Читать книгу Древняя Греция - Владимир Борисович Миронов - Страница 1

Обратимся теперь к Греции, с которой в памяти любого из нас связаны многие понятия и представления нынешней цивилизации. Греция – эпицентр всей западной культуры. По мнению ряда историков и писателей прошлого, древние изображали ойкумену круглой, посредине же, как полагали, «лежит Эллада и посредине последней – Дельфы. Они – пуп Земли» (Агафемер). К слову сказать, почти все народы мира склонны рассматривать именно свою землю как «пуп земли», как «райский уголок», особо отмеченный печатью богов. Хотя в нашу задачу не входит разбивать последующее повествование, подобно зеркалу андерсеновской Герды, на тысячи хрустально-временных осколков, но все ж надо хотя бы как-то упорядочить представления о тогдашнем времени и пространстве. Наш рассказ ограничивается странами, расположенными в центре исторических событий, на главных торговых путях (Египет, Ассирия, Вавилон, Персия, Палестина, Индия, Греция, Рим, Китай).

Представленная картина создана путем синтеза двух понятий: мира-как-истории (Шпенглер) и мира-как-культуры. История греков – «центральное звено» нынешней человеческой цивилизации, ибо прежде всего через них и посредством их узнаем жизнь мира, а не только схему мировой истории. Близость греков к рассмотренным ранее ареалам Востока очевидна и находит проявление во многих эпизодах. «Запад являет собой взаимосвязанный мир – от Вавилона и Египта до наших дней. Однако со времен греков внутри этой культурной сферы Запада произошло разделение на Восток и Запад, на Восточный и Западный мир», – писал философ Карл Ясперс.

Карта Греции

Древний мир был населен богами. Причины, порождавшие веру в богов, вызвавшие преклонение перед ними, лежат на поверхности. Две из них очевидны – страх и неуверенность. Демокрит, автор первой известной античной теории происхождения религии в ее натуралистическом духе, сказал: «Древние люди, наблюдая небесные явления, такие как, например, гром и молнию, перуны и соединения звезд, затмения солнца и луны, были поражены ужасом, полагая, что боги суть виновники этих явлений». Лукреций говорит: «Primus in orbe deos fecit timor». Петроний выразил мысль примерно такой же фразой: «Первых богов на земле создал страх». У Гомера человек с ужасом взирает на разбитый молнией дуб, пастух боится темной тучи – предвестницы дождя, моряк напуган бурей… Но ведь и сегодняшние обитатели земли, более просвещенные и гораздо более информированные в научном плане, боятся тех неожиданностей, которые может принести на землю непредсказуемая природа или космос с его кометами, солнечной радиацией и т.д. и т.п. Страх продолжает жить в нас (даже и подсознательно). Вспомним, какая нешуточная паника и волнение возникли в мире в 1999 году на рубеже тысячелетий (во время последнего солнечного затмения).

Греческие боги

Если после стольких столетий, казалось бы, «полнейшего торжества» наук, культуры, образования, воспитания, после стольких достижений цивилизации и так называемых побед разума в современных обществах наблюдаются дичайшие пророчества, а в массе популярны прогнозы магов, гадалок и колдунов, если даже у твердых рационалистов XXI века заметны колебания духа, что же говорить о древней публике. «Страх есть причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается» (Спиноза).

О греческой религии и мифологии составил обширный труд афинский грамматик Аполлодор в начале II века до н.э. («О богах»), который, к сожалению, не сохранился. Одни представители античности считали, что религия есть продукт договора меж царями и жрецами, с одной стороны, народами – с другой (Секст Эмпирик). Другие же склонны были видеть в ней разновидность социально-политического обмана, вне зависимости от того, навязан ли он народу царями и жрецами или философами и политиками (афинский тиран Критий). Кстати, и в Средние века мысль о том, что религия была чистой воды обманом, воплотилась в идею «о трех обманщиках» – это Моисей, Христос, Мухаммед. Хотя вряд ли обман, страх, надежда, как и идея религии как опия (Вольтер) или социоморфных образов, полностью исчерпывают религиозную идею.

Младенец Зевс на острове Крит

В основе верований земледельцев, скотоводов или охотников, живших в городах и селах (древние города вначале были лишь большими деревнями), лежали обычные, повседневные нужды. Всё у греков было организовано почти как у современных людей. Поэтому даже и в обителях богов наблюдается расслоение, как в «Метаморфозах» Овидия:

Какую роль в жизни играли боги и различного рода культы? По мнению греков, судьбой человека руководят боги (Софокл). Греки делили всех богов на небесных или Олимпийских, земных и подземных. Когда боги в их представлении стали все более походить на людей, возникло стремление выстроить для них жилища. Уже в гомеровских поэмах встречаются упоминания богов. Их изображения вначале люди делали из дерева, а затем уже из камня. Простой люд считал, что все боги наделены сверхъестественной силой и в состоянии вершить чудеса. Павсаний рассказывает о чудесах, что свершались статуями Геракла в Эрифрах, Аполлона в Гилах, другими. Одной из самых почитаемых богинь в древности была Геката. Причина ее популярности в том, что в Древней Греции колдовство и ведовство были женскими сферами, а Геката – богиня, царствующая над привидениями и чудовищами. Считалось, что она пробирается в спальню счастливых матерей и крадет у них детей, чтобы затем напиться их крови, хотя она не чужда и сострадания. Считалось, что она могла помочь тем, кто потерял близких, найти возлюбленных в подземном царстве Аида (а в некоторых случаях даже вернуть их в реальный мир). Любовь и стремление овладеть чарами магии (и заодно мужчинами) особенно привлекали к ней дам.

Зевс

Плутарх пишет и о силе статуи Артемиды в ахейском городе Пеллене. Считалось, что статуи Артемиды в Спарте излечивают от подагры и кашля. И вообще деяния богов всячески персонифицировали и живописали. Говорили даже, что тела богов в ряде случаев обливались потом, копья в их руках дрожали, менялось выражение лица богов и т.д. На то, что эти чудеса воспринимались всерьез, что в них свято верили, указывает и такое любопытное свидетельство: эфесцы при осаде их города Крезом соединили стены города веревками с храмом Артемиды, чтобы таким вот хитрым способом доверить град защите почитаемой богини. Иногда статуи с целью удержания бога или богини на данном месте приковывали цепями. О разного рода реликвиях и предметах, якобы обладавших чудодейственной силой, тут и говорить не приходится. Вещи, камни, предметы, масла, кости – всё шло в ход. Понятно, что богам, храмам, жрецам приносились многочисленные дары: чаши, бокалы, лампы, светильники, ожерелья, браслеты, платья, статуи, картины, рельефы, золото и пр.

У. Блейк. Геката, или Три судьбы

Люди просят у богов то, чего нехватало или что хотели получить. Воды было мало. Реки и источники ценились высоко. К ним обращались с мольбой о плодородии и о рождении детей. Обычно без молитвы даже не переплывали реку. Посейдон был богом моря, коней и землетрясений. В Лаконии его называли «тот, кто ездит под землей». При первых признаках землетрясения ему пели гимны. Считалось, что это он ударом трезубца открыл источник воды на Афинском Акрополе, тогда как Пегас ударом копыта вызвал к жизни поэтический источник на горе Геликон (источник Гиппокрена). Боги являлись грекам в образе животных, с кем тесно связана жизнь земледельца и воина (бык и конь). Духами воды являлись кентавры и силены, воплощавшие мощь природы. К этой же группе богов могут быть отнесены сатиры и нимфы, перешедшие затем в культуру и искусство. Первые божества выглядели довольно грубо. Скульпторам потребовалось время и мастерство для создания их гениальных образов – статуй Афины-Девы и Зевса Олимпийского (работы Фидия).

