Читать книгу В мире событий и страстей - Владимир Бурлачков - Страница 2

Утром в квартиру Олега позвонили. На пороге стоял Пашка из соседнего подъезда. Никогда не дружили, но и не ссорились. В школьные времена играли в хоккей на дворовой площадке, а потом Олег время от времени останавливался возле Пашкиного гаража поболтать о рыбалке.

Пашка как всегда ухмылялся, и оставалось только гадать отчего – то ли собирался разозлиться, то ли, наоборот, развеселился.

– Ты ко мне? – удивленно спросил Олег.

– Слушай, надо ящик вниз стащить, – ответил Пашка.

Олег не понял и пожал плечами. Отказать было неудобно. Пашка никогда ни с какими просьбами не обращался, и значит на этот раз ему было очень нужно.

– Отец помер, – объяснил Пашка. – Хороню сегодня.

– Гроб в дом внести? – спросил Олег.

– Не, вчера с мужиками втащили. Теперь надо из подъезда выволакивать. До машины.

– Раз такое дело, могу и на кладбище поехать, – предложил Олег.

– Не надо, – ответил Пашка. – У них там каталки. Только вниз снести.

У подъезда стоял автобус с черными полосами по бокам. Шофер сидел на переднем сидении и курил.

– Этому хорьку заплатить обещал, чтобы помог. – Пашка кивнул на шофера. – Такую морду скосорылил…

Поднялись по лестнице на четвертый этаж. В дверях их встретил парень в белой футболке с засученными рукавами и спросил:

– Что? Нашел? Ну, вчетвером кое-как спустим. С передыхом.

Гроб стоял на столе в небольшой комнате. Пашка сказал, что надо закрыть его крышкой. Парень в футболке ответил, что так не дотащить. Спорили они громко и недовольно. Пашка все же согласился нести без крышки.

В прихожей гроб застрял. Пришлось держать покойного за плечи и поворачивать гроб немного набок. Ободрали обои на стене.

– Ой, шкаф осторожнее! – выкрикнула Пашкина мать.

– Хватит! Замолчи! – гаркнул на нее Пашка и сам схватился за гроб.

– Не, нельзя тебе, – попытался остановить его кто-то из соседей.

– А, подумаешь! – отмахнулся Пашка.

Вынесли гроб из подъезда. Пашка зло крикнул шоферу:

– Эй, спишь там, что ли? Открывай!

– Надо на табуретки. Здесь попрощаться, – предложила старушка-соседка.

– Не, хватит! Поехали! – оборвал ее Пашка.

Вечером Пашка опять зашел к Олегу. Ухмыльнулся и показал на поллитровку в кармане:

– Давай у тебя. А там – бабы. Надоели до смерти со своим оранием. Полдня орут и жрут. Всю ночь студень варили.

Олег достал из холодильника остатки колбасы и рыбные консервы. Пашка посмотрел на рюмки:

– Маленькие они у тебя какие-то… Ну, ладно.

– От чего отец умер? – спросил Олег.

– Поболел да помер. И не объяснили толком.

– Разве не написали? – спросил Олег.

– Нацарапали что-то в бумаге. Хрен разберешь.

– Да-а, жил человек и вдруг – нет его.

– Пожил да помер. – Пашка поморщился, давая понять, что разговор с сетованиями и соболезнованиями ему ни к чему.

– В какой крематорий ездили? – спросил Олег.

– Не помню, как называется. У кольцевой дороги. Там, в крематории все раз-два и готово. И поезжай поминать. А все равно житья мне спокойного не будет. У нас – видел? Комнаты – смежные. Даже если я в дальнюю перееду, а мать – в большую. Как толкотня была, так и останется. Это у тебя – хоромы. Вы тут с матерью вдвоем жили. Я помню, когда ее хоронили. Народу у вас много было.

– Она на «Трехгорке» работала. Все и пришли.

– А отца твоего я что-то не помню.

– Он в войну под бомбежку попал. Потом много болел. Рано умер. Когда мне три года было.

– Один ты теперь, – будто довольно проговорил Пашка.

Олег попытался перевести разговор на другую тему и спросил:

– Когда в отпуск?

– Не знаю. Я со старой работы шел. – Пашка разлил водку по рюмкам. – Ребята зовут в Сибирь поехать мосты красить. Заработок – во! А то бы – и смотаться. Вон, люди живут! Нужны деньги – пошел и взял в кредит. Только потом ходи, переоформляй.

– Это где такое?

– Ясно, что не у нас.

Пашка закусил рыбными консервами.

– У матери были кое-какие деньжата. Я хотел у нее на новый мотоцикл взять. А теперь все потратила. Туда – десятку, сюда… Дорогое дело – хоронить. Правда, мамаша своими деньгами управилась.

– А когда за урной ехать? – спросил Олег.

– Хрен ее знает. Мамаша, кажется, где-то записала. Еще тоже возни будет. На кладбище их захоранивают. Или – в стенку… Когда выяснилось, что я на свет появлюсь, мамаша сказала папаше, а он ей: что, оставлять хочешь? Хе. Вот так…

Они поднялись по ступенькам ладного, недавно отреставрированного особняка в переулке за Таганской площадью.

– Возьми пригласительные! – скомандовала Ирина. – А то получается, что я тебя веду.

На одном из глянцевых, нарядных листочков было отпечатано: «Господину Залесову».

– А что, они именные? – удивился Олег.

– Естественно. Так бы тебя не пустили. Еще и документы потребуют.

Дежурный с повязкой на рукаве попросил их остановиться, посмотрел пригласительные и спросил:

– Вы, простите, из какой организации?

– Комитет общественных связей, – важно ответила Ирина.

– Пожалуйста, на второй этаж. – Дежурный показал на широкую лестницу.

Иринин брат, большой и насупленный, стоял у входа в зал, шлепал носком черного ботинка по карему, начищенному паркету и слушал седого, широкоплечего человека в светлом пиджаке. Собеседник взял брата за локоть, что-то негромко сказал и пропал в толпе.

Сергей Павлович увидел Ирину и Олега, подождал, пока они подойдут, и протянул руку:

– Вот, видите, теперь здесь занимаемся делами. Много встреч, много разных бесед. Запускаем большую программу сотрудничества. Очень много предложений из-за рубежа.

К Сергею Павловичу подошли худая женщина с воздушным шарфом на плечах и Пискунов – успевший примелькаться на телеэкранах новомодный политический деятель, сторонник решительных перемен всего и вся. Оттеснили в сторону Ирину и Олега и заговорили о каком-то совещании в Ленинграде.

Публика была одета пестро: в черных костюмах и строгих платьях, в мохеровых кофтах и неглаженых брюках, в рубашках и джинсах. Была заметна неловкость от необычного зрелища и удивленность. Во всяком случае Олег чувствовал их в себе, но не ощущал в Ирине и ее брате.

Из-за плеча появилась голова того самого седого человека в светлом пиджаке. И вопрос в сопровождении натянутой улыбочки:

– А вы у нас кто?

Олег вытянул лицо от удивления, а Ирина равнодушно ответила:

– Из комитета по общественным связям.

– Очень приятно! – сказал седой человек и представился: – Вейтер Михаил Борисович – управляющий директор здешних мест. Будем сотрудничать. И надеюсь, вы у нас часто станете бывать. – И обратился к Олегу: – Это здание у нас полностью готово, а сейчас отделываем основное здание нашего центра на Варварке. Позвольте вашу визитку. Нет? Жаль. Вот вам моя. И, пожалуйста, в тот зал. Покушать бутерброды. И виски там есть.

– Надо как-нибудь сюда Вику притащить, – тихо проговорила Ирина. – Она любит всякие тусовки.

В зал быстрыми шагами вошел парень с сумкой на плече, выкрикнул:

– Всем привет! – Высмотрел в толпе кого-то из знакомых, заорал: – А! И ты здесь!

Ирина отвернулась, шепнула:

– Во! Видел? Пресса прибыла.

Включили большую люстру. В углу зала загудел микрофон.

На возвышение поднялась статная дама в брючном костюме и заговорила с легким акцентом:

– Господа! Мы рады приветствовать вас здесь, в наших стенах в Москве! Сообщаем вам, что мы начинаем нашу миссию в этой стране, которая сейчас так хочет расстаться со своим прошлым. Мы видим свою задачу в том, чтобы поддержать эти усилия. Своим присутствием мы обеспечиваем необходимое содействие. – Дальше даму начала подводить русская грамматика.

