Читать книгу Придуманный мир - Владимир Баданин - Страница 6

Эта история произошла в двадцати километрах от обычного районного центра, расположенного на востоке Вологодской области.

В тридцатые годы прошлого века в стране повсеместно были организованы колхозы.

Им предшествовали ТОЗы (товарищества по совместной обработке земли), сельхозартели и сельскохозяйственные коммуны.

И вот завершились все эти эксперименты созданием коллективных хозяйств – колхозов, в которые входили обычно десять-двадцать деревень. В колхозах были бригады, объединявшие несколько деревень, расположенных рядом друг с другом.

В Теребаевской бригаде колхоза имени Фрунзе (был такой герой гражданской войны, выходец из Молдавии, который не имел к деревне Теребаево никакого отношения, но их колхоз гордо носил имя командарма Фрунзе) сеяли рожь, пшеницу, овёс, немного гороха.

Пришла директива сверху: сеять лён. Стали сеять лён. Теребаевцы убирали лён руками. Руками теребили его, вязали в снопы. Снопы составляли в суслоны – ставили, прислоняя верхушками, по четыре штуки и сверху, вверх тормашками, ставили пятый сноп. Так, в суслонах, они и стояли в поле, продуваемые всеми ветрами, до той поры, пока не приедут на конных телегах колхозники, не увезут их и не складируют в скирду, напоминавшую издалека огромную копну сена.

По директиве сверху, уездными властями было решено построить в колхозе имени Фрунзе льнозавод. Вскоре в живописной излучине речки Кипшеньги, на её правом берегу, началась стройка.

В ней принимали участие мастеровые мужики из окрестных деревень – Теребаева, Вырыпаева, Буракова, Самылова, Тарасова, Мякишева. Ну и, конечно же, деревни Подол, расположенной всего в четырехстах метрах от стройки в пойме реки Кипшеньги, на самом её берегу – так близко от воды, что в весеннее половодье вода подходила вплотную к домам и нередко подтапливала хранящуюся в подвалах картошку.

В ходе строительства кирпичных стен льнозавода ощутили острую нехватку кирпича, который обычно завозили в период навигации, на баржах, из Великого Устюга. В уездном центре было решено разобрать на кирпичи для льнозавода Те-ребаевскую церковь, стоявшую чуть ниже его по течению реки.

Теребаевская церковь располагалась на противоположном от деревни берегу.

Рядом с ней – погост, последнее пристанище закончивших путь земной жителей окрестных деревень.

Церковь была старинной – сколько в точности ей лет и когда её строили, никто толком не знал. Всё уходило в глубокую старину, в глубь веков. До революции в ней велась служба. Крестили, венчали, отпевали – всё, как положено.

Но после Октябрьской революции и гражданской войны церковь пришла в запустение. Священники были арестованы и куда-то сосланы, кресты с колоколами сняты и увезены в неизвестном направлении. А иконостас с иконами, книги и прочие церковные атрибуты были тогда то ли экспроприированы, то ли разворованы.

Униженная и оскорблённая, поруганная неблагодарными людьми, красавица-церковь с молчаливой грустью возвышалась над округой и, казалось, с сожалением и грустью смотрела на потерявших стыд и разум многих людей…

Желавших разбирать церковь на кирпичи нашлось с избытком. В основном это была молодёжь, одурманенная атеистической пропагандой. "Религия – опиум для народа", этот лозунг тех, кто собою решил подменить и бога, и веру, был принят прежде всего обиженной, не нашедшей себя в жизни частью общества, желавшей выделиться во что бы то ни стало среди других.

Таким был и удалый и бесшабашный парень лет семнадцати по имени Пашка. Воспитывался он у тётки – сестры матери. Мать его рано умерла от тифа, а её муж-пьянчужка отбывал длительный срок в тюрьме, и переписка с ним давно уж не велась.

Сформированная бригада по разборке церкви на кирпичи, вооружённая ломиками, фомками, молотками, кувалдами и зубилами, принялась за работу.

Добротная кладка, сделанная по старинным рецептам, с добавкой в известь и молока, и куриных яиц, связывала кирпичи настолько прочно, что летели искры, металл плющился, кирпичи рассыпались, теряя форму. Терялся и смысл всей работы.

Разбирали церковь сверху, что было очень опасно. Самые отчаянные забрались наверх, где раньше был колокол, отбивали кирпичи в проёмах звонницы.

