наталья, она тоже укладывала спать малышей Василька и Машеньку. Подойдя к мужу, она обняла его за шею и поцеловала в губы.

– Андрюша, а может не пойдешь никуда, останешься дома?

– Не могу, радость моя, нельзя больше терпеть, я должен защищать вас и Россию.

– Не получиться у вас ничего, любимый. Большевизм уже не остановить, слишком много одурманенных пошло за ними.

– В свое время сам преподобный Сергий Радонежский благословил Дмитрия Донского на ратный подвиг в Куликовской битве. Я больше не могу смотреть, как гибнет Россия и её народ, я должен идти против этого строя.

– Чует мое сердечко – не к добру всё это, Андрей. – Наташа, Александр Антонов собрал большую повстанческую армию, народ поверил ему, взялся за оружие и пошел за ним. По всей губернии красные терпят поражения. Время не ждёт, нужно бороться, иначе они отнимут Бога у нас и наших потомков. Сегодня на рассвете я ухожу к партизанам.

Наталья крепко сжала мужа в объятиях, слезы катились у неё из глаз. Житейские проблемы постепенно отступили на второй план, уступая место любовной страсти. Андрей, взяв свою любимую на руки, нежно поцеловал её глаза, затем остренький кончик носа, и в завершение их губы слились в страстном поцелуе. В сильных мужских руках она чувствовала себя частичкой его тела, они стали чем-то единым, время для них остановилось, исчезло, сгорело в пламени любви. Им было хорошо, они летели меж галактик во вселенной, поистине ставши одной плотью…

Андрей встал ещё до петухов, аккуратно укрыл одеялом свою ненаглядную и нежно поцеловал её в губы. Наталья даже не шелохнулась, она спала, как младенец. Пройдя на цыпочках на детскую половину, он по очереди осенил крестным знамением всех детей и потихоньку ушел из дома.

С тех пор тревога не покидала Наталью, она своей тонкой женской натурой чувствовала приближение беды. Женщина всячески избегала встречи с представителями власти, тем более с Никиткой. Как православный человек, она понимала – его нужно простить, как представителю власти – ему нужно подчиниться, и по ночам она молилась об этом. Но простые человеческие чувства говорили ей другое, поэтому для неё было лучше не видеть «краснопёрых» (так называли в народе большевиков).

Время шло, Наталья полностью посвятила себя детям и молитве. События, происходящие за забором, её не касались. Прошло месяца три, лето было в самом разгаре. Всё свободное время приходилось проводить в огороде: пропалывать овощи, обрабатывать плодовые деревья и кустарники. Гриша много помогал матери, она со стороны поглядывала на него, умиляясь: «Как он похож на Андрея». Маленькие Василий и Мария ещё не помогали, но уже и не мешали старшим, спокойно играя вдвоем.

Одним ласковым летним утром семейство мирно трудилось на грядках, как вдруг где-то вдалеке прозвучали взрывы, и застрекотал пулемет. Сердце Натальи защемило, она отложила инструмент и вместе с детишками прошла в дом. Закрыв входную дверь на засов, она зашторила окна и, став с малышами на колени перед образами, принялась горячо молиться. А тем временем орудийная канонада становилась все громче и громче. За забором послышались крики людей и ржание лошадей, мать с детьми продолжали молиться. Прошло довольно много времени, Наталья поднялась с колен, на улице перестрелки уже не было слышно. Дети сидели на лавке и смотрели на мать. Опомнившись, она поняла, что дети не ели весь день.

– Мои маленькие, простите маму. Обнимая и целуя их, она расплакалась. Усадив своих чад за стол, Наталья принялась хлопотать у печи, и тут раздался стук в дверь.

– Кто там? – подходя к двери, спросила хозяйка, трепеща от страха.

– Открой, Наташенька, это я, – послышался голос Андрея.

Испуг мгновенно исчез, и женщину охватила радость, поспешно отворив дверь, она бросилась на шею своему благоверному супругу. Он приподнял её и вошел в избу, дети, окружив со всех сторон, прижались к отцу. Спустя десять минут вся семья сидела за ужином.

– Наташа, а принеси-ка ты мне самогону. Женщина удивлённо посмотрела на мужа, ведь он практически в рот не брал спиртного, но послушно встала и пошла в погреб…

Хозяин взял принесенную бутыль и налил себе полный граненый стакан.

– Радость моя, давай стаканчик, я и тебе налью.

– Нет, нет, Андрюша, я не буду.

– А мне нужно выпить, давай за встречу. И он до дна осушил весь стакан.

– Андрей, – обратилась Наталья к мужу и сделала паузу. Взяв со стола соленый огурчик, он посмотрел на жену, понимая, что она хочет сказать что-то важное.

– Я жду ребеночка.

– Что, что? – словно не веря своим ушам, переспросил муж. Не дожидаясь ответа и не закусывая, он налил второй стакан и тоже выпил.

– Какая ты молодец! Я тебя люблю. Андрей, выйдя из-за стола, подошел к любимой и нежно поцеловал её, дети дружно захлопали в ладоши. Поужинав и пообщавшись с детьми, родители уложили их спать.

– Ну, теперь давай рассказывай, что там произошло в селе? – вернувшись в горницу, спросила Наталья супруга.

Андрей сел за стол, немного помолчал, как будто подбирая с чего начать, затем налил себе ещё в стакан спиртного, выпил и начал рассказ. И только сейчас, при свете керосиновой лампы, глядя на супруга, Наташа заметила, как он постарел за эти месяцы.

