Читать книгу Аданешь - Владимир Анин - Страница 3

Глава 2

Оглавление

Настойчивый звонок в дверь заставил меня вернуться в реальность. Я с трудом оторвал свои губы от Вероникиных и взглянул на часы – ровно пять тридцать. Вероника нахмурилась. В ее глазах читался вполне резонный вопрос: и кого это там черт принес? Мне ужасно не хотелось покидать ее страстные объятия, но долг – прежде всего.

– Дорогая, – сказал я, – боюсь, что мне пора.

– Куда? – недоуменно спросила Вероника.

В дверь опять позвонили. Я встал и, накинув халат, пошел открывать.

– Такси вызывали? – спросил прокуренным голосом пожилой мужчина в кожаной кепке со значком таксиста на околыше.

– Да. Спасибо. Через десять минут буду, – ответил я.

– Поторопитесь. У меня еще заказ, – буркнул таксист.

Я вернулся в комнату. Вероника сидела на тахте, поджав под себя ноги и обиженно надув губы. Молодое тело было безупречно, солнечные лучики, с трудом пробивавшиеся сквозь густую крону растущей за моим окном березы, беспечно бегали по ее груди веселыми зайчиками, будто бы нарочно указывая на самые привлекательные места.

Я невольно засмотрелся на нее, но, спохватившись, состроил извиняющуюся физиономию и сказал:

– Вероника, мне очень жаль, но меня внизу ждет в такси. Я должен ехать.

– Ну, хорошо, поезжай. Я подожду тебя.

– Это исключено. Меня не будет несколько дней. Так что, будь добра, быстренько одевайся и – домой.

– Ты меня выгоняешь?

– Нет. То есть, да. Я позвоню тебе, как только вернусь.

Вероника вскочила и стала яростно натягивать на себя одежду.

– Суворов, ты все-таки сволочь. Так обмануть мои надежды! Я уже собиралась к тебе переехать, а ты…

«Так! – подумал я. – Похоже, я где-то дал маху. Как же это я позволил ей додуматься до такого? Переехать ко мне… Это в мои планы не входит».

– Дорогая, – сказал я, стараясь быть как можно деликатнее, – боюсь, что вопрос о твоем переезде ко мне еще не назрел. Это, конечно, возможно, но не сейчас. И не в ближайшем будущем.

Вероника даже зарычала от досады. Сарафан застрял у нее на голове. Она с такой силой дернула его вниз, что он жалобно затрещал, рискуя разойтись по швам. Втиснув ноги в босоножки, взлохмаченная и разъяренная, она стремительно направилась к выходу. Я было бросился за ней, но сообразил, что сейчас не время разыгрывать трагические сцены, и остановился. Хлопнув дверью так, что из-под наличника взметнулось целое облако пыли, Вероника зацокала каблуками по лестнице, продолжая сыпать в мою сторону проклятьями. Звуковая изоляция в хрущевке оставляет желать лучшего, и я прекрасно слышал все, что она говорила, вплоть до того момента, как вышла из подъезда.

Взгляд мой упал на единственный в комнате стул. На спинке небрежно висели беленькие шелковые трусики, по всей видимости, нарочно забытые Вероникой. Я отпер ключом комод – он у меня всегда был заперт – и положил трусики в верхний ящик, туда, где уже лежала дюжина таких же да еще десятка два всевозможных лифчиков и чулок. Ох, женщины! Такое ощущение, что они искренне верят, будто ненароком забытая в доме любовника деталь женского туалета действует как безотказное приворотное средство. И почему они так стремительны в своих чувствах? Почему им всегда невтерпеж? Стоит лишь дать слабину, и они уже смотрят на твой дом, как на свой новый плацдарм. Уже придумывают, как переставить мебель, что докупить, какие шторы повесить на окна и какой палас постелить на пол, потому что – о ужас! – в квартире такой плохой паркет, его обязательно надо чем-нибудь прикрыть.

Быстро одевшись, я схватил чемодан, запер квартиру и сбежал вниз по лестнице. У подъезда стояла бежевого цвета «Волга». Водитель нетерпеливо прохаживался рядом. Увидев меня, он что-то пробурчал, с недовольным видом поглядывая на часы, подхватил чемодан и ловко закинул его в открытую пасть багажника.

Я сел на заднее сиденье и через пять минут, блаженно растянувшись на просторном диване, окунулся в сладкие объятия Морфея. Во сне я видел Веронику, которая, абсолютно голая, скакала вокруг меня с каким-то причудливым бубном и все время приговаривала: «Сволочь ты, Суворов! Не дам тебе банан». Неожиданно она подошла ко мне вплотную и крикнула в самое ухо: «Приехали!»

Я вздрогнул и открыл глаза. Таксист, повернувшись вполоборота, выжидательно уставился на меня.

– Шереметьево, – сказал он, видя, что я никак не проснусь окончательно.

Таксометр нащелкал четыре рубля восемьдесят копеек. Я дал таксисту пятерку, отказавшись широким жестом от сдачи – я улетал за границу, настроение у меня было приподнятое, и мне хотелось быть щедрым.