Посейдон

Артемида Версальская

По словам Страбона, у устья реки Алфей в цветущих долинах встречались святилища Посейдона, а также немало святилищ Артемид, Афродит или нимф. Поэт и ученый Каллимах (310—240 гг. до н.э.), деятель александрийского Мусея, создатель знаменитых «Каллимаховых таблиц» (120 книг), писал об Артемиде:

«Гесиод и Гомер… впервые и установили для эллинов родословную богов, дали имена и прозвища, разделили между ними почести и круг деятельности и описали их образы», – отмечал Геродот. Хотя греки и не знали страха перед смертными, но богов они все же опасались, стремясь всячески их умилостивить. Нередко к ним обращались с личными просьбами или с просьбами даровать победу. Ни один греческий полководец не начинал похода или битвы без обращения к божеству. Ни одно сколь-либо важное действо не совершалось без возложения на алтарь богов даров и благовоний. Греческому войску под Троей вожди внушают, что надо чтить богов, выполнять свои обещания, ибо, как сказано, «отец Зевс никогда не помог ни лжецам, ни нарушителям клятв». Они обращались к богине Афине Палладе, что являлась богиней победы и носила щит Зевса и его грозное оружие – перуны. В битве при Платее Павсаний отказывался вступить в бой из-за неблагоприятных знамений на небе (несмотря на то что персы атаковали его войско). Ксенофонт честно признался, что никогда бы не решился даже собрать воинов и подготовить к сражению, если бы увидел некий дурной знак, пусть и перед лицом угрожавшего голода.

Сцены из жизни богов-олимпийцев

Одним словом, ни у какого другого народа боги не сыграли столь заметной роли в формировании мировой литературы и искусства. Д. П. Шантепи де ля Соссей писал об этом так: «Как история религии освещает характер греческого народа, так наше предварительное знакомство с этим народом объясняет нам в свою очередь многие поразительные черты его религии. Так, мы знаем, что греки находили особенное удовольствие в преданиях и сказках, вообще во всякого рода рассказах, в которых живая фантазия получала желанную пищу и либо творила далее из услышанного, или же греки старались дополнить слышанное при помощи собирания новых сведений о собственном прошлом и о жизни других народов. Эпическая поэзия и историография греков выросли на почве этой склонности. Если присоединить к этому поэтические стремления, присущие грекам, как никакому другому народу, то станет понятно, каким образом миф, т. е. рассказ о божестве, то примыкая к преданию, то создаваясь процессом свободного поэтического творчества, мог так удивительно развиться в греческой религии. Для набожного грека эти мифы имели, может быть, гораздо меньше значения, чем жертвы, служение богам и священные празднества; но для нас неисчерпаемая сила мифического творчества, эта великая особенность греческой религии, остается тем, чего у других народов нельзя найти в такой степени, в особенности если обратить внимание на то, к какому единению религии и искусства привело это богатство мифов». В то же время о божествах греческой религии можно было бы сказать словами философа Протагора: мы не знаем о тех богах ничего достоверного и не можем сказать о них ничего истинного. Боги – бестелесные призраки.

Дж. Беллини. Пир богов

И тем не менее на каждом шагу встречаемся с их присутствием в виде идеи или образа. Греки поклонялись своим богам, наделяли их разного рода добродетелями. По мнению Платона, боги вовсе не лентяи, они заняты делом, наблюдая, так сказать, за общественным порядком среди людей на земле и состоянием Вселенной. Они держат «начало, конец и середину всего сущего». Платон в «Законах» отмечал, что бог должен быть мерой всех вещей, ибо он гораздо совершеннее человека. И тот, кто хочет быть любезен богу, должен уподобиться ему насколько это возможно. Устами афинянина философ рекомендует совершать жертвоприношения богам, общаться с ними путем молитв, приношений и всякого рода служений. И прежде всего следовало почитать Олимпийских богов и богов – охранителей государства.

 Возносящая гимны богам. Кипр. 300—280 гг. до н.э.

«Вслед за всеми этими богами разумный человек станет почитать священными обрядами гениев, а после них и героев. Затем следует священное почитание, согласно с законом, частных святилищ родовых богов и почитание тех родителей, что еще живы: ведь священная наша обязанность – выплатить им самые большие и настоятельные долги – главнейшие из всех повинностей; мы должны сознавать, что всё, чем мы обладаем и что имеем, принадлежит тем, кто нас родил и вскормил; потому-то и должно по мере сил предоставлять все это к их услугам: во-первых – наше имущество, затем – наше тело, наконец – нашу душу». Только так можно отплатить им добром за их заботливость, за муки родов, за те страдания, которые они претерпели ради нас, своих детей. Подчеркнем, что и родители (речь идет о достойных родителях) стоят у философа хотя и после богов, гениев и героев, но все же на первом месте. Тут же возникает тема: кто имеет право служить богам, а кто нет. Согласно идеальным воззрениям греков, только порядочный, чистый человек имел право на почитание богов. Дурному же человеку путь к сердцу богов закрыт был напрочь. «Поэтому служение богам со стороны нечестивых тщетно, со стороны же благочестивых – уместно и даже необходимо. Вот та цель, в которую мы должны метить» (Платон).

Герои греческих мифов

Конечно же, оба этих действующих лица совершенно непохожи. Богу – богово, человеку – человеково. По мнению Аристотеля, бог вообще не знает ни добра, ни зла: «…и, как зверю не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и богу». Нам представляется в высшей степени знаменательным выведение греками бога за пределы человеческого круга, то есть за пределы наших мирских забот, хлопот, дел, волнений. Аристотель пишет: так же как редко бывает «божественным» человек, так же редко встречаются средь людей по-настоящему жестокие «звери». Те и другие – это отклонение от человеческого естества. В науке Аристотель отделяет то, что принадлежит богу (науку о божественном), от того, что собственно прежде всего необходимо человеку (науки о прочем). Божественная наука, может быть, и лучше, но зато все другие науки – куда «более необходимы».

Так что пусть уж боги остаются на небесах, в своем «золотом веке», живя, не зная забот, усталости, старости, вечно оставаясь молодыми. Пусть проводят себе время в веселых пирах, что находятся в ведении и под эгидой Талии, музы, управляющей желанием поесть и выпить (муза комедии). Пусть сопутствует им сладкая жизнь, которую увидел впервые попавший на Олимп Аполлон. Аполлон увидел картину пиршества, сопровождавшуюся болтовней, сплетнями и песнями. Музы воспевали бессмертные права богов на развеселую, а по сути суетную жизнь повес; при этом они оплакивали несчастных людей, что постоянно должны трудиться, подвержены болезням, не могут побороть старость и смертны. Батюшка Зевс тут же вручил ему кубок, наполненный пьянящим нектаром. Так имеют обыкновение у нас поступать забулдыги-отцы или схожие с ними матери, с детства приучающие их чад к вину. Дурной пример для подражания.

Плутон

Большим уважением у древних пользовались герои… Культ героя был почитаем. Кости Тесея и Ореста греки с почетом перенесли на родину. Во время серьезных сражений им молились, к ним обращались как к самым могущественным богам. Во время Марафонского сражения греки были уверены, чтоТесей восстал из земли, чтобы вместе со своим народом воевать против персов. В Греции была масса могил и святилищ неизвестных героев («вождей»). Греки считали, что их образы живут в памяти народной и даже являются им воочию. Мартин Нильссон сравнивал героев со святыми католической церкви, чьи останки считались особо драгоценными и были объектом поклонения. Греческие крестьяне почитали Деметру, богиню зерна (ее часто упоминает Гесиод). Многие были уверены, что благодаря ей Афины стали колыбелью земледелия, очагом цивилизации. Заметьте, земледелие всегда стояло на первом месте в табеле о рангах. Кстати, вспомним и о том, что богиня Деметра, Мать Зерна, на трижды вспаханном поле под паром соединилась с Иасионом, и от этого родился Плутос – бог богатства. В древности у греков богатством считалось не жалкое пошлое злато, а прежде всего запасы зерна, хлеб, которым весь год питались люди.

Так что Плутон – это лишь производное от слова «ploutos», что означает «тот, кто обладает богатством». Вероятно, когда на смену труженику и крестьянину пришли рабовладельцы и ростовщики, занявшие первые места иерархии, опошлившие само слово «труд» и благородное назначение труженика-земледельца, изменилась сама функция и роль Плутона (Аида). Тогда он стал властителем подземного царства мертвых, а тот, кто обладал богатством, стал все чаще ассоциироваться с известным ныне словом плут.

Ж.-О.-Д. Энгр. Сон Оссиана. 1812 г.