– Наташа, какой кошмар, когда брат убивает брата…

– В порыве гнева многие наши бойцы совершали самосуд, вымещая свои несчастья на семьях большевиков.

– Милый, а что с Никиткой? Ты не знаешь?

Андрей Афанасьевич никак не мог прийти в себя, спиртное его не брало, подойдя к столу, он еще немного выпил и продолжил: – Ужасные передряги мне пришлось пережить, мы с ребятами попали в перестрелку у конезавода, когда там покончили с кучкой красноармейцев, то направились сюда. По пути были стычки с отдельными вооруженными группами, но на нашей стороне было значительное численное преимущество, и мы без особых усилий продвигались по селу. Местное население попряталось в избах, закрыв ставни. Приходилось дома, где проживали красные проверять на наличие вооружённых врагов, порой даже выламывая двери. Когда мы подъехали ко двору Никиты Егоровича, то увидели ужасное зрелище – на частокол была нанизана его голова, а по всему двору лежали изрубленные тела членов его семьи, никого не пощадили, даже маленьких… Уж слишком много он причинил горя своим односельчанам, нашлись те, кто не смог удержать себя от злобной мести.

Наталья, повернувшись к образам Спасителя и его Пречистой матери, расположенных в углу горницы на стене, перекрестившись, промолвила: – Упокой, Господи, души вновь приставленных раб Твоих…

Закончив, она повернулась к мужу, и он продолжил: – Это страшно, когда людьми движет чувство мести. Конечно, их можно понять – у многих красные убили близких родственников. Но мы не должны уподобляться им, это же получается «око за око, зуб за зуб». Подобно снежному кому, зло будет только умножаться, семьи не должны становиться заложниками политических амбиций. Долго еще беседовали супруги и только под утро легли спать.

Поутру повстанцы собрали народ у церкви, к ним обратился командир: – Граждане, сейчас мы будем раздавать зерно, отнятое у вас комиссарами. Выдавать будем по списку, на каждого члена семьи. Ещё мой вам совет – хорошо прячьте зерно мелкими партиями, если мы долго не продержимся, чтобы красные опять не нашли его у вас и не отняли.

Двое вооруженных мужчин подошли к церкви и прикладами сбили с двери замок, затем, войдя внутрь, начали раздавать зерно. Андрей Афанасьевич с Наташей и детьми тоже получили свою долю. Встав в стороне, они долго еще молча стояли, глядя на храм. Слезы накатились на глаза старосты, нахлынули воспоминания о счастливой размеренной жизни. Гриша также прокручивал в памяти всё, что связывало его и отца с храмом. Он прижался к родителю, и тот обнял его. Никому не хотелось уходить, холодное предчувствие разлуки пугало своей неизвестностью, и всё же уйти пришлось. В этот вечер благочестивое семейство особенно долго засиделось за столом, беседуя при свете керосиновой лампы. Бывший староста скрупулёзно подходил к наставлениям каждому члену семьи. Когда малышей уложили спать, он ещё много времени беседовал с Гришей, давая важные напутствия. Затем открыл сундук, стоящий в дальнем углу горницы, немного поискав, отец вынул из него маленькую иконку.

– Возьми, сынок. Это образ покровителя наших земель Питирима Тамбовского. Молись ему, да хранит тебя Бог. Обнявшись, они немного постояли молча, затем пошли спать…

Красная Армия сосредоточила все свои силы на подавлении восстания в Тамбовской губернии. Через несколько дней кавалерия напала на Нечаево, и завязалась кровавая сеча. К вечеру повстанцы отступили и ушли на болота. И снова красный стяг развивался на усадьбе купца Прокофьева. Большевики в селе Нечаево вновь с чистого листа начали строительство «светлого будущего». В совхозе, в коммуне, в ВЧК и прочих административных структурах появились пришлые начальствующие люди, так как прежние были уничтожены партизанами. Прошло недели две. Новые руководители прошли адаптацию на местах и, засучив рукава, погрузились в работу…

Месть – страшная штука… Православное учение взывает к чадам Церкви: «Не должно быть места этой злодейке в сердце верующего человека». Спаситель наш Иисус Христос учил: «Если тебя ударят по правой щеке – подставь другую». Конечно же, много угодников Божиих на Руси имели высокий дух подвижничества и поступали именно так. Но в реальной жизни, когда в обществе убийства являются нормой жизни, месть начинает обретать узаконенный статус, тем более в обществе, отвергающем Бога. Снова в бывшей помещичьей усадьбе до позднего вечера горел свет, здесь решали важные государственные вопросы. Вопросы, от которых зависели тысячи человеческих судеб…

Андрей Афанасьевич пользовался среди повстанцев авторитетом, он был уважаемым человеком в отряде, и многие прислушивались к его мнению. Поскольку он хорошо знал рельеф местных болот, то ему поручили руководство по дислокации и обустройству отряда. По его команде рубили деревья, строили помосты и уже на них возводили временное жильё. В результате последнего поражения в Нечаево боевой дух среди партизан снизился. Многие понимали, что долго они здесь не продержатся и самовольно в ночное время стали покидать отряд. Дезертирство стало обретать массовый характер. По всей Тамбовской губернии после разгрома армии А. Антонова оставалось много раздробленных партизанских групп, их необходимо было объединить, все понимали, но сделать это было сложно. Комиссары торопились любой ценой препятствовать воссоединению повстанцев…