В аэропорту я быстро отыскал дежурную комнату пограничников. Часы показывали без десяти минут семь, но подполковник Залезайло уже был на месте, как всегда, в форме – ему нравилось щеголять в погонах. Рядом с ним стоял Гарик, по прозвищу «Самоделкин», из технического отдела. Прозвище свое он получил за исключительные способности изобретать совершенно потрясающие приспособления и механизмы. Много лет спустя, познакомившись с историями об агенте 007, я невольно сравнивал нашего Самоделкина с флеминговским Кью и каждый раз отдавал дань нашему, отечественному, гению, который в отличие от британского коллеги зачастую был обделен средствами, однако, из простых, казалось бы, вещей умудрялся сконструировать нечто невероятное.

Вот и теперь он вытащил из кофра кинокамеру с фотоаппаратом и стал объяснять их особенности. На вид это были обыкновенные инструменты репортера, за исключением небольших деталей. В оба устройства были вмонтированы миниатюрные инфракрасные излучатели, работающие от обычной батарейки, и тепловизоры, что позволяло использовать их в качестве приборов ночного видения. Фотоаппарат известной марки «ФЭД» (для тех, кто не знает, поясню, что это расшифровывалось как «Феликс Эдмундович Дзержинский») был оборудован маленьким баллончиком, наподобие тех, что использовали в сифонах для приготовления домашней газировки. Маленькая кнопочка на днище «ФЭДа» приводила фотоаппарат в боевую готовность, а последующее нажатие на кнопку затвора выбрасывало мощную струю слезоточивого газа на пять-шесть метров. Кинокамера «Киев», как ни странно, ничем не стреляла: ни пулями, ни гранатами. Тем не менее, в рукоятке и в самом корпусе был спрятан заряд мощнейшей взрывчатки. Таким образом, при необходимости камеру можно было использовать в качестве небольшой бомбы.

– А ничего, что я с этим в самолет? – поинтересовался я.

Залезайло только поморщился, а стоявший рядом майор погранслужбы похлопал меня по плечу и сказал:

– Э, братец, и не такое провозили. Тебе, правда, лететь с пересадкой, но я со всей ответственностью заявляю: ни в одном аэропорту ничего не заметят. Мы уже просвечивали эту технику со всех сторон. Даже намека никакого. Просто чудеса!

– Не чудеса, а технология, – вставил Самоделкин, многозначительно воздев указательный палец к небу. – Все очень просто: баллончик с газом в фотоаппарате из прочного пластика. Взрывчатка пластиковая. Так что гарантия полная…

– Я разве лечу с пересадкой? – перебил я.

– Да, – подтвердил Залезайло. – Прямых рейсов на Аддис-Абебу нет, поэтому придется лететь через Хартум. А теперь, – Залезайло повернулся к присутствующим, – прошу оставить меня наедине с инструктируемым.

Трое пограничников и Самоделкин покинули дежурку. Я приготовился к дотошному допросу о моем моральном и физическом состоянии, который, как правило, предшествовал подобным инструктажам, и в которых Залезайло был мастером. Он, вполне оправдывая свою фамилию, бесцеремонно залезал в душу, теребя все мыслимые и немыслимые ниточки. Какой от подобных бесед может быть прок, никто из сотрудников не понимал. Возможно, сам Залезайло и находил в наших ответах какой-то скрытый смысл, но мне, как, и многим моим коллегам, подобная процедура казалась полным абсурдом, потому что единственным итогом ее было раздраженное, взвинченное состояние, отнюдь не идущее на пользу дела, и все мы, оперативники, буквально ненавидели Залезайло.

– Ну, как дела дома? – начал он издалека.

– Все в порядке, товарищ подполковник.

Залезайло раскрыл блокнот.

– У меня тут есть некоторые сведения о том, что капитан Суворов последнее время слишком часто допускает, с позволения сказать, вольности во внеслужебное время и злоупотребляет вниманием женского пола.

– Товарищ подполковник, – взмолился я, – ну вы уже в который раз мне это говорите! Нет никакого злоупотребления, обычные человеческие отношения.

– При обычных отношениях мужчина не меняет себе партнерш каждую ночь, и тем более не спит одновременно с двумя женщинами.

«Все знает, собака!» – подумал я.

– А это, – продолжал Залезайло, – порочит мундир, который вам, Суворов, доверило государство.

– Маскировка! – возразил я. – Представьте себе, что я буду вести исключительно положительный образ жизни, меня сразу могут заподозрить в причастности к Органам. А так все думают, что я обыкновенный инженер…

– Прекратите ваши шуточки, товарищ капитан! – оборвал Залезайло. – Лучше отвечайте на вопросы. Что стало причиной вашей ссоры с Вероникой Елизаровой?

– Какой Елизаровой?.. Ах, этой…

«Он что, всю мою квартиру прослушивает? – подумал я. – Или таксист стуканул? Подставной, что ли? И как, черт возьми, этот Залезайло узнал, что ее зовут Вероника? Да еще Елизарова? Я сам ее фамилию не помню».

– Никакой ссоры, – небрежно сказал я вслух. – Обычная размолвка. И ручаюсь вам, никакого влияния на мое моральное состояние это не оказало.

– Вы планируете на ней жениться?

Я даже немного растерялся.

– А это обязательно?

– Но у вас ведь с ней близкие отношения и, насколько я понимаю, не единовременные.