Показательна в этом смысле комедия Аристофана «Всадники», где выведены ведущие политики Греции, представленные как некие рабы, хотя и, разумеется, под вымышленными именами. В комедии они вели борьбу за благосклонность Демоса (это персонифицированный образ народа Афин). Болтая о демократии, один торгаш спорит с другим – продавец кож с колбасником. Так как колбасник оказался более изворотливым и наглым, его пророчества выглядели в глазах демоса гораздо более заманчивыми и обещающими. Вспомнился отчего-то один подлец из популярных редакторов, который уж больно ловко в прессе «размахивал колбасой», к месту и не к месту говоря о «сладкой колбасной жизни» народа России в «этой стране» в эпоху «демократии». Потом он, правда, предпочел сбежать за океан. Массы людей охотно встречали такого рода провидцев. Да и чему было удивляться, если того, кто станет победителем в споре соперничавших афинских политиков – Перикла и Фукидида, определил… баран (Плутарх). Публика (электорат) порой напоминает по сей день такого вот жертвенного барана. Вера в пророчества нужна была не только жрецам или провидцам, но и политикам. Лишь один метод предсказания не был подвергнут критике – сны… В сны верили все, и даже Аристотель рассуждал о божественной природе сновидений. Древние греки испытывали желание заглянуть в будущее.

Тема привлекала внимание ученых в более поздние времена. В XVIII веке известный шотландский философ Юм назвал веру «общим свойством человеческой природы». Вера и мифы оказались тесно связаны в сознании человека. В его представлении вера в божества есть род метки или печати Творца («образ или оттиск»). Для того этапа истории были естественны идолопоклонство и политеизм. Философ увидел в политеизме первобытную религию невинного человечества. Хотя порой язычник, поклоняющийся солнцу и дождю, ревностно и восторженно несший дары Нептуну или Юноне, куда искреннее в почитании Бога, нежели иной цивилизованный вор и циник, выкладывающий кучу банкнот на воздвижение храма Христа или синагоги. Юм, приводя примеры из обычаев древнеримских политеистов, испрашивающих поддержку и защиту в делах житейских у богов, отдает должное естественности их антропоморфных взглядов. Понятно в этой связи и то, почему идолопоклонники призывали Юнону во время бракосочетания, Люцину – при рождении, Посейдона – при выходе в море, Цереру – в надежде на получение богатого урожая, Меркурия – перед отправкой торгового каравана, Марса – перед решающей и трудной битвой и т.д. Это был, конечно, отнюдь не акт корысти, но признание естественного главенства природы.

Храм Посейдона (Нептуна) в Пестуме

Так вот и шло выстраивание связки Бог—Герой—Человек в ходе сложного и емкого процесса очеловечивания мифа. Уже в Древнем Египте бог, от которого должен был родиться наследник престола, являлся не в образе животного, как это было бы ранее, но в облике живого полубога, то есть фараона. К. Маркс говорил о том, что появление веры в богов отражает первую ступень в развитии человеческого сознания, весьма примитивный уровень мышления, ибо «для кого мир неразумен, кто поэтому сам неразумен, для того бог существует». Этого никак не скажешь ни о шумерах, ни о греках в особенности. У них боги наделены развитым разумом. Так же у египтян. Фараоны считались наполовину богами, наполовину людьми, т. е. богочеловеками. В дальнейшем мифы отражают не только часть культа божеств, но и определенные культурные представления людей. В первобытной культуре миф выступает как бы своеобразным эквивалентом духовной культуры и образования. Он – классический воспитатель. Египетские и иудейские мифы имели канонический набор требований. Никто в древности не избежал влияния мифа (от греч. mythos – повествование, басня, предание). Хотя отношение к нему в разные времена было различно. У Гесиода миф не только информатор, но он еще и носитель истины:

Если Гесиод и даже Гекатей Милетский, старавшийся более трезво взглянуть на миф, говоря о «смехотворности» рассказов эллинов, все же еще отдают дань сказке в мифическом повествовании, то Пиндар в оде трезво говорит о Гомере: «Вымыслы его… некое несут величие; умение его обольщает нас, сказками сбивая с пути». Еврипид, признавая законность мистики и религии, также считал миф сказкой, что серьезно воспринимается разве что лишь легковерными детьми и глупцами. У него человек фактически полностью предоставлен сам себе и своим заботам. Геродот, сохраняя букву мифа, все ж старался приглушить сверхъестественную тональность мифов, стремясь вытеснить из истории богов, призраков и духов. Аристофан также открыто высмеивал чужих и своих богов. Знаменательна его комедия «Птицы», в которой боги вследствие постройки города лишились жертвоприношений и готовы ради куска пищи отказаться от управления миром. Он противопоставлял сказания мифа басням Эзопа. В баснях, считал он, хотя бы сокрыта поучительная истина для умных граждан. Поэтому Аристофан полагал необходимым сохранять веру в богов, ибо в них, считал он, нуждается само общество. Демокрит же воспринимал миф как химеру, что вылепливают иные люди. У Парменида и Эмпедокла миф – это знание, поучение, устное послание. Милетцы заимствуют из мифов понятийный материал и объяснительные схемы, где за стихией природы зачастую видны фигуры божества.

Пиры богов

Сложнее обстоит дело с философами. В отличие от историков, писателей, поэтов они чаще витают в эмпиреях, а раз так, – оказываются в вершинах, где традиционно «пребывают боги». Фалес, Анаксимандр или Анаксимен, судя по всему, нисколько не сомневались в существовании богов. И даже Демокрит, чья теория, казалось, допускала существование лишь атомов и пустот, но не оставляла места для богов, все же не отрицал возможности их наличия. Пифагор и Эмпедокл совмещали свои занятия философией с культовой деятельностью. Это не вызывает удивления, если учесть зависимость первых ученых от общественного мнения, преимущественно богоцентричного. Поэтому философу обычно приходится ходить в плаще теологии, что будет наблюдаться и впредь (и не суть важно, языческие, христианские или какие-то иные наступили времена). И все же скептицизм в отношении религии шаг за шагом пробивал себе дорогу с усилением рационального и естественно-научного взглядов на природу и окружающий мир. Особенно это заметно в воззрениях Ксенофана Колофонского (VI в. до н.э.). Тот сурово критикует даже великих аэдов (Гомера и Гесиода) за сочинение ими мифов, которые представляют «выдумку прежних времен». Критике подвергаются и многие аспекты их культовой практики. Он ставит под сомнение саму божествественность обитателей Олимпа. Ведь раз их так много, они уже не столь всемогущи, а следовательно, не будут обладать и истинной природой бога.

Юпитер

Иные даже считали Ксенофана чуть ли не первым монотеистом, «греческим Моисеем». Нас эта сторона его взглядов менее интересует (один бог или их много – не столь принципиально), нежели его трезво-скептический взгляд на саму природу религии. Она у него выглядит скорее как сомнительная догадка, хотя и важная и нужная для некоторых людей:

Однако уже ученик Платона, Аристотель, несколько умерил столь безусловное доверие к богам, как и к их способности по наведению порядка и обеспечению справедливости. Только в глубокой древности можно было верить в то, что «звезды являются богами и божественное охватывает всю природу». Слова эти отразили неверие в идею создания Вселенной каким бы то ни было богом. Боги служат отвлеченным примером служения или педагогическим примером, «чтобы убедить большинство и стать всеобщими законами и интересами». Аристотель сравнивает жизнь богов-олимпийцев и смертных только в плане этики или же образа жизни. Проблемы богов его мало волнуют, он более озабочен судьбой людей. Аристотель говорит: «Подведем окончательный итог: всё, что касается деятельности, кажется нам мелочным и недостойным богов. Тем не менее все единодушно думают, что они живут, а не погружены в сон, как Эндимион. Но если мы отнимем у живого существа способность действовать или, более того, творить, то что останется за пределами созерцания? Следовательно, деятельность бога, которая увлекает его своим блаженством, не может быть никакой другой, кроме созерцательной».

Гуго ван дер Гус. Грехопадение. 1775 г.