После этого выступления возникла небольшая заминка. Кого-то звали и разыскивали. Опять загудел микрофон. На возвышении появился Михаил Борисович Вейтер:

– Господа, сложный современный период нынешней России – это период перехода от старомодного традиционного общества к обществу глубоко модернизированному и потому нетрадиционному. Эти слова надо выделить в качестве ключевых в разрабатываемой концепции предстоящих преобразований. Традиционное общество основано на многочисленных долженствованиях и глубоко вязнет в разных путах, а современное – базируется на снятии табу и широких личных свободах. Мы хотим, чтобы именно к такому обществу шла Россия, отбрасывая свой имперский менталитет и превращаясь из поработителя в друга всех народов.

После Вейтера что-то долго бубнил старичок-историк. Публика начала шептаться и гудеть. Объявили Пискунова. Ему сразу аплодировали. Он церемонно раскланялся.

– Сегодняшние задачи перестройки и демократизации общества, э… – И бодрым голосом: – Предоставление гражданам политических прав основывается на экономических свободах вплоть до собственности. Э… Укрепление и развитие этих прав…

Всех пригласили в соседний зал. В дверях возникла толчея. Сергей Павлович и Вейтер остановились у ближнего столика.

– Тут у нас все как дома. – Вейтер обращался к Ирине: – Лучшее обслуживание – это самообслуживание. Вам чего налить? И уже Сергею Павловичу: – В принципе, очень интересно было бы в вашем регионе семинар организовать. Человек на пятьдесят. А потом наиболее подготовленные могли бы поучаствовать в нашем семинаре в Вене. Но это – позже. После вашего ознакомительного визита. Людей, наверное, можно на семинар подобрать.

– Много у нас проблем накопилось, – важно говорил Сергей Павлович. – Особенно – с очередями.

– Правильно! – поддержал Вейтер. – И с очередями. А что вы там теснитесь? – Он обращался к Ирине и Олегу. – Пожалуйте сюда, молодые люди. Рыбки из Норвегии попробуйте. – И показал пример.

На улице было холодно. Но Ирина сказала, что ей обязательно надо дождаться брата. Он появился только через полчаса. За это время из дверей особняка вынесли и погрузили в «Волгу» два бесчувственных тела. Одно принадлежало общительному репортеру, другое – старичку-историку.

Шофер стоял возле машины, заглядывал внутрь и неизвестно кого спрашивал:

– Куда их вести-то?

Вышел Сергей Павлович. Деловито объявил Ирине:

– Я тебя до дому подбросить не смогу. Мне – в гостиницу. Надо несколько важных звонков сделать. Еду в Вену.

Выбрались из темных переулков и стали переходить площадь у метро.

– Все туфли ободрала, – говорила Ирина. – Тоже мне, подвезти он не мог… Может, нам тогда к тебе поехать? Ты меня не зовешь. Совсем скучным стал. Я подумала: может, мне с собой Вику взять? Чего ты на меня посмотрел? Должна же я тебя как-то развлекать.

В курилке два дня подряд обсуждали последнюю демонстрацию в центре города.

– Пискунов из Ленинграда! – говорил Борька. – Ну, молодец! Как врезал!.. Про цековскую мафию! Так вот вслух и назвал.

– Следователь из прокуратуры выступал, рассказывал, как дело вел, а его быстро свернули. – Веселов тоже был в курсе последних событий.

Олегу все это в конце концов наскучило, и он сказал:

– Показывали вашего кумира, пьяного в дребодан, а он потом говорил, что ему рот на кинопленке растягивали.

– Это сами телевизионщики подтвердили, – оборвал его Борька.

– Так и было, – поддержал его Веселов. – У нас в Пушкино парень живет, на телестудии работает. То же самое говорит!

Олег спросил Борьку:

– Вот, ты знаешь что-нибудь о таких возможностях?

– А кто там чего знает! – отмахнулся Борька.

– Но главное даже не это. А то, что ваш кумир болтал, – Олега этот разговор начинал злить. – А нес он удивительную глупость! И что? Телевизионщики за него говорили?

– Охота тебе за партаппаратчиков заступаться? – спросил Веселов.

– И, правда! Хи-и! согласился Борька.

– А вы чего за секретаря обкома так заступаетесь?

– Он – уже бывший!

Веселов докурил и нервно сказал:

– Мы живем при системе, которая в тридцатые годы создана. Надо когда-то ее ломать или не надо? Это система себя как империя ведет!

– Почему империя – это плохо? – спросил Олег.

– А на черт она нужна?

– Чтобы народы не передрались!

– Почему тогда в той же Европе не дерутся? – раздраженно спросил Веселов.

– Там уж сколько дрались! – ответил Борька.

Веселов помолчал и важно сообщил:

– Мы хотим образовать свою партию. Прежде всего, это должно быть сильное интеллектуальное ядро общества. Должны быть люди, специалисты в своем деле, способные анализировать и предвидеть.

– И кто к вам запишется? – лукаво спросил Борька.

– Очень интересный народ подбирается.

– Чувствую, туда все попадут, кто в свое время в КПСС пролезть не сумел, – сказал Борька.

– Я там не был и тем горжусь. – Веселов недовольно посмотрел на Борьку.

– А чего тогда ходил, просился? – спросил Борька.

– Я? Ну, и ходил! Ну, и что? – Веселов бросил в урну окурок и ушел.

Борька посмотрел ему вслед, состроил рожицу и захихикал:

– Вот еще – партийный деятель у нас появился. А насчет кумира – это ты зря. И неважно, растягивали ему рот на пленке или нет. Надо же как-то с партократией бороться. Только такие люди, как он, и могут все это сломать.

– Пустые они все какие-то… – ответил Олег. – Что твой Пискунов, что прочие.

Творческий вечер Артамонова был устроен в каком-то человеколюбивом обществе из тех, что появлялись тогда в изобилии, и потихонечку превращались в коммерческие конторы. Открытие задержали на полчаса. Публика прохаживалась по фойе и разглядывала фотографии митингов и новых вождей. Наконец, всех пригласили в зал. Зажглись юпитеры. На сцену вышла Виктория Георгиевна Нивецкая и объявила, что будет ведущей «этого замечательного вечера». На ней было длинное темное платье и крупные белые бусы. Появился сам триумфатор – в джинсовой куртке и кроссовках.

Олег повернулся к Ирине и спросил:

– А где Вика?

– Может, еще придет, – равнодушно ответила Ирина.

– Начнет, наверное, со своего «На смерть поэта»? – Олег кивнул в сторону сцены.

– Не злорадствуй. Он, кстати, спрашивал, придешь ли ты.

О Высоцком Артамонов так и не прочитал. Зазвучало нечто иное. В нескольких интерпретациях было произнесено: «Тяжелая расплата – для них, для них…»

Нивецкая объявила, что тоже будет читать, но из опубликованного:

– Сейчас не очень пишется. Наверное, потому что время так динамично и так неистово политизировано. И это – хорошо. И еще хорошо, что столько разных общественных дел. Но все это, конечно, только до поры. Наше главное дело – писать. И мы с ним справимся. Мы еще скажем о своем времени точно, четко, ярко!

Опять читал Артамонов. И не моргнув глазом, заявил:

– Я рад, что доказал себе очень важное. Что способен подняться над реальностью и творить свое искусство.

Предоставили слово приглашенным. На сцену вышел Белкин – поседевший и стареющий, в ярком зеленом пиджаке.

– Жесточайший пресс политической цензуры раздавил всех истинно талантливых, – говорил Белкин. – Настоящая глубокая поэзия оказалась загнанной на кухню, стала уделом немногих. Но как бы ни хотела власть, она не могла вытравить цензорскими чернилами вечно живое слово!

Олег пожал плечами и шепнул Ирине:

– Слушай, но ведь это тот самый Белкин, который: «И партия, старший товарищ, вперед поведет комсомол!».

– Ну и что? – Ирина недовольно посмотрела на него. – Не мешай.

Через боковую дверь в зал вошла Вика, остановилась и стала высматривать свободное место.

– Все-таки пришла! – прошептала Ирина.

– А что такое? – не понял Олег.

– Ты что? Творческий вечер, да еще здесь! Сама Нивецкая ведет. В двух журналах подборки вышли. Понятно? Вот Вика и бесится.

Последним выступал худенький длинноволосый парень лет восемнадцати:

– «Когда под натиском врагов полки России отступали, и черный гнев в ночной покров…»

На первых рядах зашумели. Кто-то свистнул. Пожилая дама тонким голоском выкрикнула:

– Не надо нам тут шовинизма!

Парень запнулся, а Нивецкая быстро сказала в микрофон:

– Можно еще много выступать, но пора чествовать поэта. А где чествовать, как не на пиру! Всех просим пройти в соседний зал.

– А почему, собственно, шовинизм? – громко спросил Олег.

– Не заводись, – оборвала его Ирина. – Пошли!

Все поднимались с мест и выходили из зала. В фойе стояла Вика.

