Читать книгу Предопределение - Владимир Бычков - Страница 5

Немало лет тому назад,

Богов наследием владея,

Одной из множества монад

Возникло царство Иудея.

Благословенная земля

В ее пределах обозримых,

Как будто созданная для

Успокоения гонимых.

Она, как памяти река

О днях Содома и Гоморры,

Была нетронутой пока

В знак осознания укора.

Сюда, от злобы и плетей

Бежав от гнета фараонов,

Привел премудрый Моисей

Толпу бездомных эпигонов.

Вел по пустыне сорок лет,

Местам безводным и бесплодным,

Но, восприняв открытый свет,

Народ стал гордым и свободным.

В те времена союз племен

Достиг расцвета и величья,

И правил ими Соломон —

Царь, не теряющий обличья.

Чтоб жить, последовав заветам,

Не ведать за деянья срам,

Чужим не веруя советам,

Единобожья создал храм.

Затем произошел распад

На Израиль и Иудею,

Воздвигнув множество преград

Под руководством добродеев.

Как дивный рай – цветущий сад:

Оливы, фиги, апельсины,

В котором каждый жить бы рад,

Не тратя сил наполовину.

В том истины узрев итог —

Природных благ, вина и снеди —

Черпали зависти исток

Вовсю коварные соседи.

Вначале вавилонский царь,

Нутром почувствовав богатство,

Вскрыл Иудею, словно ларь,

Согнав всех иудеев в рабство.

Царь Кир, не брезгуя идеей,

Веленьем, данным исполину,

Взял Вавилон, а иудеев

Вернул в родную Палестину.

Но вновь последовали беды,

Отбиться не хватило сил —

Ее в пылу другой победы

Царь Македонский покорил.

Шло время. Лидеры сменялись.

Ничто не властвует над ним.

Опять захватчики смеялись,

Когда пришел Великий Рим.

Они вершили святотатство,

Топча святилище впотьмах,

И гордость иудеев братства

Отныне превратилась в страх.

Народ всерьёз обеспокоен,

Мысль не отложишь на потом:

Как Бог мог допустить такое,

Чтоб осквернен был Божий дом?

Молясь в домах в глухом бессилье —

Открыто веровать нельзя,

И только ждать приход Мессии

Предоставлялась им стезя.

И ожиданья справедливы:

Великой будет перемена,

Взойдет на трон страны оливы

Царь из Давидова колена.

Но Рим – ему все было мало:

Стремленьем всех подмять горя,

Иметь покорного вассала

Поставил своего царя.

Как всякий пришлый человек

Со скромным прозвищем «Великий»

Над Иудеей встал навек

Коварный Ирод многоликий.

Он был циничен и упрям.

Он отодвинул Стену плача

И перестроил Вечный Храм,

Чтоб было так, а не иначе.

Он беспощадно истребил

Потомков древних Хасмонеев,

И даже тех, кого любил,

Не пощадил, их прах развеяв.

Во избежанье разных смут

От непроверенных вестей,

Завел шпионов там и тут,

Филёров всяческих мастей.

В глубоком сумраке застыла

Назло забитая страна,

Влачит уныло и постыло

Предначертание она.

Притихли все, забились в щели.

Шипят, как змеи по углам,

Дрожат в подвалах, еле-еле

Беспутства прикрывая срам,

Какой возможен в диком страхе

Богоизбранничества флёр?

Что мыслит голова на плахе,

Когда над ней завис топор?

Мне в том неведомы сомненья:

Я воцарился на века!

Любому дать упокоенье —

Не дрогнет царская рука!

Что смерды могут ждать от власти?

Лишь ускорение кнутом!

Боль – префикс к осязанью счастья,

Дар указующим перстом.

Мне в этой жизни нет препятствий

И сожалений о судьбе,

Погрязшей в утлом святотатстве

Непроходимой голытьбе.

Народ – как стадо у овина,

Святую разрывая вязь

На две неравных половины.

Одна упасть готова в грязь!

И если дам понять неявно

Намек, что надо горы срыть,

Толпою бросятся забавно,

Изрядно проявляя прыть.

Меня не мучают причины.

Я искренне безмерно рад

С презреньем брошенному в спину

Кинжалом слову «супостат»!

Край ты наш, край благодатный, но сирый.

Голь, незавидная наша стезя.

Так внесено в Стену плача курсивом:

Жить, не наглея и не лебезя.

Свет ты наш, свет, вседозволенно ярок,

Недостижим высоко в небесах.

Нам же достался лишь свечки огарок,

Чтоб даже богу молиться впотьмах.

Мрак ты наш, мрак – это все, что нещадно

Льется на головы наших детей.

Непредрекаемо и беспощадно —

От словоблудия и до плетей.

Стон ты наш, стон, если где отзовется

Болью в нетронутых гнилью сердцах,

В душах и в памяти и как придется —

В людях несведущих и в мудрецах.

Жизнь шла спокойно, постепенно.

В один из будто ясных дней

Пришел донос. И, несомненно,

Стал Ирод злобней и бледней.

В нем говорилось, что в народе

Мессию ждут. Конечно, не елей,

Навряд ли свойственно природе,

Но смерд становится смелей.

Еще писалось, что Мессия

Был Ироду нарочно сужен

Как враг, и это не флексия,

Давида роду он не вчуже.