А это означает одно: бог, будь то сам Зевс, – это простой наблюдатель за всем тем, что происходит, он ни во что не вмешивается (как «голубые каски»), выказывая полнейшее равнодушие к заботам смертных. Одним словом, у богов своя жизнь, а у людей – своя. «Дело бога – бессмертие, т. е. вечная жизнь». Дело же человека – короткая жизнь, прожитая так, как он сам сумеет ее организовать и воплотить. Поэтому люди, которым вздумалось бы уподобиться богам, выглядели бы крайне странно, даже если они окажутся добродетельными. Гомер говорит устами Приама о Гекторе, в частности, о его добродетели: «Так, не смертного мужа казался он сыном, но бога!»

Храм Зевса в Олимпии и фигура Зевса

Наибольшую известность среди людей науки получило высказывание софиста Протагора Абдерского из его трактата «О богах» (увы, не сохранившегося), где он писал дословно так: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их и каковы они, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос темен, и людская жизнь коротка». Великий агностик разделил веру и знание, не покушаясь, однако, и на прерогативы божества. Скорее всего, Протагор был представителем «просвещенной религиозности», как Перикл или же Сократ. О роли божеств в жизни человека писали Гераклит, Гиппон из Регия и Диоген Аполлонийский. Последние двое первыми в античном мире обрели репутацию ярых «безбожников». Позже о роли «греков-безбожников» прекрасно скажет Тит Лукреций Кар в поэме:

Между мифологиями Греции и стран Древнего Востока, и их героями безусловно прослеживается тесная связь. Прометея порой сравнивают с карийским культурным героем Паламедом, который по воле богини изобрел искусства и ремесла и научил им людей, а также ставят в ряд с вавилонским богом Эа. Тот уверял, что создал из крови совершенного человека Кингу, тогда как мать-богиня Ауру создала из глины менее совершенное существо. Эта параллель напомнила героев эпоса о Гильгамеше (Гильгамеша и Энкиду). Вот и персонажи санскритского эпоса «Бхагавата Пурана» в какой-то мере могут считаться прототипом Прометея и Эпиметея. Греки первыми и обожествили человека… Таковым стал спартанец Лисандр. Они обожествили его еще при жизни, воздвигнув ему на его родном острове алтарь. «Тогда-то Лисандр, пользовавшийся такой властью, какой не имел до него ни один из греков, стал проявлять заносчивость и самонадеянность, не соответствующие даже его власти. Дурид рассказывает, что ему первому среди греков города стали воздвигать алтари и приносить жертвы как богу и он был первым, в честь кого стали петь пэаны… Самосцы постановили, чтобы праздник, справляющийся у них, назывался лисандриями». С легкой руки самосцев все больше смертных высказывали желание сравняться с богами (к примеру, Клеарх, тиран Гераклеи, провозгласил себя сыном бога).

К. Джаквинто. Битва архангела с восставшим Нимвродом

Но вернемся к религиозным представлениям греков. Все же они почитали своих богов и делали из них предмет поклонения и объект мифологии. В отличие от богов египтян и семитов боги у греков выступали покровителями не каких-то отдельных племен, но скорее разных видов профессиональной деятельности людей… Элейцы боготворили Алфея, бога орошения, аркадцы поклонялись местному божеству стад и пастбищ – Пану. Почитались и деревья (дуб посвящался Зевсу, масличное дерево – Афине). Весьма важную роль играло и лавровое дерево в Темпейской долине, с которого брались венки для победителей на пифийских играх, священное дерево на Родосе и т. д. В качестве объектов культа выступали священные камни и чурбаны. На холме Ареса в Афинах находились два известных камня, на которые во время процесса приходили истец и ответчик (камень высокомерия и камень бесстыдства). Нередко в роли священных богов выступали и животные (змея, бык, лошадь, сова, волк, мыши и т. п.). Известно, что Зевс приближался к своим возлюбленным в виде быка, лебедя и муравья. Дионис превращался во льва, а Аполлон – в дельфина.

Б. Э. Мурильо. Поклонение пастухов младенцу Христу. 1650—1655 гг.

В то же время греков нельзя назвать религиозными людьми в современном смысле слова. Их божества – это скорее персонажи сказки, мифа или поверия, и не более. А.С. Хомяков подметил эту особенность греческого мировоззрения. Он писал: «При стольких памятниках просвещения, при стольких остатках поэзии, единственной в мире, и философии, не уступающей ни Индустану, ни Германии, замечательно в эллинской словесности отсутствие книг религиозных и даже молитв. Индия и Иран оставили нам полные собрания законов божественных; Финикия, Египет и Ассирия имели свои таинственные книги, о которых свидетельствуют сами писатели греческие. Греция же и не чувствовала нужды знать, чему она верила и чему нет, и даже верила ли чему-нибудь. Поэты слагали праздничные песни и гимны во славу богов народных, точно так же как стихи в похвалу героев-победителей на поле битвы, или кучеров да бойцов, торжествовавших на играх Олимпийских; но ни одно теплое слово, ни одно желание надземного блага, ни одна молитва сердечная, как у евреев, или умственная, как у брахманов, не вырвалась из души эллина. В значении религиозном Греция и Рим ниже самого Китая… Кое-где на границах Эллады, на прибрежье ее морей и на островах, к которым приставали гости восточные, произносились шепотом слова таинственные и совершались обряды, не доступные праздному любопытству народа, но вся эта таинственность оставалась чуждою собственно эллинской жизни, светлой, веселой, наслаждающейся миром, признающей его как факт и не заботящейся об идее… Но про всё это (религиозные системы и божества остального мира. – В. М.) Греция не хотела знать. Не трогай наших богов, потому именно что они гнилы; не говори о невидимом, потому что оно потревожит тихую стройность видимого мира: вот правило Эллады, вот закон условный, который налил смертную чашу одному философу (Сократу. – В. М.), изгонял других и грозил каменьями богоизбранным головам Эсхила и Софокла. Религиозное равнодушие далеко от терпимости. Политеизм (многобожие) готов был принять всех богов, но жестоко ополчался против Одного Бога: это понятно». Религия греков – красота.

Джованни Бонацца. это понятно». Севилла Дельфийская. Летний сад

Однако надо заметить, что наряду с прочной традицией уважения и преклонения перед богами возникла другая тенденция – имели место и критические настроения. Когда положение Афин и Спарты, других полисов поколебалось, а в жизни греков стало больше бед, трагедий и неприятных сюрпризов, вера в богов пошатнулась. В немалой степени этому способствовали софисты и атеисты, да и вообще здравые философы, писатели, высмеивавшие, подобно Аристофану, глупость и чрезмерную набожность. Вместе с тем в эпоху участившихся войн возросла роль оракулов и пифий. Наступила золотая пора для проходимцев и ловких жуликов. Роль их с успехом выполняли разного рода маги, жрицы (ныне им подобны политологи и социологи из различных центров и институтов, часто говорящие властям лишь то, что те пожелают услышать).

Андокид. Краснофигурная амфора. «Геракл и Афина»

Примеры подобного рода приводит во множестве все тот же М. Нильссон в книге «Греческая народная религия», говоря, что, поскольку войны, голод и болезни стали в Греции частым явлением, «провидцы сновали повсюду и готовы были услужить любому, кто мог заплатить». Любопытны и такие факты. Провидцы были из слаборазвитых провинций Греции. Надо сказать, что и их клиентами в основном были, как говорится, недалекие люди.

Дельфийский оракул

Греческая толпа тем не менее охотно прислушивалась к разного рода оракулам, магам, пифиям, сивиллам. Это похоже на некий повсеместный закон. Общество, не надеящееся на свой разум и собственные знания, тотчас же обрастает громадным количеством прорицателей и магов… Правда, профессор Масперо, чей гений столь блистательно проявил себя и в египтологии (его двухтомник «Etudes de mythologie» по праву считается классикой), резонно замечает, что в слово магия в применении к древности не следует вкладывать тот уничижительный смысл, который неизбежно возникает при проекции оного в современность. Скажем, в Греции пифия считалась прямым медиумом (орудием) Аполлона. Впервые слово это отслеживается в трудах Геродота. Полагают, что вначале пророками выступали мужчины, а со второй половины VIII века до н.э. – женщины. Вообще же у греков было заведено, что богам обычно прислуживали мужчины. На Востоке, в Малой Азии, эта роль отводилась женщинам. Преклонявшиеся перед красотой греки вначале нарекли было пифией юную прекрасную деву. В Дельфийском храме работало до 3 пифий одновременно (одни пророчествовали, другие отдыхали). Выяснилось, что работа небезопасна для красивых девушек. Во время подробной консультации один из юношей (Эхекратид из Фессалии) влюбился в прелестную пифию и похитил ее… Греки сочли, что для сохранения нравственности удобнее выбирать из 50-летних, обряжая их в одежды дев. За внешними атрибутами этого явления скрываются серьезные общественные задачи. Несомненна не только религиозная, но и социальная значимость Дельф.