– Как ты, подруга? – Ирина тронула ее за плечо. – Даже к телефону не подходишь.

– Весь вечер вчера дома была, – удивилась Вика.

Подошел Артамонов. По-свойски обнял Вику и Ирину за талии, чмокнул обеих в щеки:

– Ну, как, красавицы мои! По-моему, нормально прошло. Что ж, теперь можно коньячку себе позволить. – И посмотрел на Олега.

Со второго этажа по лестнице спускались Вейтер и молодой человек в черной водолазке, угрюмый и неприветливый.

– Виктория Георгиевна! – Вейтер окликнул Нивецкую: – Что у вас сегодня? Вечер поэтов? Отлично! А послезавтра у нас собрание прессы. Очень надеемся, что вы выступите. Да? Отлично.

Вейтер говорил что-то еще, уже совсем тихо, а молодой человек стоял рядом, недовольным тяжелым взглядом рассматривал публику и теребил ворот водолазки.

В углу зала полная дама громко выговаривала длинноволосому парню, выступавшему последним:

– И в такое переломное время вы зачем-то вытаскиваете из чулана всю эту рухлядь и еще начинаете ею любоваться! Весь этот хлам давно должен быть выброшен. Это отравляло жизнь миллионам людей!

Парень внимательно посмотрел на даму и выкрикнул:

– Да кто вы такая, чтобы меня учить? Откуда вы взялись?

Ирина схватила Олега за локоть и повела в следующий зал. Публика стояла у накрытых столов с поднятыми бокалами. Выступающий говорил о нежных струнах артамоновской поэзии и предложил выпить за дам. Слово тут же взял Белкин. Объявил, что гении нынче вообще-то есть, и многозначительно оглядел присутствующих, будто ждал, что они догадаются, о ком идет речь.

В конце июля Борька взял отпуск на неделю и укатил на рыбалку. Как раз в это время приехал заказчик из Челябинска и заявил, что в их разработку надо срочно вносить изменения. По ходу дела выяснилось, что в документации есть ошибки Борькиной лаборатории. На совещании в министерстве Олег попало за весь институт. Он злился, что его самым наглым образом подставили – и начальство, и Борька. И как раз в это время Веселов рассказал ему, что Ирина собралась увольняться. По-хорошему, надо было бы позвонить ей и расспросить, как да что. Но не захотелось.

Через пару дней Ирина позвонила сама:

– Слушай, у меня к тебе дело есть. Зашел бы поговорить. Я теперь в доме напротив, на новом месте.

– Это как? – не понял Олег.

– В окошко тебя вижу, – развеселилась Ирина. – Сейчас раму открою и рукой помашу. Не, заклеена, зараза. Ну, я – через улицу. Прямо напротив института.

На другой стороне улицы стояла высотка НИИ удобрений. Олег выглянул из окна и увидел возле их подъезда два грузовика.

– А при чем – ты и химия? – спросил он.

– Заходи, узнаешь. Мы с братцем офис сняли. Пять комнат. Пока тут только я и тетка-вахтерша.

– А куда удобрения делись?

– На других этажах. Или – уже в поле. Выписывать тебе пропуск?

На первом этаже прежнего НИИ все было заставлено большими и маленькими коробками. Грузчики в синих спецовках тащили к выходу ободранный шкаф. На полу были уложены перевязанные тесемками толстые папки. Уборщица со шваброй в руках обсуждала с вахтером, мыть или не мыть лестницу.

Олег поднялся в лифте на пятый этаж и оказался в широком коридоре. Перед дверью стоял маленький столик. За ним сидела старушка в очках.

– К Ирине Павловне? – важно спросила она, оторвав глаза от журнала. – Прямо и направо.

Ирина сидела на подоконнике в большой пустой комнате и болтала по телефону. Положила трубку и сказала:

– Вот, сюда перебираюсь. Еще ни столов, ни стульев.

– А что здесь за переполох? – спросил Олег.

– Газеты надо читать, товарищ дорогой! Братец у себя там, в местах бывшего обитания уже три малых предприятия открыл. Теперь вот здесь. Я неделю в исполком ходила, как на работу.

– И что вы будете делать? – поинтересовался Олег. – Шить или пироги печь?

– Вагонами будем разные разности поставлять отсюда – туда. Представляешь, сколько работы! И бухгалтера надо найти, и мебель купить. Еще у братца идея взять в аренду колхоз под Москвой и устроить там что-то вроде имения. Цветы выращивать, колбасный цех открыть. Вот такие перспективы. Хочешь к нам?

– В имение?

– Хоть бы и туда.

– Если только Котовским!

– Тогда лучше объясни, какие мне компьютеры для офиса покупать, и что такое «факс»?

Из коридора донеслись вопли и ругань. В комнату быстро вошел чем-то очень разозленный Сергей Павлович и закричал:

– Надо же, старая карга! Спрашивает: «Кто я такой!» Еще меня расспрашивать будет! Дура! Буду я ей объяснять!

– Это кто? – спросила Ирина.

– Бабка, которую ты у двери посадила! Вот, зараза безмозглая! «Кто я тут такой»!

Братец попыхтел, отер лоб платком и только после этого вроде бы заметил Олега. Наклонил чуть набок голову, ссутулился и протянул руку:

– Вот, начинаем раскручивать новое видение, работать с современными моментами. Ирина считает, что мы должны на вас рассчитывать. Так что включайтесь.

– Я только по научной части, – ответил Олег.

– Разным надо заниматься. – Братец уже не сутулился, а стоял прямо и поправлял очки – Я об этом определенно всегда заявляю, и в этом отличие моего мнения.

Ирина повела брата показывать другие комнаты, а Олег смотрел в окно на маленький трехэтажный домик их института за бетонным забором. Ирина заглянула в дверь, быстро проговорила:

– Слушай, у нас тут – надолго. Потом договорим. Хорошо?

Борька был в своей лаборатории один. Увидел в дверях Олега и закричал:

– А-а! Ты! Заходи!

Олег уселся на старый ободранный стул и спросил:

– Ну, и чего поймал?

– Это – потом! Сейчас – о нашем деле!

– У тебя тут дышать нечем. – Олег кивнул на окно. – Открой хоть форточку.

– Много свежего воздуха – тоже вредно. – Борьке было не до этого. – Всего надо в меру. Человек должен жить в собственной атмосфере, как всякая планета. Я все обдумал. Правда, ты молодец, что это предложил. Надо жидкость пузырить излучением, а потом измерять. Я проверил в одном ленинградском НИИ. Они что-то подобное пытались сделать для подводной лодки. Но с излучением ничего поделать не смогли.

– Надо сначала до кипения доводить, – сказал Олег. – Тогда небольшое излучение понадобится.

– Что? – заорал Борька. – Украл! Хи-и! Я это на рыбалке придумал! А ты никому ничего не ляпнул?

– Я сегодня утром об этом подумал.

– А я – позавчерась! Позавчерась! – Борька поднял руку, будто погрозил указательным пальцем.

– Но возни будет много. Излучение должно быть направленным. Почти в одну точку. И в лаборатории надо будет защитное оборудование ставить. А то в кого попадет – кровь запузырится.

– Я об этом не подумал. – От удивления Борька даже выпятил нижнюю губу.

Среди ночи Олег проснулся от сильной капели. Вышел в коридор, включил свет и увидел на полу кухни большую лужу. Этажом выше жили новые соседи. Олег долго звонил в их дверь, но ему никто не открыл. На следующем этаже заспанный толстяк недовольно буркнул, что у него в квартире не течет. Пришлось бежать в ЖЭК и будить дежурную.

Приехала аварийная бригада. Сантехник в спецовке и кепке открыл дверцу за сливным бачком и подставил руку под капли. Понюхал пальцы и задумчиво произнес:

– Н-да, не похоже, вроде бы на канализацию.

– Ну-ка, я! – Второй сантехник тоже подставил руку под капель и, поразмыслив, подтвердил: – Не похоже. Пошли в подвал воду перекрывать.

Утром Олег столкнулся на лестничной клетке с соседкой и стал объяснять, почему нет воды. Женщина охала, то ли по поводу залитой квартиры, то ли из-за того, что воды долго не будет.

По лестнице медленно спускалась важная пожилая дама. Грозно посмотрела на Олега и объявила:

– Это я живу в квартире над вами! И как вы только смеете! Как вы смеете распускать про меня сплетни, что я дома не ночую! Я была дома! Возможно, выходила за газетой. Возможно!

Во дворе у гаражей стоял Пашка и разговаривал с маленькой старушкой.

– Привет! – крикнул Пашка. – Ну, чего? Ездил? – Подразумевалось, ездил ли Олег в этом году на рыбалку.

– Не успел. Может быть позже, в сентябре.

