Читать книгу Беглая княжна Мышецкая - Владимир Буртовой - Страница 7

– На атамановом струге вздыбили парус! – крикнул с кички синбирянин Федька Тюменев, который, сам того не ведая, вместе с Тимошкой Лосевым и Герасимом Константиновым ночью вскочили в один струг с самарянами и немало тому порадовались – все же знакомцы, не совсем чужие.

– Сотворить тако же! – тотчас повелел Михаил Хомутов, и стрельцы, свободные от весел, сноровисто подняли парус, который поймал не сильный, но все же попутный ветер, и струг пошел быстрее.

Пока была ночь и мрак густо укрывал землю и Волгу, струги плыли, как придется, иной раз обгоняя друг друга, даже не окликая: боялись воеводской погони – на берегу у Синбирска, около монастыря, было в спешке оставлено не менее ста стругов, в том числе и струг якобы бывшего с ними патриарха Никона. Но к рассвету уразумели, что погони за казаками нет. Должно быть, воевода и князь был настолько увязшим в продолжавшемся сражении, что ему было не до бежавшего вниз по Волге атамана Разина и его немногочисленного теперь воинства. Так оно вскоре и оказалось – из-под Синбирска ушли немалые сила повстанцев, и воевода уже 9 октября кинулся усмирять их по Синбирско-Корсунской линии крепостей. И князь воевода Милославский не отважился оставить кремля, пока вся округа еще полыхала огнем восстания…

С восходом солнца казаки огляделись и без какой-либо команды выстроились за атамановым стругом, выказывая этим, что они готовы следовать за ним по его воле. Рядом со стругом атамана Разина плыл струг царевича Алексея. Только песен и смеха не слышно, всяк думал о недавнем ночном сражении, тревожились за жизнь атамана. И у всех была одна и та же печаль – неужто крах всему? Неужто это конец великого дела и не найдут они больше силы собраться на новый поход против злоехидного боярства?

Плыли за атаманом, не зная, каков он, кто из верных сподвижников с ним. А может быть, и вовсе в живых уже нет верных атамановых есаулов? Как расправляется воевода Борятинский с попавшими в его руки казаками, воочию видели после боя на реке Свияге под Синбирском!

Ближе к полудню с атаманского струга передали по цепочке команду – сообщить, кто в струге за начального и сколько людей, да сколько оружных и раненых? Впереди идущие струги прокричали о себе, а потом и Михаил Хомутов подал весть:

– Струг самарского сотника Хомутова! А людей самарян тридцать восемь, да саратовских пятеро, да синбирян трое! Все оружны, а раненых несильно четверо!

Потом кричали с идущих позади стругов и узнавали понемногу, что не совсем пустые струги плывут за ними, а с силой – не с такой, конечно, как вверх по Волге шли, но и не совсем порожние.

– Ништо-о! – стараясь приободрить друзей, проговорил веселым голосом Никита и подмигнул хмурому Еремею Потапову. Чудом выбравшийся из темницы синбирского кремля и теперь уверовавший во всесильные заговоры княжны Лукерьи, Никита осторожно потрогал под кафтаном вскользь задетое пулей рейтара левое плечо. – Ежели перекликает атаман свое войско, знать, о новых сражениях думает! – И криво усмехнулся, вспомнил от стариков прежде слышанное: – Пообедав да перекрестившись, теперь не сунемся вторично к столу – научены крепко![22]

– Только бы Степан Тимофеевич побыстрее оклемался! – сокрушенно выговорил Еремей Потапов, словно и в этом, как и в побеге воеводы Борятинского, была и его существенная доля вины. – Надо же такому случиться – совсем наш верх выходил, а не уберегли казаки атамана…

– Далеко вперед вымчал на коне, неуемный! – буркнул за спиной сотника Хомутова старый Перемыслов, осуждая атамана. И тоже вздохнул сокрушенно, с тоской в голосе. – Сколь добрых людей посечено да в лапы воеводы ухвачено! Возликует теперь жадная к крови человеческой душа воеводская!

– Правда твоя, Федор. И наши вот не все здесь. Может, на другие струги, которые впереди плывут, вскочили, – согласился Еремей Потапов, не видя рядом дружка Гришку Суханова.

Федор Перемыслов держал подле себя одного сына, Ивашку, а второй, Васька, невесть где, потому и хмурился старый стрелец, поглядывая вперед. Да со струга на струг не перескочишь, чтобы отыскать сына. Зато оба брата Пастуховы, сыновья в Самаре убитого майором Циттелем стрелецкого сотника Михаила Пастухова, рядом, гребут веслами вместе с иными самарянами, помогая парусу. Истинное положение прояснилось, когда через двое суток беспрестанного хода приблизились к устью реки Ахтушки, свернули в протоку, которая на расстоянии двух верст проходила от реки Усы около Усолья. Атаманов струг, убрав парус, повернул к берегу. Иные струги ткнулись рядом, по правому берегу протоки. С головного струга приметили конный дозор из пяти всадников, дали знак приблизиться.

И какова была радость самарян, когда в начальнике дозора они признали сотника Ивашку Балаку! Уверовав, что в Усолье пришли струги атамана Разина, а не воеводы Борятинского, Балака тут же подъехал к атаманову стругу и по сходням взбежал на палубу. Степан Тимофеевич лежал на переносном топчане, обложенный подушками, и по тугим желвакам на скулах видно было, что терзают его сердце не только муки от сознания поражения под Синбирском, но и боли телесные – на белой повязке с виска и до щеки просачивалась кровь, правда, уже не таким широким пятном, как днем раньше, и это вселило веру, что снадобья матушки Говорухи скоро вовсе поправят атаманово здоровье.

– Ты, сотник, дюже не кричи, – предупредил Ивана Балаку походный атаман Лазарка Тимофеев. – Говори ровным голосом. У батьки голова и без того звенит внутри, видишь, рублен он саблей. Сказывай, как у вас тут, в Усолье? Крепко стоите? И нет ли поблизости воеводских рейтар альбо солдат, в угон за атаманом посланных? Что слышно о конфузе под Синбирском?