Аполлон и Артемида и «Пуп Земли» (Дельфы)

Оракулы являлись регулирующим механизмом, который давал общине удобную возможность, используя санкцию божества, решать сложные и спорные вопросы бытия. Основное назначение оракула в том, что его пророчества становились часто руководством к действию. Обращение к воле богов возникало всякий раз, когда являлась необходимость справиться с бедами, вызванными природной стихией, неурожаем, бедствием. Особенно заметна роль прорицателей в смутную эпоху, в эпоху архаики Древней Греции. Как пишет О. Кулишова, и в последующие времена Дельфы активно вмешивались в политическую жизнь греческих полисов, появляясь на сцене каждый раз в самые трудные, можно даже сказать критические моменты греческой истории, связанные с междоусобными войнами, выведением колоний, принятием новых законов, государственными решениями или переворотами. Кроме того, разумеется, храмовые центры, подобные Дельфийскому, играли чрезвычайно важную роль хранителей традиционной мудрости, накопленного опыта, равно как и сокровищ и капитала. Оракулы играли важную роль в политической борьбе между крупнейшими греческими полисами – Афинами и Спартой. Вспомним, как Ликург отправился в Дельфы, где, принеся жертву богу, вопросил оракула и тот дал ему ответ, что божество обещает даровать спартанцам порядки несравненно лучшие, чем в остальных государствах. Говорят, что когда отец Пифагора, Мнесарх-самосец, вместе с молодой женой, ожидавшей ребенка, оказался во время своей торговой поездки в Дельфах, он вопрошал оракула о будущем плавании в Финикию. И пифия ему предсказала, что жена разродится сыном, который станет известен своей мудростью, принеся роду людскому «величайшую пользу на все времена». Тогда-то Мнесарх и дал жене имя Пифаида в честь дельфийской пророчицы Пифии и, преисполненный радости, вернулся на Самос. Отголоски влияния оракулов сегодня можно видеть в прогнозах многочисленных социологов, политологов, магов и предсказателей.

Философия, не признаваясь в том (как обуреваемая страстью женщина, желающая согрешить и не решающаяся отдаться), на каждом шагу грешит мифотворчеством. Как заметил еще греческий философ Аристотель, «тот, кто любит мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на основе удивительного». Мы с вами, хотя бы в одном лишь XX веке, уже становились свидетелями создания множества мифов. Похоже, мифы и легенды были нужны всем. Они тот кислород, без которого невозможны как творчество, так и сама жизнь. Ими пользуются все – Геродот, Овидий, Лукиан…

Вопрошание Дельфийского оракула

Без мифов немыслима и сама история. «Как предполагается, греческая и римская мифология показывает нам, каким образом человечество мыслило и ощущало себя многие и многие века тому назад. …исследуя мифологические картины, мы можем проследить путь от современного, цивилизованного человека, столь далекого от природы, к человеку, который жил в тесном с ней взаимодействии; а самый большой интерес в мифах представляет для нас то, что они переносят нас в то время, когда – в отличие от современности – мир был еще молод и человек жил в непосредственной связи с землей, ее деревьями и озерами, ее цветами и холмами… Воображение человека было на удивление живым и не сдерживалось рассудком, так что в лесу любой из людей мог увидеть за деревьями пробегающую мимо нимфу или, нагнувшись к прозрачному водоему, разглядеть в его глубинах лицо наяды». Он мог увидеть «встающего из моря Протея, услышать Тритона, звонко трубящего в рог». Философ-циник Саллюстий как-то сказал: мифы нужны поэтам для вдохновения, философам, коих боги просвещают, для разумения, церковникам и распорядителям религиозных церемоний, всем, кто изрекает пророчества, для завлечения верующих на моления и заклания. Мифы являются также носителями неких тайн и имеют свою особую, присущую им энергетику. Древняя философия и медицина порой включали мифы в свои предписания как лекарства – из-за того наслаждения, которым они наполняют душу слушателей. Говорят, знаменитый врач древности (Федор Присканий) то ли по психологическим соображениям, то ли в силу опыта врача, якобы даже прописывал чтение мифов некоторым из своих больных. В эстетическом отношении греки были народом довольно развитым. Их уже перестали удовлетворять грубые идолы, большие камни или столбы типа герм (с головой Гермеса), которые оставались основными произведениями искусств в течение многих веков. Небо или светила не давали должного выхода их чувствам.

Пилигрим в Дельфах. Куда идешь, Одиссей?

Они хотели прийти к божеству и поклониться ему, увидеть в нем нечто близкое. «Те, у кого хорошая память, – писал Максим Тирский, – и кому достаточно поднять глаза к небу, чтобы ощутить присутствие богов, возможно, и не нуждаются в статуях; но таких мало, и вам едва удастся найти среди многочисленной толпы человека, который смог бы воспринять божественную идею безо всякой помощи». Искусство стало выступать транслятором божественной воли, что естественно: как говорил Фидий, если мы и придаем богам человеческое обличие, то это потому, что «мы о них ничего не знаем». Но отсюда оставался лишь один шаг до того, чтобы называть бронзовые и каменные статуи и рисунки богами (в честь все тех же богов).

С. Вуэ. Похищение Европы. Фрагмент. 1690 г.

Мифы имеют различную прописку. Однако главной «метрополией мифов» стал Пелопоннес. На территории вдвое меньшей, чем вся остальная Греция, в древности создано было огромное количество мифов, преданий. Что явилось тому причиной? Раскопки показали, что тут находилось большое число политически важных центров, стратегически и экономически привлекательных для населения. Пелопоннес во II тысячелетии до н.э. стал главным «средоточием культуры, по сравнению с которым Аттика с Афинами были захолустьем». Тут расположены десятки небольших царств, и они вели активную политическую деятельность. Имея богатую и длительную историю, правители этих мини-государств были полны гордости и имели основания для отстаивания своих законных интересов. Представляется, что дорийское завоевание стало прелюдией к долгой и трагической истории противоборства народов. Мифы Пелопоннеса достаточно отчетливо рисуют этническую картину, согласно которой ахейцам на полуострове предшествовало местное население – пеласги, лелеги и кавконы. Нам неизвестно, смешалось ли оно с ахейцами или было ими порабощено; так же как мы не можем в точности сказать и о том, каков был вклад догреческих обитателей Пелопоннеса в формировании религии и мифологии этих пришельцев.

Нижним рубежом героической истории древнейших царств региона, видимо, стала катастрофа, которую сами греки называли «возвращением Гераклидов», а ученые нового времени – «дорийским завоеванием». Каковы бы ни были причины этого бедствия – вторжение одних дорийцев или переселение на эти земли множества северных народов, вовлекших в неудержимое движение и самих дорийцев; вырубка лесов с последующим высыханием рек; эпидемии; восстания порабощенного населения, – результаты оказались плачевны: разрушение дворцов, обезлюдение Пелопоннеса, забвение письменности и других культурных достижений микенского времени. Три столетия, следующие за этой катастрофой, сопоставимой лишь с падением античной цивилизации тысячу семьсот лет спустя, называются «темными». Кажется, именно в это время знания греков о своем прошлом обволакиваются фантазиями и становятся мифами. Создается впечатление, что мифы обладают какой-то таинственной властью над живущими людьми, создавая ткань новых событий.

