Читать книгу Модель количественной оценки уровня счастья - Владимир Андреев - Страница 4

I. Теоретико-методологические основы изучения феномена счастья в психологии
1.1. Счастье и его интерпретации в истории развития мировой гуманитарной мысли

Оглавление

Счастье, на протяжении всей истории человечества являлось объектом пристального внимания думающей части общества. Так или иначе вопросы счастья и благополучия жизни человека являлись одним из центральных мест рассмотрения во всех мировых глубинных духовных традициях.

В наиболее древней из дошедших до нас ведической традиции высшим благом и главным устремлением человека является состояние освобождения – мокша (сансакр.) – высшее, трансцендентное, не описываемое речью состояние, которое связано с освобождением от результатов прошедшей жизни, так называемой кармы. Это состояние характеризуется гармонией, успокоением, ощущением непрерывной спокойной радости. Именно это состояние и ассоциируется с понятием абсолютного счастья в индуистской и ведической традиции [91, c. 124—128]. То есть уже в древней Индии ближайшим коррелятом понятия счастья являлась свобода, причем не свобода в физическом смысле, а именно субъективная свобода – преодоление зависимости человека от кармы – прошлого опыта, как индивидуально полученного в текущей жизни и в предыдущих перерождениях, а также от родовой кармы – последствий действий предков и родственников.

Совершенно особое отношение к счастью формируется в буддийской философии. Счастье как удовлетворенность, наслаждение, достижение каких-либо значимых результатов и желаний, является ложным устремлением, так как само наличие этих устремлений, вне зависимости от их удовлетворения, приводит к появлению все больших и больших желаний. А стало быть само их наличие является ложным устремлением. В буддизме счастье воспринимается как чистое состояние ума, не связанное с объективными обстоятельствами, то есть, по сути, счастливым человека делают не те или иные формальные обстоятельства жизни и наслаждения или страдания, связанные с ними, а то насколько он в состоянии управлять своим умом и формировать необходимые паттерны восприятия. «Обуздание мысли, едва сдерживаемой, легковесной, спотыкающейся где попало, – благо. Обузданная мысль приводит к счастью» [16, c.30]. То есть в буддизме счастье – это скорее определенный навык, набор субъективных качеств личности, характеризующих степень развития духовных способностей практикующего. Что важно для дальнейшего рассмотрения, уже в раннем буддизме возникает двойственная трактовка счастья – с одной стороны, как сиюминутного состояния и с другой стороны счастья как определенной степени развития духовного опыта. Это двойственное понимание счастья в дальнейшем в европейской мысли будет рассматриваться как антитеза гедонистической и эвдемонической трактовки счастья.

Так Далай-Лама XIV говорит: «К счастью можно прийти двумя путями. Первый путь – внешний. Приобретая лучшее жилище, лучшую одежду, более приятных друзей, мы можем в той или иной степени обрести счастье и удовлетворение. Второй путь – это путь духовного развития, и он позволяет достичь счастья внутреннего. Однако эти два подхода не равноценны. Внешнее счастье без внутреннего не может длиться долго. Если жизнь рисуется вам в чёрных красках, если вашему сердцу чего-то недостает, вы не будете счастливы, какой бы роскошью себя ни окружили. Но если вы достигли внутреннего спокойствия, то можете обрести счастье даже в самых тяжелых условиях» [22, c.3].

Наиболее радикально идеи противопоставления подлинного счастья и удовлетворения материальных потребностей звучат в традиции китайского Даосизма. Так, например, Чжуан-цзы говорит: «Я не могу сказать, является ли то, что все называют „счастьем“, на самом деле счастьем или нет. Я знаю только одно: когда я наблюдаю за тем, как люди его добиваются, я вижу, как их несет в общем потоке человеческого стада, мрачных и одержимых, не способных остановиться или изменить направление своего движения. И все это время они утверждают, что еще немного – и они обретут это самое счастье. Мое мнение таково: вам не видать счастья до тех пор, пока вы не перестанете его домогаться» [72, c.37].

Важным в контексте нашего рассмотрения является то, что практически во всех мировых религиях основные базовые принципы поведения, ведущие к «избавлению», совпадают, что говорит об универсальности методов движения к счастью.

Особенно глубоко в древней истории исследованием вопросов счастья занимались представители некоторых направлений античной философии, в частности эпикурейства и стоицизма.

Неоднородность интерпретации понятия счастья осознавалась с момента зарождения европейской гуманитарной мысли. Так, еще философами досократиками оно, с одной стороны, «ассоциировалась с такими понятиями как „наслаждение“, „длительное состояние удовольствия“, „веселое настроение безмятежности“, „ощущение полноты бытия и радости“, „блаженство“» [45, c.12], то есть с позитивными субъективными переживаниями. Но с другой, уже Демокрит (5 в до н.э.) понимал счастье как «состояние эвтюмии, характеризуемое всем достигнутым в результате правильно организованной жизни. Благодушный человек, согласно учению, об эвтюмии, не завидует чужому богатству и славе, но стремится к совершению честных добрых поступков, от чего он счастлив и здоров» [45, c.13]. Так же Демокрит считал обязательным атрибутом счастья атараксию, т.е. бесстрашие, невозмутимость. То есть определял счастье не как определенное сиюминутное состояние, но как результат определенного развития и обладание определенными характеристиками личности.