– А я пару раз сгонял, – говорил Пашка. – На Волге был. Однако гаденыша на блесенку зацепил. Килограмма на полтора! А тебе не нужно чего для рыбалки? – Он показал на сгорбленную старушку.

– Вот, продаю. – Она держала в руках кирзовые сапоги и плащ-палатку. – От мужа осталось, а сыну не надо.

– Плащ я у тебя, бабка, возьму. – Пашка пощупал материю. – Не должен промокать. И шлем вот этот, танкистский. Хорошая штука для зимней рыбалки. Никакой ветер не продует. – Он нацепил шлем на голову.

Олег ответил, что ему ничего не надо. Старушка расстроенно говорила:

– Муж берёг, а сыну не нужно. Он не ездит никуда. И сожительницы у него такие непутевые. И одна, и вторая. Чуть что – в милицию его. И сразу недели на две.

Была суббота. Улицы казались пустыми. Олег доехал на троллейбусе до Белорусского вокзала и пошел по улице Горького вниз, к центру. На площади Маяковского возле памятника стоял раскладной столик, и несколько человек собирали подписи под каким-то открытым письмом. Пригревало солнце. Олег подошел к столику, стал читать разложенные листки, но так и не понял, против кого и чего предлагалось подписаться.

На Пушкинской возле здания редакции собралась толпа с плакатами. К вывешенным на стендах свежим газетам было не протолкнуться. Громко спорили невысокая женщина и средних лет мужчина.

– А зачем нам армия? – почти кричал мужчина. – Зачем столько денег тратить? Ну, кто на нас нападать собирается? Кто?

Чуть дальше в толпе слышался нервный женский голос:

– Никогда они ничего не сделают для народа! Разве они захотят нам зарплаты до европейского уровня довести?

В сквере за памятником Пушкину начался митинг. На ступенях появился человек с мегафоном и объявил:

– Слово предоставляется Председателю комитета гражданских прав Григорию Эдуардовичу Пискунову.

– Господа! – выкрикнул оратор под неутихающие аплодисменты публики. – Нынешний партократический режим продемонстрировал свое полное нежелание выполнять требования народа. Власть не хочет проводить крупномасштабные экономические реформы, способные поднять уровень жизни населения. Сейчас только демократически мыслящие деятели способны решить эти задачи!

Следующей выступала полная дама в очках.

– Главное – это нейтрализовать врагов демократии! – кричала дама. – Все эти партийные боссы только и видят… – Дама потрясла в воздухе кулаком, но забыла уточнить, что именно боссы видели.

В середине августа институт опустел. Даже буфет закрыли и из всей охраны оставили только одного вахтера на проходной.

Ворота во дворе противно заскрипели. Олег приподнялся в кресле, увидел, как на улицу выезжает машина директора и подумал: «Вот и шеф на дачу смотался».

Позвонила Ирина:

– Слушай, я ничего не понимаю. Что это за заявления? И куда Горбачев подевался?

– Как куда подевался? – не понял Олег.

– Ты радио слушаешь? Включай. Я тебе потом перезвоню.

Диктор ровным и бодрым голосом дочитал одно обращение и принялся за другое.

Раздался телефонный звонок. Ирина спросила:

– Ну и чего?

– Насколько я понимаю, это – переворот, – ответил Олег.

– А чего делать?

– Понятия не имею.

– А у нас говорят: может хоть порядка больше будет.

– Хрен его знает! – чистосердечно признался Олег.

– А знаешь, что войска в Москву входят? – спросила Ирина.

– Это брехня, наверное.

– Ну, да! Танки! И что сейчас делать? В банк бежать?

В комнату вошел Борька:

– Слышал? Да? А шефа на совещание вызвали.

– Я думал, что он на дачу удрал, – ответил Олег.

– Все так думали! Я уж обрадовался и портфель стал собирать. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Пошли в приемную шефа. Секретарша смотрела телевизор. По одной программе зачитывали обращение, по другой показывали балет.

– А говорят, что в Москву войска входят, – сказал Олег.

– В «Новостях» показывали, – ответила секретарша. – На центральных улицах уже стоят.

В дверь заглянул Веселов.

– Светоч демократии! – обратился к нему Борька. – Что такое на белом свете делается!

– А, разберутся, – отмахнулся Веселов и ушел.

Борька перещелкал пультом разные каналы:

– И кто его знает, к чему все это? И как закончится?

В комнате Олега они заварили чай и включили радио. Никаких новых сообщений не было.

– В субботу по городу прогулялся, – рассказал Олег. – Все-таки наша публика немного не в себе.

– А танки в городе? – спросил Борька.

– Тоже бред какой-то…

Олег позвонил Ирине, спросил, есть ли новости.

– Никто ничего толком не знает и понять не может, – раздраженно говорила она. – И брательник мой как сквозь землю провалился. Нигде его нет!

– Уже в партизанах! – предположил Олег.

– Я боюсь, что по другому адресу. А у меня товар на таможне. Все, пока!

Допили чай с пряниками. Послушали по радио очередные «Последние известия».

– Надо выяснить, что обо всем этом думает народ. – Борька стал набирать номер: – Алло! Это что такое? Это – торговая точка? Очень приятно. И как вы там поживаете? Нет ли у вас в продаже шашек? Нет, ни шишек. Слышали: «Шашки наголо!» Вот такие нам и нужны. Жаль, что нет. Хи-и! А события обсуждаете, поди? И какие мысли у коллектива? – Борька продолжал разговор и передавал его Олегу: – Что? Половина коллектива празднует победу над бардаком? А вторая? Скорбит и рвется защищать демократические начала в жизни общества? Нет, не рвется? А что тогда? А, ведет словесные брани и чаи гоняет с печеньем. С удвоенным аппетитом. А кто рвется грудью защищать? Евдокия Ефремовна! Вот, здорово! Уже отказывается? Как же так! Говорит, что в подвале отсидится? Да? Зря размечталась! Не отсидится? Что? В люк не пройдет? Хи-и!

Борька положил трубку и сказал:

– Во, как у них здорово в овощном магазине! Говорят: если что, в подвал заберутся.

Во второй половине дня Олег сбежал с работы и поехал в центр города. На Садовом кольце недалеко от Октябрьской площади троллейбус обогнал военную колонну: четыре танка медленно двигались за милицейской машиной с мигалкой. У пресс-центра МИДа стояли танки и бронетранспортер. На броне сидели солдаты. Вокруг толпился народ. Кто-то фотографировал.

Олег вышел из троллейбуса на площади Восстания. В переулке у здания Комитета по радиовещанию тоже стояли танки. Мальчишка-танкист разговаривал с пожилой женщиной:

– Сами ничего не знаем! По тревоге подняли, когда ремонтом занимались – и сюда. Даже переодеться не успели.

На мальчишке был грязный, замасленный комбинезон и старая пилотка без звездочки. На плече висел автомат.

Подошел седой мужчина. Сразу закричал:

– В кого стрелять приехали? Стрелять-то в кого? В нас?

Мальчишка пожал плечами и отвернулся.

– Чего вы к нему привязались! – громко сказал Олег. – Прислали его, он и стоит. И стрелять ни в кого не думал. Вы сейчас пойдете домой обедать и дальше возмущаться, а ему тут стоять.

Олег вернулся на Садовое кольцо, перешел на другую сторону и свернул в переулок. У здания Верховного Совета стояли несколько бронетранспортеров. Вокруг толпились люди. Разговаривали с солдатами и норовили залезть и посидеть на броне. Ближе к стадиону «Красная Пресня» собрались две-три группки и бурно обсуждали события. Женщина расклеивала листовки на столбах.

На следующий день было все то же. По всем телеканалам зачитывали официальные сообщения, крутили старое кино и концерты классической музыки. Не происходило ничего.

С утра Олегу не работалось. Каждый час волей-неволей включал радио и выслушивал старые сообщения. Пришел Веселов, равнодушно сказал:

– Мне двоюродный брат из Риги звонил. У них там праздник. Все друг друга поздравляют.

После обеда на работе появился Борька. Посмотрел на Олега взглядом старого заговорщика и тихо сообщил:

– Все у Верховного Совета собираются. И депутаты там, и Ельцин у них спрятался. Ночью будет штурм. Представляешь, что может случиться? Пойдешь туда?

– Не знаю, – ответил Олег. – Не нравится мне все это.

– А штурм нравится?

Включили радио. В «Новостях» объявили о введении в Москве комендантского часа.

– Слышал? Что я говорил! – Борька прошелся по комнате.

– Н-да, устроили игру для всего города, – ответил Олег. – Теперь вся Москва спать не будет.

Утром передали, что в городе произошли столкновения и есть жертвы. Олег позвонил Борьке. Трубку никто не взял.