– Да, но это еще ничего не значит. Если я буду жениться на каждой девушке, с которой…

– Вот в этом, товарищ капитан, и выражается весь ваш аморальный облик! И вы еще едете за границу. Где, спрашивается, гарантия, что там вам тоже не захочется, так сказать, развлечься? А это, между прочим, может черным пятном лечь на репутацию всего нашего государства!

– Я в эту командировку не напрашивался, – процедил я.

– Вас туда посылают, потому что доверяют вам, – отрезал подполковник. – И ваша задача это доверие оправдать.

Я устал с ним пререкаться, на каждое сказанное ему слово этот заведенный «органчик» тут же находит десяток в ответ.

– Я все понял, товарищ подполковник.

– Вот и хорошо, – сказал Залезайло и посмотрел в свой блокнот. – В аэропорту вас встретит наш человек из посольства. Он поселит вас в городе, чтобы не мозолить глаза кому не следует. Мы связались с эфиопской службой безопасности, попросили оказать содействие. Они выделят вам своего специалиста. И помните, подробности операции известны только вам, Зотову и мне. В пределах разумного можете посвятить в детали эфиопского коллегу. Мы сообщили партнерам только то, что пропала девочка и что эта информация особого класса секретности. Так что о вашем визите будет знать только их шеф да тот агент, которого назначат вам в помощь. Агент придет к вам на квартиру двадцать пятого числа в девять ноль-ноль. Дальше – по обстоятельствам. Вопросы?

– А на каком языке мы будем общаться с эфиопским коллегой? – усмехнувшись, спросил я.

– Не юродствуйте, товарищ капитан. Неужели вы думаете, их специалист не владеет языками. Уж английский-то он знает не хуже вас. Вот ваши документы, – он протянул мне паспорт и билеты. – Инструктаж закончен.

Залезайло взял со стола фуражку и вышел из дежурки. Туда сразу вернулись пограничники и Самоделкин.

– Ну что, Саня, все в порядке? Ты это, с техникой разобрался? Кстати, не забудь про дорожный тайничок в кофре, – шепнул он мне на ухо. – Ну, ты понимаешь? А что за операция, а?

– Самоделкин, – спокойно сказал я, – слишком много вопросов. Спасибо за арсенал.

Я повесил кофр с аппаратурой на плечо и, взяв чемодан, вышел из комнаты.

– Приедешь, расскажешь? – крикнул мне вдогонку Самоделкин.

Я сидел у окна. Командир корабля объявил, что приветствует нас на борту авиалайнера Ильюшин-62, вылетающего рейсом Москва-Хартум. Мне довольно часто приходилось летать самолетами, но это были, в основном, командировки по стране. Один раз довелось побывать в Польше и дважды в Венгрии. Так далеко, в Африку, я летел впервые.

«Дорожным тайничком» Самоделкин называл потайное отделение кофра с четвертинкой «Русской» водки. Когда стюардесса подала ужин на маленьком синем подносе, я незаметно откупорил «мерзавчик» и залпом опрокинул в себя. Самолет был полупустой, и рядом со мной никто не сидел. Поэтому я не боялся нарваться на укоризненные взгляды благовоспитанных попутчиков. Алкоголь подействовал быстро. С аппетитом поужинав, я откинулся на спинку кресла и провалился в глубокий сон.

Было раннее утро, когда наш самолет приземлился в столице Судана. Рассвет только-только забрезжил – на горизонте проступила тоненькая розовая полоска. Остальная часть неба была абсолютно черной, крупными блестками на нем переливались яркие звезды, а прямо над головой тоненькой трещиной сиял молодой месяц. Едва ступив на трап, я всем своим телом ощутил плотность горячего тропического воздуха. Однако, закаленный необычной для Москвы жарой, я бодро сбежал вниз и пошел вслед за остальными пассажирами к небольшому зданию аэропорта. У транзитной стойки я встретил семью соотечественников, тоже летевших в Аддис-Абебу.

Мы познакомились. Отец семейства, Евгений, был высокого роста, с бакенбардами и густыми бровями. Серьезное выражение лица, рассудительная речь и тщательно подобранные слова выдавали в нем, хоть и молодого, но уже довольно опытного дипломата. Его жена Алевтина, яркая красавица с вьющимися каштановыми волосами, была немного взволнована, однако умело скрывала свои чувства за ослепительной улыбкой. Евгений и Алевтина путешествовали с трехлетней дочерью Настей, которая всю дорогу спала у папы на руках.

В аэропорту Хартума нам пришлось проторчать почти целый день. Наконец, около трех часов пополудни нас пригласили на посадку. А уже в пять мы спускались по трапу в столице Эфиопии. Первое, что неприятно удивило – это прохладный ветерок, никак не вязавшийся со временем года и тем более с Африкой. Первая мысль, что нас по ошибке привезли не туда. Уж больно резко здешняя погода отличалась от хартумской.

