Читать книгу Два Ричарда - Владимир Азаров - Страница 2

Казахская ночная степь.

Наш поезд мчится. Стук перестук сотен колес.

Все трясется и колеблется в вагоне —

Мы – как в длинной веренице расшатанных телег

На ухабистой дороге…

Отец и мать со мной. Я еще совсем ребенок —

Мне пять, шестой пошел…

Живем мы в Макинске[1],

Едем в Кокчетав[2], который

Ближайшее к нам

Поселение, где единственная больница на всю

Бесконечную глухую степь…

Нас выслали из Ленинграда —

Изрезанного водой каналов… Вода-вода…

А здесь в степи – безводной и холодной —

Живем уж пару лет в бараке в келье…

Мамина шаль уже потерта

И штопано ее пальто…

Нищенская жизнь в глухом поселке…

Но с миром связь – железная дорога!

Наш поезд мчится!

ПРИШЛА БЕДА!

Крошечное стеклышко попало в глаз!

Мне!

Кровь течет!

Ребенок в пустынной нецивилизованной степи.

Плачет, рыдает,

Что делать?

Уже мокрая от слез моя повязка – мамина косынка!

Пришла поселка медсестра,

Ccыльная Поволжья немка.

В ее сумке только пилюли и иголки…

Что делать?

И совершенно нежданно, нам разрешили

Поехать в селенье Кокчетав

В ближайшую затерянную в степи больницу!

(Отец и мать – решил уже я доложить —

Они любили Ленинградский

Театр драмы…

И однажды, как нравилось

Рассказывать об этом маме,

Отец купил билеты – и это

Вместо «Ромео и Джульетты»

Того же драматурга «Ричард Третий»!

И до сих пор мои родители не забыли

Этот забавный ленинградский эпизод!

Бывает часто – отец в двери нашей коморки

Декламирует – как тогда кинозвезда Черкасов[3]:

«Коня! Коня! Полцарства за коня!»)

И сейчас:

«Коня! Коня! Полцарства за коня!»

Грустная мать

Радостно смотрит на меня:

Ты слышишь, Ричард?

Мой бедный Ричард! Мы едем!

Мой левый, больной глаз пульсирует от боли!

Муки! Кошмар!

А мама продолжает меня звать опять.

Ею окрещенным Ричардом!

Мать с раскрытым – еще не сломанным

Ленинградским зонтиком в руках —

Городская жительница – перепрыгивает

Через лужи… Холодный, мелкий, беспросветный

Дождь накрыл поселок… Уже пересекаем

Сверкающие параллели рельсов… И они

Ускользают в никуда за недалекий горизонт бараков…

В этой бесконечности уже возник солдат —

Фонарь в руке:

Эй! Товарищ! Это же вагон почтовый!

А поезд в Кокчетав?

Да! В Кокчетав! Но вагон почтовый!

У меня их разрешение!

Подпрыгивает на колдобинах наша

Лошадь из железа —

Многоколесная машина «скорой помощи»…

Вагон почтовый. Но «скорой помощи»!

Огромные мешки и их так много!

Почта!

Слава Богу – в Макинске железная дорога!

Вот и мой сон:

В моей

Ставшей другой голове – бесконечные

Холщевые мешки,

Наполненные письмами… Коробки, ящики…

Что в них? Еда?

Конфеты – утолить угрозы моей боли?

Но догадываюсь и боль еще сильнее —

Это всего лишь

Старая одежда, ношенные вещи…

Возможно даже —

Какой-то бабушки какие-нибудь сладости —

Казахские каракули семейной нежной любви…

Почта! Всегда новости!

В гигантских штабелях газет для меня радость?

Нет… В них моя печаль…

Мой глаз болит, я тереблю повязку

Даже во сне, внутри

Того, что мне может быть снится,

Вдыхая запах мокрого от моих слез маминого шарфа…

Солдат с фонарем

Проходит

Мимо полузакрытого окна —

На миг взглянул на движущуюся степь в ночи…

Мы прислоняемся к стене,

Чтобы дать ему пройти —

Пусть проходит – солдата надо пропустить…

И он:

Для вас —

Этот стул – единственный свободный

Рядом с единственным окном,

На котором нет защелки,

Поэтому оно открывается и закрывается…

Вентиляция! Скоро рассветет —

Вам также дневной свет…

А вагон так резко трясет! Железный конь

Отцом запряженный:

«Коня! Коня! Полцарства за коня!»

Цокот копыт!

Цок. Цок. Цок.

Мы набираем скорость…

Мой здоровый глаз открыт,

Вокруг качающейся лампочки без абажура

Ореол подпрыгивающей тьмы —

О, лампочка! Раскачивающийся маятник Фуко

Нашего атеистического церковного музея

В Ленинграде!