Транспорт ходил, как обычно. Олег доехал до метро «Краснопресненская» и пошел мимо стадиона к Верховному Совету.

Начался сильный дождь. Народу на улице было немного. У Горбатого моста лежала груда из мусорных баков, железных бочек и досок. Из нее торчали новенькие, с синими пятнами, арматурные прутья. Баррикада не баррикада – так заграждение. Столбы были расклеены отпечатанными на машинке, размокшими листовками, – вроде бы какой-то военный чин отказался перебрасывать свою часть в Москву, а начальство милицейской школы заявило о поддержке Верховного Совета. Во всех листовках говорилось о чем-то неопределенном.

Со стороны Калининского проспекта стояли внушительные баррикады. Людей возле них не было. От дождя все прятались у стены здания.

Олег пошел вверх по Калининскому. У парапета туннеля над Садовым кольцом собралась небольшая толпа. Транспорт по Садовому не шел. У выезда из туннеля стоял брошенный бронетранспортер с открытыми люками. В метрах в пятидесяти от него поперек улицы раскорячился измятый троллейбус. Между ними на асфальте багровело пятно. Возле него лежал букетик алых цветов. В толпе кто-то говорил:

– Вот идиоты! Ехали к Верховному Совету, а заехали в туннель. Стоило им повернуть, там бы и оказались.

– Может, они туда и не ехали.

– Ну, да! Кого ж они тогда штурмовать собрались? Верховный Совет!

– Откуда вы взяли, что собирались?

Олег стоял у парапета, смотрел вниз и не мог понять, как у выезда из туннеля могли оказаться люди, и почему сильно помят троллейбус.

На работе все было по-прежнему, – никого в коридорах и запертые комнаты. Оконное стекло затуманилось от дождя. Во дворе посреди луж стояла директорская машина.

Борька дремал в кресле. Открыл глаза и вскрикнул:

– А! Манкировал борьбу на баррикадах! Слабо противостоять сатрапам!

– Слышал, сегодня люди погибли. – Олег сел на стул.

– Я видел. При мне было. – Борька потер рукой лицо. Открыл крышку электрического чайника, заглянул внутрь и сунул вилку в розетку. Стал доставать из шкафа чашки и повторил: – Был, видел. Н-да…

– Много народу погибло? – спросил Олег.

– Ехали по Садовому бэтээры, а им выезд из туннеля троллейбусом перегородили. И стрелять начали. А в темноте кто-то под колеса попал.

– Кто стрелять стал? – не понял Олег.

– Не знаю. Из толпы. – Борька помолчал. – Вот ты бы стрелял по солдатушкам? То-то и оно, братец!

Ближе к вечеру по радио передали, что из Москвы выводятся войска, а с Горбачевым кто-то разговаривал по телефону, и за ним в Форос поехала делегация Верховного Совета.

Дома Олег смотрел в теленовостях, как Горбачев в свитере и с внучкой на руках спускается по трапу самолета. Потом показали митинг на площади у Верховного Совета. На экране мелькнула физиономия Пискунова и полной дамы в очках. Телекамера остановилась на человеке в плащ-палатке и танкистском шлеме. Человек стянул с головы шлем и поднял руку. Олег узнал Пашку. Диктор торжественно произнес:

– Мужественный молодой офицер, один из тех, кто не пожелал выполнять преступные приказы и привел свою воинскую часть на защиту Верховного Совета, на защиту законности.

С утра все собрались в курилке.

– Какая победа! – восхищалась Галина Васильевна, появившаяся на работе после отпуска. – В первый раз народ сам выбрал себе власть и не ошибся. Таких людей в Верховный Совет выбрали, что они в трудную минуту не растерялись.

– Я понимаю, что переворот, – говорил Борька. – Ну, начался! А с чего вдруг закончился? Почему все разбежались?

– Что вы говорите такое! – изумилась Галина Васильевна. – Что бы они сделали с такой силой!

Олег хотел отмолчаться, но все же сказал:

– По-моему, все просто объясняется. – Взрослые мужики, жизнь прожили, и что к чему знают. Хотели сделать, как считали нужным. А тут мальчишки набежали Верховный Совет защищать. И что их убивать за это? Свои же, олухи. Вот, те, кто все затеял, и плюнули на это дело.

– Ну, что вы! Как же так! – не поверила Галина Васильевна. – Такое народное движение! Я сама не ходила. Но Борис, какой молодец! Он-то был! Нашел в себе мужество!

– Н-да, побывал, – отозвался Борька. – Понесло меня туда. А вот он не поперся. – И кивнул на Олега.

– А ты тоже… Ходил там, ходил, и ни кем не покомандовал. А то сейчас интервью бы направо-налево раздавал.

– Если я чем-нибудь возьмусь командовать – только броненосцем. Желательно – восставшим.

По площади вокруг клумбы двигался обычный транспортный поток, а на тротуаре у «Детского мира» стояли люди и смотрели на высокую тумбу, оставшуюся от памятника Дзержинскому. Сутулый парень громко рассказывал:

– Подогнали ночью кран и свалили. А тумба, оказывается, даже к фундаменту не прикреплена.

– Куда памятник увезли? – спросили из толпы.

– Не знаю, – ответил парень. – Тут ночью машина скорой помощи стояла. Я им сказал, что памятник красивый был. Они на меня орать начали.

Перед зданием КГБ ходил полный мужчина со значком депутата Верховного Совета и говорил всем, кто хотел остановиться и поглазеть на здание:

– Не надо тут стоять! Всех просили тут не собираться! Лично Борис Николаевич просил.

– А ему какое дело, где я стою, – недовольно пробурчал старик в соломенной шляпе.

У здания ЦК валялись листовки. В одной из дверей были выбиты стекла, а по вывеске прошла длинная трещина.

Возле стены Китай-города у памятника Свердлову собралось человек пятьдесят. Кричали, что памятник надо свалить. У кого-то в руках оказалась белая бельевая веревка. Ловкий лохматый малый забрался на пьедестал, обвязал скульптуру человека в тужурке за шею. За конец веревки схватились человек десять. Дернули раз-другой и сообразили, что свержение идола может быть лишь чисто символическим.

– Для Дзержинского – кран подгоняли, а этого – оставили, – закричали из толпы.

Со стороны гостиницы «Москва» появилась шумная толпа. Впереди шел военный с погонами майора. Несколько человек из прибывшей толпы тоже попытались тянуть веревку, а их предводитель стал зачитывать требование об освобождении кого-то из милиции. Рядом с ним, нахлобучив на голову танкистский шлем, стоял Пашка.

В институтском буфете, первый день открывшемся после отпусков, кормили жареной навагой и рисом. За столиком у окна обедали Борька и Веселов. Олег подсел к ним и спросил:

– Слышали про шефа?

Они кивнули и промолчали. Прошел слух, что директор подписал в министерстве письмо о поддержке ГКЧП, и теперь его снимут.

– Варяга, наверное, пришлют. – Веселов допивал чай из граненого стакана. – Кто-нибудь из министерских устроиться захочет.

– Сейчас передавали, что Горбачев заявил о выходе из партии и роспуске ЦК, – сказал Олег.

– А чего ему еще делать остается? – Веселова это известие оставило равнодушным.

– Надо же! Продал он ваших и сбежал, – хихикнул Борька и посмотрел на Веселова.

– Я-то тут причем? – удивился Веселов.

– А кто в партию просился? – Борьке эта тема явно нравилась.

– И ты хотел! – ответил Веселов.

– Вот уж нет. Куда не хотел, туда не хотел. Мы вон даже, – Борька кивнул на Олега, – несколько раз на какие-то диссидентские сборища ходили.

– Теперь будете в мемуарах писать о борьбе с режимом. – Веселов поставил на стол пустой стакан.

– Это мы с дуру на такие сборища поперлись, – ответил Борька. – Да-а, чего-то тянет меня в связи с последними событиями на самокритику. Как говаривали у нас в Первой конной: «Иногда не всегда получается».

Троллейбус мягко качнулся, перевалил через трамвайные рельсы и покатил, звеня на ходу, вдоль черной, узорчатой ограды сквера. Олег будто по привычке посмотрел на дома на другой стороне улицы. Та девчонка жила в каком-то из них.

Жалел, что выбросил ее письмо и, успокаивая себя, подумал, что это ничего не изменило бы. Не звонить же спустя столько времени. Или вышла замуж, или переехала. И о ней только известно, что номер квартиры – восемнадцать.

Троллейбус подкатил к остановке. Олег стал пробираться к выходу. Было тесно. Заворчали недовольные. Двери успели захлопнуться. Троллейбус тронулся и через несколько метров встал на светофоре. На следующей остановке Олег вышел и зашагал обратно к метро.