Царя от страха замутило,

Не ведал он, как дальше жить.

Жизнь стала мерзка и постыла,

Но страх помог ему решить,

Чтоб перепись народа тонко,

Скрывая сути, учредить

И всех Давидовых потомков

До основанья перебить!

Казалось, всё само собою

Течёт, как я тому велел.

В надеждах с мыслию тупою,

Чтоб кто-нибудь да пожалел.

В грязь разлагаясь безнадежно,

Безнравственно Мессию ждут

И чуда алчут неотложно,

Чтоб враз избавиться от пут.

Так! Оскотиненное быдло

Без уваженья и заслуг.

Их благолепие обрыдло.

Давить презрением…а вдруг!

Пока страной я буду править,

Создав ли, выждав ли момент,

Наследия права предъявит

На трон неявный претендент.

Случайный трон занять не может:

Я верой римлянам служу!

Другого взять – себе дороже,

Я в том сомненье разбужу.

Всех, кто недавно был у власти,

Я беспощадно укротил:

Кого-то поделил на части,

Кому-то рост укоротил!

Кто тот, доныне неизвестный,

В ком кровь наследника течет?

Тот незаметный и неместный,

Что предков переймет почет!

В преданьях, в памяти народной

Страною правил царь Давид.

Всегда с осанкой благородной,

Сияньем славы был увит

О! Если в жажде перемены

Народ осмелится на бунт!

Тот, из Давидова колена,

Возглавит злодеянья хунт.

Чтоб возбужденье успокоить,

Вдруг Рим пойдет на передел?

Смотря что сколько будет стоить!

И я останусь не у дел?

О, Боже праведный, владыка!

Бездумно зла не допусти.

А я клянусь пред твоим ликом

Народ серьезно потрясти.

Кто на наследство претендует?

Кто по фамилии пригож!

А значит, перепись введу я

В стране подробную. А то ж!

Царь Ирод мрачно бесновался,

Но не было на то дилемм:

Народ безропотно стекался

В центр Иудеи, в Вифлеем.

Битком наполнились народом

Приюты, частные дома,

А опоздавшие с подходом

Имели пищу для ума.

Мария долго собиралась:

Была в то время на сносях.

Жилья им с мужем не досталось.

Как хочешь, хоть ночуй в полях!

И тут вмешались добры люди,

Сказав, идите до холмов.

Ваш путь, возможно, будет труден,

Но там вертеп у пастухов.

(первый вариант)

Днем ли бравурным, ночною порою,

Вечером тихим под пение птиц,

Грустным давленьем, веселой игрою —

Мысли, как всполохи дальних зарниц.

В яром потоке крови клокотанья

Сердца в тревожной груди перестук,

Страх осмысления предначертанья,

Боль пониманья под гнетом потуг.

В сладости дум о пути неизбежном,

Сне о грядущем в анналах судьбы,

Лике примнившемся, милом и нежном,

Сквозь межвременья седые клубы.

Будней текущих почти осязанье:

Медленно тает халвою во рту

Счастье без меры концом ожиданья,

Блеском пылинок на ярком свету.

(второй вариант)

Горел закат истомным вечером,

Когда господствовал муссон,

В часу, волнением отмеченном,

Ко мне с небес спустился он.

И это вроде бы не сон.

Я вся в смятении, в незнании,

Какой дозволен мне фасон,

С небесным ангелом в свидании

Из высших царственных персон.

И это вроде бы не сон.

Он был красив и горд в сиянии,

Мерцала блёклая свеча.

Стояла я, как на венчании,

Всё понимая и молча.

Предначертание влача.

С тех пор в щемящем ожидании

Вся жизнь поставлена на кон.

В желанном чуде – осознании

Сердец, стучащих в унисон.

И это вроде бы не сон.

Вертеп – огромная пещера.

Запас питанья для скота,

Очаг, скамейки. В вечера

Не донимала суета.

Сюда в лихую непогоду

Скот загоняли пастухи

И, не пеняя на природу,

Здесь были весело легки.

Теперь Мария и Иосиф,

Преблагодарные за хлев,

Кровать из травяных колосьев,

С молитвой преломили хлеб.

Но чёрствый хлеб царапал горло,

Мария захотела пить.

Иосиф в ночь ушел проворно

Из родника воды налить.

Родник журчал как будто рядом,

Да нелегко впотьмах найти,

Шел соответственно обрядам,

Но сбился с верного пути.

Нашел не враз. Во тьме колодной.

И, как в награду за труды,

Он обжигающе холодной

В бадью понаплескал воды.

Уже собрался возвращаться,

Но тут неясное случилось:

Дыханье стало учащаться,

Слегка сознанье помутилось.

С ночных небес звезда скатилась,

И стало вдруг светло, как днем,

Вдали пещера озарилась

Внутри сиреневым огнем.

Черная тьма над страною сгустилась:

Правды не видно и трудно дышать.

Вязкая мразь меж людей опустилась,

Не позволяя ни петь, ни стенать.

Что принесет им грядущее время

Кроме постылых страданий и мук?

Новые страхи и новое бремя,

Новые козни сатрапов. Как вдруг

Вспышкой огня вся земля озарилась,

Светом пробило кромешную мглу,

Словно исподняя разом открылась —

На порицание: брань и хулу.