Это православное церковное кадило!

Приторно-сладкий дым…

Спасибо мама! С водой бутылка в твоей руке…

Sanctus, Sanctus, Sanctus… Lacrimosa…

Святой напев?

Послышалось?

Я его не знаю…

Или забыли…

Мы атеисты!

Это давно было в далеком Ленинграде…

«Коня! Коня!

Полцарства за коня!»

С водой бутылка в маминой руке…

Боль оседлала!

Крутятся колеса!

Воспоминания роятся!

Буря нестерпимой боли!

Словно зигзаги молний!

За нашими бараками детская площадка…

Соседки:

Маша, Наденька и Инна

Передают друг другу игрушечное сито,

Сыплют через него песок…

Святая детская игра!

Завывающий, усиливающийся ветер!

Тоже играет! Празднует начало Казахской осени!

ДЕВОЧКИ ИГРАЮТ!

Импровизированная кухня

Под открытым небом!

Ветер! Ветер! Кажется, пока не сильный!

А поодаль

Двое парней

Меня постарше

С мячом, одного я знаю —

Саша —

Он забияка!

Держусь подальше,

Он москвич,

Я из Ленинграда…

Лучше играть в песочнице

С девчонками? Почему нет?

Они носят воду в жестяной банке,

Чтобы слепить песчаные куличики.

Это тебе, Владимир. Кулич из Ленинграда!

Спасибо, Инна.

Маша, Наденька и Инна.

Инна, Наденька и Маша —

Все готовят куличи,

Щебечут и смеются…

Отличная у них игра, и я спокоен с ними!

Хотите – стихотворение,

Которое я недавно выучил?

Из книги

«Конек-горбунок»

Мне мама подарила.

Окей, Владимир! Мы работаем, а ты читаешь!

«…Братья сеяли пшеницу

Да возили в град-столицу…»

Очень хорошее стихотворение! Это Пушкин?

Нет. Поэт Петр Ершов.

Ау! Инна! Эй! Инночка!

Слышишь?

Инна домой!

Остались Маша и Наденька

С куличами!

Мой кулич тебе, Владимир! Вот кулич!

И я уже слепила!

Нет Владимир! Тебе мой кулич!

Я – твоя жена!

Что-о-о?

Нет! Я его жена!

Я в смущении…

Две жены?

Мне много!

Я еще так мал…

Недуманно-негаданно

Песчаный вихрь ворвался

С неба к детям!

Над куличами!

Над казахской степью!

Небо сложилось в сжатый замкнутый кулак!

Потемнело!

Острый и колючий ветер!

Черно-желтый вихрь!

А-а-а! Владимир!

Где ты?

Мы тебя не видим!

Я держусь за глаз!

Так больно! Льются слезы! Что попало?

Такое острое! Как гвоздь у Спасителя в ладони!

Мама дала мне прозвище,

Называет меня

Ричардом!

После ее ТЕАТРА… И вдобавок… но это после!

Скажу потом…

То есть я – Ричард!

Тоже мне, Ричард!

«Песочный шторм тревоги нашей…»

Кем буду я еще позже для моей

Творческой матери?

Мы в поезде, едем в Кокчетав!

Сколько мчащихся колес?

Их холодное гремящее железо

Трется об отполированные рельсы!

Я сплю или я бодрствую —

Мне снится (или это наяву?)

Ритмичный или беспорядочный стук-перестук колес,

Ритм моего сна! Иль чьей-то яви!

Музыка колес!

–– —

Во времена молодости моих родителей

Был популярен разный музыкальный авангард!

Время новое – стук молотов, железо барабанов!

Громыхающая машинария! Открой в Ютубе

Масолова «Завод»! Завод! С воплем скрипок —

Слесарей-и-токарей – станкистов…

Musique concrète[4]…

–– —

Бедная мать ерзает на фанере сиденья

Со мной на коленях…

Лампочка раскачивается туда-сюда

На шнуре, тени бегают

С заваленных почтой стен на стол,

Где подложив кулаки под голову, спит солдат…

Здоровый глаз ищет отца…

Спит…

На холодном гофрированном алюминиевом полу

Около нас,

Как собачий лучший друг,

Просыпается, зажигает спичку,

Косит взглядом на карманные часы:

Десять тридцать. Далеко до утра.

Время для нас остановилось, Павлик…

Переворачивается на бок, шепчет:

«Коня, коня, полцарства за коня…»

Ричард спит… Тш-ш-ш, Павлик…

Трясется по степи

Наш локомотив…

В перестуке колес, во сне и наяву,

Сквозь боль, вижу

Лошадей

Встающих на дыбы в исчезнувшем

Ленинградском театре…

Король Ричард!