В небольшом, вытянутом дворе стояли два дома. Можно было запомнить номера и позвонить в справочную. Но это казалось слишком долгим. Ждать было некогда.

По тротуару прогуливалась полная пожилая женщина.

– Не знаете, Аня в восемнадцатой квартире живет? – спросил Олег.

– Что? Гм… – женщина посмотрела недовольно. – Там – Наумовы! – Она произнесла это таким тоном, будто не знать, кто живет в этой квартире, было глупо.

Олег повернулся, чтобы уйти. Женщина сказала ему вслед:

– Аня в двадцать восьмой живет. Третий подъезд. А что надо?

Он поднимался на четвертый этаж и думал: «Ну, тетка! Прислала сюда! Не нужно было идти. А, ладно, скажу, что ищу кого-то». – И он нажал кнопку звонка. Никто не отозвался. Олег повернулся к лестнице, чтобы уйти.

Зазвенела цепочка. Дверь открылась. Олег увидел Аню. Она вытирала руки маленьким белым полотенцем и говорила:

– Да? Вот так? Я не догадалась, что это ты, когда выглянула и посмотрела…

– А… – Он чуть было не спросил: «А здесь живет…»

– Я картошку чищу. Пришла, в холодильник посмотрела… Надо было что-нибудь купить.

«А для кого – картошку?», – подумал он.

– Ты здесь просто случайно? – спросила она. – Или картошку будешь?

– Я прямо с работы, – ответил он.

На вешалке висел белый плащ. На полу валялись туфли и тапочки. Коридор вел в маленькую кухню с белым шкафчиком и столом у окна. На холодильнике стояла ваза с алыми флоксами.

Аня вошла за ним, несколькими секундами позже. Ему показалось, что в прихожей она посмотрелась в зеркало.

– Я изменилась?

– Пополнела немного…

– Ну, это как-то даже… Сказать такое!

– Это я да… Из другой оперы. Я шел сюда и не думал, что тебя найду.

Она чистила картошку, стоя у раковины, вполоборота к нему, а он сидел на табурете и смотрел то на нее, то в окно – на угол дома напротив, на площадь с памятником, круглую крышу станции метро и заполненную машинами улицу.

– Пишешь песенки? – спросил он.

– Совсем редко. – Она смахнула со лба прядь волос и посмотрела на него. Лицо раскраснелось, а глаза были чуть уставшими.

– Времени на стихи не стало?

– Просто что-то произошло. Люди плохо стали песни слушать. Я ведь два года по распределению в Тульской области в училище работала. Маленький такой поселок у станции. Одно время мы с ребятами часто концерты устраивали, а потом люди перестали ходить.

– А кто-нибудь из новых бардов появился?

– Появляются. Но мне никто не нравится. А ты чем занимаешься?

– В НИИ.

– И диссертацию пишешь?

– Давно написал.

– Я и не думала, что ты такой важный.

– Что ж я, впечатление легковесного человека произвожу?

– В общем-то – да! – ответила она, помолчав.

– Вот-те на! А я-то надеялся, что у вас на хорошем счету.

– В общем-то – да! – Она включила воду и стала промывать картошку. – Но что-то насторожило.

– Что именно!

– Я тогда не знала, что ты диссертацию пишешь.

В дверь позвонили. Аня смутилась. Быстро пошла открывать. Из прихожей доносились голоса.

– Заходите! – говорила Аня. – А у меня гость.

Олег вышел в коридор. В тесной прихожей стояли высокий лысеющий мужчина с бородкой, красивая черноволосая женщина и щекастый мальчик лет двенадцати.

– Вот, мой гость! – Аня оглянулась и посмотрела на него.

Олег представился. Мужчина протянул ему руку и улыбнулся, а женщина посмотрела пристально, будто усмехаясь.

– Это мой папа – Николай Петрович. И его супруга Елена Викторовна. А вот – мой братик!

– Только не родной, а сводный, – буркнул мальчишка.

– Но ведь брат! – назидательно сказал Николай Петрович.

– Много о вас слышали! Самого лестного и хорошего! – Елена Викторовна обращалась к Олегу: – Очень приятно, что можем, наконец, познакомиться.

– И мне очень приятно! – ответил он.

– Ой, не…! Я вам ничего о нем не могла рассказывать! – обиженно говорила Аня. – Зачем же…

– Ну, что вы, Анечка! – оборвала ее Елена Викторовна. – Молодые люди должны знать, что о них помнят. Им это нравится.

– А обо мне? – спросил мальчик.

– И о тебе! Но не сейчас, а позже, – ответила Елена Викторовна. – Мы в «Башмачок» приехали и решили зайти просто так, без звонка.

– Мы пойдем за ботинками? – спросил мальчик, посмотрев на мать.

– Подожди, потом. – Она поправила ему воротничок куртки.

Прошли в комнату, обставленную старой мебелью: комод с зеркальцем и маленькими ящиками, и большой шкаф с резной дверцей, столик для цветов на высокой ножке. А в больших и маленьких рамочках на стенах – фотографии, рисунки готических соборов, китайская графика и северные пейзажи.

Мальчишка посмотрелся в зеркало комода, показал себе язык и повернулся к матери:

– Ух, какое здесь все! Ничего интересного! Одна музейщина! Да?

– Помолчи! – Мать дернула его за рукав.

– Сейчас картошка закипит, если кто хочет, – предложила Аня. – И чай будем пить. Олег, помоги мне стол на середину поставить.

Аня доставала чашки из серванта, а женщина стояла рядом, рассматривала посуду и говорила:

– Как мне вот это блюдо подошло бы. Прямо под цвет моему синему сервизу. Давай поменяемся на мое белое блюдо?

– Это – бабушкино, – ответила Аня.

– Мое тоже старинное.

– Наше лучше, чем ее, – заявил мальчишка.

Олег сказал, что ему пора уходить. Аня помолчала, а женщина усмехнулась и посмотрела на нее:

– Что же вы так быстро! Мы ведь ненадолго. Чуть посидим и уйдем.

– Далеко живете, наверное? – спросил Анин отец.

– Почти рядом. На Стрельбищенском.

– А, соседи!

– Это там, у кладбища, – заметила дама.

Аня подошла к комоду и что-то быстро написала на листочке бумаги. Открыла Олегу дверь, вышла за ним на лестничную клетку и передала свернутый листок:

– Это тебе! Ты позвонишь? Да?

Он не ответил, только прикрыл на миг глаза в знак согласия. За дверью мальчишка закричал:

– Робкие какие женихи!

На улице было темно и ветрено. Пахло пылью. По мостовой несло листву. Домой идти не хотелось. Олег свернул в сквер и зашагал к Шмитовскому проезду. За зданием исполкома свернул в переулок и по узкому разбитому тротуару добрался до Звенигородского шоссе. За черным забором в сплошной темени шумели на ветру деревья Ваганьковского кладбища. Звенел трамвай на повороте. Начинал накрапывать дождь. Вдруг полило как из ведра, так, что ветер оказался будто прибитым к земле и засуетился у самых ног.

Из дома Олег позвонил Ане. Услышал ее голос и сказал:

– Алло! Решил проверить связь. Вы там одна или с гостями?

– Все ушли.

– Ты на меня не обиделась, что я смотался?

– Наоборот, спасибо тебе.

– За что? – спросил он.

– За деликатность.

– Ну, это – пожалуйста. Этого у нас сколько угодно. Но только не бросайте меня одного.

– Это не от нас зависит. Это время покажет.

Ирина заглянула в комнату и заулыбалась:

– Привет! Как хорошо, что вы тут оба! Я пришла вас проведать.

Борька раскинул руки и закричал:

– Ой, красавица наша! Совсем нас забыла!

Ирина была в длинной, с отливом, норковой шубе. Запахнула ее, села на стул, предварительно оглядев сидение:

– Я у себя в офисе такой ремонт провернула! Столько денег ухлопала, но почти все, что хотела, сделала. Только с ковролином меня, кажется, надули. А у вас тут чего?

– Как пчелки работаем! – закричал Борька. – Установку новую готовим. Ах, что за шуба! Тепло, поди в ней. – На улице было на нуле.

– Она у меня – новая. А вы лучше бы ремонт сделали. – Ирина посмотрела на стены. – У вас в здании кругом такая зашарпанность, что заходить в хорошей одежде даже как-то неудобно.

– В такой-то шубе – и к пролетариям умственного труда! – Борька покачал головой.

– Конечно, неудобно, – повторила Ирина. – Сразу начинают на тебя странно поглядывать.

– А ты как увидишь кого в спецовке, – говорил Олег, – сразу руку вверх вот эдак поднимай: «Рот фронт!». Чтобы своих знали.