Особенно хорохорился друг Пашки – одинокий, вечно пьяный молодой мужик Митька, который при этом курил и вовсю ругался матом. Закончилось его старание падением с огромной высоты.

Разбился он насмерть. Работы были приостановлены. Старики, глядя на Пашку и других членов бригады, плевались, крестились, не вступали с ними в разговоры.

Через месяц где-то наверху, в уездном центре, а может быть, и выше, было решено взорвать церковь, а затем уже разобрать на кирпичи, потому что строительство льнозавода замедлилось, а до следующей навигации ждать ещё больше полугода.

И, если будет завезён кирпич, то его надо возить к стройке на конных подводах за шесть вёрст. С пристани Подываково, что на реке Юг, которая бывает судоходной не больше двух недель в году, как раз сразу после ледохода. А тут – вот он, кирпич, всего в полукилометре, бери – не хочу…

Приехали три специалиста-подрывника из уездного центра, привезли с собой взрывчатку. Нашлись и добровольные помощники. Первым среди них был Пашка.

Взрывчатку закладывали три раза.

Первый раз рвануло так, что вылетели стёкла в соседних домах. Но церковь устояла.

Во время второго взрыва куски кирпичей разлетались в разные стороны, в том числе падали в воду, образуя огромные круги, медленно расплывавшиеся по речной глади реки Кипшеньги, соединяясь с другими кругами.

На третий раз колокольня церкви осела, накренилась медленно и рухнула, подняв облако пыли… Людей не было. Все куда-то исчезли… сидели дома и молились, глядя с надеждой на домашние иконы. И только у полупьяных подрывников, у Пашки и его немногих друзей был весёлый взгляд и восторг, и какое-то временное просветление, а за ним какое-то замешательство, какое-то ощущение совершённого греха и предчувствие неизбежной расплаты.

Подрывники уехали.

Из груды разрушенной церкви – глыб, обломков – выбирали кирпич и его половинки и возили на строительство льнозавода. Что было сверху – подобрали и пустили в дело. Но основная часть продолжала лежать на земле, и не было желания ни у кого долбить глыбы в надежде выбить оттуда целый кирпич. Да и сделать это было практически невозможно, так как раствор, связывавший кирпичи, был крепче самих кирпичей.

Льнозавод достроили.

А вот Пашка после этого запил, затосковал: происходили с ним какие-то странные вещи.

Однажды он, пьяный, возвращаясь домой, поскользнулся на лаве – так называется деревянный настил-тропинка через речку, заменявший мост на Кипшеньге, – и упал в реку. Упал неудачно – повредил позвоночник. Его спасли случайно проходившие мимо деревенские.

Потом он долго лежал, отнимались ноги.

На спине образовался горб, который рос, сокращая Пашку в размере. На всю жизнь Пашка остался инвалидом, так и не женился. Кому он нужен такой?

Ходить Пашка научился заново. Но было странно, и как-то не по себе, когда он шёл.

Горбатый, скрюченный, он неуклюже и в то же время довольно быстро переставлял ноги при ходьбе, а его сгорбленное туловище ходило вверх-вниз, вверх-вниз…

Когда он шёл по тропинке через поле от льнозавода к своей деревне, то в разнотравье скрывались его ноги, виднелось только туловище. И воображение рисовало картину: скачет по полю всадник, высокая трава скрывает коня.

Кто-то из деревенских остряков дал ему прозвище – Пашка-шагомер, оно приклеилось к нему на всю жизнь.

Пашка-шагомер до старости так и не дожил, так и не оставил после себя никого, всю жизнь прожил бобылём.

Умер он через двадцать лет, как раз в тот день, когда взрывали церковь.

На похоронах почти никого не было. Похоронили недалеко от разрушенной при его активном участии церкви, оставшиеся от неё каменные глыбы всё ещё продолжали лежать, объятые лопухами и крапивой…

А ночью у развалин церкви – тишина.

Луна, ко всему привыкшая, смотрит на грешную землю и молчит.

Вода в речке Кипшеньге плавно течёт и уносит всё с собой в реку Юг.

А та, вместе с Сухоной, – в Северную Двину, а та – на Север, в Ледовитый, в Мировой океан, чтобы опять вернуться обратно – в виде дождя или снега.

И пройти по древнему руслу речки Кипшеньги – снова… И впитать в себя новые впечатления от потомков тех людей, что жили на берегах речки Кипшеньги в прошлый раз…

4 января 2011 г.