Лисипп. Отдыхающий Гермес

Так, знакомясь с мифом о Европе, мы бы сегодня обратили внимание уже не на ее традиционный образ (финикийской царевны, дочери Агенора, царя Сидона), но на смысловое значение ее имени. Имя Европы Гесихий толкует в смысле «темноты», а Еврипид употребил в отношении нее выражение: «черная (eyropon) бездна камня». Античная литература («от Гомера до Нонна»), история в лице Геродота, литература, искусство отдали дань ее образу. Но кого рождает Европа от своего брака с Зевсом? Нет, не слуг жизни и знаний, а судей, заправил царства мрачной Смерти – Миноса, Радаманта, Сарпедона. Вот и с нынешней Европой происходит печальная метаморфоза. Ее белоснежный покров все чаще обрызган кровью. Ею овладел страх, как в эпоху Горация:

Как же относиться к мифотворчеству – как ко злу или благу? Спор давний. Раннее христианство (о котором речь шла выше) частично пыталось ответить на вопрос, ломая голову: «Что делать с языческим наследием?» В памятнике «Апостольские постановления» содержится призыв «удалиться от всех языческих книг» (III—IV вв. н.э.). В «Излечении языческих недугов» Феодорит Киррский предлагал и способы преодоления языческих «болезней»… Но уже в прошлом увидим, как апостол Пётр, вначале согласившийся с мнением о порочности мифа при воспитании юношества («Неразумно преподавать детям то, что может развратить их воображение»), в итоге склонился к его поддержке. Хотя и в дальнейшем острый идеологический спор по этой проблеме не утихал. Люди стали понимать, что важнее сугубо внешних форм то ценное, что сокрыто в древней мифологии (под покровом вымыслов). Поэтому, поразмыслив, Пётр все же говорит: «Полезно и разумно воспользоваться знаниями и искусствами, которые составляли предмет изучения в детстве» (то есть в детстве человечества). Ныне же, по мере освобождения от религиозного фанатизма с дальнейшим прогрессом культуры, пробивает дорогу и чувство справедливой признательности.

Франц Янгер. Амфитрион и Алкмена. XVII век

Ведь мифы готовы удовлетворить многие самые наивные, призрачные и смутные надежды, излечить нас от тоски, вызванной несовершенством бытия. А.Ф. Лосев в «Истории античной эстетики» писал, что в разговоре об античности шагу нельзя ступить без мифологии, которая представляет собой символизм, мистерию или магию. Вся античность – одна сплошная мифология. Глубокий знаток античной философии прав, считая, что мифология оказывала на человека того времени столь сильное воздействие лишь потому, что в ней действуют яркие личности и герои.

В прошлом всё, что окружало человека, – светила, явления природы, дом, подвиги, битвы, – всё несло отпечаток действий богов… Мифология проникала в глубины массового сознания. Мы не говорим о таких известных богах-профессионалах как Марс (Арес) – бог войны, или Танатос (Танат) – бог смерти, Плутон (Аид) – хозяин царства мертвых. Крестьяне вспоминают Деметру (Цереру), богиню плодородия; купцы или финансисты обращаются к Гермесу (Меркурию), покровителю торговли, посылающему им богатство, непревзойденного в хитрости, обмане и даже, увы, в воровстве; обольстители женщин ломают голову над тем, как бы ловчее повторить трюк сластолюбца-Париса, похитившего прекрасную Елену; пьяницы взывают к Дионису (Вакху), опутывающему жертву сладостно-губительными виноградными лозами. Когда жены упрекают мужей в неверности, те приводят пример прекрасной Алкмены. Как гласит миф, к жене Амфитриона Алкмене, пока тот воевал (иначе говоря, находился в служебной командировке), явился в обличье мужа Зевс. Уверив ее, что он и есть родной муженек, провел с ней горячую ночь, которая длилась, как три обычных ночи. А чтобы никто не помешал его страсти, Зевс приказал Гермесу затушить солнечные огни, даже луну заставил двигаться медленнее, а человечество вынудил спать крепким сном, дабы то ничего не заподозрило. Так всесильный бог подготовил почву для их страстного любовного совокупления. Жена Амфитриона Алкмена с удовольствием отдавалась Зевсу все тридцать шесть часов. Вернувшийся домой победитель Амфитрион был очень удивлен тому, что жена встретила его без особого восторга. А результатом этого любовного обмана со стороны Зевса стало появление на свет могучего Геракла. Правда, после этого Амфитрион почему-то уж не касался своей жены Алкмены. Однако нам смертным, если мы хотим сохранить семью, вовсе не обязательно обращаться к прорицателям и узнавать всю правду.

Греческие мифы представлены во многих ярких и талантливых трудах, начиная с Гелланика Лесбосского, обобщившего мифы Аттики, Аргоса, Беотии, Крита и т.д. Отражая объективность бытия, мифы доносят до нас аромат того времени, когда были созданы, дают возможность лучше, глубже понять общество и мировоззрение тех людей, понять то, как мифология «была связана с умственными и жизненными интересами тогдашнего общества и человека». В то же время мифы представляют собой важнейший историко-архивный памятник, где можно отыскать массу ценных вещей, помогающих прояснить эволюцию культуры. Потому для изучения мифологии нужны коллективные усилия ученых – от историков и философов до социологов и религиоведов… Английский ученый и поэт Р. Грейвс выразил эту мысль в присущей ему образной манере: «Наука о мифах должна начинаться с изучения археологии, истории и сравнительного религиеведения, а не в приемной психиатра». Говоря иначе, эта наука должна бы получить покровительство самого бога Аполлона, который в классическую эпоху являлся покровителем музыки, поэзии, философии, математики, естественных наук.

Тантал, убивший своего сына Пелопса и проклятый богами

Ценнейшее свойство мифов греков и то, что они – калька с исторических фактов… Тахо-Годи и Лосев в «Греческой культуре в мифах, символах и терминах» пишут: «Властители Микен, Аргоса и Фив, мыслившие себя потомками богов, истребляли друг друга, питая честолюбивые замыслы, не щадя даже ближайших сородичей. Лишь проклятием, наложенным богами на дерзко возгордившихся героев, могли объяснить современники, доверяя (своему) мифологическому сознанию, такой упадок нравов и такую неразборчивость в средствах. Известны мрачные истории царственных домов Атридов, Тантала (Микены), Кадмидов и Лабжакидов (Фивы), Алкмеонидов (Аргос)». Мифы являются отражением их жестокой истории и полны, если угодно, даже какого-то извращенного садизма. Посудите сами: Тантал кормит богов телом зарезанного им сына, Фиест совращает жену Атрея Аэропу, подсылая к брату убийц и т.д.

Атрей в свою очередь, пригласив брата на пир, угощает его лакомым блюдом, изготовленным из умерщвленных им малых сыновей Фиеста. Отсюда выражения – «муки Тантала», как и «Фиестов пир». Хотя сама жизнь рождает мифы о героях, чей род был проклят богами за их страшные преступления. Так перед походом к Трое царь Агамемнон приносит в жертву собственную дочь, затем убивают его, вернувшегося домой с победой. По совету Афины царь Кадм посеял в землю зубы дракона, из которого появились вооруженные люди, так называемые «спарты» – «посеянные». В борьбе друг с другом они почти все погибли. Не так ли и мы, разрешив любые средства обретения богатств, фактически посеяли «зубы дракона» и обрекли себя?!

Медея, убивающая своих детей

Перелистайте страницы из «Мифов» Гигина, где он сообщает имена тех, кто кого убивал из родных и близких. Кто убил своего отца? Эдип – Лая, Телегон – Одиссея, Алфемен – Катрея. Кто убил свою мать? Орест и Алкмеон. Кто убил своих братьев? Полиник и Этеокл друг друга, От и Эфиальт друг друга, Медея – Апсирта, Пелей и Теламон – Фока, Тидей – Оления, Терей – Дрианта, Ромул – Рема, Ликаон – Никтима и т.д. Какие отцы убили своих сыновей? Геракл – сыновей от Мегары, Афаман – Леарха, Ликург – Дрианта, Тантал – Пелопса, Тесей – Ипполита, Алкафой – Каллиполида, Меандр – Архелая. Какие отцы убили своих дочерей? Агамемнон – Ифигению, Каллисфен – свою дочь, хотя и ради спасения родины, Климен – Гарпалику, Гиакинф – Антеиду, Эрехфей – Хтонию, Керкион – Алопу, Эол – Кангаку. Какие матери убили их сыновей? Медея – Мермера и Ферета, своих сыновей от Ясона, Прокна – Итиса, Ино – Меликерта, Алфея – Мелеагра, Фемисто – Сфинция, Орхомена, Эола, Тиро – двух своих сыновей от Сизифа, Агава – Пенфея и т.д. Ну и наконец, кто убил своего мужа? Клитемнестра – Агамемнона, Елена – Деифоба, сына Приама (стала причиной его смерти), Агава – Ликотерса, Деянира – Геркулеса, сына Юпитера, Илиона – Полимнестора, царя фракийцев, Семирамида – царя Вавилонии Нина. Сюда добавим известные случаи массового мужеубийства – Данаидами и женщинами Лемноса. Сколько убили жен? Пеласги с Лемноса убили всех своих жен, похищенных ими из Аттики, Геркулес – Мегару (в безумии), Тесей – амазонку Антиопу, Кефал – Прокриду. Не счесть покончивших с собой из-за любви или по какой-либо иной причине, как и числа убитых своих же родственников.