В аэропорту нас встречали двое посольских. Один из них не переставая болтал, другой был угрюм и все больше отмалчивался. Меня и семью Евгения посадили в микроавтобус и повезли в посольство. Дорога была великолепна. Колеса мягко шуршали по зеркально гладкому асфальту. Раскинув в стороны разлапистые ветви, могучие пальмы выстроились почетным караулом на протяжении всей трассы, придавая ей особый колорит. Казалось, мы катили во дворец какого-нибудь африканского короля. Это, отчасти, было правдой. Резиденция императора Хайле Селассие находилась неподалеку, и дорога из аэропорта – главных ворот государства, обязана была создать нужное впечатление.

Однако сама Аддис-Абеба оказалась городом немыслимых контрастов. Ухоженные зеленые проспекты с чередой роскошных современных зданий сменялись пыльными улочками нищенских кварталов, где единственными строениями были необычного вида, круглые глинобитные хижины с соломенной крышей.

Через некоторое время мы вновь очутились где-то на окраине города. Слева от дороги тянулся бесконечный каменный забор, за которым на пологом склоне высокой горы темнел эвкалиптовый лес. Микроавтобус притормозил у ворот с золоченой табличкой «Посольство СССР». Охранник-эфиоп, выйдя из своей будки, неторопливо поднял шлагбаум, и мы въехали в джунгли. Да-да, именно джунгли. Узкая асфальтированная дорога стрелой уходила в гору, с обеих сторон к ней вплотную подступали заросли буйной африканской флоры, среди которой особо выделялись высоченные эвкалипты. Их могучие, покрытие бахромящейся корой, стволы устремлялись в небо, и, казалось, своей кроной эти деревья уже задевают облака. Нижняя часть джунглей изобиловала высокой травой, густыми кустарниками и лианами, подобно гигантским змеям, свисающими с эвкалиптов.

– Это что, посольство? – удивленно спросил я.

– Да, – ответил сидевший за рулем мужчина, которого звали Стас. – Этот участок еще русскому императору подарили.

– А где же люди?

– Да вы не волнуйтесь, сейчас приедем. Зато смотрите, как тут красиво!

Вскоре справа от дороги показался белый двухэтажный особняк с толстыми колоннами, над главным входом которого развевался красный флаг.

– А вот и резиденция посла, – сказал Стас. – Ну, а нам сюда.

Он свернул налево, где у подножия эвкалиптов выстроились в три ряда аккуратные маленькие коттеджи.

– А где резиденция консула? – спросил я.

– Ну, официальный кабинет там же, где у посла, в особняке, – ответил Стас, вылезая из машины, – а живет он в доме чуть выше, на горе. Метров триста-четыреста отсюда.

– И что, это все территория посольства? Какая же тут площадь? – воскликнул Евгений.

– Площадь… а черт его знает! Но территория действительно огромная, самая большая из всех посольств.

– Как же ее охраняют? Здесь целый полк солдат нужен.

– Да ну что вы! Вся территория обнесена забором, вы же сами видели, сверху битое стекло. Просто так сюда никто не полезет. Да и вообще, здесь это вроде как не принято…

– А если не просто так? – встрял я.

– На моей памяти ни одного такого случая не было, – гордо ответил Стас.

Я помог Евгению выгрузить чемоданы, и мы направились вслед за Стасом, а его молчаливый спутник, имени которого я толком так и не расслышал – то ли Борислав, то ли Бронислав – остался в машине. Алевтина несла на руках спящую дочку и с интересом озиралась по сторонам. Стас услужливо распахнул дверь третьего по счету коттеджа и пригласил нас внутрь.

Это был симпатичный домик, построенный явно в африканском стиле, или, по крайней мере, с намеком на такой стиль. Кофейного цвета снаружи, с крышей, покрытой черной черепицей, внутри он был выкрашен белой краской, отчего комнаты казались просторными и воздушными. Элегантная плетеная мебель гостиной хорошо сочеталась с большим кирпичным камином и висящими на стенах деревянными масками.

– Это наши лучшие апартаменты, Евгений Николаевич, – сказал Стас. – Гостиная, две спальни, кухня.

– Ну, что ж, мне нравится, – отозвался Евгений. – А тебе? – обратился он к жене.

– Очень! – воскликнула Алевтина. – Здесь все такое милое!

Настя уже успела проснуться и своими огромными глазами изучала новую обстановку.

– Он что, большая шишка? – шепнул я Стасу.

– Первый секретарь, – так же шепотом ответил тот.

– А-а, – многозначительно протянул я.

– Ну, ладненько, – сказал Стас, обращаясь к Евгению. – Размещайтесь пока.

Мы со Стасом вернулись к микроавтобусу, где нас поджидал его давешний спутник. Я еще раньше догадался, что это и есть тот самый «наш человек», о котором меня предупреждал Залезайло.

– Петрович хочет переговорить с вами, – сказал Стас и, закурив, отошел в сторону.

Я забрался на заднее сиденье микроавтобуса и вопросительно посмотрел на лысеющий затылок.

– Суворов Александр Васильевич? – не поворачиваясь, спросил тот, хотя мы познакомились еще в аэропорту.

– Князь Италийский, граф Рымникский и Священной Римской империи, генералиссимус русской армии и генерал-фельдмаршал австрийской, – скороговоркой выпалил я.

– Вы что, издеваетесь? – В его голосе угадывалось едва скрываемое неудовольствие.

– Что вы, Борислав Петрович…

– Болеслав.