Человек, именем которого

Называет меня мать —

Чудовище!

Но Повелитель Англии!

Почему любящая мать

Называет меня его жутким именем?

Моя мать, которая однажды солнечным утром

Заметила, что мое правое плечо чуть

Выше левого,

И правая лопатка топорщит

Справа ею новосшитую рубашку…

Эй, Павлик!

Смотри!

Боже мой!

Что делать?

С чего начать? Рентген? В степи?

Что делать?

Она решила сшить мне рубашку

Из остатков ее плательного, шелковистого,

Полосатого поплина…

Была первая примерка!

Поначалу меня

На алюминиевую раскладушку

Положила на доски – моя догадливая мать!

Что еще может нам помочь?

Ах, мой бедняжка.

Я попытаюсь растянуть твое юное тело…

Дай сюда руки. Нет, расслабься.

Тяни, сопротивляйся…

В ее песне нет мелодии, но она поет…

Ах, мой бедный сын, принц Изящного Изгиба,

Кавалер ордена Кривого Позвоночника!

Мой маленький принц-горбун, мой Ричард!

Мама? О чем ты?

Что это еще за странность в твоей голове?

Вдохновленный Шекспиром,

Театр маминого ума!

Мечты об удачных принцах,

Всех этих Генрихов, Ричардов, Гамлетов

На пролетарской сцене у канала в Петергофе!

Они – мои родители —

Планировали посмотреть

«Ромео и Джульетту»

В театре на Фонтанке…

В роли Ромео, как было объявлено,

Должен был быть – советская кинозвезда

Черкасов!

Я сказала твоему отцу:

«Купи билеты, Павлик, достань билеты!»

Такие мягкие обитые бархатом стулья театра!

Маме не терпелось увидеть

Прекрасного советского Ромео!

Кинозвезду «Ленфильма» —

Николай Черкасов —

Свет гаснет,

Поднимают занавес:

Павлик! Кто это?! —

Кричу я…

Абсолютно непривлекательный мужчина,

Полный злобы и коварства

Ричард III!

Представляете?

Да как такое возможно?

Твой отец купил не те билеты!

Наш инженер-авиаконструктор!

Наш сосланный герой Советского Союза.

Но две вещи все-таки оказались правильными —

Шекспир и звезда экрана Черкасов!

Я с трудом узнала бедного Черкасова в обличье ужасного,

Искривленного чудовища…

И только тогда,

Когда тот произнес

Знаменитый монолог:

«Зима тревоги нашей позади,

К нам с солнцем Йорка лето возвратилось…»

Дрожа, я схватила

Павлика за руку

И закричала:

«Bravo!»

И вот так ты стал моим, моим

Принцем Ричардом!

Мама!

Но как же получилось,

Что я —

Ричард? Я был уже твой мушкетер!

Дорогой!

Наш последний поход в театр!

Прощание с Ленинградом!

Фонтанка… Шекспир… Черкасов!

Какое чудо… то, что мы его увидели!

Мама, я хочу быть… летчиком!

Не авиационным инженером,

Как отец, а настоящим пилотом,

Чтобы летать.

Я хочу летать.

Да! Мама любила меня странной,

Творческой любовью…

Ее знакомые друзья приходили в нашу келью

Пить ее морковный чай…

И говорили,

Говорили, говорили!

В воскресение у мамы был выходной,

И в этот день я был уже после

Моего больничного ковчега…

У мамы подруга

С именем очень похожим на древнеримское —

Агриппина Львовна.

Удивительное имя,

Никогда не слышал подобного…

Мне нравилось его произносить!

Агриппина!

Из Ленинграда!

Она не была молода,

Заходила в гости,

Узнать новости, которые еще не знала,

Попить маминого чаю.

Но Агриппина Львовна любила кофе!

Для Агриппины мама заваривала

Напиток на желудях…

Это и был – мамой изобретенный

Казахских степей кофе…

Агриппина Львовна

Выпивала пару чашек

Заваренных желудей с цикорием,

Набрасывала свою шаль…

Закуривала папиросу,

Дымя, выходила…

Возвращалась…

Опять говорила про то да се…

В это воскресение,

Спустя несколько дней,

По возращении

Из Кокчетава,

После того,

Как сняли мне повязку…

Агриппина Львовна пристроила

Свою шаль на спинку

Нашего декадентского венского стула…

(Где, интересно, мама нашла его?)

Агриппина Львовна наклоняется ближе к матери

И шепчет что-то, держа около своей щеки ладонь…

(Догадываюсь, что-то обо мне.)

И обращается уже ко мне:

Ах, Владимир, мой подраненный

маленький птенец,

Я забыла для тебя конфеты – карамель,

Купленные на Невском проспекте.