Микеланджело. Три парки

Но предположим, что мы прошли свой жизненный путь до конца. Нас уже поджидает Аид (Плутон) на мрачных полях смерти, заросших бледными цветами асфодела, дикого тюльпана. Сколь бы мы ни открещивались от мифа, как бы его ни презирали, в массовом сознании у мифа по-прежнему немало поклонников. Не зря Шеллинг считал мифологию единственно возможным способом выражения народного сознания. Художники и поэты, скульпторы и музыканты разных времен и народов шагу не могли ступить без обращения к ним… Юпитер стал героем творений Фидия, Веронезе и Рубенса. Парки (мойры) нашли отражение у Гомера и Микеланджело. Образ Аполлона предстает с картин Мантеньи, Рафаэля, Джулио Романо. Ясон, возглавивший поход аргонавтов за «золотым руно», прославлен скульптуром Торвальдсеном и т.д. Миф о Прометее служил материалом Эсхилу для трех трагедий, источником множества картин и скульптур. Афина предстает на полотнах ряда художников как высшее воплощение мудрости (Б. Спрангер «Минерва побеждает невежество») и т.д. и т.п.

Пракситель. Афродита Книдская

Некоторые утверждают, что миф является отрывком из пережитой в далеком прошлом духовной жизни народов (К. Абрахам). Как вы помните, Зигмунд Фрейд во «Введении в психоанализ» писал о существовании в человеке «остатков дневных впечатлений», которые затем всплывают в его снах. Так вот, по аналогии с этим, как я полагаю, правомочно было бы говорить об «остатках вековых впечатлений», которые живут в мозгу человека, находя выходы в реальных мыслях и образах… В противном случае как тогда объяснить, что и поныне мифология, Его Величество Миф sub specie aeterni (с точки зрения вечности) присутствует в книгах Гоголя и Гофмана, Т. Манна и Джойса, Брюсова и Гумилева, Цветаевой, Мандельштама и А. Лосева.

Мифология греков и римлян восхитительна еще и тем, что дает нам богатейший историко-художественный материал. С его помощью можно дорисовывать картины современного мира и доходчиво объяснять там, где обычный язык бессилен. Этому способствует антропоморфизм греческой религии. Ведь их боги похожи на людей. Таким образом, вся мифология – это сосуд, наполненный поэтическим нектаром, дивный рог изобилия, палитра красок, которые никогда не меркнут. Но быть может, самое важным является то, что в мифах, как в ряде драгоценных пород, сокрыто то, что дороже золота и алмазов – крупицы некой вневременной исторической правды.

Превратное представление о мифе как синониме косности и отсталости досталось нам еще от XVIII века, когда наука вытеснила религию с Олимпа мировоззрений (а с ней и мифологию). Это тем более удивительно, что интеллигенция и шагу не может ступить без опоры на миф. Мы уже говорили о значении мифа при формировании «кухни творчества». Но труды мировых авторитетов (Гутри, Моргана, Корнфорда, Малиновского, Лосева, Элиаде, Риверса, Грейвса) минуют массы. Народы чаще и охотнее обращаются к мифу. «Мы ведем нашу родословную от Рима», – повторяли румынские интеллигенты в XVIII—XIX веках. Англичане до сих пор благоговейно и трепетно относятся к мифам, а заодно и к останкам римской культуры в стране. Венгры находят подтверждение древности и благородности племени мадьяр в мифе о Гуноре и Магоре, в героической саге об Арпаде. В XX веке миф о легендарных арийских предках околдовал и значительную часть Германии. Словно кролик пред пастью удава, та покорно и охотно воспримет идею арийского превосходства. Дань римскому очарованию, «римскому колдовству» отдали и многие поколения наших российских мыслителей, о чем мы расскажем в других книгах, но уже в иной связи.

Дж. М. Стэдвик. Золотая ветвь (мойры за работой). Ок. 1890 г.

Разумеется, можно долго спорить о полезности или ненужности и опасности мифа как социального инструмента, как опорной конструкции всей цивилизации. Так, В. Виндельбанд веско заметил, что у греков историческая иллюзия поместила образ своей идеальной тоски не в будущее, а в прошлое. Но согласитесь, по крайне мере этот идеальный образ у них все же был. А у нас? Прошлое высмеяно и оплевано, настоящее – алчно и бездуховно, будущее – зыбко и неопределенно. «Измельчало слово, износилось и свелось к словесной чепухе» (С. Н. Дмитриев). Мы потеряли не только вкус к мифу как к художественному образцу, но и к тому, что составляет главный смысл и содержание культуры – к героике… Этнограф Б. Малиновский писал: «Так же как наша священная история живет в наших обрядах, в нашей этике, управляет нашей верой и контролирует наше поведение, так действует миф и с точки зрения примитивного человека». С последним утверждением можно было бы и поспорить. Разве знание мифологии античности или современности, ее великих героев, легенд указывает на примитивность народов? Скорее уж более примитивной выглядит нынешняя «культура». Удивительно верно незримый спор времен, мировоззрений и культур отражает известное стихотворение поэта Шиллера – «Боги Греции»:

Дети XXI века, мы, часто даже не задумываясь, оперируем в повседневной жизни законами и образами древней мифологии. Вдумайтесь… Разве мы с вами не в руках Мойр, вытягивающих жизненный жребий и определяющих не глядя и слепо сроки нашей жизни? Разве не обращаем наш преисполненный надежды взор к Фортуне, богине счастья и благоденствия? Разве, в тайне от окружающих, мы не уповаем на милость Геры (Юноны), покровительствующей браку, охраняющей святость и нерушимость брачных союзов? Или же, доведенные порой до отчаяния причудами некогда любимой, а ныне остро ненавидимой супруги, не умоляем ту же Геру союз сей расторгнуть как можно скорее? Разве, войдя в возраст возмужания, неистово и страстно не призываем прекрасную и ветреную Афродиту (Венеру), богиню любви, с ее неразлучным спутником Гименеем, заставляющую взволнованно биться наши сердца, богиню, чьей власти не смогли противостоять даже боги? Когда же пришла пора возлюбить науку, молодежь, покинувшую стены учебных заведений (ту, что все же на это решилась), сопровождает одна из наиболее почитаемых богинь древности – Афина (Минерва), дающая мудрость и знания, обучающая людей искусствам и ремеслам. И разве мы, сталкиваясь с жизненными трудностями, пытаясь разрешить сложнейшие вопросы бытия, не ощущаем себя в положении Эдипа, который должен разрешить загадку Сфинкса и лишь в этом случае может рассчитывать на достойную жизнь и счастье?

Ж.-О.-Ж. Энгр. Эдип и Сфинкс. Ок. 1827 г.

Бесспорно, миф – это застывшее воплощение истории… Ф. Шеллинг считал: «То, что живет в сказаниях, в мифологии, несомненно когда-то действительно существовало». Жаль, право, что талантливый Л.Н. Гумилев воспринимал мифы как грозного противника науки. Мифы, уверял он, порой оказываются разновидностью лжи. Они вовсе не безвредны, и утверждал: «Они норовят подменить собой эмпирические обобщения наблюдаемых фактов, то есть занять место науки и заменить аргументацию декларациями, подлежащими принятию без критики. Проверить данные мифа невозможно. Когда миф торжествует, то наступает подлинный упадок науки, да и всякой культуры». Возможно, говоря так, он вдохновился мнением Лукиана, этого «Вольтера древности», который и самого Гомера считал «отцом всех обманщиков».