– Извините, Болеслав Петрович. Просто с детства привязавшаяся скороговорка. Все-таки имя обязывает.

– А вы что, родственником фельдмаршалу приходитесь?

– Вряд ли. Но тезка, как видите, полный.

– Ладно, Александр Васильевич, отставить шутки. Я майор Эн…

– Простите? – переспросил я.

– Эн Болеслав Петрович.

– Я страшно извиняюсь, товарищ майор, но вам что, и фамилию свою произносить нельзя?

Майор ответил не сразу. Чувствовалось, он с трудом борется с нахлынувшим на него негодованием, даже лысина его слегка покраснела.

– Эн – это моя фамилия, товарищ капитан. Две буквы: «э» и «н» – Эн. Я понятия не имею, с каким заданием вы сюда прибыли, но мне велено оказывать вам всяческое содействие, и я буду это делать в меру своих сил и возможностей.

Он, наконец, повернулся и вперился в меня своим колючим взглядом.

– Вот вам деньги. – Он протянул увесистую пачку. – По нашим меркам тут месяца на два хватит. Ну, да это не моего ума дело. Мне велели – я передал. Мордовцев, – он кивнул в сторону прогуливавшегося под эвкалиптами Стаса, – отвезет вас на квартиру, в город. У меня все. Вопросы будут?

– Нет, Болеслав Петрович. Спасибо.

– Ну и хорошо, – выдохнул он с видом человека, исполнившего свой долг. – Если вам что-нибудь еще потребуется, Мордовцев в вашем распоряжении.

– А он…

– Да, работает со мной, по званию – лейтенант, если вам интересно. Что-нибудь еще?

Не дождавшись ответа, он вылез из машины и, хлопнув дверью, зашагал в сторону резиденции посла. Я подозвал Стаса и попросил отвезти к консулу.

Не задавая лишних вопросов, он завел мотор. Трудяга микроавтобус, урча своим недостаточно мощным для таких поездок моторчиком, потащил нас к вершине горы. Пока мы ехали, я старался хоть как-то проанализировать обстановку. Строжайшая секретность, которой была окутана моя миссия, доказывала всю важность порученного мне задания. Если даже местные ребята не знают о цели моего приезда, каким образом консулу удалось сохранить в тайне исчезновение дочери? Хотя, конечно, консул, по всей видимости, человек неглупый и сразу связался напрямую с Москвой. И все же мне совершенно непонятно, зачем из этого делать страшную тайну. По-моему, если придать дело огласке, подключить полицию, общественность, найти девочку будет и быстрее, и проще. Вместо этого я должен неизвестно где искать этого ребенка, будто это не дочь консула, а какой-нибудь сверхсекретный агент.

Консул жил в небольшом особнячке, обнесенном каменным забором, сплошь поросшим вьющимися растениями. Прямо возле калитки раскорячился необъятных размеров баобаб. Я с интересом обошел вокруг дерева, желая убедиться, что оно настоящее. Уж очень необычным был кривой, извивающийся ствол, метров эдак десять в обхвате. Я толкнул калитку и очутился в маленьком, не слишком ухоженном садике. Трава в некоторых местах доходила, пожалуй, до пояса, а то и выше. К дому вела выложенная серой квадратной плиткой тропинка. Если девочка пропала прямо из дома, в какое время это могло произойти? Пропала сама (сбежала?) или похитили? Тогда, зачем? При желании для любого мало-мальски обученного спеца забраться сюда не составит никакого труда. Не помогут ни забор, ни битое стекло. Вопрос только в том, как удалось увести отсюда девочку. Как раз таки для нее забор должен был оказаться непреодолимым препятствием. А незаметно провести ее через ворота просто нереально. Хотя, может, я рано начал строить версии? Может быть, девочка пропала не здесь, на территории посольства, а совсем в другом месте. Тогда я опять попусту трачу время, пытаясь изображать из себя Шерлока Холмса. Надо сперва хорошенько расспросить консула, а уж потом пытаться сформулировать какое-нибудь предположение о том, что все-таки произошло.

Кнопки звонка я не нашел, зато на массивной входной двери висел бронзовый молоток в форме головы негритянки с огромным кольцом в носу. Я постучал. Дверь открыл высокий, лет сорока пяти, мужчина в домашнем халате и с бокалом коньяка в руке. Красные глаза и отекшие веки говорили о том, что он уже несколько дней толком не спал.

– Вы Суворов? – сухо спросил он.

– Да, а вы Романов Анатолий Федорович?

– Входите, – сказал консул и пропустил меня в дом.

Мы прошли в полутемный кабинет. У одной стены расположились два пышных кожаных кресла, между которыми примостился крохотный стеклянный столик. Пространство напротив занимал письменный стол, позади которого вместо привычного для подобных кабинетов книжного шкафа стоял старинный буфет.

– Садитесь. Выпить хотите? – предложил Романов.

– С огромным удовольствием, – не стесняясь ответил я.

Консул достал из буфета бутылку «Хеннесси» и, наполнив бокал чуть ли не до половины, протянул мне.

– Вот что, Александр… э…

– Васильевич, – подсказал я. – Можно просто Саша.