Люба, а правда, что

Его левый глаз теперь

Видит только 25 процентов?

Бедняжка…

Я в порядке, Агриппина Львовна!

Спасибо!

Да, я люблю карамель!

Ах, мой мальчик! Принесла тебе «Мурзилку»!

Почитай что-нибудь.

Для меня вслух!

Ты ведь уже знаешь буквы?

Попробуй, не стесняйся…

Спасибо, Агриппина Львовна!..

Там много интересных

Раскрашенных историй, а буквы, которыми

Они написаны, ясны и очевидны,

Как караваны наших верблюдов…

Я стал искать верблюдов,

Чтобы складывать их в слова…

Обращаюсь к ней:

Агриппина Львовна!

Она выпила вторую кружку желудевого кофе…

И опять их тары-бары…

Бог ты мой, Люба!

Я была журналистом в Ленинграде…

Последние годы

Я не могла писать то, что хотела.

Моя последняя статья

Называлась «Детское образование»!

И в ней писала я о великом

Педагоге Песталоцци![5]

Песталоцци?

О! В нашем кружке будущих мам

Нас образовывали – говорили и о нем!

Ричард был уже во мне —

Да! Он в животе уже пинался!

Так вот, я даже помню,

Что Песталоцци проповедовал!

О, память моей молодости!

«Ведите ребенка

За руку и покажите ему великие ценности

Природы… Научите его взбираться

На гору… Спускайтесь с ним в долину…»

О, Люба! Не ожидала! Вторю тебе —

Это из моей статьи:

«Вы можете изгнать дьявола

Из своего сада, но потом вы можете найти его

Среди рядов фасоли, которую выращивает

Ваш собственный сын…»

Ты знаешь, Агриппина Львовна,

Мне кажется, что Песталоцци

Повлиял или даже подарил мне прозвище,

Которое я дала своему сыну.

О, Люба, начало 30-х годов.

Такое творческое время —

Великий русский авангард! О, Люба!

Припоминаю! О, кстати!

Помню, был такой научный слух —

Ричард Третий был замечательный король —

Шекспир ошибся – свалял дурака!

И она ко мне:

Ну, как «Мурзилка»?

Люба! А потом! Все встало

С ног на голову! Все стало не так,

Как раньше… И мы в Казахстане!

А я хочу,

Чтобы Агриппина Львовна

Почитала вслух «Мурзилку»…

Ее табачный дым?

Почти не ощущаю…

Когда отец был с нами,

А не в теперешнем далеком лагере,

Он не выходил курить…

И сейчас! Дым коромыслом в нашей камере…

Агриппина Львовна

Снимает шаль со спинки стула:

Люба дорогая,

Мне пора…

Мама пришла с работы,

Вид возбужденный и слегка загадочный…

После смены я увидела

Среди газет и брошюр на столе

Пропускного пункта

Яркую обложку

Детской книги.

Это тебе!

Я читала эту книгу,

Когда была девочкой!

Ты была девочкой, мама?

А я думал, что ты всегда была

Мамой…

Без шуток, Ричард…

Тебе понравится! Смотри,

Какие славные картинки!

Мне показалось, что мама принесла

Мне много моих близнецов!

Мама, что это за

Странные лошадки?

Мой Принц! Mon pauvre[6]…

Это стихи Петра Ершова,

Знаменитые…

Название – «Конек-горбунок»!

Послушай, как сказка начинается:

«Братья сеяли пшеницу

Да возили в град-столицу…»

Не хочу я слушать сказку…

«Братья сеяли пшеницу

Да возили в град-столицу…»

Через пару дней я уже наизусть помнил

Три страницы из «Конька-Горбунка»:

«Дай мне место для покою

Да ухаживай за мною…»

Убаюканный ритмом качающегося вагона,

Я сплю, положив голову маме на грудь.

Вагон забит, да, забит почтовыми отправлениями!

Качается из стороны в сторону.

Колеса стучат,

Лампа без абажура качается из стороны в сторону…

Один глаз не видит, в другом все мутно!

Может быть:

«Коня, коня! Но сейчас лучше —

Мое царство за верблюда!»

Пилот, во сне полет!

Мамино дыхание…

Папин храп…

Стадо цирковых клоунов,

Расположившееся на берегу

Петергофского канала

Из нашего альбома фотографий…

Набежали верблюдо-лошади!

С одним горбом:

Так у них изогнута спина….

Что еще? Казахстан летом —

Бескрайняя степь в цветах,

На небе ни облачка…

Яркое солнце, синяя луна,

Раздувающиеся лошадиные ноздри,

Луг ярко-зеленый – весенняя трава…

Я лежу на траве,