Читать книгу Моя ойкумена. Лирика 1979-2009 - Владимир Берязев - Страница 8
Могила великого скифа
Булавка
ОглавлениеГрёз завсегдатаи —
Сроду не чтили Закона,
Мы заклинали судьбу о продлении сна.
Вдруг я очнулся:
Взяла зажигалку икона,
Газ запылал,
она факел к глазам поднесла.
Вспыхнули очи.
Младенца огнем затянуло.
Он только крепче прижался к родимой щеке.
Пламя по алой порфире
на грудь соскользнуло
И запле-
пля-
пле-плясало на белой руке.
Стой, Богоматерь!
Отдай мне мою зажигалку.
Господи-Боже,
ну, кто ж теперь крест понесёт?
Сон обратился
в гнилую чадящую свалку.
Стол содрогнулся
под волнами желчных икот.
Звякнули ложки,
И рюмка скатилась под лавку.
Черную доску
заткали в углу пауки.
Все что нашёл —
на полу золотую булавку
Да белоснежный дымок непорочной руки.
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Выстыла печь.
За окном одиноко и мглисто.
На чердаке домовой непохмельно мычит.
Высохла килька,
Испортился «Завтрак туриста»,
Помер Гефест,
Продырявился ядерный щит…
В левом углу
сквозь экран гомункулус плешивый
Что-то бубнит
И пытается цифрой замкнуть
Вечный пожар…
Но мы живы, поганец, мы живы!
И сквозь огонь
Наш последний единственный путь.
Пусть твои дьяки
Навыворот Слово читают,
И говорит о добре механический гроб.
Вот заикнись лишь о совести,
выкормыш стаи,
С бранью бутылкою бросит в тебя протопоп.
Уж Аввакуму
на полке аукнулся Клюев,
С тихим смиреньем
зарей занялась купина.
Игорев лебедь
несёт землю Родины в клюве,
Чтоб в океане ином возродилась она…
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Никнет сирень под росой.
Отсырело полено.
Даже две мухи уснули в стакане на дне.
Только булавка
горит на ладони нетленно
Напоминаньем
о нашей нетленной вине.
Что же мне делать?
Убог я и деда не помню.
Может быть, за море сгинуть,
а дом подпалить?
Может, зарыть золотинку в ограде у комля
Строго тополя?..
Или же проще пропить?
Справа ломбард…
Напрямую живет участковый…
Слева Хазанов – известный в народе дантист.
Что же мне делать
с булавкой твоей лепестковой,
Капелькой неба,
упавшей на вянущий лист?
Благодарить?
и хранить?
и с любовью молиться?
Но для молитвы, как минимум, надо иметь
То, чем душа возгорится
и умилится —
Ту безоглядность,
для коей не ведома смерть.
Мы, одичав,
без прививки уж не плодоносим.
В уши мамлюка
не дозваться родным голосам.
О, Матерь Божья,
обрежь свои девичьи косы,
Мы позабыли пути к золотым небесам.
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Тихо в избе.
Баба Поля давно на погосте.
Серою поступью
тронулись в утро кусты.
Тень за оградой
стучит командорскою тростью.
Острый скулеж
издырявил покров темноты.
Пса кличут Фустом,
Он дрожит от соседского стука.
Страшно, кобель?
Так ползи же к хозяйским ногам.
Как мне знакомы
холодные руки испуга,
Лихо глядеться
в пустые глазницы векам.
Страшно, кобель.
Ты сегодня вдвойне одинокий:
Не разделю
я твоих инфернальных скорбей.
Теплится весть
на последнем незримом пороге.
Жизнь закругляет,
священный жучок-скарабей.
Бабушка Поля приходит,
садится на лавку,
Пальцем маячит, сквозит, улыбается мне,
И все глазами, лицом —
про святую булавку,
И все про деда,
чьё фото висит на стене.
Я посажу
ту булавку в горшок на оконце,
Охрой полью,
купоросом и горькой сурьмой,
Может быть, вырастет
синего неба иконка
С той, золотою по краю,
чеканной басмой.
1989