– Спасибо. Вот что, Саша, – продолжал Романов, – насколько я понимаю, вы в курсе, что моя дочь Наталия пропала. Вы также знаете, что это держится в строжайшем секрете. Вам, наверное, интересно знать, почему. Дело в том, что положение наше сегодня довольно сложное. Штаты предоставили Эфиопии огромную финансовую помощь, и естественно взаимоотношения наши с местными властями несколько поостыли. Ну, а в таких условиях любая шумиха, малейший скандал только на руку нашим соперникам. Короче, пришлось продолжать делать вид, что все в порядке. Слава Богу, у вашего руководства хорошие связи с эфиопскими спецслужбами, и они обещали помочь.

– Толя! – донеслось из-за двери.

– Дорогая, я занят, у меня посетитель, – вежливо, но повысив голос, чтобы его услышали, ответил консул. – Жена, – пояснил он.

– Она знает? – поинтересовался я.

– Конечно, но держится молодцом.

– А известно точно, когда пропала ваша дочь?

– Если вас интересует дата, двадцатого августа. Но это вы и так, наверняка, знаете. С утра она попросилась в город. Там есть магазин «Бембис», очень приличный универсам, или, как его тут называют, супермаркет. Я отправил ее со своим водителем Семеном. Но после магазина она уговорила его отвезти ее в «маркат». Это местный рынок. Даже не рынок, а целый рыночный квартал. Ей, видите ли, взбрело в голову купить себе джинсы. Она ведь сюда только на лето приехала. У нас здесь четырехлетка, а ей уже почти тринадцать. Поэтому в остальное время она живет с бабушкой. Вот на рынке Семен ее и потерял. Полдня бегал, искал. Она и сама уже большая, если бы просто потерялась, нашла бы способ добраться до дома. На такси, в конце концов, деньги-то у нее были. Но она просто исчезла, и я очень боюсь, что ее похитили.

– Простите, Анатолий Федорович, – перебил я, – но какой прок в похищении вашей дочери?

– Никакого. И это меня больше всего пугает. Ладно бы шантажировали или вымогали чего-нибудь. Нет, просто похитили и с концами. А тут ведь Африка, между прочим, – континент не самый цивилизованный.

– Анатолий Федорович, как вы считаете, могут ли к этому быть причастны… те же американцы?

– Версия о том, что похищение Наташи дело рук наших политических противников, кажется мне совершенно несостоятельной. Хотя в подобной ситуации, я бы и ее не стал отвергать. Но это маловероятно.

– Вы же сами говорите, любая шумиха им на руку.

– Вот именно, шумиха, а не само похищение.

– Так ведь можно организовать похищение специально для того, чтобы устроить шумиху.

– Похищение, рано или поздно, будет раскрыто. И если выяснится, что к нему причастны наши заокеанские «друзья», то начнется не просто шумиха, начнется целая буря, ураган. И уж это точно будет не в их пользу. Они это прекрасно понимают.

Значит, девочка пропала в городе, на рынке, подумал я. Это здорово усложняет задачу. Надо будет отправиться туда и опросить продавцов. Вот только как это, черт побери, сделать?.. Ах, ну да, завтра же у меня встреча с местным коллегой. Он-то мне и поможет в этом деле. Консул считает, что это простое похищение. Ничего себе простое? И вообще, бывают ли «простые» похищения? Политический мотив он отвергает. Что ж, наверное, он прав. Во всяком случае, ему виднее, он ведь дипломат. Похищение с целью выкупа? Но опять-таки консул говорит, что никто по поводу выкупа не обращался. Правда, могут еще обратиться. С какой целью могут похитить белую девочку здесь, в Африке? Рабство? Месть колонистам за годы унижений? Бред! Да и были ли эти колонисты здесь, в Эфиопии? Что же тогда? Чтобы придумать еще какие-то версии нужно знать местный менталитет. Нет, мне непременно нужна помощь эфиопского коллеги, без него я вряд ли смогу придумать что-либо действенное. А сейчас надо выяснить до мельчайших подробностей, где конкретно исчезла Наташа.

– Мне нужно поговорить с вашим водителем, – сказал я.

– Он живет в доме по соседству, – ответил консул. – У нас там клуб, а за ним жилой корпус. Квартира восемь.

– Спасибо, – сказал я, вставая. – А как вам удалось скрыть исчезновение дочери? – не удержался я. – У нее ведь здесь, наверное, знакомые?

– Для всех она заболела. Единственный, кто знает правду, кроме нас с женой – Семен. Но он будет молчать, как рыба. Даже ваши здешние коллеги не в курсе. У нас, конечно, не принято афишировать принадлежность к Органам, но, по-моему, здесь каждый догадывается, кто на самом деле этот Эн. У него даже фамилия какая-то шпионская.

Я едва сдержал улыбку.

– Вот мой номер телефона, – Романов протянул мне свою визитную карточку.

Я мельком взглянул на нее, «сфотографировал» номер и, сказав: «Я запомнил», – поблагодарил консула за коньяк и вышел на улицу.

Тем временем уже стемнело, в тропиках сумерки очень короткие. Я бросил взгляд на припаркованный у резиденции консула микроавтобус – Стас мирно спал, откинув назад голову и раскрыв рот. В свете уличного фонаря лицо его было устрашающе бледное, и я даже на мгновение испугался. Но переливистый храп, доносившийся через приоткрытое окно, меня успокоил.