Борька захихикал, а Ирина посмотрела на них и сказала:

– Вы тут сидите и развлекаетесь за государственный счет. Вам бы покрутиться часиков пятнадцать в день. Да среди всякого жулья, которое только и норовит надуть. Поесть нормально – и то некогда. Хоть завела себе домохозяйку. В квартире убирается и ужин нам с маман готовит.

– А не боишься? – спросил Олег.

– Чего?

– Мало ли как… В ходе классовой борьбы…

– Знаешь, не надо мне тут… – прервала его Ирина.

– Но работа тебе на пользу пошла, – серьезным тоном заявил Борька. – Выглядишь, ну просто обворожительно! Обволакивающе как-то. И ничуть не амбициозно. Даже в шубе – вполне демократично.

– А что это у вас теперь справа от ворот? – спросила Ирина. – Сделали дырку в заборе и киоск открыли?

– Это вот я! – оживился Борька. – Моя творческая идея, поддержанная начальством. Но покамест бизнес не заладился. И теперь я вам точно могу сказать, в чем главная угроза капитализму! В прожорливости пролетариата! Кого ни возьми на работу, сжирают шоколадных конфет по полкило в день. Как в них только влезает! Они кого угодно на этих конфетах разорят.

– Послезавтра у меня в офисе – презентация. – Ирина объявила об этом с важным видом. – Приходите оба. Посмотрите, что за народ теперь вокруг. Жульены я в ресторане заказала. С вами хоть похихикать можно будет. Хотя вы и гадости любите говорить. – И обратилась к Олегу: – Переведи мне здесь с английского про поставки. Я никак не разберу.

– В холле бывшего НИИ удобрений Олега и Борьку остановила любезная дама и спросила, куда они направляются. Проверила по списку и проводила до начала коридора. Возле белой двери висела табличка «Зал приемов», а рядом – выцветший, незакрашенный прямоугольник. Скорее всего, раньше там было написано «Столовая». За дверью была большая комната с зеркалами и гардеробом. У вешалок красовался здоровенный мужик в фуражке с кокардой. Борька передал ему свою куртку и спросил:

– Мил человек! А что за кокарда такая? Из какой армии?

– Хрен ее знает, – признался мужик. – А фуражка мне впору.

Ирина стояла у входа в зал. На ней было черное платье с бахромой ниже колен. В руке она держала маленькую лакированную сумочку.

– Здравствуйте, господа! – важно сказала она.

– Рады приветствовать! – также важно ответил Борька. – Разрешите представиться. Представители научно-исследовательских кругов на вашем балу: статс-сотрудник Мешков и господин Залесов.

Ирина успела шепнуть Олегу:

– Присмотри, пожалуйста, за другом, чтобы не напился.

Столы были накрыты в правой части зала и отгорожены ширмами. В левой части толпились гости. Артамонов что-то рассказывал двум молодым женщинам. Олег не сразу его узнал, – поэт был одет в строгий темный костюм и коротко пострижен.

– У вас тут и творческая элита. – Олег обернулся к Ирине.

– Он у меня помещение на складе арендует, – шепнула она. – Сейчас швейные машины завозит. Собирается что-то шить. Оказывается, все свои джинсовки он сам себе шил.

– Талант! – Олег чуть приподнял брови.

– Еще бы!

– А стихи?

– Там и стихи будет писать. На складе… Только бы деньги за аренду платил. Это меня больше всего волнует.

Стали прибывать важные люди. Здоровались с хозяйкой, внимательно разглядывали присутствующих и выбирали себе собеседников по представлениям о собственной значимости.

Появился Сергей Павлович. Расцеловался с сестрой, подошел к Олегу и спросил:

– Как поживаете? Приватизируетесь или до вашего ведомства это еще не дошло? Тут дело такое! Надо быть начеку! Вовремя успеть. – Увидел кого-то из знакомых и ушел.

Борька спросил:

– Это кто такой?

– Не видишь, что ли… – недовольно ответил Олег. – По образованию – идеолог; по убеждениям – служащий.

– Далеко пойдет, – отозвался Борька и узнал кого-то среди проходящих мимо: – Во! Из нашего министерства! Сан Саныч! Привет тебе, привет!

Подошла Ирина, серьезная и раскрасневшаяся:

– Вроде бы все собрались. Главное, что клиенты в сборе. Знаешь, в старом анекдоте: если в контору забрались воры, пусть что угодно выносят, но только, чтобы список клиентов оставили… Из министерства тоже много народу. Братец туда переходит.

– А депутатство? – удивился Олег.

– Не до того! Сейчас такая дележка начинается. Надо быть поближе к этому самому. А то можно без всего остаться.

Вернулся Борька и громко объявил:

– Сан Саныч здесь! Отличный мужик! Мы с ним раз пять в командировки ездили. Втолковать ему чего-нибудь, правда, нелегко. Ему что игнорирование, что интегрирование, – все едино.

Началось основное действо. Ирина, осторожно вышагивая на высоких каблуках, поднялась на сценку в углу зала, натянуто-радушно заулыбалась и заговорила о том, что, наконец-то, удалось собрать вместе друзей, коллег, уважаемых партнеров, и что теперь все знают, где офис их фирмы.

Выступили Сергей Павлович и невысокий кругленький человек, отрекомендовавшийся деловым партнером. Сергей Павлович энергично заявил:

– Хочу выразить всем присутствующим большое человеческое и вместе с тем депутатское спасибо! – И дальше, видимо по привычке, о том, как много сделано и предстоит сделать.

Кругленький человек сказал, что хочет «высказаться в порядке соображений» и долго рассуждал о трудностях ремонта в холодном климате.

Борька наклонился к Олегу и зашептал:

– Это – бывший здешний хозяйственник. Брался проповедовать пьяному дворнику трезвый образ жизни.

Бывший хозяйственник вдруг заявил:

– Как сказал недавно наш президент… – и стал зачитывать длинную цитату.

– Вот, люди! – изумился Борька. – Надо же! Даже из этого, из нынешнего цитаты выщипывают.

– Вообще-то, – отозвался Олег, – президент без царя в голове, конечно, не особо смотрится.

– Тебе бы только критику навести, – буркнул Борька.

Официанты начали убирать ширмы, и присутствующим открылась вторая половина зала. Борька подтолкнул Олега и шепнул:

– В таких делах главное – не теряться. За мной!

Их соседями оказались два средних лет мужчины в темных костюмах, но без галстуков. Борька услужливо налил им коньяку расспросил, кто они такие и даже попытался найти общего знакомого, но запамятовал его фамилию.

Ирина поговорила с Артамоновым и подошла к ним. Откуда ни возьмись, появился Михаил Борисович Вейтер и спросил:

– Ирочка, а вы говорили, что будут люди с вашей прежней работы.

Она немного растерялась, помедлила, будто соображая, слышал ли кто-нибудь их разговор, и нехотя ответила:

– Вот, собственно. – И показала на Олега.

– А! – удивился Вейтер. – Я думал, что это ваш сотрудник. – И обратился к Олегу: – Вот моя визитка. Я консультирую комиссию по приватизации. Мы разрабатываем проекты нормативных документов. – Высмотрел на столе подходящий бутербродик и налил в бокал белого вина. – Процессы сейчас очень быстро развиваются. Времени на адаптацию мало. Частный интерес очень мощно заработает. Ведь либеральные принципы универсальны. Они расставят все на свои места достаточно скоро. Рост потребления элиты – это важный пример для остальных.

– А вдруг социалисты правы окажутся, – влез в разговор Борька.

– Это в чем? – развеселился Вейтер.

– В том, что демократия – это форма найма парламентариев крупным капиталом.

– При чем тут найм? – удивился Вейтер. – При чем тут это? Собственники – сами по себе; парламентарии – сами по себе. Дикость какая-то представлять, что одни других нанимают. Это, молодой человек, вы сильно путаете реальные вещи.

– А поконкретнее можно сформулировать, что мы путаем? – спросил Борька, нежно улыбаясь после четырех рюмок коньяка.

– Да как же! Либерализм, демократия – это этика и свобода каждого, кто хочет реализовывать свои устремления. – Вейтер всем видом показал, что продолжать разговор ему неинтересно и окликнул кого-то у соседнего столика.

Ирина тоже ушла. Борька подлил себе коньяку:

– Началось с колбасизации экономики, а закончиться может фиг знает чем.

На другой стороне широкого стола весело проводила время компания из трех человек. Один из приятелей говорил другому:

– Яков! Всегда будь таким, какой ты есть! А можешь быть лучше – будь!

Откуда-то сбоку донесся громкий бас:

– Не, ребята, в ближайшие годы золотого сечения не предвидится!

Олег подумал, что пора уходить; тем более что Борька налил себе еще одну рюмку.