Аргонавты

Но ведь миф мифу рознь. Нужно отличать мифы культуры от мифов бескультурья. Одни созданы в подземельях Аида (в застенках деспотии и лжи, в выгребных ямах информационных культур, дебрях тоталитаризма, плутократии, фанатизма, алчной демократии, империализма). Эти мифы ядовиты и опасны, как взбесившаяся кобра. Народы должны помнить: Latet anguis in herba! (лат. – Здесь таится опасность). Увы, бывает, приходят пошлые времена, когда можно «без всякой удержи вести жизнь среди запустения мысли, нравов и дела» (Ницше). Иные обстоятельства и нравы вызывают, конечно, иные ощущения среди людей, обитателей этого нового, конечно же, несовершенного мира:

Но есть ведь и легенды иного рода, созданные светлой памятью народа, его душевными, родниковыми источниками. Поэтому нам они представляются волшебным снадобьем, бальзамом, целебным и во многом спасительным лекарством. Ведь без таких мифов и легенд нет истории, нет таинства поэзии, нет любви к отечеству, к его героям, любви к науке. Испанец Х. Ортега-и-Гассет называл миф важнейшим ферментом истории. Верно, ибо без них нет и образования (в аполлоновском смысле слова), наконец, нет культуры, нет философии, литературы. И не случайно в создании мифов принимали участие, тысячелетия спустя, такие ярчайшие мыслители России, как Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Н. О. Лосский, В. С. Соловьев, А. Ф. Лосев и др. Как заметил один из современных исследователей, миф подсознательно удовлетворяет познавательную потребность человека как в объяснении окружающего его мира, так и самого себя. С помощью мифологии «человек борется с демонами в собственной душе», с теми страхами, которые преследуют его буквально с момента рождения. Поэтому можно сказать, что «все мифологии истинны» (Ю. М. Антонян). Они истинны в той мере, в какой мы остаемся наследниками древних ощущений и представлений о жизни и смерти. Однако мифы нужны нам и еще для одной своей очень важной репродуктивной функции. С помощью героев мифов эпоха очерчивает контуры воспроизводства новых поколений. Бояться того, что литературные образы Геракла, Прометея, Вильгельма Телля, Ильи станут образцами для потомков (не являясь буквальным прототипом), не следует. Напротив, надо радоваться, если кто-то хочет стать новым Тесеем, Теллем, Гракхом, Ильей Муромцем, Ильей Пророком, Ломоносовым. Мифы могут стать и былью! Мы не боги, но божественные начала в нас бесспорно заложены. Как верно заметил К. Абрахам, изучавший корни мифа о Прометее, одним из скрытых мотивов и первопричин появления и популярности данного мифа является желание людей вести свое происхождение от божеств, т.е. выступать в каком-то смысле «родней».

Михаил Васильевич Ломоносов

Другое дело, что не всегда эти новые мифотворцы отвечают требованиям времени. «Нет такого невежды, который не мог бы задать больше вопросов, чем может их разрешить самый знающий человек», – говорил М. Ломоносов. Вот и ныне возникла у нас теория А. Фоменко, согласно которой античная классическая Греция якобы не более чем миф, фантомное отражение, дубликат, возникший 1810 лет спустя после античности. Миф сей существует якобы в традиционных представлениях ученых. Академик РАН пишет: «Вообще, мираж-фантом почему-то выглядит красивее, чем оригинал. Сколько эмоций вызывают у читателей мифы античной Греции! А в то же время мало кто слышал о средневековых крестоносных государствах на территории Греции, послуживших оригиналом, с которого (тогда) «был срисован» классический мир». Восхищает его мужество, когда он, подобно Гектору, выходит на бой с могучим Ахиллесом… «Словно конь застоялый, ячменем раскормленный в яслях, привязь расторгнув, летит и копытами поле копает» (Илиада). При этом он разит «невежественную» историческую науку. Но что делать? Математика – наука чисел, а не слов. Числами можно жонглировать, а целой системой фактов – нет. Певцы, мудрецы и герои Греции (Платон, Сократ, Демосфен, Перикл, Леонид, Фидий, Геродот, Гомер, наконец) – не какой-то фантом или миф, а историческая реальность. Если же традиционная мифология, как считал Платон, и является, вообще говоря, ложью, то все же в ней сокрыто немало зерен истины. Платон был убежден, что в некоторых случаях миф способен выполнять воспитательную функцию и в таком качестве мог быть чрезвычайно полезен как отдельной личности, так и всему государству.

Карта мира Геродота

Во временной ориентации будем опираться на традиционные представления и на факты, а не на мифы. Они надежнее, чем иные дикие экстраполяции… Гумбольдт в «Космосе» (1851) подразделял античное время на четыре главных этапа. К первому он относил древние путешествия финикиян, греков и иудеев, ко второму – время греческих завоеваний в Азии при Александре, к третьему – время александрийской школы, а, наконец, четвертый этап характеризовал как период Римской империи и влияния римского владычества на расширение космических идей. К. Маннерт в «Географии греков и римлян» (1788) выделил несколько иные, с его точки зрения, главные эпохи: первый период он считал временем накопления первоначальных географических знаний (с 456 до 270 гг. до н.э.) – от Геродота до Эратосфена, второй период (270 г. до н.э. – 160 г. н.э.) назван им периодом исторической географии и страноведения, от Эратосфена до Страбона и Птолемея. Третий период (от 160 г. н.э. и до середины VI в. н.э.) включает историческое землеведение и познание от Марина Тирского до Клавдия Птолемея, и затем от Птолемея до Косьмы Индикоплова. Птолемею в истории астрономии, пожалуй, не было равных на протяжении целого тысячелетия – от Гиппарха (II в. до н.э.) до Бируни (X—XI вв. н.э.). Ученые первой половины XIX века начинали излагать историю Древней Греции обычно с VIII века до н.э. Автор 12-томной «Истории Греции» Дж. Грот (1794—1871) начал ее с 776 года до н.э., с того времени, когда, по преданию, греки организовали у себя Олимпийские игры. В действительности же история греков намного древнее. Находки Шлимана в Микенах расширили рамки греческой истории на 400 лет (так полагал он), хотя в действительности эти рамки, как ныне установлено, расширились более чем на 800 лет.

Микенская золотая маска. «Маска Агамемнона»

Наиболее известной из его находок стала так называемая маска Агамемнона. Шлиман, найдя одну из золотых масок, счел, что именно она принадлежала вождю ахейцев Агамемнону, завоевавшему Трою. Впоследствии он с гордостью заявит на весь мир: «Я заглянул в лицо Агамемнону». Были и другие находки. В ряде царских гробниц (Каковатос, Энглианос) найдены золотые изображения совы. Такие же или схожие символы, в частности, богиня смерти Лилит – встречаются в Малой Азии, Сирии и на Кипре.

Посейдон, Аполлон и Артемида. Фрагмент рельефов Парфенона

Если же представить на мгновение, что вы не знали положений римского права, кодексов Юстиниана, перепутали даты и события греко-персидских войн, если из памяти напрочь выпали имена знаменитых историков, философов, врачей, полководцев, видных мужей Египта, Греции, Рима, Ирака, Ирана, Китая, Индии, Востока, Византии, ежели вы не могли или не захотели по какой-то причине одолеть творений трагиков и поэтов античного мира, остается нечто волшебно-пленительное, что пребудет с вами до конца, нечто, к чему применима чуть измененная сентенция Овидия: «Я хочу, чтобы смерть застигла меня посреди тех ярких образов и трудов». Что же это такое? Прежде всего, это прекрасная и образная мифология, о которой уже говорилось. Мифы даны нам и для того, чтобы лучшие почерпнули в них материал для подвига. Но мифы внушают иным надежду и самим стать мифом. Мудрецы и поэты прошлого играют в жизни людей роль вполне реальных божеств. Сохраняя миф, сохраняем античное искусство, память о былом, саму душу греков. Глядишь, светлее станет и наша собственная душа, бредущая в душных сумерках.