Читать книгу Люсина книга - Владимир Авдошин - Страница 5

Когда я приехала в Дегуны, бабушка Варвара Николаевна (она мне прабабушка, но это неважно, я зову ее бабушкой) быстро и как бы незаметно положив на верх шкафа какой-то сверток, сказала, милостиво улыбаясь:

– А я тебе подарок из Парижа привезла.

И я сразу поняла, что тот сверток был подарком для старшей сводной моей сестры Стеллы, и его подарят ей, видимо, несколько позже, а сейчас мы будем разговаривать с Варварой Николаевной о моем подарке. Подарки я, скажу честно, очень люблю. Когда взрослый дарит его мне, мне кажется, что он особенный человек. Потому что он объявляет тем самым, что, раз он мне дарит подарок, я – человек особенный. Мне было очень приятно, что мою особенность отметили, поэтому я очень сильно напряглась и решила про себя, что не пророню ни одного слова. И как в воду глядела. Варвара Николаевна села на диван, пригласила меня сесть рядом и произнесла спич.

Дело происходило в общей комнате, или гостиной, ну, это так, к слову. Вообще-то квартира в Дегунах выглядит так: сразу после прихожей – бывшая детская папы. Потом, когда он вырос, это была гостевая комната прадедушкиных варшавских знакомых. Он же не согласился, как профессор, взять метлу и идти мести улицы. Он сказал: «Это не обновление, а обнагление. Вы еще поплачете и поплатитесь, что разрушаете науку». И воспользовавшись, как он говорил, пассивным запасом польского языка из детства на границе между двумя государствами, нашим и их (туда отца посылали служить в его детстве), оформил загранпаспорт и уехал в Польшу предлагать свои услуги в качестве преподавателя техвуза. Там его вполне приняли. Конечно, папа хотел то же провернуть, но в Австралии, но мама не согласилась. А потом время ушло, компьютерных специалистов стало много, и папа так и остался в Дегунах. Правда, до этого времени папа с мамой успели развестись.

Большая комната, или гостиная, где мы сейчас сели на диван, – между папиной детской и небольшими двумя спальнями – прадедушки и прабабушки. Про спальни я говорить не буду, я и не захожу туда, а про большую комнату скажу лишь то, что мама просила в нее вынести шкаф из детской, а на его место поставить пеленальный столик, чтоб меня пеленать, но прадедушка с прабабушкой не согласились, сказали, что шкаф старый и будет портить им гостиную. Теперь я все сказала про квартиру. Вернемся к подарку.

Сначала бабушка не знала, как начать, и очень волновалась. Для взрослого человека – волноваться – это как-то чудно. Но я молчала. Наконец, она начала:

– Да, милая Люся, я не всегда жила с твоим прадедушкой. В детстве у меня была сестра. И мы с ней жили вместе. А потом нас жизнь разбросала в разные стороны, и я вышла, повзрослев, за дедушку замуж, родила твою бабушку, бабушка родила твоего папу. И я честно и благородно (у твоего папы было не ахти какое здоровье!) посвятила всю оставшуюся жизнь его детству. После своей работы секретарем у дедушки.

Утром я готовила внуку, твоему папе, завтрак и отправляла в школу. Когда он возвращался из школы, я кормила его обедом, и мы ехали в Ботанический сад гулять с ним, как с внуком профессора. Я соответствовала своему назначению бабушки профессорской семьи ровно полгода. Каждый день мы по три часа гуляли там, сидели на лавочках, играли в мяч. По возвращении делали уроки. И так полгода. А следующие полгода я отдыхала, а внук мой переезжал к другой бабушке, на Черное море. И уже она там с ним занималась и учебой, и его здоровьем, а я отдыхала.

А в следующем поколении я не хочу заниматься ни твоим образованием, ни твоим здоровьем, ни вообще тобой. И никто меня в этом не переубедит. Ясно? У тебя есть бабушка. Вот она пусть тобой и занимается, паршивая девчонка, понятно тебе? И никто меня не заставит и не переубедит думать иначе. У меня давление, и голова часто болит.

Ну да, я отвлеклась. Представляешь, милая Люся, приходит мне письмо из Парижа, а я даже включиться не могу – от кого бы это? И думаю: хорошо, что перестройка и здесь появился французский парфюм, и я более-менее привыкла к нему, а то была бы стыдобища! Я бы только и делала, что три дня нюхала бы это письмо! Но скажу тебе честно, милая Люся, потом я все-таки догадалась, от кого оно. Оказывается, от моей сестры единоутробной, из Галиции, где жили мы с ней в городе Лихтенберг. И я даже глазам своим не поверила, и ушами своими не расслышала, и памятью своей расплакалась. И схватила я прадедушку за руку да скорей на самолет, да туда, к ней – она меня просила. Вот ведь, милая Люся, и не угадаешь, что надо бежать, лететь, торопиться на встречу, после которой человек перейдет в мир иной. А тебе я приготовила подарок, который, который… Я сейчас объясню, Люся, ну, в общем… который. Или нет.

Сестра прожила совершенно другую жизнь. Она не забывала обо мне ни на один день. Так она рассказывала, когда мы приехали. Она попросила дочь купить ей куклу и каждый день, ложась спать, отчитывалась этой кукле, как бы имея в виду меня, свою сестру. И когда я приехала к ней в Париж, она мне куклу вручает со словами: «Возьми ее себе, и ты узнаешь, как я жила сорок лет без тебя».

А я, Люся, не знаю, зачем она мне? Я прожила свою жизнь, как положено женщине. А эта кукла молчит. И я решила подарить ее тебе. Я не могу с ней разговаривать, Я старая, больная женщина, я всю жизнь подавала профессору завтрак, обед и ужин, я не могу прочесть этих иероглифов. И потом моя дочь. Я не могу этих намеков выдержать. Да, дочь. профессорская дочь. вышла за обычного моряка. Это же неравный брак. Ей говорили, а она не слушала. Потом тяжелые роды. Да. внуку еще тридцати нет, а уже два развода. Нет уж, подумала я, судьба поздно со мной играет в такие игры. Вот, возьми, Люсенька, эту куклу в качестве подарка и увези подальше.

– А можно я с мамой посоветуюсь? – немножко робея, спросила я.

Что-то как-то в окне потемнело или лампочка барахлит? Как-то темновато в комнате стало.

– Нет, паршивая девчонка! Забирай куклу и марш отсюда, а иначе я выведу тебя на холодную улицу и брошу там на произвол судьбы!