Эту идею двухфакторности счастья в античной мысли окончательно закрепил Аристотель [4], сформулировав два истолкования понимания счастья как гедонистическое (ориентированное на получение максимального количества удовольствий в жизни) и эвдемоническое («которое связано с реализацией человеком собственных уникальных достоинств и добродетелей („дэймона“) в соответствующей ему деятельности» [52, c.56]).

Существенный вклад в развития представлений о феномене счастья ввел древнегреческий философ Эпикур, тема счастья в философии которого непосредственно связана с разумными ограничениями, так например, о писал: «Мудрец различает три вида удовольствий: 1) природные и необходимые для жизни; 2) природные, но для жизни не необходимые; 3) не природные и не необходимые для жизни. Мудрец стремится только к первым и воздерживается от всех остальных. Результат такого воздержания – полная невозмутимость, или безмятежность, которая и есть счастье философа» [6, c.442].

Весьма интересная позиция отношения к счастью сформировалась в эллинистическую эпоху в среде философов киников [68]. Одним из главных условий счастья киники считали отказ от благ и роскоши, минимизацию потребностей и аскетический образ жизни. Таким образом, киники были сторонниками радикальной эвдемонии и полного отказа от гедонистической составляющей счастья. В их представлении счастье состояло исключительно в специфическом, иногда социально неприемлемом образе жизни, сопровождаемом «требованиями аскезы, постоянной, иногда тяжкой, тренировки души и тела» [39, c.38].

Идею Счастья как реализации определенного набора личностных качеств в дальнейшем активно развивали древнеримские философы, принадлежавшие к кругу поздних стоиков. Так, например, по мнению Марка Аврелия умение быть счастливым заключается в умении стойко переносить невзгоды «во всем, что наводит на тебя печаль, надо опираться на такое положение: не это – несчастье, а мужественно переносить это – счастье» [2, с. 15].

В аврамичеких религиях – иудаизме, христианстве и мусульманстве, которые на протяжении почти 2 тысячелетий новой эры формировали идеологию и философию Европы и Нового света, представление о счастье радикально отличается от представлений сформированных античной философией. Человек, согласно представлениям этих религий, изначально греховен и соответственно несчастен. Вернуться в блаженное состояние изначального эдемского счастья он может только через соблюдение множества предписаний, ритуалов, правил и ограничений, при условии беззаветной веры в бога и уповании на его любовь и благодать, и соединения с ним. «Радость проистекает из глубин человеческого сердца и напрямую связана вовсе не с внешними возбудителями, а с бессмертной душой и с Божьим присутствием в ней» [55, c.11]. В православной ветви христианства, а особенно в таком его направлении как исихазм, сформировалось концепция обожания, которое формулирует смысл человеческой жизни как достижение соединения человека с богом, как непрерывный и, по сути, бесконечный процесс самосовершенствования человека, заключающегося в «приобщении тварного человека к нетварной божественной жизни через действие божественной благодати» [88] [79]. И именно это движение и ассоциируется с состоянием счастья. В контексте данной работы важно отметить, что концепция счастья, сформированная исихастами, впервые формулирует его как непрерывный процесс, то есть подразумевает изменение представления о счастье в самом процессе его достижения.

С наступлением эпохи возрождения Европейская гуманитарная мысль возвращается к обсуждению вопросов счастья, опираясь на античное наследие. Так, например, на взгляды французского писателя и философа Мишеля Монтеня на вопросы счастья оказали огромное влияния Эпикур и особенно философ-стоик Сенека. [66]

В эпоху просвещения, по сути, формируется современное представление о счастье, которое базируется на равноправии, личной свободе, доступности основных общественных институтов, образования и медицинского обслуживания, мира, ненасилия, веротерпимости и пр., и, в частности, неприятия догм, в том числе церковных. В определенном смысле идеи эпохи просвещения о счастье выступают антитезой взглядам, сформированным в период тотального засилья религиозной схоластики в философии средневековья.

В 18 веке формируется целый ряд оригинальных концепций счастья. Так, например, английский писатель Бернард Мандевиль (1670—1733) сформулировал теорию «разумного эгоизма» [81, c.139—164], как базу для формирования счастливой жизни, которую в дальнейшем развивал русский мыслитель Николай Чернышевский [49, c.260—262].

Первые попытки мыслить о счастье как о количественно измеряемой сущности предпринял, пожалуй, английский философ, родоначальник концепции утилитаризма Иеремия Бентам (1748— 1832). Так, в частности: «Бентам считал, что с помощью морали, а также законодательства можно регулировать человеческие поступки таким образом, чтобы они приносили как можно больше счастья. Согласно Бентаму высшая цель человеческой жизни – наивысшее счастье наибольшего числа людей» [18, c. 264].

Несмотря на наличие отдельных оригинальных идей по поводу счастья, в целом, на протяжении почти всей истории развития европейской гуманитарной мысли после окончания времен античности, счастье не становилось центральным предметом исследования, а находилось на периферии как философской дискуссии, так и естественно-научных исследований. То же наблюдалось и в области психологических исследований в течение всей истории психологии 19 и 20 веков. Основным предметом исследований и задачей психологии начального этапа развития было научное объяснение базовых механизмов поведения человека и задача избавления его от психических проблем и страданий.

Ситуация начала меняться на рубеже 20 и 21 веков. Когда американский психолог Мартин Селигман, избранный президентом Американской психологической ассоциации в 1998 году, отметил, что будущее психологии заключается в исследовании феномена счастья [164].

Модель количественной оценки уровня счастья

Подняться наверх