Я поравнялся с клубом, из-за дверей которого доносились какие-то звуки. Прислушавшись, я понял, что там показывали кино. На улице не было ни души, и ночную тишину нарушали только треск цикад да натуженное кваканье древесных лягушек. Жилой корпус соединялся с клубом небольшим перешейком, в котором, как я потом выяснил, было помещение для отдыха и бильярдная. Вместе они образовывали довольно причудливое, выкрашенное в белый цвет здание, отдаленно напоминающее по стилю старинную русскую усадьбу.

Квартиру номер восемь я нашел без труда – на этаже их было всего десять. Дверь открыла молодая непричесанная женщина в наспех запахнутом халате, с маленьким ребенком на руках. На осунувшемся лице запечатлелась постоянная усталость. Ее взгляд не выражал никаких эмоций, в нем не было ни вопроса, ни удивления. Из квартиры пахнуло кислым молоком, хозяйственным мылом и влажным бельем. Я поздоровался, спросил, дома ли Семен. Она молча покачала головой, потом вздохнула и сообщила, что муж, скорее всего, в бильярдной.

– Спасибо, – сказал я, и женщина, не прощаясь, захлопнула дверь.

В бильярдной громко играла музыка, дым стоял коромыслом. В сизом табачном тумане можно было различить около десяти мужчин разного возраста и наружности. Кто-то стоял у бильярдного стола с кием в одной руке и стаканом в другой. Кто-то, развалившись в кресле, молча созерцал не то играющих, не то задымленный полумрак зала. От воздуха, наполненного, помимо дыма, концентрированными парами алкоголя и ароматом мужского пота, сразу начинало щипать в носу, и в глазах возникала неприятная резь.

Я обратился к мужчине в расстегнутой до пупа рубашке, с потным лицом, взлохмаченными бровями и потухшей сигаретой в зубах. Он полулежал в кресле, в руке у него был стакан, наполненный до половины желтоватой жидкостью. Мужчина посмотрел на меня мутными глазами, то ли не понимая, то ли не расслышав вопрос.

– Как мне найти Семена, водителя консула? – прокричал я, наклонившись как можно ближе.

Мужчина некоторое время молча смотрел на меня, потом громко икнул и показал стаканом в угол, где в таком же кресле, в полусознательном состоянии, развалился молодой, лет тридцати, здоровяк. Одет он был прилично и, в противоположность моему первому собеседнику, аккуратно застегнут. Потное неподвижное лицо и остекленевший взор говорили о том, что он мертвецки пьян. Взмокшие, коротко стриженые волосы стояли торчком, в руке – пустой стакан.

– Семен, добрый вечер. Меня зовут Александр. Мне надо с вами поговорить.

– Завтра, – еле шевеля губами, ответил Семен.

– Простите, но дело не терпит отлагательства, – сказал я и, наклонившись, шепнул ему на ухо: – Речь идет о Наталии Романовой.

Семен вздрогнул, взгляд его сразу просветлел, приобрел осмысленность, он резко побледнел и испуганно посмотрел на меня.

– Не бойтесь, я пришел, чтобы помочь. Я только что общался с консулом. Вы бы могли уделить мне несколько минут?

Семен брякнул стакан на журнальный столик, кое-как вытащил себя из кресла и, покачиваясь, пошел к выходу. По дороге он свернул в комнату с двумя нулями на двери и вернулся оттуда через минуту уже значительно посвежевший.

– Идем, – буркнул он и вышел на улицу.

Семен направился прямиком к дому консула, постучал в дверь и около минуты о чем-то оживленно беседовал с Романовым. Потом вернулся и знаком позвал меня за собой. Мы спустились по небольшой лесенке в кромешно-темный сад и сели на лавочку, с трех сторон окруженную густым кустарником. Семен шепотом стал рассказывать обо всем, что произошло в тот злополучный день двадцатого августа, стараясь не упустить ни одну деталь.

Из рассказа Семена я понял, что дочка консула та еще штучка, капризная и с гонором. Избалованная вниманием обожающих родителей, она буквально руки им выкручивала. В то утро она вдруг захотела ехать в «Бембис». Консул был сильно занят, а его жена, служащая при посольстве, тоже должна была идти на работу. В результате Романов попросил Семена свозить Наташу в магазин и помочь ей сделать покупки. Но Наташа на этом не успокоилась и пожелала посетить «маркат», так на эфиопский манер именовался рынок. Целый час она таскала Семена по рынку, придирчиво выбирая одежду. Наконец, несносная девчонка нашла то, ради чего, собственно, она сюда и приехала, а именно, джинсы «Ли» – хотя, скорее всего, это была подделка – и велела Семену сторожить сделанные до этого покупки, а сама отправилась в импровизированную примерочную. Когда, по прошествии десяти минут, Наташа так и не появилась, Семен забеспокоился и попытался объяснить продавцу, что пора бы девочке уже выйти. Тот, видимо, тоже заподозрил неладное и, подойдя к примерочной, стал тихонько звать: «Мадам?» У них все женщины «мадам», независимо от возраста, эфиопы просто не в состоянии выговорить «мадемуазель». Семен, бросив пакеты с покупками, перепрыгнул через прилавок и резко откинул полог. Там было пусто.