В фойе Ирина провожала гостей и обещала, что на днях обязательно к ним заедет. Сергей Павлович стоял у стойки вахтера и раздраженно разговаривал по телефону:

– Как это?! Как кобель сбежал? Да ты что! – И пояснил Ирине: – На даче пес решетку сломал. – И опять в телефонную трубку: – А вы чего там все смотрели?! Прогрыз даже? И куда? К соседской суке? И еще забор разворотил! Вот, зараза! А сука большая или маленькая?

Борька оглянулся и шепнул Олегу:

– А это для кого значение имеет? Я что-то не врубился… А в целом компания здесь подобралась интересная и поучительная. Как говорилось у нас в красном эскадроне: «Позор пессимизму мрачных!» Хи-и!

Олег позвонил Ане в воскресенье утром и предложил:

– Пойдем куда-нибудь. В кино или кафе. Хочешь?

– Ко мне сегодня приехать должны, – сказала она. – Картошку привезут. Девочки посылают, а наш бывший ученик привезет. Не знаю, сможет ли он целый мешок до квартиры донести.

– Если двоек ему не ставила, донесет.

В Анином дворе Олег опять столкнулся с недовольной женщиной и поздоровался. Она посмотрела на него подозрительно и что-то шепнула подруге, с которой прогуливалась.

Аня открыла дверь, и Олег сразу спросил:

– Привезли? Нет еще? А картошка какая? Что за сорт? В коровняк сажали-то, али как?

– Все расскажут, когда привезут.

Олег прошел в комнату. Окно было приоткрыто. Ветер трепал занавеску. Она стелилась по журнальному столику, задевала высокую вазу.

– Садись. – Аня показала на кресло у журнального столика.

– А ты?

Она отодвинула стул из-под накрытого скатертью стола и села:

– Ну и как дела?

– Так удачно на этой неделе получилось, что расчеты пошли. Сам рот разинул от удивления. В общем, оказался в лидерах.

– А я опять думала: как-то стремительно ты возник. Не было, не было – и вдруг!

– Это плохо или хорошо?

– В том-то и дело, что я не знаю. – Она отвернулась к окну.

– Это я тебе не могу объяснить – чем не угодил.

– Не в тебе, конечно, дело, – тихо говорила она. – Просто я тебя другим представляла. Или нафантазировала.

– Ты хочешь сказать, что в людях не разбираешься, и поэтому обо мне ничего путного подумать не можешь.

– Почему не разбираюсь? – удивилась она.

– Потому что считаешь меня темной личностью.

– Если бы так было, я бы тебя в гости не пригласила. Но ты красуешься, если ловишь меня на словах.

Раздался звонок в дверь. На пороге стоял здоровенный детина. Перед ним на полу лежали два почти полных мешка.

– Анна Николавна! – выкрикнул детина. – Здрасьте! Во! Доставил! Еле вас нашел! – И вытер нос рукой.

– Здравствуй, Толя! Проходи! – строго сказала Аня. – Картошку, пожалуйста, вот сюда, в угол. А теперь руки мыть и обедать.

– Не, я уж поеду. – Толя отрицательно покачал головой.

– Поешь и поедешь.

Она кормила ученика куриной лапшой. Олег сидел за столом за компанию и пил чай.

– Вы, если чего, всегда знайте, что уж картошки-то мы вам привезем, – говорил Толя. – Время какое-то стремное настало. Всё впопыхах. То одно, то другое.

– А у тебя как дела? – спросила его Аня.

– Были тут всякие неприятные вещи, да вроде бы пронесло. Ведь, по правде сказать, я в школе книжек не читал. А тут – во! Каких две толстенных прочел! На две недели хватило. Одна – про морские сражения; другая – про Африку.

– Я всегда вам говорила, что читать интересно. – Аня стояла у окна, сложив руки на груди.

– Еще бы! – Толя доедал лапшу. – А так просто сидеть – через два дня тошно стало.

– Где сидеть? – не поняла Аня.

– Да ехали мы с Димкой на его машине возле рынка. Идут какие-то двое. Не наши! Не понравилось им, что мы близко ехали. И бац! Ногой по крылу. Ну, мы вылезли и поговорили. Потом оказалось, что они в больницу попали. А вечером нас наряд забрал. Вот я книжки и читал.

– А дальше как? – спросил Олег.

– Покамест мы там, это, с Димкой книжки читали, те двое в больнице лекарства сперли и вдарились в бега. Их потом по всему району ловили. Они, до того, как к нам задраться, телушку в совхозе стащили.

Толя прощался долго. Стоял в дверях, пригнув голову и повторял:

– Я вам, Анна Николавна, своей картохи привезу. Чего мне! Я тут раз в месяц бываю. С предприятия сюда часто машины гоняют.

Аня мыла посуду и говорила:

– Помню, придешь в школу, у крыльца все заплевать успели, а в коридорах даже девочки жутко ругаются. Я думала, буду им стихи на уроках читать, и они другими станут.

– Может быть и стали, – сказал Олег. – Почему бы и нет.

– Не знаю.

Вечер был ветреным и сырым. В конце аллеи фонари светили из белесой жижи тумана. Таял недавно выпавший снег, сходил с дорожек и с еще зеленых газонов сквера.

– Я здесь с бабушкой всегда гуляла, – говорила Аня. – Когда маленькой была – по полдня. С одной стороны до другой. Вот оттуда, от Пресненского вала всегда несся какой-то гул. Будто там что-то рушилось. А в той стороне, – она показала в сторону Звенигородского шоссе, – только звон трамваев. И как будто – с той стороны все плохо, а с этой – хорошо. И я всегда гадала – уйдет плохое или нет.

– А мне казалось – плохое – это пока мы еще не выросли. – Олег ступил чуть в сторону, обходя большую лужу. – А как мы вырастим – все исправится. Наверное, в детстве всем так кажется.

– Я об этом не думала. Мне часто тревожно бывало.

– О чем?

– О том, что дальше будет. Даже по ночам казалось, будто откуда-то с той стороны гул нарастает.

– Впечатлительная вы барышня.

– На то и барышни.

Борька отложил газеты на край заваленного книгами и папками длинного стола и посмотрел на Олега:

– Если бы люди не писали статей в газеты, осталось бы неизвестным, каким мусором у них головы забиты.

– Это ты по какому-нибудь поводу или в общефилософском плане? – спросил Олег. – И вид у тебя какой-то несобранный. Научный работник, знаешь, каким должен быть? Как артиллерист! Чисто выбрит и полон творческих замыслов!

– Я тут вчера расположил к себе одну даму. – Борька зевнул и откинулся в кресле. – Ну, и расположился у нее до утра. Лучше бы домой спать поехал. Терпеть не могу чужие диваны. Вчера еще в парке гуляли, и я ей руку на плечо положил. А теперь у меня плечо болит. Вот уж, действительно: время обнимать, а время – уклоняться от объятий. А на той неделе ездили к ней на дачу. Я печку топил.

Правда, малость надымил. Хи-и! Она мне и говорит: «Все дрова сжег! Гиппократ вы эдакий!» Хи-и!

– Зато ты у дам – на хорошем счету, – заметил Олег.

– Мне один мудрый мужик говорил: к сорока пяти годам для нормального человека самым необходимым актом становится акт познания.

– Это ты к тому, что надо об установке поговорить? – спросил Олег.

– Не, это я просто так.

– Слушай, а зачем нас Ляшко вызывает?

– Ясно, что не к добру, – буркнул Борька. – Чем-нибудь да озадачит. Ой, как мне к нему идти не хочется!

Ляшко показал, чтобы они садились за большой стол, а сам прошелся по кабинету, скрипя паркетом, и невзначай проверил, плотно ли закрыта дверь. Уселся напротив и провел рукой по ежику седых волос:

– Ну, дело вот в чем! Варягов на наш институт не нашли. Не до нас, видно. Сегодня подписали приказ о моем назначении… А знаете, что ночью было?

– Что? – спросил Олег.

– В Минске эти трое подписали соглашение о ликвидации Союза.

– Ну, это еще ничего не значит, – ответил Борька.

– Не, союзные органы деморализованы и разгромлены. Да-а, кто бы мог такое подумать! А весной на референдуме сколько процентов за союз было? Семьдесят шесть? Вот вам и мнение народа! Эх, как тогда Брежнев ошибся. Уж какой был по молодости орел! Как в шестьдесят четвертом переворотом раскрутил! А такого дела не заметил. Зачем-то при себе Юрия Владимировича держал. А казалось, что мы это когда еще пережевали да выплюнули… Это все старое. А вот сейчас самая буза и пойдет. Вы меня поймите: я тут ненадолго. Тоже, в моем возрасте надо и честь знать. Но когда у нас здесь буза начнется, я с ней не справлюсь. Поэтому думайте и через пару дней ко мне с соображениями приходите.