Словно бешеный зверь, рыча от негодования, бессилия и страха, он носился по всему рынку с выпученными глазами, наводя ужас на продавцов и покупателей. Но тщетно. Наташи нигде не было. Оставалась последняя надежда, что она, просто из вредности, решила отправиться домой самостоятельно, на такси. Но дома ее тоже не оказалось. Тогда Семен бросился к консулу и сообщил ему о случившемся.

– Консул строго-настрого приказал держать язык за зубами, – сказал Семен. – Если кто спросит, велел говорить, что Наташа заболела. Ну, а дальше вы знаете.

Семен замолчал.

– Ладно, – сказал я. – Все, что мне от вас нужно, это схема рынка и расположение того лотка, где все приключилось. Сможете нарисовать?

– Смогу. Когда?

– Прямо сейчас. – Я достал из кармана блокнот и ручку.

– Темновато здесь.

Я улыбнулся, щелкнул кнопочкой, и нижняя часть ручки – старый подарок Самоделкина – засветилась. Конечно, не настолько ярко, чтобы использовать эту ручку в качестве фонарика, но писать в темноте было можно.

– Ух, ты! – удивился Семен и, взяв чудо-ручку, начал рисовать в блокноте схему рынка.

– Вот здесь. – Он нарисовал маленький крестик.

– Спасибо. Я вас больше не задерживаю, можете идти.

Семен встал и медленно пошел по направлению к дому. Отойдя на несколько шагов, он вдруг обернулся и громко прошептал из темноты:

– Найдите ее, пожалуйста.

Я вернулся к микроавтобусу, разбудил сладко спящего и ничего не подозревающего Стаса и сказал, что пора бы определиться на ночлег.

В этот час на улице было немноголюдно. Миновав удручающие своей убогостью нищенские кварталы, мы довольно быстро очутились в центре. Поднявшись на высокий холм, проехали мимо какого-то, судя по наличию охраны у ворот, важного государственного учреждения, прятавшегося за решетчатым забором и густыми зарослями. Затем спустились с холма по круто сбегающей вниз улице и через несколько минут въехали в симпатичный спальный райончик.

Стас притормозил у небольшого пятиэтажного дома на тихой чистой улочке и протянул мне ключ с брелоком, на котором был выгравирован номер квартиры.

– Все, уважаемый, на этом моя миссия закончена. Ваша квартира на третьем этаже. Все, что там есть, в вашем полном распоряжении. И вот еще… Рекомендую вам быть предельно осторожным, вы все-таки находитесь в чужой стране.

Я невольно поморщился. Он еще будет меня учить! Тем не менее, я поблагодарил его за заботу и даже пожал руку. Затем достал из багажника свой скарб и, дружелюбно махнув Стасу, вошел в подъезд.

Квартира мне понравилась – скромная, но со вкусом: гостиная, спальня, небольшая кухня и лоджия. Побеленные стены и потолок. Непривычным показалось то, что пол во всей квартире выложен серым кафелем. Я привык ходить по дому босиком и ощущать под ногами паркет или, в крайнем случае, линолеум, как у меня на кухне. Кафель для такой цели казался холодноват. Хотя здесь, в Африке, не бывает зим, так что использование этого материала, видимо, вполне оправдано, в первую очередь благодаря его долговечности. Ну, а в Москве… Тут дело даже не в холоде. Это сколько же нужно деньжищ, чтобы отважиться на такое извращение. Кстати, возвращаясь, все к той же проблеме зимних московских холодов, сразу представляется, что всю эту красоту придется застилать коврами, каждый из которых стоит чуть ли не полмашины.

В гостиной я обнаружил два кресла, журнальный столик и даже телевизор. В спальне – огромная кровать и встроенный шкаф. Порадовала сверкающая белизной ванная комната с компактным унитазом и биде. На кухне – газовая плита с баллоном и холодильник, в котором очень кстати оказались две бутылки пива, масло, сыр и даже колбаса.

Я поставил на плиту чайник и не спеша разобрал чемодан. Затем включил телевизор, блаженно растянулся в кресле. По единственному эфиопскому телеканалу показывали какой-то детектив на английском языке. Я даже увлекся, совершенно забыв про стоявший на плите чайник. Спохватился я минут через сорок. К моему великому удивлению, чайник еще только собирался закипать. Я даже на всякий случай посмотрел, горит ли газ. Но все было в порядке, веселый голубой огонек полыхал вовсю. Мне говорили, что в Эфиопии, которая почти целиком лежит на высокогорном плато, около двух тысяч метров над уровнем моря, воздух более разреженный и атмосферное давление другое. Из-за этого вода закипает очень долго.

Фильм по телевизору уже закончился, когда чайник, наконец, соизволил, вскипеть. Я к тому времени успел выпить все пиво и закусить колбасой и сыром. Хлеба я в доме не нашел, но меня это не слишком огорчило. Чаю уже не хотелось. К тому же по телевизору начался новый фильм, причем весьма пикантного содержания. Я приглушил громкость, поскольку все равно уже не воспринимал английскую речь, а откровенные сцены можно смотреть и без звука.

Так, сидя в кресле, я и уснул.

Аданешь

Подняться наверх